Странная вещь — воспоминания. Определенные моменты ты хочешь сохранить в памяти до мелочей, а некоторые — стереть навсегда. Я понимал, что прошло всего несколько месяцев, как это произошло, но каждый раз, закрывая глаза, видел и чувствовал все так, словно это было вчера. Казалось, время не забирало, а скорее возвращало воспоминания. Те, которые тогда каким-то образом не дошли до мозга, сейчас обрастали новыми подробностями и только добавляли «красок». Это было невыносимо. Сейчас, рассказывая все Карине, я периодически приходил в ужас от осознания того, насколько это въелось в память — жестоко и несправедливо.
Был зимний морозный вечер середины декабря. Ощущение приближающегося праздника, разноцветные гирлянды, ёлки повсюду и новогодние песни. Улыбки на лицах людей, веселые разговоры, стремление скупить все яркое и блестящее. Все вокруг дышало счастьем и приятным ожиданием чуда.
Я возвращался домой после небольшого корпоратива, предвкушая вкусный ужин и долгожданные три дня выходных. Настроение было хорошим, вдохновленным. Я прокручивал в голове текст новой песни и подбирал подходящую рифму. И, черт побери, я даже предположить не мог, что этот день станет началом конца! Что моя жизнь разделится на «до» и «после», и больше никогда не заиграет прежними красками.
Тогда я ещё был счастливым человеком. Да, немного травмированным тяжёлым детством и предательством отца, непониманием сверстников и круглосуточной работой, но все равно счастливым. Помню, как радовался росту подписчиков в Инстаграме и восторженным комментариям. Считал себя чуть ли не гением, звездой, мечтой всех девушек. Я был таким же, как и все парни моего возраста. Пусть и чуть замкнутым одиночкой, но с таким же отношением ко многим вещам. Мне нравился весь этот шум вокруг меня, быстрый рост популярности, внимание девушек, хорошие деньги и возможность, наконец, жить в нормальных условиях. Моя популярность резко шла в гору, и будущее казалось ярким, безоблачным и перспективным. Тогда я еще любил свое отражение в зеркале, гордился кубиками пресса и был заинтересован в дальнейшем прогрессе. И, я точно не предполагал, что однажды буду хотеть обзавестись шрамами и не видеть никогда своего лица.
Конечно, вместе с плюсами я ощутил и обратную сторону популярности, которая не могла нравиться. Кроме загруженного графика, вечной усталости и ссор с продюсером, я начал опасаться ходить по улице. Чувство безопасности исчезло, я начал избегать темных переулков и безлюдных мест. Причиной тому стала Элис — женщина, которая изначально заслужила особое отношение, но затем оттолкнула самым нехорошим способом. Она была одной из самых первых поклонниц. Я помнил ее ещё со времён, как подрабатывал игрой на гитаре и был далек от мира шоу-бизнеса. И когда она начала с завидным постоянством ходить на все мои концерты, дарить шикарные букеты и дорогие подарки — я был очень польщён. В первую очередь потому, что она не была похожа на сумасшедшую фанатку. Красивая, богатая, обладающая острым умом и сексуальностью. Такая женщина не могла не нравиться. Я недоумевал, как такая взрослая дама модельной внешности могла заинтересоваться мной — еще нескладным мальчишкой по сравнению с ней. Мне нравилось вести с ней философские разговоры, делиться мыслями, проводить время после концертов. Мне она казалась особенной, достойной уважения, не похожей ни на кого другого. Она даже начала мне нравиться, как женщина, пока ее не стало слишком много.
Элис начала делать стремительные шаги ко мне, и это стало немного пугать. Проникала в гримёрку и на закрытые мероприятия. Выжидала меня возле дома, начала изводить бесконечными звонками и сообщениями. К такому напору я явно не был готов. Она будто резко слетела с катушек, и полностью изменилась во всем. А когда начала распускать руки, пытаться потрогать меня там, где не положено и стремиться поцеловать не только в щеку, но и в губы — я не выдержал. Сказал, что она переступает грань и я не готов к такому формату общения. Сначала вежливо просил ее соблюдать дистанцию, а когда это не помогло — принял меры, чтобы не пересекаться. Перестал принимать букеты и подарки, кинул номер в черный список и отказывался разговаривать на улице. Думал, что со временем ей надоест, и она оставит меня в покое, но увы. Элис разжигалась еще больше. Подключились посторонние люди, шантаж и угрозы. Она постоянно назначала мне свидания, но я ни разу не пришел. Говорила, что возьмёт меня силой, если не соглашусь добровольно. Списывала отказы на страх и нерешительность в силу возраста, говорила, что хочет стать моей первой. Делилась своими интимными фантазиями, которые приходили на Вотсап с разных номеров. Для нее не существовало слова «нет».
В голове Элис наши отношения уже давно перешли на новый уровень. Мои отказы лишь подогревали ее, провоцировали к более активным действиям. Но тогда меня это не пугало. Скорее, я принял это, как данность — одну из плохих сторон популярности. Продолжал ходить домой пешком, ездить на метро, и не зацикливаться на безопасности. Я вообще не из пугливых, умел драться и всегда мог за себя постоять. Да и мне казалось, что если живу в Москва-Сити, мне просто не может грозить что-то плохое. Вокруг всегда много людей, надежная охрана, нет темных безлюдных переулков. Я был уверен, что ее действия — всего лишь способ манипулировать мною. До того дня…
Помню, как остановился возле входа в магазинчик со сладостями, обнаружив подозрительное пятно на джинсах. Чертыхнулся, вспомнив, как пролил кофе на них еще утром, и благополучно об этом забыл. А потом вдруг вскочил, ощутив резкий запах, вихрем ворвавшийся в голову. Кто-то подкрался сзади и закрыл мне нос платком, пропитанным хлороформом. Я отключился быстрее, чем осознал, что произошло.
А затем боль в висках и мышцах. Попытки пошевелить руками и удручающая слабость. Свет резал в глаза так, что не хотелось их вообще открывать. А еще жажда. Такая сильная, будто я вечность ничего не пил. Голова кружилась, и нещадно болела. Я не соображал где я и что со мной происходит. Казалось, это всего лишь страшный сон и нужно просто попытаться проснуться. Меня трусили за плечи, брызгали в лицо холодной водой, но я все не мог вернуть ясность мыслям. И лишь знакомый, ласковый голос заставил меня прийти в себя:
— Просыпайся мой любимый мальчик. Теперь мы будем вместе.
Страшное осознание навалилось сразу. Вернулись последние воспоминания, и меня вмиг накрыло волной ужаса. Она сделала то, чего я не мог предвидеть. С трудом открыв глаза, я пытался оглядеться и понять, где примерно нахожусь. Это была небольшая комната со старой мебелью и пожелтевшими от времени стенами. Огромные трещины на потолке, паутина по углам, кресло качалка у двери. Казалось, здесь давно уже никто не жил. С противоположной стороны на меня смотрело маленькое окно с выцветшими занавесками, на подоконнике красовался сухой вазон. Снаружи колыхались ветви голых деревьев, укутанные снегом. Справа от окна — наглухо закрытая дверь, слева — печка, в которой потрескивал огонь. Запах сырости, цвели и сигаретного дыма. Я будто оказался в прошлом, в какой-то старой хижине на краю мира. Внутреннее чутье подсказывало, что так оно и есть.
Пока я соображал, когда меня успели привезти сюда, и сколько времени прошло, Элис начала облизывать мое лицо, шею и грудь, постепенно опускаясь все ниже. До меня дошло понимание того, что я без одежды. Абсолютно голый, даже без трусов, ещё и прикован наручниками к кровати. Ужас буквально парализовал меня. Я не мог и слова вымолвить от шока. Всеохватывающее чувство стыда сдавило внутренности, перекрыв кислород. Неужели я стану игрушкой для сексуальных утех? Никакого права голоса, ничего. Помню, я просил ее отпустить меня, вернуть одежду или хотя бы прикрыть одеялом. Ещё недавно был таким недосягаемым, а сейчас лежу, в чем мать родила перед собственной фанаткой и сгораю от чувства беспомощности. Хуже ситуации не придумаешь.
Я старался говорить спокойно, по-хорошему, чтобы она не ощущала, как я зол, раздавлен и испуган. Пытался как-то договориться, лишь бы не дошло до изнасилования. Начал понимать, что передо мной больной человек, и нужно с ним общаться с осторожностью, чтобы не случилось худшее.
Да, тогда я не верил в плохой исход, и чувствовал себя хозяином положения и собственного тела. Мне казалось, все будет хорошо, если буду вести себя правильно, тактично и мягко. Она отпустит меня домой, и я постараюсь как можно быстрее забыть об этой истории. Мол, ей достаточно будет того, что она видела меня голым и даже могла ко мне прикасаться. Странно, как мозг до конца отвергает реальность происходящего и верит в то, что ничего плохого произойти не может. Потому что ты не герой какой-то криминальной хроники о похищении людей и просто не можешь влипнуть в такую историю! Что все поддается контролю, главное не впадать в панику и мыслить рационально. И я, правда, пытался, хотя понимал, что нахожусь в жалком положении.
Элис не слушала меня. Она превратилась в голодную хищницу, которая сосредоточена лишь на том, чтобы унять голод. Я видел этот животный взгляд, странный блеск глаз, безумное выражение лица. Она предвкушала то, о чем так долго мечтала, и, конечно, ей уже не было дела до того, что хочу я. Элис целовала меня неистово, будто хотела съесть, силой засовывала язык мне в рот и кусала мои губы чуть ли не до крови. Я пытался отворачивать лицо и сжимать зубы, но она закрывала мне нос, чтобы я чувствовал необходимость дышать. Злилась и сдавливала мне горло, пытаясь добиться взаимности в поцелуях. Затем сделала несколько засосов на шее и груди. Царапала, больно кусала и облизывала, опускаясь ниже. Я начал выходить из себя и покрывать ее матами, и Элис заклеила мне рот скотчем.
Когда ее поцелуи спустились ниже живота, я принялся брыкаться всем телом, чтобы она не могла продолжать. Уже не мог контролировать страх, стыд, и чувство унижения. Я не хотел, чтобы мой первый раз происходил вот так. Не хотел быть использованным, как безвольная кукла. Помню, пытался высвободить руки, не понимая, что довожу их до кровавых ссадин. Как дергал ногами и пытался кричать. Все, что происходило со мной, казалось мерзостью, грязью и пыткой. Передо мной находилась красивая женщина в белье — предел мечтаний любого парня, которая сама сделает все, что попросишь, но я не мог побороть отвращение. Даже искренне пытался перестроить восприятие, посмотреть на все иначе и получить кайф. «Если не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней». Чтобы избежать душевной агонии, я, правда, пытался убедить себя, что ничего плохого не происходит, что мне даже повезло, черт побери! Странно, не так ли? Но когда все происходит медленно, в голове пролетает так много мыслей, за которые отчаянно хватаешься, чтобы не дать себе сломаться.
У нее не получилось меня возбудить. Чтобы она не делала, я находился в таком моральном потрясении, что мое тело не реагировало ни на какие ее манипуляции. Говорят, в таких ситуациях тело действует отдельно от мозга, но не в моем случае. Она предвидела, что такое возможно и приберегла козырь.
Молча встала, прикрыла мена одеялом и пригласила в комнату каких-то людей. Они сделали нужный раствор, и, сорвав скотч с моих губ, начали силой вливать его в меня. Часть я выплюнул, но часть все же пришлось проглотить, чтобы не захлебнуться. Элис ушла, оставив меня наедине с ними. Это казалось ещё хуже, чем если бы она хотела остаться.
Их было несколько. Одна женщина и трое мужчин. Никого я вроде бы не знал лично, хотя лица двоих показались знакомыми. Мне говорили, что я навсегда здесь. Что нужно забыть прошлую жизнь и научиться получать кайф от новой. Что здесь теперь мой дом. Я покрывал их матом, угрожал, и плевал им в лица, всем видом демонстрируя непокорность и злость. Все, кроме страха, слабости, уязвимости и душевной боли. Лучше я умру, чем покажу, что сдался.
Меня били по лицу и рёбрам. Плевали в меня, пинали, и даже пытались душить. А ещё они постоянно ссорились друг с другом, потому что Элис запретила им ко мне прикасаться. Женщину, которая была с ними, я не знал, но понимал, что она ещё хуже мужиков. Мало того, что она едва не откусила мне ухо, так ещё и оставила несколько прокусов на плечах, которые долго потом болели. Все они были сексуально озабоченными. Говорили что-то о каком-то клубе, посвященному мне, и что теперь могут считаться первыми среди всех поклонников. Что они совершили прорыв. До меня начало доходить, что это не просто люди Элис, а такие же ненормальные поклонники, как и она, только под ее руководством. А если я действительно в руках сумасшедших фанатов, они сделают все, что им взбредёт в голову, а в конечном итоге разберут меня на сувениры. У этих людей не было никаких рамок, они их полностью лишились.
Помню, как они сняли с меня одеяло и обсуждали «уровень готовности». То, чем меня напоили, должно было вызвать мгновенную эрекцию. Ржали, громко описывали, что они сделали бы со мной, если было бы «можно». От грубых и пошлых фантазий, озвученных ними, у меня стыла кровь. А еще я приходил в ужас от мысли, если они додумаются сфоткать меня в таком виде и выложить в сеть. Но к счастью, они были слишком увлечены бесплатным зрелищем обнаженного меня, чтобы вспомнить об этом. Один из мужиков даже начал стягивать с себя штаны, потеряв всякий контроль, другой дрожащей рукой гладил меня везде, где ему вздумалось.
Ладно, ещё Элис, и эта женщина. Но когда мужики начали проявлять инициативу, я не выдержал и начал вырываться, как раненый зверь. От резких движений изранил руки в кровь, но даже не почувствовал боли. Казалось, что если меня изнасилует мужик, я потом сам добровольно полезу в петлю. Но, к счастью, вернулась Элис и, наорав, выставила всех за дверь. Отметила, что средство, которое мне дали, подействовало и можно «приступать к делу». Начала успокаивать меня, что никогда не позволит другим прикоснуться ко мне. Мол, эти люди — всего лишь ее «обслуживающий персонал», и недостойны кушать с хозяйского стола. Пусть подбирают крохи в виде обычных прикосновений ко мне и возможность видеть больше других. Что ж, спасибо и на этом.
Мой внутренний надлом дал о себе знать непроизвольными слезами. Они почему-то сами катились по щекам, хотя я не разрешал им это делать. Черт! Я не хиляк какой-нибудь и не тряпка, чтобы позволить эту слабость. Наверное, переоценил себя. А еще эта гадость для эрекции, которая подействовала железно! Я ощущал возбуждение внизу и ненавидел себя за это. Не мог понять, как при всем ужасе и отвращении, мое тело выдало реакцию. Чувство вины затмевало рассудок, но я был бессилен перед обстоятельствами. Все вокруг дышало необратимостью, и было бессмысленно. Элис не успокоится, пока не овладеет мной до конца. Трудно передать, что я испытывал в тот момент. Будто скала обвалилась, и полетел вниз. Я проиграл, и теперь стану лёгкой добычей. Оставалось надеяться, что все произойдет быстро, и она, наконец, успокоится.
Мне каким-то чудом повезло — я потерял сознание. Некая защитная реакция организма, которая сделала реальность мутной и лишенной смысла. Детали ускользали от меня, а обрывки настоящего протекали без эмоций. Не помню уже ее манипуляции. Лишь обнаженное тело сверху, двигающееся в такт с дыханием. Зрелище было красивым, но будто происходило не со мной. Тот самый первый раз, который в фантазиях выглядел пределом мечтаний, в настоящем оказался пыткой. Хотелось проснуться и осознать, что все это лишь игра воображения. Какая-то странная невозможная фантазия, но точно не реальность.
Элис периодически наклонялась, целовала меня в губы и громко стонала. Она полностью контролировала процесс, движения и глубину проникновения. Сначала медленно, самозабвенно, затем быстро, жёстко и даже больно. Это продолжалось так долго, что начало казаться, она никогда не закончит. Мое тело вбивалось в твердую скрипучую кровать, отчего я задыхался и набивал синяки на теле. Ощущения нельзя было назвать ужасными. Скорее боль вперемешку с наслаждением. Вот только душа погрузилась в хаос и предалась самоуничтожению. Сильнейшее чувство унижения, беспомощности и отвращения к самому себе возрастали с каждой минутой. Когда это закончилось, во мне не осталось никаких сил. Я лишь лежал и смотрел в потолок, не понимая где я, и зачем вообще ещё дышу.
Ожидание, что Элис потеряет ко мне интерес, было напрасным. Подобный сценарий повторялся затем несколько дней подряд, чередуясь периодами недолгого отдыха и процесса. Мне что-то вливали, и потом она занималась со мной сексом. Обещание, что никто ко мне не будет касаться, соблюдала потом железно. Ругалась с остальными членами своей секты, чуть ли не до драк, но никому не позволяла ко мне подходить. Мой привычный день начинался с секса, затем Элис меня кормила с ложечки, потому что я круглые сутки был прикован наручниками, и ворковала как с ребенком. Первые дни я не хотел ничего есть, от стресса даже кусок не мог проглотить. Затем поддавался, чтобы окончательно не потерять силы. Днем меня выводили на улицу, в туалет и подышать свежим воздухом. Руки практически всегда были связаны, а тело забыло, что существует одежда. Я даже на улице в снегу стоял обнаженным, но никогда не ощущал холода. Стеклянными глазами смотрел вокруг себя и находился в прострации. Передо мной были лишь груды снега, деревья и абсолютная глушь. Будто домик, где меня держали, находится в лесу, без других признаков жизни.
Когда я начинал синеть от холода, меня вели в старую баню, которую парили каждый день и развлекались там с выпивкой и пьяными разговорами. Мылся я под их строгим надзором. Со временем ощущение стыда от наготы исчезло, я забывал об этом, как и обо всем остальным. Часто они били меня вениками, смеялись и просили станцевать стриптиз. Я научился не реагировать. Лишь нещадно тер свое тело в желании избавиться от чувства унижения и смыть с себя этот позор. После каждой близости с Элис я ощущал себя грязным и противным. Сил протестовать становилось все меньше, но я считал это своим долгом. За сильное сопротивление меня били, душили и угрожали. Я же думал, что умру внутри, если стану покорным. Если меня не били, я ненавидел себя, что сдался и превратился в покорную марионетку. Принял тогда решение, что буду бороться до самого конца, пусть меня даже подвергнут убийству. Были моменты, когда я молил Бога, чтобы меня, наконец, прикончили.
Казалось, прошел год в плену, но в реальности всего лишь пять дней.
Элис не становилась спокойнее. Она насиловала меня по десятки раз на сутки, предварительно вливая какую-то дрянь, от которой болела голова, сознание уходило в туман и наступало возбуждение. Засыпала всегда рядом, изображая счастье и даже любовь. Со временем я перестал воспринимать секс с ней, как каторгу. Просто ожидал, когда она получит долгожданный оргазм и, наконец, с меня слезет. В такие моменты я не ощущал ничего — ни душой, ни телом, словно потерял остатки жизни. Все дни просто лежал или сидел, прикованный наручниками, и ожидал дальнейших издевательств. Иногда она вела со мной беседы, делилась чувствами и ругала за мою безучастность. Я никогда ее не слушал и ничего не отвечал. Делал вид, что меня нет. Часто получал за это пощечины и побои во время интима, но воспринимал их абсолютно спокойно.
Лишь на шестой день она решила, что даст мне небольшую передышку. Сначала я подумал, что ей надоело трахать безвольную куклу вроде меня. Хотелось верить, что она потеряет ко мне интерес и начнет обрабатывать другую жертву, менее доступную. Но не тут то было:
— Однажды ты станешь полностью моим. Мы уедем куда-то к океану и будем только вдвоем. Никто нам не сможет помешать. Однажды ты тоже будешь проявлять инициативу, и я перестану быть главной. Хочу, чтобы ты сам имел меня так, как хочется тебе. В разных позах и играх. Все меняется постепенно. Сейчас тебе не хочется, но скоро ты сам будешь просить трахнуть тебя. Сегодня прости меня, мой мальчик, я хочу не секса, а просто поцелуев и нежности. Я ведь люблю тебя по-настоящему. Когда же ты это поймешь.
М-да, вот такая «любовь» в понимании Элис. Наверное, после этих слов я до конца осознал, что ничего в ближайшее время не изменится. Сначала ещё надеялся, что моя пропажа вызовет фурор и начнется усиленный розыск. Но потом мне показали переписку с мамой от моего лица. Мол, я очень устал от всего на свете и просто хочу побыть один. И ей даже не пришло в голову перезвонить и проверить, правда ли я нахожусь по ту сторону телефона!
Когда понял, что помощи ждать неоткуда, мой мозг начал думать в обратном направлении. Нужно перестать жалеть себя, отключить стресс, подавленность и саморазрушение. Выходить из состояния жертвы и действовать самостоятельно.
Элис лежала рядом и, крепко прижимаясь, целовала мою шею и грудь. Тогда я перехватил ее губы и впервые ответил на поцелуй. Она настолько удивилась и разожглась, что у меня появилась надежда.
— Я хочу проявить инициативу,— с улыбкой сказал, отстранившись от нее.— Хочу тебя прямо сейчас. Надоело, что ты постоянно все делаешь сама.
— Правда? Ты хочешь меня, даже когда я не хочу? — Она была потрясена до глубины души. Даже стало жаль ее в тот момент.
— Да. Хочу теперь поменяться ролями. Уверяю, твои ощущения будут другими. Только я хочу быть сверху.
— Но как это возможно? — растерялась она, с недоверием глядя на меня.
— Развяжи меня. Я хочу все сделать самостоятельно. Или ты меня боишься?— Я вложил в свой взгляд столько соблазнения и желания, что Элис вмиг растаяла. Она начала проверку поцелуем, очевидно, прислушиваясь к ответной реакции. Я же попытался отключить эмоции и начать думать другим местом. Как ни странно, у меня получилось ее убедить.
Я не зря выбрал это время. Все остальные члены секты Элис развлекались в бане и не могли знать, что происходит в доме.
Элис освободила меня от наручников и других веревок. Очевидно, ее мозг был затуманен страстью, и она потеряла бдительность. Оказавшись полностью свободным, я повалил ее на кровать. Не знаю, что во мне тогда включилось, но я смог абстрагироваться и даже возбудиться. Начал покрывать ее тело поцелуями, сжимать грудь и ласкать промежность. В общем, делать все то, о чем мечтал в подростковых фантазиях. По реакции понимал, что особенно ее возбуждает. Моей целью было довести ее до оргазма. Чтобы она потеряла всякий контроль над происходящим и перестала ожидать подвоха.
Хотя я делал это с определенной целью, находясь в состоянии стресса, у меня встал. Это было не сложно. Элис красивая женщина. Если отбросить чувства жалости к себе и включить холодный рассудок, можно изменить взгляд на ситуацию. Тогда я заставил себя захотеть ее. Забыть всю ту боль, которая постоянно разъедала душу и попытаться быть нежным. И только когда она отвлеклась на оргазм, я резко схватил ее и приковал наручниками к постели. Теперь голая была она. В моей власти. А я ругал себя за то, что не додумался до этого раньше. Ненавидел за слабость и малодушие все эти дни. За то, что позволил себе поддаться стрессу. Все оказалось так просто.
— Ну что детка, доигралась? — с улыбкой спросил я. — Хочешь сыграть в игру по моим правилам?
— О да, возьми меня. — Она уже находилась на грани. Я завязал ей глаза, заклеил рот, при этом продолжая целовать. Когда она была полностью обездвижена, я быстро оделся. К сожалению, куртку и толстовку я найти не смог. Лишь джинсы, футболку и кроссовки. Да и у меня не было на это времени.
Когда Элис начала понимать, что происходит, я вытащил из ее одежды ключ и, выйдя из комнаты, закрыл ее. Затем спокойно вышел на улицу через дверь. Пока все остальные распевали пьяные песни в бане, у меня было вдоволь времени, чтобы унести ноги. Осмотревшись лучше, я осознал, что хижина не одна в лесу, как казалось раньше. Были и другие — старые, обветшалые, засыпанные снегом. Лишь несколько хранили следы присутствия человека.
Ждать помощи было неоткуда. Если здесь и живёт кто-то, то вряд ли младше восьмидесяти лет. Я побежал по единственной протоптанной тропинке, в надежде, что она выведет меня к трассе. К вечеру становилось холоднее, а одет я был совсем по-летнему. Жаль, не додумался поискать в доме хоть какую-нибудь теплую одежду, чтобы окончательно не замёрзнуть, но возвращаться было поздно. Если буду активно двигаться, смогу дольше сохранить тепло.
И я бежал вперёд по тропинке, которая вскоре скрылась в лесу. Старался не сворачивать никуда, чтобы не заблудиться. Преследователей на хвосте не было. Лишь собственная паранойя и кажущиеся звуки за спиной. Я очень замёрз, ослаб и начал терять силы. Только через час я выбежал на трассу, находясь на грани обморожения. А еще на моем теле было множество ссадин, синяков и порезов. Я боялся, что в столь забытом месте не дождусь попутки и окончательно замерзну. Но уже через десять минут в поле зрения показалась машина.
Мне очень повезло. Пожилая семейная пара не испугалась, увидев меня посредине дороги. Чуткие и добрые, они не только меня подобрали, но и, впоследствии, отвезли до самого дома. В машине водитель дал свою куртку, а его жена обработала порезы на руках от наручников. Не помню, как объяснил свое состояние, так как находился почти без сознания. Я настолько замёрз и ослаб, что долго не мог прийти в себя. До Москвы мы добирались часа три, и все это время я был в отключке.
Но, наверное, самый тяжёлый период в моей жизни начался не в период этого всего, а после. Именно после того, как я перешагнул дверь своего дома, увидел маму и вернулся в прежнюю жизнь. Она и правда, думала, что все это время я пропадал в каком-нибудь отеле с живописным пейзажем. Обижалась, злилась, но предпочитала не беспокоить. Я и не стал переубеждать. Правда, мое состояние и внешний вид спровоцировали у мамы нервный срыв. Мне ничего не оставалось, как соврать, что на меня напали какие-то отморозки по дороге домой.
Мама не разговаривала со мной неделю. Ее обида была настолько сильна, что никакие доводы не помогали. Не позвонил, нормально не предупредил, спровоцировал слухи в сети и штрафы от продюсера. Я старался искупить свою вину и сам разгребал проблемы. О том, где я был, ничего не рассказывал, боясь за состояние мамы. Но изменения были на лицо. Меня как подменили. И я не мог это контролировать...
Во время моего монолога Карина уронила голову на колени и странно держалась за волосы. Я же заметил это только сейчас, закончив рассказ. Сердце сжалось, а чувство страха охватило меня так сильно, что я перестал дышать. Мелькнула мысль, от которой сделалось дурно. Что она будет чувствовать ко мне теперь? Вдруг ее любовь превратится в отвращение? Это логично. Меня использовали как куклу для сексуальных утех. Относились, как к вещи.
Я ненавидел себя все это время! Считал грязным, использованным и навсегда испорченным. Не достойным любви. Как будто я одноразовая тарелка. Была чистая, нужная кому-то, пока не использовали по назначению. Вряд ли кто-то захочет пользоваться ею ещё раз. Только выбросить и достать новую. Я навсегда останусь грязным. Это необратимо.
— Прости. За все, что тебе довелось услышать. Я...сам себе неприятен.— Правда, не знал, что говорить. Сейчас, когда я все это вытащил наружу, вылил и ещё раз пережил, осознал всю серьезность ситуации. Карина вскинула на меня злые глаза. Я даже опешил, когда она схватила меня за плечи:
— Не смей так думать! Слышишь, никогда! Ты не виноват в том, что произошло. — Она вдруг сорвалась и заплакала — в который раз за сегодня.
— Ты обещала, что не будешь очень сильно расстраиваться. — Я придвинулся ближе к ней и принялся вытирать слезы.
— Ты, правда, думал, что я смогу спокойно это воспринять? Тебя подвергали физическому и душевному насилию... Это одно из самых страшных и вопиющих преступлений! И эта сука ходит на свободе! Строит новый план действий! Господи, я хочу ее убить. Задушить своими руками. Как она могла, тварь бесчеловечная! Мальчишка, который только начал жить и дарить свой талант миру. А это чудовище посмело протянуть свою грязную руку! Я ее ненавижу. Черт побери, чтобы она сдохла!
— Тише. Все хорошо, солнышко. — Я гладил ее по голове. Осознал, наконец, как ошибался. Уж Карина точно не из тех, что посчитает меня мерзким. В голове было так много мыслей и фобий. Они накатывали одна за другой, перебивая друг друга, и вгоняя меня в дрожь. Никогда не думал, что расскажу это все кому-то. И теперь я сам не знал, как относиться к подобному.
Карина начала целовать мое лицо, губы. Словно мама ребенка, стремясь его успокоить. Нежно гладила меня по волосам, постоянно всхлипывала. Мне же неожиданно стало легче, словно постоянное чувство груза уменьшилось вдвое.
— Как ты пережил это все? Как, Адам? — Карина вздохнула так, словно приказывала самой себе быть сильной. Ее состояние было близко к истерике.
— Честно? — Мне бы хотелось сказать, что легко. Хотелось отмахнуться от всего и заверить, что все, что было — прошло. Но я хотел быть честным до конца. Слишком устал от постоянной лжи. Себе и всему окружающему миру. Я буду говорить только правду. Назад дороги больше нет.
И я продолжил свой монолог, взяв ее за руку. Выливал все, что знал только личный дневник. Слишком устал жить в маске. Надевать улыбку и претворяться, что все хорошо. Теперь рядом был человек, который поможет, поддержит и поймет мою боль.
Оказавшись дома, я надеялся, что ад остался позади. Хотелось верить, что все закончилось, и я смогу это пережить. «Ты же мужчина. Будь сильным».
Фраза, которую я вдалбливал себе каждую минуту жизни. Первая неделя была самой тяжелой. Я думал лишь о том, как скрыть свое состояние от мамы и найти с ней прежнее взаимопонимание. Она была обижена и зла на меня. Я пытался улыбаться и делать вид, что ничего особенного не случилось. Сложнее всего поддерживать теорию лжи, в которую сам хотел верить. Кроме того — работа. Первый день после побега я позволил себе побыть дома, прийти в себя и отогреться. Долгий бег на морозе не прошел бесследно. У меня была высокая температура, а позже случилось воспаление лёгких. Раны заживали неохотно. Я постоянно носил теплые гольфы под шею, чтобы мама не заметила никаких следов. Но однажды все же рассмотрела на шее синяки от засосов. Их было не так мало, как я думал. После этого она обиделась ещё больше, посчитав, что я сбежал с какой-то девушкой и жил все время в свое удовольствие. Чуть позже, наблюдая за моим состоянием, к ней начала возвращаться проницательность. Но я продолжал играть свою роль, как бы сложно мне это не давалось.
В следующие дни меня ожидала работа. Не передать, сколько упрёков и штрафов я получил за недельное отсутствие. На меня даже другие сотрудники поглядывали, как на последнего кретина. Начали ходить слухи, что я настоящий психопат. Не знаю, с чего они так решили. Возможно, из-за пустоты в глазах, нервного тика и периодического отсутствия в реальном мире. Я мог не слышать, как ко мне обращаются. Не видеть людей, стоящих прямо перед глазами. У меня дрожали руки, осанка была сгорбленной, я не мог нормально отвечать на обычные вопросы.
Первый месяц прошел, как в тумане. Я болел не только физически, но и душевно. Постоянно лихорадило, и снились кошмары. В творчестве произошел значительный прорыв. Я все свои чувства вложил во второй альбом. Его песни были насквозь пропитаны болью и внутренним криком. Станиславский крутил пальцем у виска и говорил, что ни за что не возьмётся продвигать это в мир. Мол, это гениально, но слишком давит на психику. Да и разве может петь об этом молодой парень вроде меня? Но вскоре он решил рискнуть, и песни были записаны. Как в подарок за боль я получил оглушительный успех. Несколько музыкальных премий, первые места в топ-чартах, рост популярности, как на дрожжах. А еще тысячи сообщений, новые фан группы, выгодные предложения по работе и хорошие деньги. Возможно, благодаря этому я окончательно не сорвался.
Очень долгое время меня изводила сильнейшая душевная боль. Она не зависела от склада мыслей, событий и чувств. Как будто сердце давно превратилось в кровоточащее месиво и его ничем уже не излечишь. Как же я ненавидел себя за это! Мне казалось слабостью ощущать подобное, совсем не по-мужски, поэтому я боролся. Боролся с надрывом, используя для этого все доступные методы. В ход пошли психологи и антидепрессанты. И это начало давать результаты.
Я перестал мечтать о смерти и смотреть в открытое окно с мыслью выброситься наружу. Но за болью последовала пустота. Я забыл, что значит ощущать что-либо. Страх, сожаление, радость, грусть, разочарование — ничего. Абсолютно никаких эмоций. Мне было плевать на прошлое и будущее, плевать, проснусь я утром или нет, плевать на популярность и деньги. Будто душа моя умерла, оставив лишь живую оболочку. Она еще ходила по миру с пустыми глазами, делая то, что требовали обстоятельства, но взамен не получала ничего. Банальное чувство долга и забота о собственной семье — вот, что двигало мною тогда. Ну и творчество, в котором я находил отдушину.
— Боже, как же больно, — тихо прокомментировала Карина свои чувства. — Ты говоришь это так спокойно, Адам. Спокойно и холодно. И это страшнее всего.
— Я давно перестал себя жалеть. Что было, то было, я ничего не могу изменить. Но знаешь, сейчас я могу сказать точно — меня не сломали. Я ни разу не показал страха. Это моя маленькая победа.
— Потому ты продолжал ездить на метро до недавнего времени? И ходить по улицам так, словно тебе ничего не грозит? — Карина стрельнула на меня неодобрительным взглядом.
— Мне было все равно, я не испытывал страха. — Я стиснул плечами и невольно задумался. — Элис продолжала меня преследовать и шантажировать, но когда ты в глубокой депрессии, это как-то мало волнует. Мне было настолько пофиг, если бы ты знала!
— А были моменты, когда она могла повторить похищение?
— Были, и не раз. Не только попытки похищения, но и угрозы, побои, странные посылки, звонки. Все, что угодно. Я обращался в полицию, но натыкался на бездействие. Вскоре один работник оттуда отвел меня в сторону и рассказал, кто такая Элис и почему бессмысленно ждать справедливости. С тех пор я почти перестал пытаться. У меня не было моральных сил.
— Но ведь ничего не решилось! Она не успокоилась тогда и не успокоится сейчас! Я с ума схожу от мысли, что все это может повториться!
Карина прильнула ко мне, и я прижал ее крепче. Ощущал ее внутреннюю дрожь и учащенный стук сердца. Стало настолько хорошо. Я улыбнулся про себя.
— Я обещаю, что буду осторожен. Мне ведь теперь не пофиг на собственную жизнь. Я снова стал трусом, прикинь! Значит, способность ощущать возвращается. Догадываешься, кто этому поспособствовал?
Она подняла голову и встретилась со мной горящими глазами. Я нежно отбросил назад прядь ее светлых волос и прильнул к губам. Ощутил прилив тепла в области сердца и дурманящее чувство счастья. Так странно. Разве я умел так чувствовать? Именно Карина вернула мне жизнь. С тех пор, как она появилась, мое умирающее сердце начинало вновь оживать. Постепенно вернулась боль от воспоминаний, затем страх и опасение за собственную жизнь. Я начал вновь ощущать эмоции. С каждым днем все глубже, сильнее, словно просыпаясь от долгого сна. Тягостные чувства дополнились приятными и волнующими. Первые искорки счастья в абсолютном мраке. Мне захотелось просыпаться по утрам, смотреть на летние закаты, наслаждаться вкусом кофе по утрам и читать новые книги. Мир перестал быть черно-белым. И я смотрел на него так удивленно и странно, как ребенок впервые видит океан. Я начал понимать, что такое счастье и когда плакать хочется не от боли. Я научился снова любить и мечтать, ощущать тепло и нежность. Рядом с Кариной я снова научился жить.