Папа завёл любовницу. Я думал тогда, что узнал об этом первым. Я застал его в центре с какой-то тетей, мы бежали с мальчишками в Макдональдс, и вдруг я увидел их на другой стороне улицы. Кажется, папа не заметил меня, он был без очков, а, может, и заметил, но как бы не узнал, не могу сказать точно. Тетя держала в руке цветы, они не шли прямо в обнимку, но видно было, по коротким взглядам, что не сегодня впервые встретились. Тетя была моложе мамы. Я перестал бежать, мне почему-то стало грустно.
Они с мамой уже давно стали друг другу немножко как чужие: мама все так же наливала ему суп из поварёшки, но в глазах её не было уже той заботы, что раньше, как будто ей стало все равно, вкусно ли ему, и, вообще, будет ли он этот суп есть, или нет.
Мы жили в доме на краю города. Рядом с домом, на участке, между вишнями и персиками, ещё мой дед с маминой стороны построил четыре летних домика, для дачников. Папа впендюрил ещё три, больше места не было. Дед умер до моего рождения, с нами в доме жила только бабуля, мамина мама. Других своих прапредков я не знал. Когда мне исполнилось двенадцать, папа дал мне один домик в качестве собственного бизнеса. Я встречал своих дачников на вокзале, убирал у них в домике, сделал своё собственное объявление на сайте. Деньги от моих дачников я старался все сразу не тратить, растягивал до следующего лета, но до лета, конечно, не хватало, так что где-то с апреля по июнь мне приходилось обходиться без Макдональдса, зато осенью я успевал купить себе достаточно приличный телефон или кроссовки. На одежду я тратить свои деньги не хотел, одежду мне покупала мама, тайком от папы. Ей нравилось, что я рос таким прижимистым парнем, в жизни пригодится, она часто называла меня "мой жмотик". В отпуск мы ездили, понятное дело, не в сезон, такая уж специфика бизнеса. Но в этом году не ездили
Летом мама и папа стали жить в отдельных комнатах, папа даже организовал себе собственный вход. Мы с мамой и бабулей занимали одну часть дома, а папа - другую, маленькую. Папа и мама встречались теперь только по делу и не в помещении, говорили сухо и коротко, перестали планировать со мной отпуска и вообще перестали употреблять будущее время. Я стал хуже учиться, наверное из-за всего этого, ведь гораздо комфортнее иметь счастливую семью, где улыбаются и смеются, а когда все это вдруг заканчивается, и ты с этим ничего не можешь поделать, становится неприятнее жить и ты уже не так торопишься домой из школы.
Я стал чаще заходить в комнату к бабуле, мы говорили с ней о школе, о моих друзьях, о мамином детстве, о детстве бабули в советском союзе, только о папиной любовнице не говорили. Я не был уверен, что она вообще есть, и, даже если есть, та ли это тетка с цветами. Может, папа с мамой просто разлюбили друг друга, всякое бывает, хз.
Как-то раз я пришел домой после шестого урока и остановился в дверях кухни. Мама сидела за столом и плакала. На столе стояла бутылка водки, большая, видимо, литр. Водки там оставалась примерно треть. Пахло сигаретами, мама курила прямо в кухне. Я открыл окно и нерешительно встал у столешницы. Я не знал, что говорить.
-Витькин, возьми, вот, котлетки в холодильнике и погрей.
Мама вдруг поднялась, обняла меня и стала целовать. Ее покачивало.
-Видишь, мама пьяная, да?
Она беспомощно развела руками и добавила:
-Эх. Мама совсем пьяная.
-А где бабуля? -спросил я.
-В больнице. Камень у неё, в почке. В правой. Я с работы отпросилась, в больницу ее увезла. Мы вечером к ней с тобой сходим. Только не сегодня. У меня перегар, да?
-Ну, чуть чуть. Мама, зачем ты пьешь водку?
-Ну а что мне пить? Сок?
Мама захохотала, схватила своё лицо руками и села обратно. Налила себе полстакана, выпила залпом.
-Мама у тебя теперь выпивает. Такие дела.
-А где папа? У себя?
-У нашего папы сегодня го-оости, Витькин. Гости у него! Вот так.
Я только успел подумать о том, что надо бы сходить к папе - я совсем не представлял себе, что мне делать с пьяной мамой - но мама быстро отгадала мою мысль.
-Не смей к нему ходить. Не до тебя им.
Ее лицо сделалось злобным. Она зажгла сигарету дрожащими пальцами.
-И не до меня. Вот так, Витькин.
Мама подмигнула мне, страшно, горько и безнадежно улыбнулась, выронила сигарету на пол, с трудом подняла и уставилась в окно, как будто про меня позабыв. Мне захотелось там не быть, лучше всего не быть нигде вообще, я так и стоял, уперевшись спиной о столешницу, гадая, что делать дальше.
Мама снова вспомнила о котлетах, тяжело встала, и, сильно качаясь, с горящей сигаретой в одной руке, открыла холодильник.
-Вот. Возьми себе три котлетки. Возьми.
Она опять села. Стало тихо. Я взял тарелку, набрал в неё котлет, их нажарила вчера бабуля, они пахли ей, ее руками, положил немного пюре из кастрюли, сунул в микроволновку. Непонятно было, где мне их есть, рядом с мамой и ее бутылкой, или стоя, за столешницей.
-Кушай, Витькин. Кушай.
Мама неловко вытерла рассыпавшийся по скатерти сигаретный пепел, тряпка оставляла серые следы, но мама их не замечала.
Я молча жевал.
-Масло положил?
-Нет. И так норм.
-Витькин, только ты, это самое, не пей. Видишь, какая мама страшненькая делается, когда пьяная. Не надо тебе это. Кушай. Я спать пойду. Устала.
Мама схватила бутылку за горлышко, поднялась и, спотыкаясь, пошла в свою комнату. Я дожевал свои котлеты и ушёл в свою, делать уроки.
Утром мама была уже нормальная, как прежде, она заворачивала мне в судок бутербродики для школы, спрашивала, выздоровела ли наша математичка. Уходя, уже в дверях, я спросил ее, подбирая слова,
-Мам, ну ты же не пьяница? Ты не будешь больше, как вчера? Да?
-Беги. Не буду, конечно не буду. Это я из-за бабули переживала, не волнуйся.
Бабуля выписалась из больницы через неделю. Мама, вроде, успокоилась, только глаза стали все время печальные. К папе я теперь ходил в гости, словно это был не папа, а дядя какой-нибудь, двоюродный. Папа писал мне сообщение в телегу, Витькин, зайди вечером, и я заходил. Случалось такое не часто, может, раз в неделю. Папа беседовал со мной о школе, друзьях, планах на лето, кем я хотел бы стать. Его подругу я там не видел, он обустроил себе для жизни кладовку, вынес куда-то все барахло, купил индукционную плитку, а в туалет и душ ходил на улицу, там у нас был специальный домик для дачников. Пахло в его комнате не очень. Я все ждал, что он мне сам расскажет о своей личной жизни, боялся прямо спрашивать. А он молчал. Еще я хотел спросить его насчёт планов, что он вообще дальше собирается делать. Маму это тоже интересовало, но меня не меньше, так что это я не по ее заказу хотел спросить. Но никак не решался.
А через пару месяцев папа от нас съехал. Я помогал ему паковать вещи.
-А как же дачники, пап? Без тебя…
-Дачники-***чники. Витькин, у меня теперь будет другая семья. Я все равно останусь твоим папой. Но мама теперь не моя жена, понимаешь. Жена будет другая, и жить я буду в другом месте. Сами теперь будете как-то. Справитесь. Зато денег теперь у тебя станет побольше. Хошь кататься, хоти и саночки возить. Расти.
Я был у них. Квартира в панельном доме. Новая. Та самая тетка и стала его следующей женой.
-Бубуль, а почему люди разводятся?
-У всех свои причины, Витюша. Тут сложно. Можно и по-другому ведь спросить: почему люди живут вместе. Я вот с дедом твоим жила, а зачем мне это было надо, убей не скажу. Для традиции. Не все счастливы, даже мало кто.
-Но папа с мамой вначале-то были счастливы?
-Вроде да. Мама его любила. Ты родился, тебя тоже все любили. И любят, конечно.
Бабуля поцеловала меня в щеку.
-А потом чего-то не заладилось у них. Я ж не знаю, это не моя жизнь.
И ты тоже не спрашивай, не лезь. Мама сама расскажет, если захочет.
Бабуля стала чаще болеть. А мама - пить. Напивалась каждые выходные. В пятницу приезжала с работы навеселе, я навсегда запомнил этот запах пьяной женщины, чувствовал его, уже когда мама входила в дом. Дальше она пила одна, у себя в комнате. Или убегала куда-то и возвращалась под утро, совсем на рогах, не сразу попадала в дверь, стукалась и спотыкалась, будила меня. Ну и бабулю, конечно. Бабуля выходила в халате, с ненадетыми челюстями и колыхающимся ртом, белая, как сова. Она молчала, но я чувствовал на расстоянии, какой тяжкий монолог она произносит.
Всю субботу мама храпела в своей комнате. Бабуля останавливалась, проходя мимо маминой двери, произносила свой немой монолог и шла в кухню, наливать мне суп и греть котлеты. Когда ей было плохо с сердцем, я сам грел еду и носил ей тарелку в комнату. Так происходило все чаще, и вот уже я помогал бабуле дойти до туалета, ждал ее и потом тянул в комнату. Она тяжко опиралась о мою руку,
-ух, какой ты у нас мужичок вырос, сильный, только вчера ж на горшок тебя учила ходить, вот время летит.
Бодрилась, старалась не кряхтеть.
В пятнадцать лет у меня появилась Нина. Ей было двадцать три. Нина работала медсестрой в больнице, где лежала бабуля. Краснея, я вручил Нине деньги, персоналу полагается давать немного, чтоб нашу пациентку запомнили и не пробегали мимо, если ей что-то надо, помогли до туалета дойти и все такое. Нина деньги у меня не взяла, улыбнулась. Нина была красивой, с цыганскими шальными чёрными глазами,
и сиськи очень даже угадывались под халатом.
-Возьмите пожалуйста, это мама просила передать.
-Тебя как зовут?
-Виктор.
-Вить, ты не мог бы для меня в магазин сходить, а? А то мне ещё дежурить всю ночь, работы куча, тяжелых понабирали на отделение, не продохнуть. Давай, я тебе напишу, что купить. Тут магазин в сторону оперного через два дома, там, знаешь, шампуни всякие, туалетные бумаги…
-Моника? Знаю.
-Ты там на кассе покажи эту бумажку, она тебе найдёт.
Нина заказала прокладки. Могла бы и прямо сказать, чего там. В курсе я всех этих женских дел, подумаешь, секрет.
В следующий раз я специально спросил, где Нина. Мне сказали, что она будет дежурить в пятницу. В пятницу я, разумеется, прокладки ей тащить не стал, принёс салат из кулинарии, запеканку с яблоками. Она прямо растрогалась. Позвала меня с собой курить на лестницу.
-На, хочешь сигарету? Тебе сколько? Лет шестнадцать? Семнадцать?
-Да.
-Мама не учует? Ругаться будет?
-Не учует. Давай.
Я хотел сделать вид человека бывалого, курящего со стажем, но закашлялся, разумеется. Нина сделала усилие, чтобы не засмеяться.
-Живешь-то где?
Я назвал улицу.
-А, знаю, частный сектор.
Нина оценивающе оглядела меня, о чём-то подумала, затушила сигарету.
-Ну все, мне работать надо. Заходи, можешь без пирогов, так.
В понедельник бабулю выписали. Я прогулял школу, совместив полезное с приятным. Уважительная причина. Я притащил Нине букет цветов, благодарность, бабуля попросила, видимо, Нина относилась к ней внимательнее, чем другие сёстры.
Мы снова курили.
-Ну вот. Теперь до следующего раза. Хотя, кто знает, куда бабулю повезут в следующий раз.
Я невесело улыбнулся.
-Ну, если кардиология, то скорее всего опять к нам. Так что увидимся, Витя.
Я старался говорить спокойным, даже равнодушным тоном:
-Аа-а чего нам ждать-то. Можем и так. Увидеться.
Нина расхохоталась.
-А чо. Можем. Сладкое любишь? Я - да. Давай в Сахарозе, в центре, знаешь?
-Знаю. Можно.
-Можно. Девчонка-то есть у тебя?
-Сейчас нет. Расстались.
-Ну-ну.
-А у тебя? В смысле, мальчишка.
-Все тебе скажи да расскажи.
Она снова оглядела меня оценивающим взглядом, как на экзамене.
-Ну-ну. (Это уже я сказал. Передразнил).
Секс у нас был через пару недель, у неё в квартире. Самое трудное в такой момент - позвонить маме и ровным голосом сообщить, что вернусь завтра, после школы. Врать не хотелось. Мама была лишь слегка поддатая, без фанатизма, среди недели она держалась, все же надо как-то работать.
-Завтра? Ты у кого? У Серёжи?
-У девушки, мам.
-В смысле? У какой ещё девушки?
-У обычной.
-Ну, слава богу, что обычной. Не рановато ли тебе?
-Нет, мам. В самый раз.
-То-то я смотрю, у тебя походка изменилась. Такая героическая стала. Герой штаны дырой. А мама, значит, одна дома будет куковать.
-Ты же с бабулей.
-Ладно. Завтра чтоб был. Тебе заниматься надо.
-Да я здесь уроки сделаю.
-Да уж какие тут уроки. Думаешь, мне пятнадцать лет не было? Гречи завтра купи, и хлеба, я тебе деньги отдам. Мог бы и подождать пару лет. Ладно.
Я хотел сказать, что мне через три месяца будет шестнадцать, но мама повесила трубку.
У Нины мне нравилась шея и сиськи, большие, тёплые и мягкие, я ложился лицом между ними, целовал нежную кожу, приподнимал голову и смотрел Нине в глаза обожательным взглядом.
-Первая любовь, Витька, это у тебя будет самое сильное чувство. Так, как меня, ты уже никого больше не полюбишь. Остальных - по-другому, и всех со мной будешь сравнивать.
Я внимательно слушал.
-Давай ещё разок, Нин!
-Хватит. Отдохни. А то расти перестанешь. Мало мне грехов на душу.
Я не говорил маме, что Нине двадцать три. Сказал - семнадцать. Мамы народ ревнивый, черт знает, что ей в голову взбредёт. Фотографию не показывал, врал, что девушка моя презирает инстаграм и, вообще, стесняется.
На день рождения Нина подарила мне дорогой зимний свитер.
-Витькин, ну ты же видишь, что бежевый тебе совершенно не идёт. Пусть вернёт в магазин. Твои цвета это синий, серый, что-то из этой гаммы, -видно было, что маме даже неприятно трогать его руками, -и посмотри, там вискозы двадцать процентов, будешь в нем потеть.
Мама прямо обозлилась на этот несчастный свитер, пыталась это скрыть, но у неё не получалось. Я чувствовал себя между двух огней. В конце концов я унёс свитер к Нине и надевал там. Как раз и зима наступила.
Я ночевал дома, когда у Нины были дежурства. То есть, довольно часто. Но мама все равно явно страдала от моего отсутствия, стала больше пить. От этого страдал я.
-Надо бы маме твоей жениха найти. А то куда это годится, -подумала Нина вслух.
-Кому ж нужна немолодая пьющая женщина.
Нина задумалась.
Новый год я, конечно же, встретил дома, с мамой и бабулей. Мама пришла с работы бухая, но все же смогла соорудить пару салатов. Бабуля помогала ей, но больше словом, чем делом. Я переписывался с Ниной, ей выпало дежурить на тридцать первое. Наверное, она специально согласилась, чтобы я снова не разрывался между ей и мамой.
Новый год мы встретили шампанским, бабуля тоже опрокинула бокальчик. Мама нажралась как-то незаметно, водки на столе не было, бабуля ей запретила. Скорее всего, мама спрятала где-то и тайком ходила причащаться. Они не спрашивали меня про Нину. Бабуля вообще никогда не спрашивала, да и мама в последнее время как-то смирилась, ушла в себя.
Смотрели телик. Часа в два ночи мама ушла к себе спать. Мы остались с бабулей.
Через полчасика бабуля тоже собралась идти. Да и я был не против, телик смотреть больше пятнадцати минут скучно до зевоты.
-Проводи-ка меня в комнату, -попросила бабуля.
Она протянула ко мне руку. Мы встали. На середине пути бабуля вдруг начала заваливаться в сторону, упала, я не сумел ее поддержать, испугался.
-Ой, сердце болит. О господи. Скорую зови.
Я позвонил в скорую. Побежал будить маму. Она спала на спине, громко храпя, и не будилась, как я ее ни тормошил. Что-то бормотала, и все.
В другие разы, когда мы вызывали бабуле скорую, мама, хоть и была под мухой, но, все же, как-то руководила процессом. А тут - я был вынужден взрослеть ускоренными темпами. Бабуля только стонала, я не знал, оставлять ее лежать на полу или тащить в кровать. Скорая непонятно когда приедет, тем более в новогоднюю ночь, на полу и простудиться не долго, пневмония нам тут совершенно ни к чему, и так болячек хватает. Я попытался тащить бабулю волоком по коридору, она застонала ещё больше. Тогда я принёс ей подушку под голову.
Скорая приехала минут через двадцать и констатировала смерть. Бабулю положили на носилки, накрыли простыней и унесли. Только справки остались лежать на столе. Я сначала не плакал, но, когда вошёл к маме, не выдержал. Мама по-прежнему храпела и ничегошеньки не слышала, я сидел рядом, на краю дивана, и ревел. Даже рубашка спереди намокла.
В первые дни я не верил, что бабули больше вообще не существует. Проходил мимо ее комнаты и как бы знал, что она там, возлежит на своём любимом старом диване, справа на стуле бутылочки с лекарствами, блистеры с таблетками, чашка воды. Мой организм принял исчезновение бабули постепенно. Даже взрослым на такое требуется время.
В первую неделю нового года я не виделся с Ниной, боялся оставить маму теперь уже реально совсем одну. Она сама спросила меня как-то:
-Ну что твоя девчонка? Всё? Завяли помидоры?
-Нет. Не завяли.
-Так едь, чо. Сколько ж ей тебя ждать-то.
Мама погладила меня рукой по волосам.
-Мужик-мужик. Совсем мужик. Бритву пора покупать. Ты деньги-то на неё все не трать. На похороны вон сколько тысяч ушло, от бабули не осталось ничего, пенсия-то крошечная. До сезона ещё вон полгода добрых, надо нам дотянуть.
-Хорошо, мам.
Я никогда не учил маму жизни, мол не пей, не кури. Бабулино влияние, не лезть. У каждого своя биография, пусть сам пишет.
У Нины образовался небольшой отпуск. Плюс у меня каникулы. Мы уехали с ней на пять дней в столицу. Зима не лучшее время для путешествий, но так хотелось побыть с ней, чтоб ничего не отвлекало, вдвоём и чтобы больше - никого. Ни школы, ни работы, ни мамы. За бабулю волноваться уже было не надо.
Мы сняли квартирку в центре, ходили по улице в обнимку, дурачились в кафе, я понял тогда, что такое счастье. Это когда все вокруг только декорация, а весь смысл жизни вертится у тебя внутри, когда нет вчера и завтра, нет ни школы, ни дачников, ни проблемной моей мамы, ни папы, ушедшего от неё к другой тете, а только мы, только сейчас, только Нина, в розовой шапке с помпоном, и снежинки тают на ее щеках, щеки холодные от мороза, и мы оба все время смеёмся, просто так, не потому, что смешно, а от счастья.
Когда я вернулся в дом, мама лежала в кровати. Дышала. Вокруг валялись раскиданные обрывки таблеточной упаковки и пустая бутылка. Врач со скорой сопоставил обрывки, сказал, что снотворное.
Маму откачали, положили в психиатрию. Самоубиваться ненормально.
-Ну а комутя нужна-то? Алкоголичка. Зачем жить, Витькин? Вадик (это папа) ушел, бабуля ушла, тебе тоже не до меня. Смысла особого нет.
В отделении были порядочно облупленные стены, пахло невкусной едой, мама стояла в халате и тапках на босу ногу. Вокруг ходили совершенно больные на вид женщины, некоторые по-дурацки мне улыбались. Одна подошла ко мне и начала трогать мне лицо,
-ух какой славненький студентик.
-Никитина, иди! Иди уже, ебнутая, -прикрикнула на неё мама.
-Мама. Тебе сорок пять лет. Ты что? Ты вполне ещё можешь быть счастлива. И обо мне тоже подумай. Я что теперь, каждый день должен бежать из школы домой и проверять, удавилась ты или нет? Мам, переставай с этим. Ну, я же тебя люблю, мам. Так нельзя.
-Ты посмотри только, а. Вот специально перед твоим приходом зопиклона нажралась, да так, чтобы живой остаться. Хитрая мамочка. Все средства хороши перед материнской любовью. К себе. Вот даёт.
-Нин, ну ей и вправду очень одиноко было. Зря я уехал на целую неделю, одну ее оставил. Ведь совсем одну.
-Что, у неё и подруг нет?
-Да как-то нет особо. Раньше были. Пьёт одна.
-Что делать планируешь?
-Хм. Ты переедешь к нам. А что ещё?
-Да не хочу я к вам переезжать. Мне одной хорошо, вообще-то. Не замуж ведь мне за тебя идти, школьник. Ну куда.
-Ну я ж не вечно буду школьник.
-Ты не вечно будешь меня любить. Вот это главное. Одноклассницу себе найдёшь.
-Ты это серьезно?
-Ну всё, не злись. Несерьезно. Ок, будем пока без отпусков. На денёк приедешь, и хватит. Что ж теперь делать. Я все понимаю. Мама у тебя одна, а таких, как я…
-Нин, ты можешь заткнуться?
К лету моя Нина закрутила с врачом с их отделения. От меня правды не таила. Я видел этого доктора. Старый, лет тридцать. С машиной, серьезный.
-Он такой, волосатый, знаешь. Рыжие волосы на теле.
-Фуууу.
-Что ты понимаешь.
Когда он у неё ночевал, я сидел дома и торжественно ревновал. Я понимал, конечно, что идти по маминому сценарию не стоит. Тем более, что Нина ведь меня не бросила, мы встречались, только пореже, она меня тоже любила. Не обязательно же любить только одного. Или одну. Мне, правда, не хотелось больше никого любить, только её, Нину.
А потом начались дачники - заселение, выселение, уборка, некоторых надо было встречать на вокзале - мы виделись все реже, и скучал я все меньше, сам себе иногда удивляясь, что вот как же это, ещё недавно я жить без Нины не мог и согласен был на всё, даже на этого ее рыжеволосатого Андрея, а теперь спокойно себе живу, и ничего.
В начале зимы она вышла за него замуж и все кончилось.
Мы зажили с мамой. Мама по стечению обстоятельств получила руководящую должность. Половина ее зарплаты уходила на психотерапевта, но ничего, дачники нас сильно выручали в смысле денег. Зато мама перестала напиваться до беспамятства, она завела у себя в кабинете небольшой барчик и прихлебывала оттуда каждые пару часов. Дома в выходные так же. Я привык к ее постоянному легкому перегару, в остальном-то она у меня мама как мама, готовит, заботится, переживает.
Лет через десять я встретил Нину на остановке. Я тогда как раз сцепление менял, пешочком передвигался. Зима, мороз, замерзший снег с коричневой крошкой стынет под ногами. Одета не очень богато. Рядом с ней топталась от холода девочка, тоже лет десяти. Первая мысль промелькнула, что ребёнок мой, и вправду немного похожа. Как в сериале. Я женат, сын два годика, сегодня с бабушкой сидит, бабушка уже года три не пьёт, держится.
Не подошёл к ним, испугался. Вернее, не испугался, а - зачем. Или все же испугался.
Нина смотрела в другую сторону. Приехал их автобус. Нина тихонько подталкивала девочку впереди себя, поднялась на площадку, обернулась. Мы все-таки увиделись. Она узнала меня, видно было, что обрадовалась - вроде даже, слёзы навернулись. У меня вроде тоже.
-Вперёд проходим не стесняемся!
Мотор зарычал, автобус грузно двинулся прочь, пуская синий дым.
Или, нет, все было по-другому.
Зима, мороз, подмёрзший тугой снег стынет под ногами, мы идём с Верой, женой, и с Санькой в коляске. Вера наклонилась к Саньке поправить шапку, и тут вижу Нина идёт навстречу, с девочкой, лет десяти. Девочка похожа, вроде, на меня, ёжится от холода. Смотрим друг на друга. Полуулыбка. Дочку обняла, к себе прижала. И всё.
А бабушка наша уснула с сигаретой, погорели мы. Помню, долго снимали, пока новый дом не построили.
Сейчас 2100-й, мне сто три, восьмая жена, пятнадцатый ребёнок, я ещё вполне крепок и все, все помню, таблетки хорошие, идёт пятисотая волна ковида, мы аккуратно прививаемся.