Война пришла в Верхние Жары как-то тихо, без ожесточенных боев и артиллерийской канонады в виде двух немцев верхом на лошадях. Они ехали шагом через село со стороны Комарина к Нижним Жарам, остановились возле Алениного дома, жестом подозвали ее и стали что-то гергетать по-немецки. Из сказанного она поняла, что им нужны продукты, в частности молоко и яйца. Потом один из них достал немецкие деньги и стал совать девушке, опять же, жестами поясняя, что они проедут через обе деревни и на обратном пути заберут продукты. Убедившись, что она их поняла, солдаты поехали дальше. Из окон домов за ними следили десятки глаз местных жителей, удивленных не появлением немцев – их давно ждали, а красотой и размерами их лошадей. Кони, как- будто, сошли с картины «Три богатыря»: упитанные, мощные, не то, что колхозные клячи.
Зажав деньги в кулаке, Алена забежала в дом и крикнула матери.
- Немцы в Жарах! Вот, денег дали. Просят молока и яиц.
Несмотря на возражения деда, мол, нечего кормить оккупантов, мать собрала туесок яиц и глечик молока и вынесла к воротам, сказав Алене не высовываться: мало ли что у солдат на уме. Возвращаясь, кавалеристы забрали продукты и, сказав: «Данке», убыли. После этого какое-то время немцы в селе не появлялись, зато один за другим из леса и зарослей акации и дикой груши выходили к деревне измученные отступлением, дезорганизованные, голодные наши солдаты, прося, хоть что-нибудь поесть. Первым Аленина мать налила борща, отрезала по большому куску хлеба, и солдаты, поев, ушли на восток. Но не прошло и часа, как во двор вошла следующая группа отступающих бойцов, сверкая голодными глазами и так каждый день. Когда запасы продуктов в семье стали катастрофически уменьшаться, мать стала каждое утро варить большой чугун картошки в мундире и выдавала каждому приходящему бойцу под счет – по две штуки в руки. Куда идут голодные, безоружные солдаты никто из местных не понимал, ведь мост через Днепр на Черниговской дороге сожгли отступающие советские войска, поставив отставших бойцов перед выбором: погибнуть за родину или сдаться в плен. Переплыть Днепр было нереально. Возможно, кто-то из них выжил и продолжил борьбу с фашистами в партизанском отряде, но это было уже значительно позже.
В сентябре, когда фашистское руководство поняло, что блицкриг сорвался, они стали создавать на оккупированной территории органы управления из местных жителей. Назначали старост, создавали команды полицаев из расчета один полицай на сто жителей села. Где-то стояли немногочисленные гарнизоны из германских солдат, но в Верхних Жарах немцев не было – все задачи оккупационных властей выполняла команда из десятка полицаев. Крестьян обложили непосильными платежами, колхоз перестал существовать, а жить как-то надо было. Жителям Жаров грозил голод.
Шестнадцатилетний хлопец, по прозвищу Качка пошел в полицаи. Не по убеждению, он не питал ненависти к советской власти, просто надо было где-то работать и зарабатывать на жизнь. Немецкая власть выделяла полицаям денежное довольствие, а в остальном они должны были обеспечивать себя сами. Кстати, почему прозвали его Качка. Походка у него была утиная – переваливался с ноги на ногу и однажды когда мальчишка опоздал на уроки, учитель позволил себе замечание: «Конечно, качке (утке) надо много времени, чтобы дойти из Талишманова до школы», чем вызвал взрыв смеха среди учеников. С тех пор его иначе, как Качка никто в селе не называл.
В начале полицаи в Жарах вели себя по-человечески, не зверствовали, не стреляли, спокойно выполняли поручения немцев, но требования их хозяев становились все более жесткими, а весной 1942 года разразилась катастрофа. Немцы стали угонять молодежь на работы в Германию. Сначала всячески агитировали, обещали золотые горы, чтобы молодые люди добровольно записывались в остарбайтеры, но дураков было мало, и оккупанты стали спускать разнарядки на каждое село. Пришла такая разнарядка и в Верхние Жары: отправить тридцать молодых людей на работы в Германию. Добровольно никто ехать не захотел и староста с полицаями составили пофамильный список будущих остарбайтеров. Попала в этот список и Алена. В семье море слез, но деваться некуда – надо собираться.
В назначенный день на выезде из деревни выстроилась цепочка из подвод. В них посадили отъезжающих и под крики и плач родителей повезли на железнодорожную станцию Иолча. Бежавшая за подводой с Аленой рыдающая мать вдруг упала ничком и осталась лежать неподвижно. К ней бросились односельчане. Вскочила и хотела подбежать Алена, но грозный окрик полицая остановил ее. Так она и покинула Жары в уверенности, что ее мать умерла. Можно представить, в каком состоянии находилась шестнадцатилетняя девушка по пути в Германию.
На станции отъезжающих выстроили вдоль железнодорожных путей, на которых стоял состав из вагонов для перевозки скота. Деревенские полицаи с винтовками окружили их. Появился немецкий офицер, скомандовал устроить перекличку, и тут оказалось, что на станцию прибыло не тридцать, а двадцать девять парней и девушек. Кому-то удалось по дороге улизнуть. Услышав об этом, офицер осмотрел конвоиров, отобрал винтовку у Качки и толкнул его в строй отъезжающих. Парень попробовал возражать, но офицер заткнул ему рот, потянувшись к кобуре с парабеллумом. В одну минуту судьба полицая кардинально изменилась. Скомандовали погрузку и всех отъезжающих распихали по вагонам, в том числе и Качку, даже не успевшего снять полицейскую повязку. Форму полицаям не выдавали – они служили в своей одежде.
Начался долгий и мучительный путь в неметчину. В вагонах везли вместе парней и девушек, что создавало проблемы при физиологических отправлениях. Кормили плохо и редко. В первую же неделю Алена подъела всю ссобойку и стала голодать. Спустя пару недель пути поезд остановился на крупной железнодорожной станции и к выгрузившимся молодым людям стали подходить «купцы» - бюргеры и владельцы сельхозпредприятий, нуждающиеся в рабочей силе. Оказалось, что поезд привез остарбайтеров в Мозельские земли на юго-западе Германии. Процедура отбора работников напоминала ярмарку лошадей. Купцы щупали мускулатуру парней, смотрели зубы у девушек, заставляли поворачиваться и выполнять физические упражнения. Прибывших парней разобрали владельцы виноградников, а девушек, в том числе и Алену, распределили по немецким семьям для работы в качестве прислуги и подсобных работниц. Алена должна была работать на скотном дворе, ухаживать за животными, а их оказалось немало: восемь коров, телки, бычки, свиньи, овцы, гуси, куры и другая живность. Привычная к сельскому труду девушка умело справлялась со всей этой зверофермой, но, конечно же, уставала и к концу дня валилась с ног. Можно сказать, что ей повезло с хозяевами. Никаких издевательств и сексуальных приставаний с их стороны никогда не было. Для сна ей отвели кровать с белоснежными простынями, на которых ей до сих пор спать не приходилось. Обедать приглашали за общий семейный стол с индивидуальной тарелкой, что тоже было для нее новым. В деревне хлебали ложками по очереди из одного чугунка или кастрюли. Впервые она увидела в квартире телефон, не говоря уже об электричестве и других чудесах цивилизации – водопроводе, канализации, туалете и ванной в доме. Ей даже платили какую-то мелочь на карманные расходы, но далеко не все девушки могли похвалиться такими условиями жизни.
Парни, в том числе и Качка, работали на виноградниках: подвязывали, подрезали, формировали кусты, собирали урожай, давили ягоды и так далее. Интересно, что отправляя их на работу, хозяева давали им с собой хлеб, сыр, яйца, иногда другие продукты и литр некрепкого мозельского вина каждому на день. Парни хитрили: старались днем пить не вино, а воду, приберегая заветный литр на конец рабочего дня, чтобы выпить все разом и почувствовать опьянение. Странно было Алене, во время вечерней дойки слышать родное: «Несэ Галя воду, Коромысло гнется…». Это подвыпившие парни, идя домой изливали тоску по дому в песне.
Так продолжалось долгих три года и конца такой жизни не было видно, поскольку никакой достоверной информации о реальном положении дел на фронтах у них не было, только гебельсовская пропаганда и марши по радио. Но весной 1945 года загрохотало на западе, посыпались с самолетов бомбы и спустя какое-то время в городок вошли солдаты, в том числе и чернокожие - американцы. «Вы свободны», - сказали остарбайтерам освободители, но оказалось, что это не совсем так. Все остарбайтеры подлежали репатриации на основании Ялтинских межправительственных договоренностей. То есть, если кто-то не хотел возвращаться, не без оснований опасаясь ГУЛАГа, а хотел остаться на Западе, сделать это законным путем он не мог, но некоторые нашли лазейки и не вернулись. Перед Аленой такой выбор не стоял – она хотела домой. Хотя она не знала, что там дома, поскольку никаких вестей с родины за эти годы не получала, но надеялась на лучшее и пошла на вокзал, чтобы вернуться.
Вот тут-то и начался четырехмесячный репатриационный кошмар, который имел продолжение на родине. Алену и других девушек и парней загрузили в товарные вагоны, застеленные сеном, и повезли на восток. В пути кормили плохо, условий для гигиены никаких. Состав шел очень медленно, с множеством остановок и задержек в пути и спустя месяц прибыл в неизвестное Алене место – проверочно-фильтрационный лагерь. Разместили молодежь в огромном полуразрушенном здании с полузатопленным подвалом, вместе парней и девушек. В первую же ночь несколько девушек были изнасилованы изголодавшимися по женской ласке своими же согражданами, а кого-то, чтобы скрыть следы преступления утопили в грязной воде подвала. Это продолжалось и дальше и девушки по ночам спали крепко обнявшись, чтобы если кого-то схватят и потащат в подвал поднять крик. В состоянии перманентного ужаса Алена проводила каждую ночь. А днем сотрудники СМЕРШ досконально допрашивали каждого. Деревенские девушки не могли понять, что от них хотят и почему к ним такое отношение со стороны сотрудников органов. Те оскорбляли и унижали ни в чем не повинных девчушек, называли «немецкими подстилками». После фильтрации часть мужчин, вызвавших подозрения отправили в ГУЛАГ, а девушкам разрешили ехать домой.
После долгих мытарств Алена вернулась в родное село. Радостной новостью для нее стало то, что мама ее жива. Откачали ее после обморока во время отправки. Удивило и огорчило отношение к ней односельчан. Те, так же, как и сотрудники органов внутренних дел, нередко упрекали Алену, называли «фашистской подстилкой», а то и похуже, как будто она уехала в Германию по своей воле. Устроиться на работу было сложно, поскольку в любой анкете был пункт «был ли на оккупированной территории» и если был – от ворот поворот. Алена решила уехать из Жаров в места, где ее никто не знает, и поискать свое трудное счастье там.
Качка тоже вернулся в Верхние Жары. Странно, но почему-то нигде не всплыло, что до Германии он служил в полиции и он не был репрессирован. Женился, нарожал детей и жил в Жарах долго и счастливо, а в девяностые годы, так же, как и Алена даже получил компенсацию, как человек, принудительно работавший на Германию от побежденных немцев.
Вот такие повороты судьбы…