Умом Россию не понять...
Начальник отдела срочно вызвал к себе в кабинет начальников бюро, там уже был «треугольник»: «Только что на завод поступила телефонограмма из райкома — положение с уборкой сахарной свеклы в области угрожающее: наступившие в конце октября морозы делают невозможной уборку с помощью техники. Принято решение о массовой отправке наших сотрудников для спасения урожая. Выезд — завтра, нужно срочно организовать людей. Это всё, так как времени мало».
Секретарь парторганизации Аба Кисельман, выкатив глаза, которые и в нормальном состоянии были готовы выскочить из глазниц: «Коммунисты считают себя мобилизованными!» В общем - отечество в опасности!
В отряд вошли, среди прочих, - коммунист Яша Байбеков (возраст за 50),страдающий хроническим заболеванием глаз (переохлаждение противопоказано), коммунист Изя Фрейман (ещё старше), диагноз — сердечная недостаточность. Вообще-то, Изя иногда выезжал на один день в совхоз, помню, как он в жару полз вдоль бесконечной грядки на коленях, допоз до огромного лопуха, сунул в тень под него свою лысину и сказал: «Всё, я остаюсь здесь».
Среди молодых был Марик Човник, талантливый свежий выпускник инфиза ХПИ. Он когда-то поразил меня своей способностью находить нестандартные решения. Как-то он был на прорыве в деревообделочном цехе на второй смене. Работы было много, пришлось задержаться, а транспорт уже не ходил. Цех уже закрыли, и Марик оказался среди сильно прохладной ночи на улице. Тогда он зарылся по шею в опилки и благополучно проспал до утра.
Но я отвлёкся. Всех наших разместили в каком-то большом доме с огромной печью. Эта печь топилась круглосуточно, но всё равно было довольно холодно, особенно по ночам. Поэтому спали в телогрейках. Конечно, в таких условиях после трудового дня потреблялось много водки. Всем были выданы орудия труда, это были толстые стальные пруты, загнутые на конце маленьким заострённым крючком. С другой стороны была рукоятка из того же загнутого прута. Торчащий из промёрзлой земли бурак сначала расшатывался ударами каблуком сапога, после чего в него вонзался крюк, а потом бурак выдёргивался из земли. Урожай собирался в полосе вдоль дороги, по которой могли проехать проверяющие.
В выходной день многие собирались возле клуба, естественно предварительно выпив и закусив. В этот день из-за чего-то возникла свара, дошедшая до драки. Я наблюдал это вместе с дядечкой, работавшем на шихтовочном участке цеха М3. Он смотрел на эти события с огромной заинтересованностью и как бы «рыл землю копытом», видно было, что он уже весь там. После того, как шихтовщику Ваське Сорокину дали по морде, дядечка не выдержал, снял телогрейку и сказал: «Держи!». Потом он, немного помешкав, забрал её и снова надел.
- Мне нельзя-я-я, - со стоном сказал он.
- Ну и правильно, - сказал я, - зачем оно тебе нужно, сейчас они помирятся.
- Та не в этом дело, мне нельзя, потому шо я недавно из тюряги, шесть лет отсидел.
- За что-о-о?!
- Та было дело - ворюг вбыв.
- Та ты шо? - изумлённо сказал я.
И тут он рассказал эту удивительную историю. "Я жил в Безлюдовке в своей хате. В тот день я должен был выходить в третью смену. Ещё днём я заприметил незнакомого человека, который крутился вокруг хаты. „Ага, - думаю, — это неспроста“. В полдесятого вечера я закрыл все окна на шпингалеты, а одно, в зале, закрыл только на верхний шпингалет и то не до конца — было видно, что окно закрыто неплотно. Потом вышел из дому и пошёл по дороге к электричке. С дороги свернул и через огород прошёл к чёрному ходу и тихо вошёл в дом. Уже стемнело, я зашёл в залу, взял топор и притаился. Ждал долго, только в одинадцать услышал шаги и какие-то звуки у окон. Когда они подошли в окну в зале, я стал с топором у стены окна и жду. Кто-то потряс окно, шппингалет упал вниз, и окно приоткрылось. Я жду. Тут окно открылось вонутрь, потом показался человек, он опирался руками на подоконник и собирался спрыгнуть в залу. Я саданул его топором, и он свалился на пол. Потом тишина и голос снаружи: «Ну шо?» Я шопотом: «Давай». Тогда появился второй. Я и его рубанул. Потом оказалось, что оба были мёртвые. Так я схлопотал срок, освободился через шесть лет по УДО".
Мы стояли у пожарного стенда, на котором, среди прочих протвопожарных причиндалов, висел топор. И я подумал, как повезло кому-то из драчунов, что дядечка освободился по УДО. Остаток дня прошёл очень весело и насыщенно — в этот день Ваня Андрейцев отмечал день рождения. Недалеко жил его тесть - заведующий мясо-молочной фермы, - так стол ломился от всякой домашней вкуснятины: кровянка, сало с мясной прослойкой (то, что в народе называют «с прожидью»), огурчики, помидорчики домашнего соления, а какая была капусточка!
Часиков в десять все угомонились, улеглись и вскоре дружно захрапели. Я тоже быстро уснул, но неожиданно проснулся от мысли о чудовищности истории, рассказанной дядечкой. В голове возникла эта жуткая картина, я даже стал размышлять, какой стороной топора он рубанул этих несчастных. Но под влиянием Ваниного самогона (кстати, очень хорошего, чуть ли не кукурузного) опять уснул.
Сквозь сон услышал какие-то голоса с улицы, потом кто-то затоптался в нашей кухне, там появился свет... и тут я увидел, что в нашу «спальню» кто-то буквально ввалился. Сначала я подумал, что кто-то из наших набухался и возвращался из сортира, но, присмотревшись, узнал «дядечку», на котором сзади висел Васька Сорокин. Дядечка орал: «Где эта падла?» Моя лежанка была у самой кухни, они чуть не повалились на меня. Я вскочил, дядечка увидел меня и неожиданно тихо сказал: «Ты думал, шо я усрался. Так вот, я сейчас ему сделаю». С этими словами он вытащил из-под телогрейки топор, да-да, тот самый, который висел на пожарном стенде...
Вы будете смеяться, но в этот момент, несмотря на жуткий страх, я вспомнил А.П.Чехова: "Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит". От ужаса я проснулся.