Двадцать восьмой номер «Огонька» открывается очерком собственного корреспондента журнала «Великий князь Михаил Александрович на войне». «Высокая мускулистая фигура спортсмэна английской складки. И что-то английское же в легком холщевом кителе с генеральскими погонами. На груди Георгиевский крест. Желтые сапоги…,» - так льстиво и верноподданически аттестует князя Ник. Брешко-Брешковский, уже известный мне по рассказу, помещенному в журнальном № 20, а также по своей будущей службе в ведомстве Геббельса.
«На бледном особенной здоровой бледностью слоновой кости, бритом, с удлиненном овалом, лице, - продолжает захлебываться в собственной лести "наш корреспондент", - сияют приветливо и мягко светлые пытливые глаза…; натура прямая, с открытым сердцем…; тонко чувствует фальшь, неискренность, позу…; любимый всеми начальник, покрывший славой самого себя и свою дивизию…; ласково и внимательно расспрашивает офицеров…; острый, наблюдательный, искрящийся художественными штрихами ум…; любит нашу застенчивую деревню и всё русское…; не пропускает ни одной обедни…; подвижной и ловкий во всех гимнастических упражнениях…; обладает феноменальной физической силой пальцев…» - словом, чем не русский былинный богатырь?
Кстати, на последней странице следующего, двадцать девятого номера журнала можно найти фото бравого военного корреспондента «Огонька» Н.Н. Брешко-Брешковского – довольно полного, бритого, с пышными усами субъекта средних лет с хлыстиком в руках. Сфотографирован он в компании с «камер-юнкером светлейшим князем Грузинским», «мрачным грузином» в черкеске; на черкеске князя красуется Георгий, прикрепленный к первому газырю слева. Оказывается, светлейший – не кто иной, как Николай Ильич, внук последнего царя Грузии Георгия XII.
Этот аристократ окончил полный университетский курс в парижской Сорбонне, после чего вел «рассеянную жизнь великосветского жуира». Неожиданно для многих в 1914 г. пошел добровольцем на фронт и воевал в Карпатах в составе ингушского конного полка. Воевал достойно и был награжден пятью боевыми орденами. Сослуживец князя, ротмистр А.М. Марков записал о светлейшем в своих мемуарах: «Как и большинство грузинских аристократов, он был глубоко предан России и считал себя русским не меньше Иванова или Петрова».
Октябрьскую революцию он не принял, в Гражданской войне не участвовал, но перебрался в Палестину, где англичане, получившие мандат на управление Святой Землей, предложили ему провозгласить себя грузинским царем. Светлейший отказался и закончил свою жизнь скромным смотрителем Иерусалимского кладбища. Когда – доподлинно неизвестно…
Но вернемся к Михаилу Александровичу. Каков реальный портрет младшего брата государя? Как ни странно, он не слишком отличается от льстивой картины маслом, намалеванной будущим нацистом. Михаил Александрович был любимцем отца, «миротворца» Александра III, обладал живым, веселым характером, пошел по военной линии. Современники оценивали его по-разному, но для подчиненных он был отличным командиром, которого они уважали. Великого князя находили «добрым, мягким, доверчивым, отзывчивым, но вспыльчивым».
Из-за морганатического брака несколько лет прожил с семьей как частное лицо в Англии. В 1914 г. попросился у царственного брата на фронт и был назначен командиром «Дикой» дивизии… Кстати, на журнальном фото князь облачен в изящную дубленку с огромным кинжалом за поясом…
На войне, в Галиции, действительно проявил храбрость, офицеры и нижние чины – кавказские горцы - действительно любили своего князя. Орденом Святого Георгия четвертой степени и Георгиевским оружием награжден заслуженно. В интригах замечен не был (не подписал письма великих князей с требованием убрать Распутина), монархию спасти пытался, хотя от престола, предложенного ему отрекшимся царем, отказался (точнее, заявил, что станет императором, только если на то будет воля всего народа, изъявленная решением Учредительного собрания).
После Февральской революции вел жизнь частного лица, безуспешно выпрашивая у Временного правительства разрешения на эмиграцию в Англию. К тому же британцы дали новым русским властям понять, что приезд к ним великого князя нежелателен. Тем не менее, мог выехать в Финляндию, а позже в Крым, но по каким-то причинам не воспользовался этими возможностями.
В марте 1918 г. советская власть выслала Михаила Александровича в Пермь, в окрестностях которой 13 июня того же года его тайно расстреляли местные большевики. В 1981 г. причислен к сонму Новомучеников российских...
В поэтической и прозаической рубриках номера блистают известные имена русской поэзии Серебряного века. Это и Н. Агнивцев с шутливым стихотворением «Так поется в старой песне», и К. Бальмонт с «Любовью и смертью» («Любовь и смерть – два яркие страданья,/Любовь и смерть – две яркие звезды…»), и Н. Клюев («Рыжее жнивье как книга,/Борозды – древняя вязь./Мыслит начетчица-рига,/Светлым реченьям дивясь…»), и С. Городецкий с сатирическим рассказом «Усы», и М. Кузмин с рассказиком «Отличительный признак» (об англичанке в России, увидевшей в «синемонатюре» своего непутевого брата, воюющего на бельгийском фронте и узнанного сестрою по «отличительному признаку» - дырке на штанах «выше коленки»). В текст рассказика закралась забавная опечатка: вместо Rule, Britannia написано бессмысленное Bule, Britannia.
Характерно, что в рассказике, с точки зрения русского персонажа, – Катеньки – дырка на одежде у русских, «возможно», свидетельствует «о неряшливости», а «если англичанин ходит с дыркой, значит у него богатая фантазия и увлекающаяся натура». Кузмин, конечно, гранд среди поэтов Серебряного века, но лучше бы мне не читать его прозы, манерной, вычурной, дистилированно-бесцветной.
На обложке двадцать девятого номера «Огонька» помещен военно-патриотический рисунок С.В. Животовского «Геройский бой «Ильи Муромца». Наш могучий «воздушный корабль спокойно спустился на аэродроме, повредив и сбив предварительно один из неприятельских аэропланов… Вольноопр. унт.оф. Лавров, заделывая пробоины в баках с бензином, отморозил себе обе кисти рук».
На рисунке мы видим, как целых три германских самолета с черными крестами на плоскостях и фюзеляже атакуют русского гиганта – эпизод, типичный для первой половины лета 1915 г., когда успешные бомбардировки и разведывательные полеты эскадры «Муромцев» подвигли немецкое командование к тому, чтобы «покончить с русскими чудовищами». Переброшенные с Западного фронта немецкие истребители-асы рьяно взялись за дело.
На журнальной обложке изображена первая стычка «Муромца» (командир корабля поручик И.С. Башко) с тремя противниками, имевшая место 5 июня 1915 г. южнее города Холм (юго-восток современной Польши).
Немцам потребовался целый год, чтобы выработать тактику борьбы с русскими воздушными великанами: против наших аэропланов они стали широко использовать зенитную артиллерию, а в воздухе никогда не нападали на «Муромцев» в одиночку. Однако за всю войну им удалось сбить зенитным огнем только три наших машины и, имея численное превосходство, одолеть в воздушном бою всего одного «Муромца», ведомого поручиком Д.Д. Макшеевым. Наиболее удачными оказались вражеские бомбардировки, благодаря которым немцам удалось разбомбить на аэродромах 13 наших кораблей. «Муромцы» же вывели из строя 12 вражеских монопланов.
До тактики сопровождения разведчиков-бомбардировщиков истребителями тогда в русском генштабе уже начали додумываться, однако из-за преступной глупости царского командования (персонально – из-за противодействия новшеству великого князя Александра Михайловича, считавшего тяжелую авиацию неэффективной) эта тактика так и не была внедрена. Справедливости ради надо сказать, что вражеские самолеты во время войны непрерывно совершенствовались, повышалась их скорость и маневренность, в то время как наш новый, более мощный авиадвигатель, запланированный к выпуску в 1917 г., создать не удалось из-за наступившей в Отечестве смуты…
Упомянутый мной выше художник Сергей Васильевич Животовский (родился в 1869 г., дата смерти неизвестна) тяготел к батальному жанру (за картину «Учения второй кавалерийской дивизии» он получил звание художника – в Академии художеств учился в статусе вольнослушателя), однако не брезговал написанием иллюстраций и карикатур. Являлся постоянным сотрудником «Огонька». После Октябрьской революции осел в Финляндии, где заведовал художественным отделом эмигрантской газеты «Рассвет».
Известно письмо С.В. Животовского И. Е. Репину, в котором Сергей Васильевич просит Илью Ефимовича прислать последнюю картину, вышедшую из-под его кисти, и написать статью о том, «как живет и что чувствует в эти черные дни наш самый крупный и любимый художник». Известен и ответ Репина: «Я приму Ваше предложение, если Вы разрешите мне писать вам в форме частного письма. Ваши вопросы глубоко серьезны, и я постараюсь ответить на них с куоккаловской простотой… Безотрадные, беспросветные чувства, беспорядочно, бессмысленно лезут в голову... Заморозки... мыслям. Поехать бы в Питер: уже более году я не виделся с дочерьми, не был на нашей квартире…, и никаких вестей [от] живых, близких. Совсем в плену, в ссылке живешь, порабощенный, ограниченный, с окостеневшими пальцами, с прессованными мозгами...».
Однако перейдем к другим материалам № 29. Стихов в этом номере нет, а есть небольшой рассказ М. Сазонова «Благодать сошла» (религиозное чтиво о том, что «через войну, да через страданья и слезы, как через пиршественную храмину Господь вас к спасенью звал…»).
О Михаиле Георгиевиче Сазонове мне известно крайне мало: только то, что в 1914 г. он служил секретарем Михаила Кузмина и что его рассказы «Отрок Хведор» и «Мертвая жизнь» были напечатаны, соответственно, в №№ 25 (1915 г.) и 27 (1916 г.) «Огонька». Беллетрист, автор сборника рассказов «Уродливая маска» (1916 г.).
В отличие от небольшого по объему рассказа М. Сазонова в номере помещено достаточно длинное произведение А. Измайлова «Крысиный король» (мрачная бытовая зарисовка об устроителе крысиной травли). Прозаик и критик Александр Алексеевич Измайлов уже известен мне по процитированному выше фрагменту переписки с Брюсовым по поводу плагиата Татьяны Краснопольской.
Происходил из церковнослужителей по отцу и купцов по матери. Кандидат-магистр богословия. Начал писать, будучи еще студентом. С 1896 по 1916 гг. сотрудничал с такими изданиями как «Огонек», «Новое слово», «Родная нива». Описывал жизнь духовенства, позднее – людей «среднего сословия».
Рисуя российскую предреволюционную провинцию, нередко изображал типы невежественных, «скотоподобных» обывателей. Пробовал себя также в поэзии, сочиняя, по словам его современника (коллеги из цеха критиков С.Н. Тяпкова), стихи «в духе Надсона», и в драме – без успеха. Зато был успешен как литературный и театральный критик. Интересны определения, которыми он награждал крупных поэтов его времени. Так, поэзию А. Блока, К. Бальмонта и В. Брюсова он относил к «импрессионистской лирике», отмечая ее психологичность и тяготение к символике. Роман того же Брюсова «Огненный ангел» отнес к «неоархаизму». Драматургию М. Горького оценивал в целом негативно, называя автора «иллюстратором партийного катехизиса». Крайне враждебно относился к популярным в ту эпоху произведениям эротического и натуралистического направлений, в частности, к романам М.Кузмина «Крылья», Л. Зиновьевой-Аннибал «Тридцать три урода» и С. Сергеева-Ценского «Лесная топь». Умел писать остроумные пародии на коллег-литераторов. Как историк русской литературы, исследовал творчество А.П. Чехова и Н.С. Лескова. Льву Николаевичу Толстому Измайлов «был приятен… тем, что он искренне верующий, верит в Бога».
После Октябрьской революции сосредоточился на культурно-просветительской деятельности, читал лекции, выступал перед рабочими и красноармейцами. Умер в 1923 г. в Петрограде.
Заслужил благожелательные оценки современников: «Пытливый и проникновенный ум; ценитель и знаток литературы». А вот приговор советских критиков: «Как поэт и беллетрист Измайлов серьезного интереса не представляет, несмотря на обильную продукцию».
Завершаю свое путешествие по пожелтевшим страницам номеров «Огонька» за весну-лето 2015 год скромным сообщением об открытии памятника М.Ю. Лермонтову в Пятигорске: «На днях в Пятигорске состоялось освящение и открытие нового памятника М.Ю. Лермонтову на месте дуэли, у подошвы Машука. Памятник работы худ. Микешина, построен из кисловодского камня. Бюст поэта отлит из темной бронзы. Памятник обошелся в 7,000 рублей, собранные (так в тексте – А.А.) почитателями поэта.»