Несмотря на жесточайший хамсин, от которого страдало все население Израиля, наша семья пребывала в приподнято-счастливом настроении, так как мы услышали новость, которую давно ждали.
– Мамочка, бабуля, дедуля, я выхожу замуж! Понимаете, за-муж! Можете начинать готовиться к моей свадьбе! – радостно объявила Ирочка.
– В ближайшую пятницу ты, мамочка, два свидетеля и я должны к десяти часам утра быть в раввинате! – и, как в детстве, смеясь и сияя от счастья, закружилась по комнате, напевая какую-то мелодию.
«У нынешней молодежи свои стереотипы, свои ценности и свое понимание жизни. Другое поколение – другая жизнь. Сначала начинают спать вместе, а там уж кому как повезет! Ну что ж, в раввинат, так в раввинат! Лишь бы моя внучка была счастлива! Только бы счастлива, только бы… и тысячи «только», – с тревогой в сердце думала я.
– Бабуля! Не переживай! Все будет хорошо! – чмокнула меня в щеку, пропела она и убежала по своим делам.
Утро выдалось как по заказу. Мать и дочь принарядились и со счастливыми лицами поехали в раввинат. А вернулись домой возмущенные, нервные и злые. У моей дочери разболелась голова. Приняв таблетку, она пошла прилечь.
А Иришка разразилась нервным хохотом.
– Бабуля! Ты только не волнуйся! А я постараюсь предельно точно пересказать тебе, как проходила наша беседа с «достопочтенным» раввином и что нам пришлось пережить!
– Итак, слушай! Войдя в раввинат, мы подошли к секретарше, смачно чавкающей жвачкой и запивающей это «удовольствие» большущими глотками кофе. Это действо с трудом поддается описанию. Представь себе: несколько чавканий, рывок рукой, захват чашки, глоток и медленный возврат чашки на прежнее место. Повтор… и все сначала.
– Бокер тов! (Доброе утро)!
– У браха! (Здравствуйте)!– буркнула та.
– Вы заплатили, где квитанция и есть ли у вас очередь к раввину? – заученной скороговоркой продекламировала она
– Есть и то, и другое! – в один голос воскликнули мы. Удовлетворенная нашим ответом, секретарша с огромным воодушевлением снова заворочала челюстью, полностью погрузившись в жевательный процесс, благословленный раввинатом.
– Невероятно, но факт! Чтобы получить «добро» на замужество, нам и нашим свидетелям предстояло пройти строжайший опрос или, вернее, допрос, как и всем тем, кто хотел, ждал и надеялся получить в раввинате «визу» на личное счастье. А для этого предоставили целый ворох очень важных документов и не менее важных бумаг и бумажек.
Мы подошли к нужной нам комнате. У плотно прикрытой двери толпилось много молодежи. Некоторые нервно ходили взад и вперёд, другие напряжённо прислушивались, стараясь расслышать задаваемые раввином вопросы. А третьи, горестно покачивая головами, каждые пять минут посматривали на свои ручные часы и тут же возводили взгляд к потолку, сверяя свое время с точнейшим временем раввината.
А часы раввината явно жульничали, отсчитывая минуты не вперед, а назад, так что у всех молодых людей, ожидавших своей очереди, голова начинала работать «афух», то есть наоборот.
Окончательно растеряв остатки уверенности, молодые люди нервно топтались на одном месте, постоянно задевая или наступая на чьи-то зазевавшиеся ноги. А пожилые люди буквально падали на освободившиеся стулья, давая заслуженный отдых опухшим от долгого и бесполезного стояния ногам.
И вот наступил долгожданный момент. Я, мама и два наших свидетеля едва просочились в тесный кабинет, заставленный стульями и огромным столом с восседавшим за ним внушительного вида раввином. В комнате было душно и пахло потом. Раскалившийся от бурных страстей и проигранных баталий воздух вибрировал на всех уровнях и частотах сгустками отрицательных эмоций.
Сидящий за столом раввин буравил наши лица цепкими и масляными, как у сытого кота, глазками. Он медленно приподнял свою шляпу, но не в джентльменском приветствии, а для того, чтобы промокнуть бумажной салфеткой свою взмокшую от праведных деяний лысину.
– Бабуля!.. Эта процедура – настоящий экзамен. Экзамен с множеством неизвестных и с заранее предрешенным финалом, – горестно обронила Иришка.
– Если бы ты видела, как он проверял мои документы. Каждую бумажку перечитывал по нескольку раз, откладывал в сторону и снова к ней возвращался. Сверял, проверял, высчитывал.
– Ну-с! Приступим к делу! – почесывая нос, произнес он на очень красивом иврите.
– Как твоя фамилия?
– Симонова! Симонова Ирина!
– А где твой отец?
– Умер.
– Он был евреем?
– Нет.
– Значит, отца у тебя нет, и он не был евреем! Так, так, так! – многозначительно постукивая пальцами по столу, суровым тоном произнес раввин.
– А как фамилия твоей мамы?
– Гальперина Сима.
– Так ты и есть ее мама? – и раввин нацелил свой указательный палец прямо маме в лицо.
– Да! – ответила она.
– И ты можешь мне это доказать? – он сделал попытку повернуться в сторону свидетелей, но не смог из-за огромного, упершегося в стол живота…
– Бабуля! Это нужно было видеть! Умора! Но в ту минуту нам было не до смеха!
Немного подумав, раввин быстро спросил:
– А где твоя бабушка? Она жива? – подняв указательный палец вверх, грозно спросил раввин.
«Наверно, этот палец – своеобразный индикатор, отражающий и выражающий его крайнюю озабоченность. Ха!.. Озабоченность! Так или примерно так освещают в нашей прессе дипломатические разногласия между государствами», – подумала я.
– Жива!
– Очень хорошо! Даже очень хорошо! – потирая свои пухлые руки, заверил он нас.
– А почему твоя бабушка не пришла с вами в раввинат? – хитро прищурившись, спросил он.
– Да потому, что об этом даже речи не было!
Он долго молчал, прикрыв глаза.
« Может, он медитирует, пытаясь разобраться в моей родословной, подумала я.» А пока он молчал, я старалась справиться с нервным спазмом, сдавившим горло.
И вдруг он открыл глаза и, перебирая между пальцами мочку своего уха, потребовал.
– Дай мне номер телефона твоей бабушки. Я хочу задать ей пару вопросов…
– Бабуль! Теперь расскажи ты! Те вопросы, которые он тебе задавал, мы слышали, а вот о том, что ты ему отвечала, могли только догадываться!
– Я, а что я?! Я в это время замешивала тесто и ждала вашего звонка. Услышав требовательную телефонную трель, подбежала, схватила трясущимися и вымазанными тестом руками трубку.
– С вами говорят из раввината. У меня в кабинете сидят ваши внучка и дочка. Так вот, мне нужно задать вам пару вопросов, чтобы прояснить очень запутанную ситуацию, – услышала я на иврите.
– Не поняла! Какую ситуацию вам нужно прояснить? – сдерживая волнение, переспросила я.
– Очень сложную!
Мой невидимый и сердитый собеседник с немыслимой быстротой засыпал меня вопросами, а сейчас ждал исчерпывающего ответа.
Я чувствовала, как вся кровь приливает к моему лицу, а глаза с беспокойством перебегают с предмета на предмет.
– Слиха, адон! – ответила я, а сама в это время лихорадочно подыскивала нужные слова.
«Нужно сосредоточиться. Отвечать лаконично и точно в считанные секунды, так как судьба и счастье моей внучки зависли в кабинете этого дотошного и нетерпеливого «правдоискателя». А где мне взять столько правильных и нужных слов, если мой иврит крайне скуден», – пронеслось у меня в голове.
Моя затянувшаяся пауза вышла за грани приличия.
Телефонная трубка недовольно засопела. А пока мой собеседник недовольно дышал в трубку, я тяжело и безнадежно выдохнула:
– Слиха, но я…
– Вы плохо владеете ивритом? Понимаю, понимаю… А как у вас с идиш?.. – неожиданно спросил раввин на довольно приличном русском.
От неожиданности я плюхнулась на диван.
– Да никак! – не успев подумать, выпалила я.
– А почему никак? – вкрадчиво переспросил он.
– Потому что у нас дома говорили только на русском языке.
– Так, так! Понимаю!.. Это значит, что один из ваших родителей «гой»?
– Нет, нет! Уверяю вас, они были чистокровными евреями!
– Тогда почему же ваши родители не говорили на родном им языке?
– Почему не говорили? Говорили, но только между собой!
– Гм!.. – и трубка надолго замолчала. Я испугалась. Мне стало трудно дышать.
– Скажите! А как звали вашу бабушку? – скороговоркой спросил раввин.
– Ривка.
И пошло – поехало: «А говорила ли она на идиш? А соблюдали ли в нашей семье шабат?.. А что готовили на Пэсах и Рош-а- шана?..А скажите, а скажите, а скажите?.. А почему, а почему, и почему?..»
И опять все с самого начала.
– А кто вы по профессии? – вдруг спросил он.
«Вот зануда! Привязался как банный лист к одному месту!» – раздраженно подумала я.
– По профессии я медик.
– Медик! Вы – медик? – радостно воскликнул раввин.
Я насторожилась: «Интересно, с чего бы ему так радоваться? Чем я ему так угодила?»
– Так вы, наверно, были военнообязанной?
– Конечно. А почему вы об этом спрашиваете? – А он в той же манере, скороговоркой:
– И у вас был военный билет?
– Разумеется.
– А он у вас случайно не сохранился?
– Случайно нет! – и тут меня понесло… – А причина, надеюсь, вам тоже хорошо известна! Судя по нашему разговору, мы с вами эмигрировали из одной и той же страны, страны Советов, а там военными билетами, смею вас заверить, не разбрасывались!.. Но в графе «национальность» четким и твердым почерком было выведено «Еврейка».
Наступило долгожданное молчание. Наверно, раввин переваривал свое поражение…
– Я права?
– Бабуль! Ты о нем слишком хорошо подумала! Он и не собирался капитулировать, а готовился к новому марш-броску! И я не знаю, чем бы закончился этот словесный поединок, если бы, как я догадалась, в самый драматический момент не вмешался мой дедуля. Чем же вы его так достали? – допытывалась Ирочка.
– Во время нашего бесконечного диалога твой дедушка как раз вернулся домой. По выражению его лица я поняла, что он чем-то расстроен. Услышав мои односложные и бесконечно повторяющиеся ответы, толком не разобравшись, с кем я веду столь «задушевный» разговор, он громко спросил:
– С кем это ты разговариваешь? И что этому к…лу от тебя нужно? Повесь трубку, а не то я сам пошлю его на три веселые буквы или еще куда подальше!.. Зажимая трубку плечом, я замахала на него руками, дескать, молчи.
И вдруг трубка снова ожила, и из нее понеслись жизнерадостные возгласы.
– А-а-а! Так значит ваш муж «гой»? А он отец вашей дочки? Значит, у вас смешанный брак? – радостно орала телефонная трубка.
Во время секундной паузы я перехватила инициативу:
– Уважаемый раввин! Мой муж – еврей! А если бы и не так, то по Галахе национальность детей идет по материнской линии, а не наоборот!
И тут твой дедуля вышел, что называется, «из берегов». Возмущение, помноженное на праведный гнев и уязвленную еврейскую гордость, вызвало в нем всплеск бурных эмоций, которые по разрушительной силе можно сравнить с внезапно налетевшим тайфуном.
– Что это за допрос!? Он что, бывший «кэгэбешник»? – рявкнул дед, да так, что раввин на другом конце провода от неожиданности громко икнул.
– Наверно сработал эффект неожиданности! – смеясь, сказала Иришка.
– Так передай этому болвану, что я иду к машине! Через десять минут буду в раввинате! Скажи ему, чтобы он подсуетился и как можно быстрее собрал свой кворум. В один миг я им докажу, что я – настоящий еврей!..
– Ай да дедуля! Кто бы мог подумать, что ты можешь поднять на кого-то голос? Так вот почему раввин вскочил и пулей вылетел из кабинета. Это при его-то тучности и неповоротливости! И, представь себе, тут же вернулся назад, да еще с бумагой, на которой красовалась печать раввината! Вот! Смотрите! – и она помахала ею в воздухе.
– Вот видите? – резюмировал мой муж, – крепкое словечко… даже раввины понимают!..
А Ирочка, как в детстве, бросилась деду на шею.