ОТЪЯВЛЕННАЯ ФАНТАСТИКА!
Уважаемый читатель, в данном произведении автор иногда использует приставку «без» как указание на отсутствие чего-либо, а часть «бес» свидетельствует о присутствии Темных Сил. И еще: не ищите здесь вашей правды…
Проклятие девятой симфонии — суеверие, состоящее в том, что, начиная с Бетховена, всякий композитор, написавший 9-ю симфонию, умирает вскоре после этого...
(Свободная энциклопедия «Википедия»)
Считается, что впервые о Проклятии девятой симфонии заявил Арнольд Шёнберг, приписав изобретение этого предрассудка Густаву Малеру. Согласно Шёнбергу, Малер держал в уме два прецедента: самого Бетховена, умершего во время работы над Десятой симфонией, и Антона Брукнера, в конце жизни работавшего над Девятой (финал которой, по-видимому, так и остался недописанным), однако по сути дела эта симфония тоже была десятой, потому что от одной из своих симфоний Брукнер отказался, поставив на ней вместо номера знак ; (теперь эта симфония известна как Нулевая симфония Брукнера)…
(Свободная энциклопедия «Википедия»)
Часть 1
Глава 1
Карел Брукнер сидел у камина в своем загородном доме и лениво потягивал вино из толстого, стеклянного бокала. Оригинал. Прожив всю жизнь в Чехии, он с детства не любил пиво, впрочем, как и другие шипучие напитки. Обычно вся его семья съезжала из города только в выходные, но сегодня… Сегодня Брукнер был разбалансирован и опустошен, а потому счел за лучшее удрать в Хлистовице, в свой небольшой сельский дом, доставшийся ему в наследство от прадеда.
Деревушка находилась недалеко от знаменитого на весь мир туристического места Кутна Гора. Места живописные. Где, как ни здесь приводить в порядок свои нервы?
Карел сделал еще глоток, поставил бокал на стол, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла давая волю невеселым мыслям. «Человек слаб, — горестно думалось ему, — очень слаб! Можно сколько угодно себе внушать, что ты кремень и надежно защищен от какого-либо опасного воздействия, но! Приходит день, приходит час, и вся твоя защита летит к чертовой матери из-за одной песчинки! Порой для этого, как, например, сегодня, достаточно одного неосторожного вопроса…»
Мог ли знать этот молодой журналист из «Top Class», что одним ударом вколотит клин в поросший мхом пень бытия маститого чешского писателя? Вряд ли. Скорее всего, парень просто тщательно готовился к встрече с известным человеком и, чтобы не выглядеть смешным, глубоко прорабатывал вопросы к Брукнеру.
К несчастью Карел, за последние годы убаюканный банальным журналистским гарниром типа: «А как ваши дети относятся к творчеству? А сколько раз читала романы ваша супруга?» в этот раз просто потерял бдительность. Все эти парни и девушки, посланные редакциями или телеканалами для того, чтобы занять газетную колонку или время эфира каким-то малозначительным материалом, как правило, спрашивают однозначные, поверхностные вещи. Оно и понятно. Карел Брукнер – не известный актер, не рок-музыкант, не тренер или футболист. Он не тот, кто ради собственной популярности разоденется для интервью, как базарный петух, и уж точно не тот, кто вынесет на всеобщее обозрение какие-то личные, пикантные вещи. Да, он – человек известный, это безспорно, но его популярность велика только у читателей. А кто сейчас читает книги? Разве многие? Чушь! Желание читать есть только у людей, имеющих фантазию и образность мышления, а эти вещи ныне практически исчезли из стандартного набора человека. Вокруг только повальная лень и политика потребления.
В самом деле, зачем воображать какие-то там события, описанные в романе? Голливуд снимет об этом кино и покажет тебе так, как все это видят его режиссеры! Вот же – раз, и все готово! И людям откровенно плевать, что на этом кино-конвейере все чаще дело доходит до полного абсурда.
Вспоминается, как недавно в репортаже со съемочной площадки какой-то американской кинокомпании показали чернокожего актера, который играет в новом фильме скифского царя! Ярчайший пример безграмотности и просто нонсенс! В своей борьбе за права негров американцы перешли уже все границы! Подумать только – славянский царь и чернокожий…
Конечно, если быть до конца откровенным, было бы неплохо, если бы и по книгам Карела эти толстосумы из США сняли фильм. Брукнер кисло улыбнулся этой мысли, представляя то, как выглядели бы его персонажи в видении американских деятелей киноиндустрии. Исходя из штампов Голливуда, все они были бы евреями, китайцами, неграми, мексиканцами или, что бывает реже, индейцами…
Карел вновь нахмурился. Его закрытые веки дрогнули. А ведь этот парень из журнала «Top Class» как раз после вопроса «а какую из своих книг вы хотели бы экранизировать первой?» и подошел к той теме, что в последствии вышибла Брукнера из мягкого седла его обыденности. Выслушав пространный ответ Карела, журналист коротко глянул в свой опросник и, вначале, спросил вещь совершенно банальную: «А о чем будет ваша девятая книга?» Странно, но услышав этот вполне себе прогнозируемый вопрос, Карел вдруг задумался.
Тема его нового творения пока и для него самого была загадкой. Так…, маячили в голове какие-то неясные видения и образы. Все сошло на поиск интересных материалов и пока не двинулось дальше закладок в браузере.
Брукнер, отвечая журналисту, снова начал «лить воду», рассуждая о том, где кроются корни той вспышки или озарения, что рождают у него ту самую идею зачатия романа, но тут журналист, подводя беседу к финалу, в шутку попросил: «Не интригуйте читателей, Карел. Пишите этот роман скорее. Вы слышали о проклятии девяти симфоний? Кстати, один из авторов этого суеверия ваш однофамилец, композитор Брукнер. Я подумал, — странно улыбнувшись, продолжал шутить журналист, — раз вам так нелегко дается старт написания девятой книги, то полгода – год и в жизнь может воплотиться новая модель людских предрассудков. Ее начнут звать «проклятие девятого романа Брукнера»...
Однофамилец. Сколько их, Брукнеров? Море! Вон, на стене у камина, фотография самого Карела в обнимку с магом чешского футбола и полным его тезкой – Карелом Брукнером. Это они после празднования победы чешской сборной над Болгарией. Прага 2004 год. Их познакомили в ресторане. Оказывается, знаменитый спортсмен читал его книги. Тезки снялись на Полароид, после чего тренер написал снизу на фотографии «Br;eckner & Br;eckner - кouzeln;ci s perem a m;;em » и оставил свой автограф.
Они славно посидели тогда, а после приехали в этот дом и до утра трепались о какой-то ерунде. Судя по всему, Брукнер-тренер не имел этого дурацкого давления «проклятия девяти» (в его случае – побед). Сборная Чехии с Карелом творила просто магические вещи и их свершения перевалили за двузначные числа. Что же до австрийского композитора Брукнера, то в памяти Карела-писателя-Брукнера имелись только неясные сполохи воспоминаний о его существовании и не более того.
Карел после ухода журналиста сразу же обратился ко всезнайке-интернету с вопросом о проклятии девятой симфонии. Википедия просто огорошила его целой страницей об этом странном поверье. Мистика! Мистика во всем и ему, как писателю-мистику это не могло быть безынтересным.
Сколькие же из композиторов остановились на пороге в девять симфоний! Некоторые хитрили, пытаясь быстрее написать десятую, но умирали в процессе работы над ней, иные, как его однофамилец Брукнер, присваивали своей первой симфонии номер ;, пытаясь таким образом обмануть судьбу, но и от этого толку было мало. От нее, как известно, не уйдешь.
Карел битый час изучал различные, порой просто безумные материалы по этому поводу и вдруг в его голове произошла та самая вспышка рождения идеи. Он почувствовал, что писать следует именно об этом! О судьбе тех, кто пострадал, находясь в плену то ли фатализма, то ли какого-то чудовищного самовнушения.
Вихрь вдохновения закружил его. Брукнер сразу же, пока еще не придумав названия книге, вбил в создаваемый документ свое обычное клише – три части по девять глав и вдруг понял, что происходит. Черт подери! …Прошел ровно год после написания последней, восьмой книги. А ведь романы для него, все одно, что симфонии для композитора Брукнера. Следующая его книга должна стать девятой! Девятая книга, а в ней, как и в других романах, три части по 9 глав! Это 27. Сводим до натуральных чисел: 2 + 7 снова 9!!! «Что за фокусы? — бахнуло в голове у Карела. — Выходит, это моя последняя книга? Тогда не факт, что я ее закончу…»
Ком подкатил к горлу. Писатель тут же набрал номер жены и сказал, что едет в Хлистовице – начинать работать над новым произведением. Элишка, ничего не заметив странного в настроении мужа, обрадовалась и пожелала ему попутного ветра вдохновения (она всегда так делала, когда благословляла его). Их дети – Мартинка и Войтех уже давно имели свои семьи и жили отдельно, поэтому, когда Карелу или самой Элишке требовалось куда-то уехать – проблем с этим не возникало. По сути, все они сейчас жили каждый сам по себе…
Брукнер открыл глаза. В голове упрямо крутились фатальные цифры. Обычно он пишет по семь страниц в главе. Девять глав по семь страниц – шестьдесят три страницы в каждой части. Шесть плюс три – снова девять! Три части по шестьдесят три страницы – двести семь, опять девять!!! «Нет, — заключил он, делая новый глоток из бокала, — добром мой новый роман не кончится.
Карел поднялся и подошел к окну. Вечер вступал в свои права. Вдалеке, за полоской грядок и цветочных клумб, посаженных его женой Элишкой, раскинулось скошенное поле на краю которого, упираясь острым шпилем в облачное небо, высился костел святого Онжея.
Прадед Брукнера знал, где строиться. Место было очень красивое. К слову сказать, первый дом самого предка был еще цел. Он стоял с западной стороны нового, двухэтажного особняка и сын Карела – Войтех, когда устроился в архитектурный отдел муниципалитета, сделал там ремонт и устроил себе мастерскую. В трех крохотных комнатах этого родового поместья располагались кузня, глиняная мастерская и чертежная с огромным столом, вечно заваленным ватманами…
На краю дивана загудел телефон. Брукнер нехотя подошел и посмотрел на экран. Звонила, его давняя подруга и соседка Анежка. Именно стараниями ее Карел начал печататься. Эта женщина, плотно общаясь с семьей Брукнера, как-то познакомила его со своим братом – Ктибором Клоканом – воротилой фермерского бизнеса. Ктибор, как и его сестра имел непопулярное в его кругах увлечение – он любил читать, поэтому заинтересовался работами молодого (в то время) писателя. В общем, три первых издания Брукнера, сделавших ему имя, спонсировал именно Клокан, поэтому не ответить сейчас на звонок его сестры Анежки Карел просто не мог.
— Ahoj , Анежка, — устало протянул он, — ты уже приехала?
— Dobr; vecer! — радостно ответила женщина. — Проезжала мимо, увидела твою машину. Ты один или с семьей?
— Один, — допивая вино, вздохнул Карел, — мне сегодня хочется одиночества. А ты, я чувствую, хорошо погостила у брата?
— О! — не удержалась от ликующего возгласа Анежка. — Любош выгружает из машины пакеты с едой, поэтому у меня мало времени. Ты же его знаешь, сейчас притащит все и станет бросать в холодильник. Как всегда – что-то помнет и разольет, поэтому я быстро. Не могу не похвастаться новыми знакомствами, Карел. Мы с Любошем просто очарованы! Помнишь, ты говорил, что нас всех ведут по жизни и все, что происходит вокруг, всегда случается неспроста?
— Говорил, — угрюмо ответил писатель, — а сегодня и сам, в который раз, в этом убедился…
— Да? — упорно не принимая подавленного настроения собеседника, продолжала выплескивать эмоции соседка. — Это здорово! А мы, мы просто шикарно провели время.
Знаешь, поехали просто так, решили сделать брату сюрприз. Он сам виноват, всегда говорит, что рад нас видеть…, подожди секундочку... Любош, — сказала она в сторону, — пожалуйста, поставь аккуратно на пол, я сама потом расставлю. Звоню Карелу, хочу ему похвастаться… Ставь к стене. Але, господин писатель, ты еще здесь?
— Здесь, — вздохнул Брукнер, повторно давая понять, что не разделяет настроения собеседницы.
— Так вот, слушай, — не унималась та, — представляешь, мы поперлись к Ктибору, а их нет! Звоню, а он в дороге, где-то на границе. Отругал меня, мол: «я же говорил, что буду через десять дней? Прошло только восемь…» Ну, короче говоря, мы тут же собрались разворачиваться и уезжать, а напротив Ктибора живет…
— Я помню, — сокращая развернутый рассказ соседки, перебил ее Карел, — там поселилась семья из Беларуси. Он доктор. Его зовут Володя. У него очень красивая жена и прелестные дети. Ты же сама меня в прошлом году с ними знакомила.
— Да! — распираемая эмоциями, подтвердила Анежка. — Ты их помнишь, как здорово! И они тебя помнят. Мы о тебе потом говорили, но об этом потом, так вот, мы напросились к ним в гости…
— Постой, — начинал злиться Карел, — что вы им обо мне говорили? Почему? И успокойся, наконец. Ты трещишь так, что я и половины сказанного тобой не могу уловить. При чем тут я и то, что вы напросились в гости к соседям Ктибора? Где тогда была Катержина?
— Так в том то и дело, что она поехала покупать продукты для Оли.
— Жены того белоруса? Доктора? — догадался Карел.
— Да! — снова возопила Анежка. — Она оставила Оле своих детей, …о, что там творилось. Представляешь эту кучу малолетних головорезов?..
— Зачем оставила, — надавил на связки Брукнер. — Я ничего не понимаю.
— У Ольги гостят люди. Они из Беларуси. Володя и Ктибор приехали потом, ночью, а этих гостей брат и доктор приказали женщинам всячески ублажать и развлекать. Их трое: женщина – Светлана и мужчины Игорь и Олег, которого все почему-то зовут Марадона. Наверное, он в прошлом футболист.
Мы с Любошом пробыли там два дня. Боже, что это за люди. Ты заешь, и Игорь, и Олег после какой-то болезни, но даже такими, слабыми они …сколько же в них силы и света. Они не говорят по-чешски, а мы слабо говорим по-русски. Оля замучалась переводить. Ночь напролет рассуждали о жизни, о смерти, о разных мистических вещах.
Мы, конечно же, не преминули похвастаться, что знаем писателя-мистика и вспомнили тебя. Оля показала им подаренную тобой книгу «Венец Проводника» из последнего издания, и перевела название гостям. Светлана, ну, та женщина из Беларуси, очень заинтересовалась, а когда узнала, что ты свободно говоришь по-русски, стала сожалеть, что нет возможности пообщаться или хотя бы почитать перевод этой книги. Она много спрашивала о ней.
— Очень увлекательно, — с сарказмом заметил Карел, — но хочу тебя расстроить, я не думаю, что мне нужны какие-либо новые знакомые и особенно сейчас. И, кстати, откуда у Оли моя книга?
— Она купила, — возбужденно ответила Анежка, — хотела, чтобы ты при случае подписал. Мы, разумеется, вкратце описали гостям, о чем она. Светлана сказала, что это крайне интересно. Не совсем то, что им нужно, но близко к правде.
— К какой правде? — не понял писатель. — Что близко?
— Твой рассказ о Проводнике, что водил людей в параллельный мир.
— Ты в своем уме? — не удержался Карел. — Какая это правда? Это моя выдумка! Все, от первой до последней буквы!
— Чего ты злишься? — усмиряя эмоции расходившегося писателя, спросила соседка. — Мы всего лишь хотели с тобой поделиться тем, что пережили. Кстати, Ктибор сказал, что завтра тебе позвонит и пригласит в гости…
— Анежка, — остывая, сказал Карел мягче, чтобы не обидеть соседку, — а ты не могла бы попросить своего брата подождать? Мне сейчас надо побыть одному. Начата работа над новой книгой, зреют идеи, голова кругом идет, понимаешь? Сам я не наберусь наглости ему отказать. Пойми, мне сейчас не до того. Мозги работают совсем в другом направлении. Завтра начну собирать информацию, рыться в интернете, я, кажется, поймал ветер. Меня даже Элишка в такие дни не трогает. Идет поток мыслей, образов, появляются указующие знаки, начинает работать та самая мистика, понимаешь?
— Ну…, — соседка сделала паузу, — конечно, понимаю. Только жалко. Мне кажется, вы с этими людьми могли бы очень многое дать друг другу. Вы чем-то очень сильно похожи. Это заметила не только я. Вон и Любош кивает. Ну, ладно. Новая книга. Это на самом деле стоит того, чтобы себя в чем-то ограничить. Я сама позвоню брату. Не бери в голову. Тебе на самом деле сейчас не до этого…
Карел услышал в трубке двойной сигнал. Это был отбой звонка Анежки и, одновременно, сообщение о том, что во время разговора ему звонил Войтех.
В последнее время они с сыном общались мало и старший Брукнер, на душе у которого в настоящий момент творилось что-то непонятное, усилием воли отодвинул все свои мысли в сторону и тут же набрал дорогой сердцу номер.
— О, наконец-то, — вместо приветствия пропел в трубку Войтех. — Ты плотно засел в телефоне.
— Анежка осаждает, — отмахнулся отец, — ты же ее знаешь. Трещит, как… Они, видишь ли, были в гостях и теперь ей кажется, что весь мир должен пережить вместе с ней эмоции, которых она там набралась.
— Ты собираешься к ним?
— Нет, — вспоминая разговор с соседкой, тяжко вздохнул Карел, — кое-как отбился.
— Но ты ведь в Хлистовице?
— Да.
— Я утром приеду к тебе.
— Что-то случилось?
Войтех чуть слышно рассмеялся:
— Если бы ты сегодня не сбежал из города, — с укором ответил он, — то вечером узнал бы, что на завтра у твоего внука Матуса назначено прослушивание в школе «Music Villa». Бабушка, между прочим, уже поздравила внука с поступлением, хотя Итка и я настроены более осторожно. Сегодня к ним в школу приезжал преподаватель по саксофону из «Music Villa», Георгий и, послушав Матуса, тут же подошел к нам с предложением. Ездить туда, конечно, далековато, но «Music Villa» это школа новой формации, очень престижная. Если сын завтра проявит себя, думаю, мы пойдем на эти расходы.
Карел растерянно огладил колючий подбородок:
— «Music Villa», — задумчиво произнес он, — мне кажется, это где-то на Сейдлерова?
— Точно.
— Ты хочешь, чтобы я поехал с вами?
— Ну, — неопределенно хмыкнул в трубку Войтех, — зная тебя, на такое я даже не рассчитываю. У вас с мамой вечно какая-то своя жизнь, причем уже отдельная друг от друга. Я просто хотел привезти к тебе, в Хлистовице, Радомира. Боюсь, он будет мешать нам в поездке. Посиди с ним. Мне кажется, вы прекрасно ладите. Вечером я его заберу, а взамен тебе первому сообщу о результате собеседования. Идет?
— Шантажист, — шутливо буркнул в трубку старший Брукнер, — вези. Только тут из еды лишь четверть бутылки вина, сыр, лепешки и кусок ветчины.
— Все привезу. Ты же знаешь, Итку. Она упакует вас на неделю. К девяти буду…
Пунктуальность и эмоциональность у Войтеха были унаследованы от матери, поэтому приехал он только в девять тридцать три. Карел встретил их на пороге дома с кружкой чая в руках, в халате и тапочках.
Заспанный Радомир, поздоровавшись с дедушкой, прошмыгнул в дом и, пока мужчины разговаривали и переносили на кухню пакеты с едой, поднялся на второй этаж. Карел видел это и расценил так: ребенок просто капризничает или обиделся на родителей за то, что не взяли его с собой.
Когда же Войтех уехал и старший из Брукнеров, к слову – безумно любящий малыша Радомира, поднялся вслед за ним на второй этаж, то обнаружил внука спящим на одной из кроватей. Карел спустился вниз и тут же набрал номер сына:
— Что там? — ответил тот с ощутимой тенью раздражения.
— Он лег спать.
— И что?
— Может, заболел?
— Не заболел, мы возили к доктору.
— Доктору? — Карел подумал, что ослышался. — А что, есть проблемы?
— Нет, не проблемы, — смягчил тон Войтех, — просто после прошлых выходных, когда мы были там, в Хлистовице, он то ли переиграл, то ли испугался чего-то, но спал эту неделю из рук вон плохо. Доктор сказал, что он здоров, только по какой-то причине перевозбужден. Так что не трогай его, пусть отоспится…
— Ну хорошо, — вздохнув, успокоился дедушка, — езжайте с богом. Перезвонишь потом…
Радомир проснулся только в два часа по полудню. Карел в это время сидел за компьютером, с головой погрузившись в материалы, найденные для работы над новым творением. Малыш подошел незаметно. Его объятия были сродни прикосновению включенного электрошокера. Дедушка выпучил глаза и задержал дыхание от неожиданности, но Радомир, не обращая внимания на это, привычно взобрался к нему на колени:
— Смотришь киношку? — поинтересовался внук. — Если ужасы или триллер – выключай. Мама будет ругать нас. Хотя, мы с тобой можем ей и не говорить об этом, правда?
— Это документальное кино, — все еще переживая шок от неожиданного появления внука, сдержанно процедил сквозь зубы дед, — но я тебе не советовал бы тебе его смотреть.
— Страшилка? — с пониманием вздохнул малыш и вдруг спросил: — Дедушка, а зачем взрослым надо это смотреть?
— Что это?
— Страшилки. …Детям нельзя, а сами смотрят. Там же страшно?
— Страшно, — согласился дед.
— Так зачем тогда смотреть? Значит, вам хочется?
— Можно сказать и так.
— Деда, а почему людям так хочется смотреть страшное?..
На этот вопрос у Карела не было ответа. Кто знает, чем руководствуются там, на Небесах, посылая на землю таких пытливых детишек? Это потом все они вырастают и становятся обыкновенными людьми, но вот в детстве. Их вопросы, впрочем, иногда и их ответы являют собой прямое дыхание Всевышнего. Их слова настолько искренни, правдивы и точны, что слушая все это, просто разводишь руками: «Как так»?
Чего стоят все эти многотомные труды философов и мыслителей? Они завязывали узлами мозги целым поколениям, изучающим их, а тут – бац! Несколько слов плюс невероятно точная интонация и спутанный, как волосяной колтун вопрос ясен и понятен, словно белый день.
Карел, преисполненный чувства уважения к внуку, взял его маленькую ручку, поднес ее к своим губам и поцеловал.
— Что это? — поинтересовался дед, замечая, что ребенок держит в руке крохотную каменную фигурку.
— Это я нашел в старом дедушкином доме, — заговорщицки прошептал Радомир, — там, где папина мастерская. Ты ему не расскажешь? Я лазил на чердак…
— Ты что? — зашипел, подражая ему дед, — тебе же запретили! Там столько всякого хлама. Упадет что-то на тебя и придавит. Каково тогда будет мне?
— Ты огорчишься… — догадался малыш.
— Не то слово! А мама? А папа? А Матус?
— Он, конечно же, будет плакать…, — серьезно заключил внук.
— Мы все будем плакать! …Ну, ладно. Я никому не скажу. Покажи мне…. О, кто это? Собачка?
— Это Мортис…
— Хм, — задумался Карел, который сразу же напрягся, понимая, что где-то недавно видел это слово. — Это его кличка?
— Это не кличка, это имя, — уточнил Радомир.
— Имя? Вот как? Это ты ему его придумал?
— Нет, это он сам мне его сказал...
— Ого? — вбивая в поисковик это странное слово и попутно немея, совершенно растерялся дедушка. Мортис в переводе с латыни означало – смерть.
Глава 2
У Брукнера похолодели пальцы. Он, стараясь оставаться максимально деликатным, продолжил расспрашивать мальчика о каменной фигурке и тот, полностью доверяя своему деду, поведал историю, от которой писатель то и дело покрывался гусиной кожей.
Оказывается, в старом доме, который теперь был мастерской, Радомиру стали слышаться какие-то голоса. «Это, — пояснял малыш, — было похоже на радио, которое говорит где-то в далекой комнате. Они не шепчут, как мы с тобой сейчас, дедушка, они шелестят. Как листья на деревьях».
— И что же они тебе шелестят?
— Разное, — спокойно ответил внук, — про жизнь, про смерть, про то, как все вокруг нас устроено а больше всего рассказывают обо мне самом, кто я, откуда появился… А ты ничего там не слышишь?
— Нет, — ответит дед и через усилие улыбнулся, пытаясь все перевести в шутку, — мне пятьдесят один год и хоть бы раз кто-то рассказал правду о жизни или смерти, да и обо мне самом. До всего приходится доходить самому…
— Давай я тебе, дедушка, расскажу, — оживившись, предложил Радомир, чем вынудил Карела войти в ступор и на какое-то время замолчать. То, что дед услышал потом и вовсе ввергло его в полуобморочное состояние, заставив судорожно вспоминать где и какие лекарства лежат в их загородном доме…
— …мне уже много чего показали и рассказали, — заговорщицки продолжал полушепотом внук. — Я столько вспомнил из своего прошлого, что сразу даже плохо спал. Во сне никак не мог догнать Мортиса, а здесь, у тебя дома все получилось. Уснул и сразу побежал за ним.
— Куда побежал?
— К мосту, дедушка. Есть …такой мост. Я его видел еще до того, как родился.
— Как это до того? — опешил писатель. — Где ты его видел?
— Там, где я буду водить.
— Кого водить? Куда водить?! Радик, я тебя перестал понимать, объясни!
Ребенок загадочно покосился на деда, сел поудобнее и спросил:
— Кто построил старый дом, где папина мастерская?
— Мой прадед, Первуш Брукнер.
— Кем он был?
— Крестьянин, — вспомнил Карел. — Я его не застал. Он умер в 1933 году. Мой отец родился только в 27-м. Твой дедушка Силен говорил, что его отец – Первуш умел лечить. Он был из Бойев и гордился этим. К нему со всей округи ездили люди, считали за доктора. Еще при Масарике , кто-то пожаловался на него по поводу врачевания, но прадед вовремя помог кому-то из правительства и от него навсегда отстали. Он и на эту землю, и на дом заработал своим знахарством. Обо всем этом отец и дед мне говорили так, а как все было на самом деле, кто его знает. Нам бы сходить в костел, там есть книги записей…
— Первуш был Vodiv;, (Водивый), — не дал договорить деду Радомир, — и я родился таким.
— Что это значит «родился таким»? — округлил глаза Карел.
— Скоро вспомню все, обучусь заново и, как и Первуш буду водить умерших через мост.
Старый Брукнер с трудом произнес:
— Это тебе …тоже, Мортис поведал?
— Нет, — улыбнулся малыш, — сам Первуш. Дедушка, а почему ты не рассказывал, что тоже знаком с Мортисом?
Старший Брукнер вскинул брови:
— Радик, мой малыш, клянусь тебе – я никогда его не видел…
— Это неправда, — спокойно заметил внук, — и не бросайся запросто клятвами. Ты не раз держал его руках после пожара.
— Какого пожара?
— Ты… Ты и правда ничего не помнишь, — с сожалением опустил взгляд Радомир. — Плохо, очень плохо. Глубоко же ты загнал в себя воспоминания. Тот, старый дом горел, и горел по твоей вине…
У Карела закололо под сердцем. Он ясно слышал, что Радомир перестал говорить, как ребенок. В его интонациях зазвенели нотки взрослого, умудренного опытом человека, и только голос оставался детским. «Боже, — начинал паниковать старший Брукнер, — что же это творится с нашим мальчиком? И о каком пожаре он говорит?»
Карел судорожно посылал запросы в свою память, но она была чиста, как белый лист. Если бы в истории их рода было что-то подобное, то, даже если бы он сам этого не помнил, о таком заметном, важном событии как пожар ему рассказали бы дед или отец.
— … и тогда, — продолжал вещать взрослыми интонациями вдруг переродившийся в кого-то ребенок, — ты решил оторвать Мортиса от старинного камина.
Карел понял, что пропустил что-то важное и переспросил:
— Ты говоришь про тот камин, что завален хламом на чердаке?
Радомир повернулся и смерил деда колючим взглядом:
— Да ты совсем меня не слушаешь, Карел. …Как же силен твой страх. А ведь это он заставил тебя все забыть и свернуть с пути Водивых. Ты сам вскормил в себе это чудище и продолжаешь держать его при себе, как огромную сторожевую собаку, убивающую всех, кроме кормящего ее хозяина. Что ж, пришло время посмотреть этому зверю в глаза и показать, что не все его боятся.
Ты не переживай, …дедушка, я начну с начала, с меня не убудет. Для пользы дела я готов повторить все это столько раз, сколько потребуется, главное, чтобы ты хоть что-то вспомнил.
Наш старый дом горел, и горел по твоей вине, — повторил Радо. — Ты, как и я, и Первуш был рожден Водивым. Среди наших предков лишь отец Первуша – Антонин, не имел этого дара, а вот отец самого Антонина – Бозидар тоже водил за мост.
В те времена за это даже по простому устному доносу могли легко сжечь на костре, поэтому Бозидар много путешествовал. Он добрался до Италии, ходил и во Францию.
В 1798 году французские войска заняли Рим. Папа римский Пий был захвачен. Его заключили в крепость городка Валанс. Пий Шестой не имел нормального исхода и сильно мучился перед смертью. К нему пускали только местного епископа, стоящего на стороне республики. Пий вынужден был признаться тому в своих тяжких грехах, дабы объяснить собственные страдания. Смерть Папы была выгодна всем, включая его самого, но он не мог нормально уйти и понимал, что попросту повиснет между мирами с таким тяжким грузом грехов.
Епископ донес о беде Папы членам правительства. Те отнеслись к проблеме Пия с пониманием, но никто лично не хотел иметь отношение к казни. Убить Папу – дело непростое, это же наместник бога на земле, могли быть серьезные последствия. Он должен был умереть сам.
В те времена люди еще хорошо знали о Водивых, о них ходили легенды, но как не искали во Франции и Италии, никого из них не смогли найти. Видно, те хорошо прятались.
Стали искать пришлых. Пустили слух, что надо «провести» очень больного человека и пообещали хорошую награду. В тавернах висели дощечки с объявлением, а народ шептался: «Это ловушка! Хотят позвать «guide» и тут же его казнить, как еретика».
Бозидар, читал эти объявления и тоже остерегался. Его привлекало то, что обещали очень хорошие деньги. Через пару дней он все же решился. Добрался до Валанса и постучался в ворота крепости. Охранники, выслушав его плохой французский, сообразили, кто это такой и отвели к начальнику стражи. Тот, переговорив с чужестранцем, тут же вытащил из ящика стола кожаную мошну, плотно набитую монетами: «Сможешь провести человека, — тихо сказал он, — мы забудем о том, что ты – еретик, останешься жив и вот – обещанная награда, а если к утру наш друг не остынет, отведем тебя в «длинную комнату», а оттуда сейчас только одна дорога – на гильотину».
В камере, после разговора с «больным», Бозидар понял с кем имеет дело. Пий с самого начала не скрывал того, кто он есть. Каялся, плакал, молился лежа, обращаясь к потолку своего каменного мешка. Сил подняться у него уже не было. Когда же выяснилось, что найденный во Франции guide родом из Боймии (Боемии, сейчас Богемии), Пий тут же сказал, что неплохо говорит на чешском. Он освоил его на службе референдарием в Апостольской сигнатуре.
Узнав о том, что его собеседник чех и он Водивый, Пий сорвал с груди свой крест и сказал: «Отдадите его моему помощнику, Петеру, он тоже из Чехии. Ватикан сейчас небезопасное место, но Петер Зурек заведует складами вне Ватикана. Он мне очень обязан. Скажете ему, что я ушел, благодаря вам, и попросите его отдать вам черный куб с собакой. Этот куб сделан из дьявольского металла. Гиды зовут этот материал «Огненный камень». На кубе припаяна черная собачка. Этот куб – все, что осталось от последнего, древнего рода Водивых, живущих в этрусском городе Фельсина. Этот город в давние времена захватили ваши земляки, так что куб перейдет вам по праву победителей. Думаю, вы сообразите, что с ним делать…»
— Боже мой, — не в силах больше сдержаться, начал дрожать Карел, — мальчик мой. Кто ты? Откуда ты все это можешь знать?
— Дедушка, — с какой-то странной улыбкой ответил Радомир, — а я и есть Бозидар.
Разум несчастного писателя начал меркнуть. Ребенок спрыгнул с его колен и принес воды. Карел был не в силах даже поднять ко рту стакан. В его глазах плыли разноцветные круги. Радомир положил свои крошечные ладони ему на солнечное сплетение и вдруг сердце писателя словно засияло от необъяснимой радости.
— Страх, — продолжая держать свою горячую руку на груди деда, увещевал малыш, — страх. Он, обида и зависть выпивают из человека все силы. Но сейчас тебе станет легче…
— Мне уже легче. Легче, — повторил старый Брукнер и вдруг залился слезами, — Радик! — утирая сухой ладонью щетинистые щеки, всхлипывал дед, — мой дорогой малыш. Что происходит? Я ровным счетом ничего не понимаю, ты разговариваешь, как взрослый, старый человек! Я не узнаю тебя. Кто ты? Что ты? Откуда в тебе эта сила?
— Она и в тебе, — спокойно ответил внук. — Но твой страх сильно угнетает ее. Потому она и стала сейчас меньше зернышка. Но я не для того тебе открыл себя, чтобы ты получил сердечный приступ, …дедушка. Мне нужна помощь, и опереться в своей жизни я могу лишь на тебя.
Мне, то есть Бозидару, стоило тогда седых волос выбраться из Франции, отыскать Петера Зурека и взять у него этот тяжелый куб с собачкой. Зурек в память о Пие дал мне еще и кошель с золотом. Я многое из этого потратил на то, чтобы вернуться на родину.
Скажем прямо, когда я ступил на эту землю, у меня немного чего осталось. Только куб да с пяток золотых монет. Я нанялся на службу в костел, а через три года счастливый случай позволил мне получить в подарок этот клочок земли – довелось открыть себя и провести за мост местного епископа, имевшего грех плотской любви к малолетним. Его сын оказался добрым человеком, я обязался молчать про склонности отца, а он пообещал не выдавать меня, хотя я уже собирался снова отправиться в дорогу. Милошу от эпископа досталось много земли, и с того, что не стало этого кусочка, ее почти не убавилось.
У любого Водивого трудная судьба, что тут скрывать. Рождаешься, живешь с этим, пока ты мало-помалу научишься просто добираться до моста тогда, когда тебе это нужно. В тех мирах дорог не перечесть. На первых парах обязательно должен быть тот, кто из этого мира способен сопровождать тебя там и вернуть обратно. Одному, особенно, когда ты еще в теле ребенка, ходить очень опасно. Сколько их, Водивых пропало еще в детстве? Засыпает ребенок нормальным, а просыпается уже… Будто тело его тут, а сам неведомо где, далеко.
Я, по возвращению, долго не мог понять, для чего Водивым древних бойев нужен был этот черный куб. Пий говорил, что в нем вся сила Гидов, а Зурек утверждал, что через этот куб бойи воспитывали целые поколения колдунов…
Когда я строил этот дом – жил там, где сейчас забор. У меня была там землянка. Куб стоял в углу, заваленный всяким хламом. Как-то там занялся пожар. Я его даже не сразу заметил. Солнце уже село, а я возился с другой стороны новостройки. Когда услышал запах дыма, было уже поздно. Сгорела моя времянка. Ночью, подойдя к горячим углям, я увидел, что из завала торчит мой куб. Он был красным, раскалился, а сверху не было собачки. Я подумал, что она отгорела или ее попросту отбило чем-то, но нет! Вот тогда я в первый раз и увидел настоящего Мортиса. Он сам вышел из обломков. Я подумал, что мне показалось. Это было похоже на мышь, светящуюся, раскаленную мышь, а потом…
Я ведь к тому моменту уже был опытный Водивый. В первую же ночь Мортис рассказал мне о том в нашем ремесле, о чем я не знал. Он тут же, в первый раз, провел меня к мосту «новым» путем – легким и безопасным. Обычно после вождения надо восстанавливаться, а тут, проснулся, и почти сразу снова готов для работы. В тот момент я только понял, как я сильно рисковал до тех пор.
Через пару лет я взял себе в жены Дузанку. Обучил ее ремеслу помощника, и мне стало еще легче. Она стала «ловить» меня на выходе. Тогда были тяжелые времена. Несколько раз в год я брал ее, Мортиса и уходил в другие края, говоря всем вокруг, что иду на заработки, что на самом деле так и было. Только трудился я не столяром или кузнецом. Пройду по старым тропам, знакомые подскажут, кто и где мается. Проведу грешников к мосту и домой. Можно было жить.
Как-то Дузанка крепко захворала. Чуть я ее выходил. Все лето, понятно, никуда не ходил водить. К осени стало известно, что у нас будет ребенок. Болезнь сильно ее измотала, беременность была трудной. Роды начались на восьми месяцах. Дузанка умерла. Я думал, что и сын не выберется, восьмимесячные редко выживают, но пан бог был милостив.
Антонин вырос. Крепкий был парень, одно плохо – не имел моего дара. Обычно Водивых бабы носят долго. Порой повитухи уже начинают пугать рожениц, говоря, что скоро плод внутри ее задохнется, умрет и станет разлагаться. Я, к примеру, и сейчас родился почти десятимесячным…
Карел с трудом открыл слипшиеся от напряжения губы:
— Врачи сказали, что это из-за того, что Милада пережила стресс, — заметил он, — она видела страшную аварию в…
— Глупости, — продолжая нервировать деда детским голосом, но со стариковской интонацией, ответил Радо, — всему виною я. И тебя долго носили, и Первуша, и Силена.
— А отец? — поднял Карел взгляд от пола.
— Ждан не имеет дара. И мой папа – Войтех тоже не имеет. И в новом поколении Брукнеров пока только я один такой. Тебя уже не будем считать. Что-то случилось в небесах, …дедушка. Раньше Водивых было больше. О них говорили в каждом селе, не то в городе…
— Но почему ты все помнишь? — спросил Карел. — Я имею ввиду свои… свое прошлое.
— Ты все еще мне не веришь. — Холодным тоном ответил внук. — Наверное, слушаешь меня, а сам думаешь «такого не может быть, потому, что такого не может быть никогда».
— Есть такое, — опустили взгляд дед.
— Это нормально, — слезая на пол, простецки потянулся Радомир, — да, дедушка, сомневаться для человека – это нормально.
В прошлый раз я прожил большую и очень интересную жизнь, а после смерти, как и любому из нас, мне было предложено вернуться в этот мир. Большинство людей, вернее их душ, что набрались опыта явного мира, отказываются от этого возвращения. Оно и понятно, когда попадаешь сюда из небесных сфер, в первые же секунды понимаешь, что договор о том, что тебе дают редкую возможность набраться именно этого опыта только на словах так увлекателен. На деле же…, на деле потому дети так горько и плачут, появляясь на свет. Они еще помнят волшебные ощущения от пребывания там, в светлых чертогах, а тут…, тут они вдруг понимают, что представляли себе этот мир иначе.
Я, будучи Бозидаром, прожил 91 земной год. Долго водил души, многое об этом знал, а потому, оказавшись на мосту, и встретившись с родичами уже и без Мортиса, мог попросить их вернуть меня в свой же род за новым опытом. И память попросил оставить. Мне не отказали, сказав, что воспоминания о былом мне не помешают.
— Ты хочешь сказать, что там нас об этом спрашивают? — оживился Карел. — И мне могли оставить память, если бы я попросил?
— Тебе – нет, — не меняя поучительной, стариковской интонации, ответил Радомир, — твоя душа еще не готова с этим жить. Ты даже сейчас борешься с собой, не зная, что следует сделать – показать меня доктору или все же поверить в то, что я твой давний предок. Но скажу тебе только раз, …дедушка, — снова едко вкрутил последнее слово внук. — Не надо врача. И он, и мой отец, и мать и все-все вокруг так и будут знать меня как Радомира – твоего внука. А если ты заупрямишься и станешь меня нервировать, пытаясь им доказать, что я переродившийся Бозидар, то это тебя отвезут в психушку. Запомни, для всех я пока – обыкновенный мальчишка.
Ты устал, Карел, я вижу это, но мне нужно тебе все рассказать. Сейчас в тебе проснулся писатель, которому то, что я рассказываю, может показаться очень затянутым. Признаюсь тебе я, втайне от родителей, не удержался и прочел пару твоих романов. Ты верно понимаешь задачу Водивых, чувствуешь ее и твоя интуиция вполне объяснима. Именно книги подтолкнули меня тебе открыться. Но жизнь не роман. Наверное, там просто обязательно требуется какая-то динамика или, говоря иначе – движение сюжета. У реальной жизни другой ритм и свой сюжет, который, кстати, у некоторых людей, что идут в разрез со своей судьбой, затягивается в нудную тягомотину с двадцати пяти лет и до самой смерти. Кому придет в голову описывать в литературе подобное? А как ты думаешь, многим интересно читать о том, что на земле есть Водивые? Есть Хледаты …?
— Кто? — не понял Карел.
— Я же тебе говорил, — отмахнулся Радомир, — Водивому достаточно сложно делать свою работу в одиночку, ему нужны помощники. Мортис только обучает тебя, пока ты неопытен. Если не использовать эту собачку для вождения больше полугода, она сама возвращается на куб и …припаивается к нему. Сорвать ее с места можно только разогрев куб докрасна. Тогда она начинает двигаться по земле, раскаленной – искать нового Водивого. Так Мортис может натворить бед – устроить пожар. Но Мортис может спрыгнуть и с холодного куба, сам, когда в человеке с даром Проводника просыпается творческий, солнечный огонь. Так же эта каменная фигурка шевелится и нагревает куб, когда его трогает Водивый от рождения. Это она делает для того, чтобы он прозрел, понял кто он есть, увидев это чудо. Улавливаешь, к чему я клоню?
Карел встрепенулся:
— Я? Я дотронулся до него и потому …получился тот пожар?
— Только ты знаешь, как все было, — подойдя ближе и положив руку на плечо деда, мягко сказал Радо, — но ты не помнишь этого. Одно понятно, что ты как-то нашел куб и попытался оторвать от него Мортиса. Тот проснулся и… А после всего этого ты так испугался, что своим страхом намертво закупорил родник своего дара.
Старший Брукнер горько заплакал, спрятавшись в длинные, худые ладони. Внук гладил его по голове и утешал. Да, приходилось признать, что память, которая всегда была опорой маститому писателю, в этот раз, как бы он не старался, ничего не могла ему подсказать о том злосчастном пожаре и о событиях, приведших к нему.
— А ведь что-то есть, — глухо причитал Карел в ладони, — есть!
— Что есть? — гладя дедушку по волосам, спросил внук.
— Книги, — всхлипывая и борясь с нахлынувшими на него чувствами, ответил дед, — они так или иначе, все об этом!..
Владислав Афанасьевич Кецко лежал на диване. Он был погружен в размышления. Через несколько минут, постепенно наращивая звук, зазвонил будильник. Влад приподнялся, взял телефон и отключил въедающуюся в мозг мелодию. Пора было вставать. Как охарактеризовал подобное состояние некий безымянный острослов из интернета: «Если вы проснулись за полчаса до будильника, значит, вы проснулись в субботу».
Пол был холодным. В этом году рано отключили отопление. Влад сунул ноги в тапочки и, продолжая рассуждать над тем, что не давало ему сегодня выспаться, отправился в туалет, в ванну, на кухню. С порцией горячего чая в его уставшем мозгу проснулся набивший оскомину вопрос: неужели среди девяти миллионов белорусов был всего один Проводник? Ну не может же такого быть. Даже на хуторе, когда обрабатывали Велесова, косвенно была зафиксирована активность двух групп: одна – самого Велесова, а вторая – Веры Михайловны. Сомнений нет, она его видела в первый раз.
Все запросы в ноосферу тщетны. Эти ребята умеют прятаться. Отдел кипятит мозги, Оля «путешествует» по своему направлению – тишина! Как говорили в старину «и след простыл». Человек – энергетическая субстанция. Помимо того, что он имеет физическое тело, к этому добавляется множество разного рода энергетических проявлений, сохраняющих свой след или шлейф даже после полной остановки жизни в его физическом теле. Но что мы видим тут? А ничего не видим! Сверху давят так, что жить не хочется, а тут еще …эти…
Владу вспомнился вчерашний день и длинный, крайне неприятный разговор с Сергеем Николаевичем. Уже лет десять премьер-министры Беларуси курировали их неофициальный отдел. Начиналось все в 2009-м, еще при Сергее Сергеевиче. В КГБ долгое время собирали материалы на деятельность Влада и еще троих магов, пока, наконец, не решили легализовать их деятельность. После длительной отсидки в СИЗО (это обычная для Беларуси практика) всей четверке в решении «сотрудничать – не сотрудничать», что называется, просто не оставили выбора.
Через два года, уже при Михаиле Владимировиче, человеке, очень интересующемся подобного рода деятельностью, это снизошедшее до тления дело набрало новый ход, и вскоре уже поднимался вопрос о полной легализации деятельности подобного рода «узких» специалистов. Их на тот момент насчитывалось столько, что вполне можно было бы вписать все это братство в рамки небольшого ведомства.
Помнится, приехал премьер. Совещались четыре часа, а на следующий день, даже несмотря на то, что Михаил Владимирович относился к их делу с большой симпатией, он вызвал Влада и сказал тому, чтобы он – вновь назначенный руководитель неофициального отдела убрал из штата всех лишних и оставил лишь самых сильных и полезных. В конце разговора премьер подчеркнул: «Запомните, Влад. Только оставшиеся и будут работать. Именно их я или тот, кто будет вместо меня, будем охранять, защищать и, в меру своих сил, нести за них ответственность. Остальные не нужны».
Кецко, вспоминая это, вздохнул. А ведь грех жаловаться. За все эти годы премьеры ни разу не дали повода усомниться в том, что его группа прикрыта сверху как-то ненадежно, хотя, если говорить откровенно, Влад и его коллеги порой не всегда успевали за событиями; часто не совсем точно понимали то, что происходило, или неправильно на это реагировали.
Сразу после этого решения премьера, вслед за сокращенными за ненадобностью, из отдела ушли и несколько по-настоящему сильных магов. К этому тихонько приложил руку сам Влад. Он знал, что это были очень серьезные люди – лучшие среди них, но…. Что тут поделаешь, именно его, Кецко, руководство определило начальником отдела, а эти… Они все время смеялись над ним, как над специалистом и откровенно унижали при коллегах. Ну не все же могут быть такими мощными? Кто-то должен тянуть и административную работу, которая тоже важна.
Можно предположить, что в них в тот момент говорило самолюбие – не хотелось кому-либо починяться. Хотя, скорее всего, сработало другое, то, о чем Влад сейчас задумывался все чаще. Почти наверняка они, маги, будучи очень одаренными людьми, могли заглянуть в развитие той реальности, в которой отображалось их существование в рамках этого отдела. Возможно то, что они там увидели, и вынудило их уйти, несмотря на серьезные угрозы из Комитета госбезопасности и от руководства. И вот тут-то, по мнению Кецко, и кроется еще одно доказательство того, что он свое место занимает неспроста. Ведь именно он смог тогда связать заново этот полуразвалившийся «веник». Он наладил работу, открыл совершенно новую линию – Проводники.
«Эх, блин! — сокрушался про себя Влад. — Если бы не выскользнул из рук Велесов, тот, вчерашний разговор с премьером я выстроил бы совершенно иначе, и сегодня мне не пришлось бы ехать за разъяснениями, а так …Сергей Николаевич будет ждать».
Кецко поморщился, едва только его воспоминания снова коснулись вчерашней встречи. Воображение вдруг нарисовало мутную картинку, на которой возвышались два утеса, разделенных пропастью. На одном стоял президент и Влад с его людьми, а на другом премьер и правительство. В пропасти же колыхалось некое людское море, пестрящее бело-красными флагами. Влад встряхнулся от этого наваждения. Пора было собираться на встречу.
Глава 3
Едва только Влад вышел из душа – зазвонил телефон. Вытираясь на ходу, Кецко поднес к лицу аппарат и увидел номер приемной Сергея Николаевича. Это обычная практика. Всегда перед подобными встречами секретарь премьера или доверенное лицо кого-либо из чиновников обязан сделать контрольный звонок, чтобы подтвердить намеренье своего шефа относительно встречи или, что тоже бывало нередко, осветить детали предстоящего разговора, давая возможность Владу подготовиться. Кецко включил громкую связь и, сказав: «Алло!» и тут же прекратил вытираться. Звонил сам Сергей Николаевич.
Шеф был краток, сказал, что некие дела вынуждают его выбрать для встречи не офис, а один из ресторанов его жены, находящийся на проспекте Победителей. Влад знал это место, пользующееся широкой популярностью у номенклатуры. К слову сказать, горячий спрос на него строился не тем, что заведение находилось под присмотром премьера, нет. Основное отличие этого, по сути, закрытого клуба было в другом – войти туда мог далеко не каждый гражданин, и не важно насколько плотно был набит деньгами его кошелек. Сюда пускали только «своих», да и то, чаще всего «по звонку».
Влад приехал в ресторан «G…» на такси за пятнадцать минут до встречи. На входе, возле стойки гардероба, его телефон опять оживился. Снова звонил шеф, просил выйти к проезжей части.
Кецко дал отбой связи, повернулся и вышел на улицу. Через десять минут ко входу подъехал служебный «Land Cruiser» Сергея Николаевича, открылась дверь и премьер пригласил Влада присесть в салон на место рядом с ним. Кецко повиновался. Хлопнула дверь и машина, круто развернувшись, рванула в сторону Ждановичей.
Кецко краем глаза заметил, что следом за их Тойотой увязался Мерседес охраны. Шеф выглядел хмурым. Заметив замешательство Влада, он тихо сказал:
— Прокатимся? Без маячков и ГАИ, так незаметнее. Выедем за город, в лес, там и поговорим.
К горлу перепуганного пассажира подкатил ком. Они уже катались так, совсем недавно. Весь отдел Кецко подняли среди бела дня и заставили «трясти» кусок земли вблизи города Глубокое на предмет обнаружения там некого энергетического шлейфа мертвого человека, которого, якобы, могли где-то там похоронить. Это была какая-то бывшая военная часть. Люди Кецко напрягались весь день и ночь. С ними и Влад не сомкнул глаз, однако положительного результата не было. На рассвете пришлось с тяжелым сердцем принять все это как должное и идти докладывать Сергею Николаевичу. Тот на удивление спокойно выслушал его, устало улыбнулся и заключил:
— Хорошо поработали, отлично! И ваши люди тоже. Пусть теперь этот Гаравский болтает что захочет…
В данный момент Влад был один, а позади них машина с охраной и… ему не нужно было объяснять, чем иногда заканчивались подобные путешествия в этой стране. «Но, с другой-то стороны, — рассуждал Кецко, — меня не впихивали в машину, а здесь только шеф и водитель. Знаю я, конечно, много, но язык за зубами держать умею, иначе не сидел бы столько времени на своем месте. Значит, везут не для того, чтобы…»
Сразу за Ждановичами, едва успев разогнаться, свернули к Минскому морю и остановились у припаркованных машин рыбаков. Любители рыбалки так часто съезжали тут в прибрежную лесополосу, что вынудили власти города залить в этом месте небольшую асфальтную площадку. В двадцати метрах трасса, вдоль берега влево – камыши, вправо небольшой, прозрачный лесок. Ничего не скажешь, для «поговорить» место было выбрано удачно.
Водитель заглушил двигатель. Шеф подмигнул бледному Кецко и кивнул на дверь. Следуя примеру Сергея Николаевича, Влад бросил на сидение свой телефон, и вышел из машины.
Охрана осталась в своем Мерседесе, но этот факт мало успокаивал Влада. Хорошо обученным бойцам ничего не стоило в несколько секунд сделать бросок и выполнить любой приказ. С высоты трассы на разрешенной скорости в 120 км/ч в лес никто не смотрит, поэтому с той стороны случайных свидетелей не будет. Да и со стороны камышей ничего в этом березняке толком не рассмотришь, так что…
Шеф выглядел спокойным. Шел меж деревьев не торопясь, пожалуй, даже слишком медленно для обычной лесной прогулки. Кецко решил держаться чуть позади. Это выглядело так, словно он просто не хочет мешать важному чиновнику в момент обдумывания важных государственных решений, а всем известно, что мыслей другого масштаба в этих головах попросту не бывает.
В апрельском лесу уже начинали проклевываться нежные, светло зеленые зубки листьев, пахло влагой, листвой и туалетной водой премьера. Они прошли метров пятьдесят. Не дающий покоя Владу Мерседес охраны с этой точки был уже виден плохо. Вдруг Сергей Николаевич обернулся и спросил:
— С Проводниками у вас по-прежнему глухо?
Кецко утвердительно кивнул и тихо ответил:
— Я вам постоянно об этом докладываю.
Шеф потянул уголки губ вниз и вдумчиво продолжил:
— Скоро будете докладывать уже не мне.
Влад поднял взгляд от сухой травяной кочки на которую он до того отрешенно смотрел:
— Как? Нас ждут перемены? — не без удивления осведомился он.
Премьер в ответ как-то странно улыбнулся:
— А не вам ли с вашими сотрудниками, Владислав Афанасьевич, об этом знать первыми? У вас же целый штат экстрасенсов. Вы за полгода до событий должны их предчувствовать.
«Кеца» привычно стал во внутреннюю защиту:
— Вы же, Сергей Николаевич, давно с нами работаете и отлично знаете, что все это не так просто. Каждый экстрасенс, это целая система, если хотите параболическая антенна, что направлена в космос с целью – поймать и расшифровать сигнал из информационного космического поля. Спектр частот, которыми наполнено пространство вокруг нас, просто безграничен, а канал восприятия даже нас, необыкновенных людей, напротив, по вселенским меркам предельно сжат. Или Вы хотите сказать, что мы дармоеды? Мы же только за прошлый год…
— Нет-нет, успокойтесь, — тяжко выдохнул Сергей Николаевич, — дармоедами я вас, конечно же, не назову, однако должен признаться, что наша с вами встреча как раз и связана с грядущими переменами, коих вы и ваш отдел в упор не видите. Беседа предполагает быть крайне серьезной, поэтому прошу вас отвечать на мои вопросы предельно откровенно.
Влад почувствовал, как в районе солнечного сплетения стало неприятно холодить. Он чуть заметно поежился и ответил:
— Хорошо.
Премьер скользнул взглядом по его фигуре, завел свои руки за спину, коротко привстал на носки и, качнувшись несколько раз вперед-назад, через паузу продолжил:
— Думаю, вы понимаете, что те откровенные вещи, которые вы услышите от меня, все равно будут иметь свои границы. Вас же я попрошу быть честным настолько, насколько это возможно.
Кецко растерянно пожал плечами:
— А разве на этот счет, касательно меня, у вас были какие-то сомнения?
— Были, — признался премьер, — ведь вы далеко не всегда доводите мне всю информацию. Не спорьте. Я считаю, что это вполне нормально. Да, не удивляйтесь. Я на самом деле думаю так. Я, хоть и высокопоставленный чиновник, на самом деле – простой человек. Как когда-то говорил мой преподаватель по экономике: «Есть лишь единицы и ноли. Так вот то, что вы, господа студенты, воспринимаете, как миллион, я воспринимаю, как единицу и шесть нолей. Если бы вам предложили корзину с миллионом долларов, и корзину, в которой лежит единица и шесть нолей, что бы вы выбрали?»
К чему я привел цитату Франца Казимировича? А к тому, что я прекрасно отдаю себе отчет в том, что вы и ваши люди понимаете или воспринимаете мир совершенно иначе. Мне же это недоступно в полной мере, поскольку с детства было слабо развито образное мышление, о котором вы мне постоянно талдычите. А еще, как объясняли мне ваши коллеги, границы нашего, как многие считают – безграничного языка все равно не в силах объяснить всего того, что вы в вашем отделе знаете.
Я ценю, Влад, ваше желание не травмировать начальство, не предоставляя ему всю информацию, но по факту, это ваше: «я не могу сказать ему всего» является просто враньем. Не мотайте головой. Это же очевидно: « а вдруг я на самом деле что-то не так пойму? А вдруг меня это разозлит? А вдруг из-за этого уволят, а вдруг, и того хуже?» Вы ведь подумали об этом, когда мы поехали за город? Признайтесь…
— О чем, — деревянными губами промямлил Кецко.
— О том, что можете не вернуться из этой поездки. Ну, подумали же?
— У-гу, — опустил взгляд «Кеца».
— Вот, — заключил шеф, — это уже похоже на правду. Что ж, тогда продолжим в том же духе. Скажите, вы знали о том, что после сокращения вашего отдела я продолжал поддерживать контакт с некоторыми из ваших бывших коллег?
— Знал, — не в силах поднять взгляд от земли, буркнул Влад.
— От кого?
— От «его»…
— Тише, — не дал шеф ему договорить. — Обойдемся без произношения фамилий и имен этих людей. — Сергей Николаевич указал на пальцы своих рук, будто они были унизаны перстнями. — Мы говорим об этом человеке?
Влад догадался о ком идет речь.
— Да, это он, — ответил Кецко, показывая в свою очередь уже на свой указательный палец и обрисовывая над ним большой круг, примерно равный по величине плоскому камню, что украшал перстень Чура Егора Палыча, мага, о котором они говорили.
Премьер кивнул:
— Я рад, что мы поняли друг друга, — снова раскачиваясь, продолжил он, — что вы скажете о его профессиональных качествах?
Кецко пожал плечами:
— Очень сильный маг, — заверил он, — лучший из нас.
— А точнее?
— Ну, — немного раскрепостившись, ответил Кецко, — если, скажем, к нам информация может прийти или нет, то к нему… Такое впечатление, что он сам может постучать кулаком в небеса и потребовать ее. Я лишь хочу заметить, Сергей Николаевич, что мы его и Нину Сергеевну не сокращали, они сами ушли…
— Я об этом знаю. Я тогда их тоже просил остаться, — признался шеф, — но они… Они посчитали за лучшее формально уйти в сторону, но негласно продолжать работать со мной в качестве консультантов. Надеюсь, вы, зная об этом, не сильно где-то распространялись?
— Надо быть самоубийцей, чтобы говорить с кем-то о том, о чем тебе приказывает молчать такой сильный маг, — тихо произнес Кецко.
— Отлично, — словно перелистывая страницу, заключил Премьер. — Тогда продолжим. Значит, мнение этого человека для вас очень весомо?
— Более чем.
Сергей Николаевич снова качнулся с носка на пятку, рассуждая о чем-то про себя. Через пару секунд он пожевал сухими губами и продолжил:
— Я не силен в ваших терминах, поэтому буду говорить так, как понимаю. Мне сказал этот наш …общий знакомый, что небеса сейчас все чаще открываются. Кажется, это так звучит?
— Я понимаю, о чем вы, — подтвердил Кецко.
— Так вот, — продолжил Премьер, — в эти часто возникающие «форточки» наш общий знакомый успел рассмотреть вещи, которые просто невозможно себе представить в настоящее время. У меня, как и у вас, нет оснований ему не верить, поэтому должен вам признаться, что, исходя из услышанного, в мае-июне я планирую уйти со своей теплой должности. Пока, кроме моей жены и вас об этом не знает никто, но уже вчера на совещании при …уже другом нашем знакомом – самом важном человеке в этой стране, нам представили того, кто отныне будет вести вашу линию.
Понятия не имею, откуда главному что-то известно из того, что знает наш знакомый маг, но кто знает, возможно, он и с Ним как-то работает. Ни Хозяин, ни силовики, ни приближенные не верят в то, что это будущее возможно, но я…, я все равно уволюсь от греха подальше…
Влад, поймав долгожданную паузу в словах шефа, тут же поспешил вставить обжигающий язык вопрос:
— Поймите меня правильно, Сергей Николаевич, мне пока нет дела до того будущего, что обрисовал всем вам …Палыч. Лично для меня, как для представителя моего отдела, сейчас важнее узнать, что за персонаж будет нас курировать? Что, мы уже не в фаворе?
Премьер зажмурился, будто пытался сглотнуть больным горлом:
— Человеческая глупость, — непонятно к чему процедил он сквозь зубы, — она всегда дорого обходится. Что вам, Влад, за толк с персонификации кого-либо? И причем тут фавор? Просто исходя из озвученных …пророчеств, наверху уверены в том, что вы все же не та сила, что сейчас остро нужна стране. Хотя ближайшее время ваших сотрудников попытаются как-то стимулировать, заставить работать на уровне настоящих магов, но мы-то с вами в самом начале нашей беседы уже говорили о том, что с вами не все так просто.
Поверьте, Влад, то, о чем вы сейчас печетесь настолько мелко, что просто смешно. Вы не понимаете, — премьер слегка замялся, но после все же решил назвать по имени того, о ком они говорили, — Егор Палыч в «форточках» видел картинки, которые способны просто вычеркнуть вас и других из этой жизни понимаете? Мы, чтобы там ни говорили, все работаем на благо одной – главной семьи, и наши чаяния на будущее напрямую связаны с тем, насколько мы можем быть им полезны. Но что, если изменится …будущее нашей самой главной семьи? Что тогда будет со всеми нами?
Егор Палыч сказал, что сейчас линии будущности расщеплены, а наша действительность начала меняться. Повторяю, все в пуле и сам Хозяин мало в это верят или, что еще хуже, понимают все так, как им это удобно. Но все равно информация не прошла бесследно. Президент отчего-то резко бросился раздувать силовой блок, судорожно готовит отряды из бывших бойцов «Беркута», которые ему по гроб обязаны за спасение. Собирается ставить на управление МВД и КГБ людей, которым либо нечего терять, либо просто откровенно начихать на чаяния этой земли, поскольку они родом из других мест. Проще говоря – власть, несмотря на то, что на словах особо не верит в предсказанное, все равно сжимает кулак.
В 2010-м подобные средства спасения сработали, но сейчас. Сейчас Егор Палыч говорит, что все эти усилия напрасны. Классик писал: «Никакая армия не сравнится с силой идеи, время которой пришло» . А еще, во что уж совсем не верится, Палыч предрекает простудную пандемию, будем сидеть по домам, как крысы, кладбища вырастут в полтора-два раза. …М-да, — заключил шеф, — как ни прискорбно это признать, но наш нынешний мир рухнет где-то через полтора года! А вы всё …о своем месте работы печетесь...
— Поэтому вы решили летом уйти? — догадался Влад.
— Да, — подтвердил шефпремьер.
— Но ведь нет никаких предпосылок!
— Да, — не стал с этим спорить Сергей Николаевич, — визуально их сейчас нет.
— Их вообще нет! — оживился Влад. — Мы же очень серьезно работали! Было определено, что Он будет руководить до времени младшего сына…
— Тише, — осадил премьер разговорившегося Кецко. — Сказано же вам – небеса открываются, все изменится. Кстати, Палыч утверждает, что именно поэтому у многих событий и людей ранее невозможно было проследить их будущее. Оно просто было закрыто от всех любопытствующих – заархивировано. Но вот... Черт, неужели я за ним это повторю? «Небеса открылись и в эти «форточки» льется свет, который заставляет прорастать все спящие в земле семена».
Мне может быть даже больше чем другим, трудно было во все это поверить, но, повторюсь, мнению Егора Палыча я доверяю целиком. Это случится, Влад! Сладкий ручей тягучей патоки последних двадцати пяти лет застынет и разрушится перед силой движущегося нового. И не только у нас, между прочим…
Вспомните, наивные, как мы старательно отслеживали по вашей линии Его здоровье. Боже, какая глупость! — Премьер едва не рассмеялся, вскинул к небу глаза и с горечью продолжил. — Со здоровьем у Него как раз будет более-менее порядок, но вот прочее… А ведь в той ситуации, которая вскоре сложится, вам, господин Кецко, как никому другому нужно быть готовыми к той ранее неведомой силе, что проснется в людях.
— В каком смысле? — осторожно поинтересовался Влад.
— А вы подумайте! — Сдвинул брови премьер. — Вам ли, Владислав Афанасьевич, не знать, что за черный шлейф тянется за Президентом? Этот человек и его окружение, замечу – очень большое ближнее окружение, многие из которых очень богаты, но увы – уже пожилые люди, однозначно попадут в руки нового правосудия. Понятно, что все их накопления уже давно и надежно спрятаны и вскоре, что естественно, достанутся голодным наследникам, однако непримиримая борьба за наследство между родичами этих важных людей беспокоит саму номенклатуру куда как меньше, нежели свой личный конечный исход.
Кецко почувствовал, что начал задыхаться. Дело в том, что вслушиваясь в слова премьера, он в какой-то момент задержал дыхание и только теперь понял, что сделал это давно.
— Н-но, как же? — стараясь скрыть это, все еще отказывался он верить в мрачные предсказания. — Мы же у себя не видели этого!
— Можете сколько угодно говорить «нет», — спокойно ответил премьер, — но я, говоря вам о том, что ваш отдел в ближайшем будущем постараются жестко стимулировать к работе, забыл упомянуть, что вся она будет направлена именно на поиск Проводника и Егор Палыч в этом деле нам не помощник. Вам известно, что он их не способен отследить. Говорит, что стоит какая-то защита.
Владислав Афанасьевич, нам обоим будет гораздо легче, если вы отключите в вашем мозгу это бестолковое реле отрицания. Слушайте и соображайте побыстрее, у меня не так много времени.
Чура говорит, что в июле-августе 2020 года митрополит Павел подаст прошение об освобождении от должности Патриаршего экзарха всея Беларуси. В это сейчас тоже сложно поверить, но спецслужбам уже известен его приемник. Не удивляйтесь. Если иметь близкие контакты в глубине наших и российских спецслужб, то будущее можно видеть и без экстрасенсов уже сейчас.
По их далеко смотрящему плану, если ситуация в стране пойдет крайне негативным путем, всех православных узников СИЗО и тюрем рано или поздно нужно будет исповедовать. По планам под это дело все они станут в крайней степени верующими. Разумеется, никакого суда Гааги не случится, ведь формально военных преступлений не совершалось. Демократический мир, чтобы доказать самому себе, что он свято блюдет закон, скажет примерно следующее: «Это внутреннее дело белорусов». Так вот, Владислав Афанасьевич, повторюсь, по этому, крайне негативному плану, новым экзархом Беларуси для исповедания в грехах заключенных будет назначен человек, которого, чтобы не было подозрений, введут в состав церкви уже в ближайшее время. А теперь, внимание! Этим человеком должен быть Проводник, добавлю от себя – лучше всего наш Проводник! Чтобы не подсунули чужого.
Поверьте, ожидающие наследства люди, и сами чиновники не пожалеют никаких денег для того, чтобы это дело выгорело. Главного, скорее всего, казнят и, по злой иронии судьбы, это будет последняя в новой, демократической Беларуси смертная казнь, но! Нужно быть честными и перед Президентом. За то, что он дал многим из нас возможность жить безбедно многие годы, мы должны быть благодарны и обязаны сделать все, чтобы «провести» его через мост. В идеале хорошо бы было переправить туда и еще кого-то из наших стариков…
— Что вы такое говорите? — едва нашел в себе силы произнести хоть что-то Кецко. — Как о таком вообще можно рассуждать? Да еще так спокойно!..
— Об этом обязательно нужно рассуждать и именно сейчас, — ничуть не смутился шеф. — Новый ставленник круто возьмет вас в оборот, Влад. Ему при мне поставлена задача руководством КГБ, так что...
— КГБ? — скривил кислую мину «Кеца».
— А что вас собственно удивляет? Семьдесят лет эта вспомогательная система управления огромной страной зрела и сформировалась в самую мощную службу на земле. СССР развалился, но эта система никуда не делась, она оказалась живучей самого союза.
Подумайте сами, разве могли тысячи профессионалов высочайшего уровня и высочайшей же организации просто так сдаться или развалиться? Система легко внедрилась в новую власть, а сейчас она, по сути, и есть сама власть. Не имеет никакого значения, это партия или какое-то движение, религия или секта, везде стоят люди этой системы. Поэтому, если новому экзарху скажут взять на службу российского Проводника в погонах – он возьмет!
Что остается нам с вами, если уж даже и эта система, как один из вариантов развития событий, вполне серьезно рассматривает такой, негативный исход для нынешнего руководства? Ведь зная, что они прорабатывают такой план, нам и без предсказаний Егора Палыча как минимум надо бы призадуматься. Понимаете, о чем я?
Кецко поднял взгляд:
— Эта система, уже сейчас начинает работу по внедрению в то будущее, которое предрекает Чура? — предположил он.
— Именно! — едва не вскричал премьер. — И теперь – главное! Я вам предоставляю шанс тоже вскочить в этот Ноев ковчег. Как вы считаете, откуда у меня столько информации?
— У вас …среди них знакомые? — осторожно предположил Кецко.
— Нет, — едва заметно улыбнулся шеф, — просто я один из тех, кто принадлежит этой удивительно живучей системе.
Но, это, что называется лирика. Теперь слушайте внимательно о деле, по которому я вас сюда пригласил.
Новый ставленник старой власти – отыгранная карта. Как только вздыбятся воды, его, как и других из старой компании, вымоет на пустынный берег. Я и мои коллеги об этом побеспокоимся. Змея должна сменить кожу. А что до вашего отдела, то за что новой власти к вам иметь претензии? Вы только исполнители. Запуганные шантажом, силой и другими рычагами. Думаю, отдел не расформируют. Люди такой редкой специализации нужны при любой власти. Я побеспокоюсь о том, чтобы никто не узнал о том, что у вас имеются проблемы со «связью». — Премьер поднял взгляд к небесам. — Работайте себе, как раньше и не пугайтесь раньше времени того, что грядет. Вы ведь доверяете моему слову? Вот вам моя официальная гарантия на спокойствие, правда, — заметил шеф, — есть одно условие. Вы будете рассказывать мне все, что от вас будут требовать новые руководители и ничего не предпринимать, прежде не посоветовавшись со мной.
Через полгода я лишь уйду с экранов, но отнюдь, я надеюсь, не потеряю своей силы. Кстати, перед вашим новым куратором я за вас поручился. Можете быть уверены, что останетесь на своей должности до тех пор, пока будете мне нужны. Так что, свободно можно верить в то, что в неведомом грядущем для нас с вами есть место. Но, только при условии, что мы найдем Проводника. Теперь давайте вместе думать, как это провернуть, пока экзархат ищет своего в России.
Кецко, до того старавшийся не шевелиться, наконец, сменил позу ожидания и невольно поморщился от боли в затекших суставах.
— Мы сделали все, что могли, — начал оправдываться он, — но все каналы закрыты. Я же докладывал. Непонятно куда девался Велесов, а есть ли здесь другие – неизвестно.
— Забудьте об этом, — намного мягче посмотрел в его сторону шеф, — должен вам признаться, что и я в некотором роде причастен к тому, что вам было сложно их искать. Теперь, когда вы на моей стороне, а ведь вы на моей стороне?
Кецко, подавшись всем телом вперед, кивнул.
— Отлично, — продолжил премьер, — если найти самого Проводника – проблема, тогда сконцентрируемся на поисках групп, работающих с этими полусказочными персонажами…
Ивану нравилось работать в лесу. Белорусское полесье места волшебные – самое лучшее убежище для него – сына деревенской ведьмы. В Весее, деревне под Слуцком, где они тогда жили, все считали Анну Федоровну таковой. Конечно, мать что-то такое знала, лечила, ворожила. Скольким людям помогла, а они все равно ее боялись и оговаривали.
Иван рос без отца. Мать родила почти через десять месяцев после смерти мужа. В деревне сразу определили, что Анька-ворожка зачала от нечистого, потому и сжила Степку со свету. Все, что осталось Ваньке от родителя, так это фамилия Кругляк, отчество Степанович и множество столярного инструмента.
С детства Иван ощущал по отношению к себе страх со стороны сверстников, зло, издевки, поэтому старался прятаться от всего этого в батином сарае, занимал руки и голову полируя мастерство столяра-плотника. На то время большинство мальчишек связывали свое будущее с колхозом в профессии механизаторов, а те, кто учился получше – агрономов или инженеров. Ванька же хотел стать столяром-мастером. Он обожал запах свежеструганного дерева и торчал в сарае с утра до вечера. Мать не могла нарадоваться на него, а как-то, когда он стал постарше, со слезами на глазах сказала, что-то вроде: «ну хоть один будет обыкновенным человеком, спасибо Степке».
Ему было лет пятнадцать, когда они переехали в Бары, подальше от злых языков. Мать все свое добро упаковала в шесть больших узлов, а вот для Ванькиной мастерской пришлось нанимать машину. На земле, что им дали в этом колхозе, был дом и два больших сарая. Скорее всего, мать специально выбрала именно это место. Во-первых, на краю деревни, прямо у леса, а во-вторых, ее любимцу Ване не придется делить свою столярку с коровой и поросятами.
Мать всю жизнь проработала дояркой, потому и здесь, в Барах, ее охотно взяли на ферму. Труд это тяжкий, если не сказать адский. Летом жара, зимой сквозняки, ледяная вода, неподъемные тачки с кормом, навоз, резиновые сапоги и так далее. Едва только Ивану исполнилось восемнадцать, мать стала сильно болеть. Местный доктор говорил, что это радикулит, а потом оказалось, что так отдавало в спину больное сердце. В один день ей стало так плохо, что Ваня испугался. Он никак не мог представить, что человека может так выгибать и рвать что-то изнутри. Как только приступ отпустил, мать отправила Ваню сбегать к соседу Мишкевичу и попросить его отвезти ее на почту.
Дядя Сергей всегда помогал им и очень дружил с Ванькой, поражаясь столярному мастерству парнишки. Он, конечно, удивился просьбе соседки, но безропотно завел свой Москвич и отвез мать к сельсовету, рядом с которым стояла почта. Иван помог матери дойти до переговорной кабинки – огороженного фанерой угла. Она заказала разговор с Заславлем и, назвав номер, попросила сына подождать на улице: «Я буду тебя видеть в окно, сынок, поговорю и позову, хорошо?»
Странно все это было, но Иван послушался. После они вернулись домой, а вечером матери снова стало худо. То, что с ней происходило, Кругляк и сейчас вспоминал с содроганием. Будто кто-то или что-то рвалось наружу из измученного тяжелым трудом тела. Мать ревела, кричала, но хватала сына за руку и через страшное усилие шипела: «Никуда не ходи! Никого не зови! Он сам приедет…»
Он и приехал. Утром. На оранжево-рыжей «Ладе» тройке. Дядя Коля – Николай Анисимович Теребеж. Мать, увидев его, вдруг улыбнулась и, закрыв глаза, сказала: «Все, теперь уйду».
Приезжий стал рядом с кроватью больной и, сложив перед собой руки в замок, закрыл глаза, будто молился. Потом он попросил Ваню взять мать за руку. Несчастный парнишка вдруг понял, что мать умирает. Он всю прошлую ночь просидел так, поэтому привычно подошел к плачущей маме и взял ее холодную ладонь.
Что было дальше, Иван помнил плохо. Он словно провалился в колодец, а когда очнулся, дядя Коля сидел рядом и осторожно убирал его руку от изуродованной тяжким трудом, ласковой и любимой ладони матери.
— Девана ушла, но отдала тебе свою силу, — тихо сказал странный гость. — Тебе нет пути Проводника, ты лишь можешь нести его силу. Кто знает, может быть, твой сын, внук или правнук, приняв эту ношу, станет водить души за мост, если, конечно, ты не растратишь на мирское великую силу матери…
Глава 4
Через месяц Ивана забрали в армию и уже там, в Афганистане, на первом же году службы он и его товарищи почувствовали эту силу. Как результат – ордена, медали и, одновременно, страх вперемежку с недоумением в глазах сослуживцев. В то время он, почувствовав свою разудалую неуязвимость, просто упивался этим, лез в разведку, в секреты, к черту в логово, всегда предпочитая рукопашную затяжным перестрелкам. Ребята из взвода падали на землю, когда работал снайпер, а Кругляка это веселило. Он считал забавным то, что снайперские пули непосредственно ему ничуть не вредили, попадая чуть дальше или ближе цели, а вот выбитые из камня, острые, как бритва осколки оставили заметные шрамы на его щеке, шее, плече.
После войны вернулся в колхоз и устроился в лесное хозяйство. Встретил Галю и уже намерился жениться, когда, собираясь на очередное свидание, в один из теплых, летних вечеров, не увидел у своего дома знакомую рыжую «Ладу».
Иван с трудом вспомнил имя своего гостя, а тот, напротив, коротко и обстоятельно рассказал Кругляку то, что тот пережил за эти годы, будто сам все это видел. Другой бы удивился, но Иван уже знал, что за персонаж перед ним: на похоронах матери он, дядя Коля, только махнул рукой и все односельчане, что шли за машиной с гробом, вдруг повернулись и отправились по домам, будто так и надо. На кладбище Николай Анисимович проделал то же самое с мужиками, что копали яму и ждали с рушниками, чтобы опустить в нее покойницу. Даже водитель ГАЗика ушел с ними далеко за ограждение и курил там, пока дядя Коля не позвал их обратно.
Обряд, что маг Теребеж провел у гроба матери, отчего-то исчез из памяти Ивана. Как потом пояснял ему Николай Анисимович: «Ты все это еще не раз увидишь, но помнить этого о матери тебе не нужно. Начнут негожие, любопытные люди с вопросами лезть, а ты и не знаешь ничего, вспомнить не можешь».
В тот памятный вечер Кругляк очень спешил к Гале, а дядя Коля имел к нему какой-то очень серьезный разговор. Пришлось Ивану открыть карты. Николай Анисимович все спокойно выслушал, а потом попросил провести его до машины. Возле нее он, открыв дверь, вдруг обернулся и сказал: «Не ту ты девицу выбрал, парень, ну да сердцу, как говорится, не прикажешь. Она не из наших. Это значит, что твой потомок не сможет быть ни Проводником, ни Деваной. Трудно ей будет зачать от тебя, почти невозможно. Простому человеку тяжко носить такое семя, но если ты решил и другой жены себе не видишь – бери эту. А как захотите родить потомство – звони мне, вот номер».
Дядя Коля достал из кармана аккуратно сложенный листок. «Не потеряй, — напутствовал он, — с этой женщиной ты сможешь иметь только одного ребенка, да и то, если попить специальные средства».
Иван и Галя женились через четыре месяца, а через полтора года, когда у них случился очередной домашний скандал, Иван в сердцах бухнул в стену кулаком и из-под телефонной полки ему под ноги выпал тот самый листок. Ярое сердце сразу утихло. Иван извинился перед Галей и с улыбкой добавил:
— Мы же ругаемся с тобой только потому, что у нас нет детей.
— Думаешь, я не знаю этого!? — взрываясь слезами, ответила жена. — И по бабкам ходила, и по докторам, будто ты сам меня не возил. Не может их у нас быть, понятно тебе! Параскева сказала, что в тебе дурная сила сидит, нечистая. Ни бог, ни какое-то чудо нам не поможет.
— Ну-ну-ну, — обнял супругу Иван, — так уж и не поможет. Да и зачем богу докучать, пока люди сами могут с чем-то справиться? Видишь бумажка? Есть у меня человек, что обещал нам чудо…
Через два дня приехал Николай Анисимович. Насколько Галя его остерегалась до этого, настолько привязалась к старику за один вечер. Дядя Коля дал каждому из этой пары по стеклянному пузырьку с каким-то маслом, и приказал пить каждый день, по три-пять капель.
Переночевали, а назавтра к их двору подъехал белый Запорожец. Из него вышел смуглый, похожий на индейца мужчина. Так Иван познакомился с Олегом Марадовым – «Марадоной». Как выяснилось позже, в свой первый приезд, когда Кругляку по причине свидания не было времени поговорить с дядей Колей обстоятельно, Теребеж уже привез в Жидчу Геню Сорокина. Тот тогда устроился работать к ним в Лесхоз, но попал на другой участок. Кто бы мог представить, что за компания тесно связанных между собой секретным делом друзей у них вскоре организуется?
Через неделю после того, как Галя и Иван допили масло, женщина вдруг почувствовала знаменитое «что-то не так». «Почему не так? — вспоминая те дни, улыбался Кругляк, — все так. Это к нам пришел наш Мишка».
Галя, обретшая счастье материнства, дала слово дяде Коле молчать и не лезть в дела мужа. Женщина достойная, слово свое держала. Плакала тихо в подушку, если прижмет, как в ту ночь, когда узнала, что друга Ваниного – Геню подстрелили в лесу. Да и то… Все, что она сказала мужу на утро было:
— Отец, ты сам как хочешь, но Мишку береги. Вон как тянется за вами, везде следом ходит. Что вы там делаете – ваше дело, мужики же, что с вас взять, а он у нас один, других уж не будет.
Мишка… Да разве ж Иван не понимал? Этот парнишка был даже не частичка, это добрая половина его сердца. Рос мужиком. Дедовские и батины столярные цацки из рук не выпускал. Его одноклассники вон с телефонами, смартфонами, ноутбуками, а этот, то в столярке, то с мотоциклом возится, то с машинами. Учится хорошо. Уроки дома – одной левой и за отцом в лес. Что за голова? Откуда в ней столько разумного, правильного? Иван в его годы был дундук дундуком.
Вон он. Знает, что батька после обеда собрался на дальние луга ехать забрать стожок прошлогоднего сена и, чтобы старик не забыл сына, вчера весь вечер мозолил глаза – ковырялся с двигателем машины. Ивану перед отъездом и осталось-то, что прицепить «Зубренок » и подождать, когда малой поест и переоденется.
— А уроки? — притворно насупил брови отец, когда натягивая на ходу рабочую куртку, Мишка выбежал из хаты.
— Батя, апрель же, мы уже доучиваемся.
— Попрут со школы – доучишься, — садясь в машину, гундел отец.
— Не попрут, — выдохнул, вскочив в Ниву с другой стороны Мишка, — а попрут, в Лесхозе работа найдется.
— Мы на кой с матерью упираемся? — Завел старую песню Иван, выруливая на дорогу. — Чтобы ты, как батя, сучки в лесу всю жизнь обрубал?
— На сучках, пап, на такой дом, две машины, прицеп и прочее не заработаешь. Подрасту – пристроишь меня к вашему делу?
— Что ты…, — старший Кругляк с трудом удержался, чтобы не дать по тормозам. — Рано тебе в него соваться, понял?
— Но говорили же…
— Что говорили? А? …Что Девана пошлет знак, когда тебе можно будет давать знания, а пока надо в школе поучиться. Этим знаниям тоже не помешает быть у тебя в голове, так ведь было сказано? Значит не надо раньше времени в серьезное дело лезть. Помогаешь по хозяйству – спасибо тебе. Моя опора во всем – честь тебе и хвала! Придет еще твое время, сынок, — добавил Иван мягче, — не беги по жизни, не надо. Она и так несется, как… И не увидишь, как сам будешь с сыном на сенокос ездить…
— Ты же только что сказал, что нечего мне в Лесхозе делать, — буркнул Мишка, — да и сено возить скоро будет незачем. Коров в деревне осталось четыре штуки. А было? Штук семьдесят? Сам же мне говорил. Вот только интересно, чего это коров все меньше, а молока в магазине не убавляется? Чего так, а, бать?
Кругляк старший пожал плечами:
— А черт их знает, что они там и из какой химии мутят. Но нам-то с тобой до их коров никакого дела нет. Вон своя, в сарае, и кони. Их до молодой травы кормить чем-то надо, скотине на заправке полные баки не накачаешь.
— Бать, — вспомнил Мишка, — а я сегодня в школе видел, по деревне джипы ехали. Черные, красивые! Аж четыре штуки. Вот бы нам такой…
— Джипы? — сдвинул брови Иван. — Куда ехали?
— У Правления стояли. Я в окно видел.
— Не тяни. Что я тебе всегда говорю?
— Замечать все необычное и сразу докладывать тебе, — с готовностью ответил Мишка.
— И…
— Я на уроке сидел, — стал тот оправдываться, — что, надо было убегать с геометрии?
— Не надо, — стал злиться отец, — видел куда они поехали?
— Постояли, а потом развернулись и …куда-то к Лесхозу.
— Наверное, — насупившись, стал гадать Иван, — опять какие-нибудь менты или ГБшники. Вот же зараза. Государством поставлены закон блюсти, и все, как один, первыми этот закон и нарушают. То им пострелять надо, когда охоты нет, то подавай им рыбу мешками, когда нерест….
Кругляки свернули на дорогу к Лесхозу. За конторой начиналась гравейка. Там вдоль канав, через рощу, опять по канавам и за болотцем – прошлогодние копны. Иван добавил газу, но вдруг увидел у калитки Лесхоза своего начальника – Филиппова, поднявшего руку и явно желающего поговорить. Иван остановил машину и только тут заметил за углом конторы черный джип.
— Чего, Дмитрич? — опуская стекло, поинтересовался старший Кругляк.
— Привет, Вань, — как-то странно гримасничая, заглянул в салон руководитель, — Мишка, и тебе привет. Слушай, Степаныч, зайди в контору.
— Ты ж меня отпустил, — стал упираться Кругляк. — Сам же дал полдня, когда ж я успею?
— Слово даю, что отпущу на сколько тебе будет надо, только ты зайди.
— А в чем дело?
— Да, приехали какие-то… из Минска. Расспрашивают, документы трясут. Просили тебе позвонить и на работу вызвать. Официально ж я тебя не отпускал? Я вышел сюда, чтоб не слышали моего звонка тебе, мол, надо уточнить что-то. Только достал телефон, смотрю, а ты едешь…
— Из министерства? Может, на повышение пойду? — нахмурившись, попытался пошутить Иван и вышел из машины.
— Вроде ГБшники, — понизив голос, кивнул на джип Филиппов.
— А удостоверения показывали?
— Показывали, — закивал начальник, — думаешь, я всматривался?
— Твою мать, — выругался недовольный Кругляк, — ща заметут, а ты и знать не будешь кто.
— Кого заметут? — округлил глаза Филиппов.
— Меня, кого.
— Ты что, сдурел? За что?
— Откуда я знаю? — бросил Иван на сидение ключи от машины. — Ладно, пошли, там разберемся. Это ж не 1937-й ей богу, в правовом государстве живем. Если что мы их по прокураторам и судам затаскаем…
В кабинете Филиппова сидели трое. Смотрели уверенно и зло. Чувствовали себя хозяевами. Иван сделал шаг за порог и, оставив дверь открытой, стал к ней вполоборота, чтобы иметь вариант отхода.
— Я Кругляк, — понизив голос, сказал он. — Начальник говорит, что вы меня хотели видеть?
— Проходите, Иван Степанович, — пригласил тот, что сидел у окна.
Иван остался на месте:
— Пока еще мой работодатель Филиппов и государство. — Сухо ответил он. — Это кабинет моего начальника. Я не знаю, кто вы такие, и с чего здесь командуете…
— Мы не командуем, — развел руками «дядя» у окна, — мы приглашаем.
— Хорошо, — продолжал упорствовать Иван, — тогда скажите, кто вы такие, и зачем приглашаете меня в кабинет Сергея Валериановича, а его самого выгнали на улицу?
Справа от Ивана резко подался вперед один из джиперов, но их главный, у окна, сделал ему знак успокоиться.
— Мы его не выгоняли, — умиротворенно продолжил «дядя», — просто попросили не мешать разговору. Мы хотим задать вам пару вопросов.
— Что за вопросы? — заметно напрягся Иван. — Задавайте. Только скажите, наконец, кто вы такие? Удостоверение хотя бы покажите...
«Дядя» полез во внутренний карман. Попутно оценивая напряженную фигуру Кругляка, он замедлился и очень осторожно достал удостоверение.
— Мы представляем госбезопасность, — открыл он всесильную книжечку. — Имеем желание узнать, что вы делали возле брошенного хутора, в лесу, в ночь на...
— А у меня тоже есть удостоверение, — вдруг оборвал Иван речь непрошенного гостя. Кругляк быстро полез в карман и, прежде чем подсидевшие Филиппова парни опомнились, достал телефон и набрал номер.
Судя по всему, на том конце ему ответили почти сразу же. — Привет, привет, — заговорил Иван Степанович, улыбаясь, — Константиныч, прости дорогой, не могу говорить, я по делу. Слушай, приехали какие-то ребята из вашей конторы, тычут в нос удостоверениями, вопросы задают так, как будто я польский шпион. Это не твои шутки? …Да серьезно! Вон сидят. …А я откуда знаю? …Да не видел я фамилию! Что дать? А… Ну… Вот...
Кругляк неуверенно оторвал трубку от уха и протянул ее тому, кто пытался расспросить его о событиях, о которых Иван не имел никакого желания рассказывать.
Опешивший незнакомец взял сотовый и хрипло буркнул:
— Алло. …А кто вы такой? — в этот момент глаза казенного дяди стали заметно живее. — Я – Степанцов, из шестерки. Д-да. Так мы… Товарищ генерал, сота показала, что этот человек был вблизи… Вы же сами вчера подписали выезд нашей группы. Ну я же не виноват, что. …Так откуда я знал? …Понимаю вас, жизнь спас, но нам-то что делать? …Что? Товарищ генерал, послать, еще не значит обрисовать какие-то конкретные действия. Что нам сей…? Понял. Понял, есть…
«Дядя» встал, медленно подошел к Кругляку и отдал ему телефон.
— Поехали, — сухо бросил он своим бойцам и все трое, стараясь не задевать стоящего у двери Ивана, спокойно прошли в коридор и дальше на улицу. Через минуту там затарахтел двигатель Тойоты. Она выкатила на дорогу и, резко ускорившись, понеслась к деревне.
Кругляк вышел на порог и встретился взглядом с белым, как мел Филипповым.
— Ты что, подслушивал? — хитро скосил Иван взгляд на начальника.
— Окно-то в коридоре отрыто, — развел тот руками, — не удержался. Но ты, …Ваня! Ты… Ты крутой мужик. Вот просто… Я б при них обос..ся, ей богу.
— Не пыли, — коротко ответил Кругляк. — Так что скажешь, ехать мне за сеном?
— Езжай, Ваня, — хлопал рыжими ресницами Филиппов, — больше ничего не надо... Бля, гадом буду, напьюсь сегодня, в стельку!
— Твое дело, — удаляясь, махнул рукой Иван.
Он сел в Ниву, забрал у Мишки ключи и запустив движок, медленно покатил в сторону канав…
Долго молчал старший Кругляк. Смотрел сердито вперед, да что-то себе в голове прикидывал. Как свернули к канавам, Иван набрал в легкие воздух, шумно выдохнул и негромко сказал:
— Мишка, сынок. Ты у меня уже парень взрослый и понимаешь, что дела вокруг бати закручиваются непростые.
— Догадался, — буркнул себе под нос уязвленный сын, который совсем недавно как раз об этом и пытался завести с родителем беседу.
— Не злись на меня, сына, — деловито откашлявшись, продолжил отец, — дело мое…, и не только мое, оно…, как бы тебе сказать… Не просто опасное, а …смертельно опасное. Вот же, сказал и сам подумал – звучит это как-то казенно, не по-настоящему…
Понимаешь в чем тут суть, сынок, ты занимаешься этим, делаешь то, что можешь, но если напортачишь, то… Легко можно погибнуть или серьезно навредить себе так, что потом никогда уже не расхлебаешь. Но даже и это мелочь по сравнению с тем, как ты можешь подвести других людей. В общем…, зря я у дома тебе мозги парил, прости, сын. На самом деле пора тебя потихоньку к нам подтягивать…
Видя, как малый оживился от этих слов, Иван, стараясь смотреть на дорогу, легонько стукнул Мишку большим кулаком по колену:
— Не радуйся раньше времени. Вижу, как ты взыгрался. Ты должен понимать, сын, в этом деле не важно молод ты или стар, мужик или женщина. Тут важно только полное доверие к товарищам и во всем молчок! Ну как тебе объяснить?
— Как у партизан? — догадался Мишка.
— Как у партизан, — недовольно повторил за ним отец, — бери выше. Партизаны хоть и молодцы, а прятались от врагов. Мы же, получается, партизаны даже для своих, родных. Сейчас видишь, джипы? Плохо дело, взялись за нас. Приезжают вон…
— Эти? — кивнул в сторону Лесхоза Мишка.
— Эти, — безрадостно подтвердил отец. — Наглые черти, но хорошо, что уже засветились. А вот по кустам могут насовать соглядатаев, это – да. И не заметишь.
Старший Кругляк тяжко вздохнул:
— То, чем мы будем заниматься, сынок, — нехотя начал он, — и то, чем батя живет ты, дай-то бог, года через три-четыре более-менее начнешь понимать. Там, поверь, все не так просто бывает даже для меня, но сейчас... Мишка, за мной теперь могут следить и, потянув за ничтожную ниточку, после какой-нибудь малой оплошности, вытянут всех и вся. Так нельзя.
Это я к тому, что – первое: заруби себе на носу, и себя надо беречь, и других не подставлять. Есть дела простые, их я буду просить выполнять тебя. Всякие мелкие поручения, но ты, получая их, пока особо не умничай, хорошо? Сказали сделать что-то – делай, но именно так, как сказали, а не так, как видишь это ты. На начальном этапе, — пояснил Иван, — чем меньше будешь знать, тем тебе же, в случае чего, легче получится выкрутиться, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Мишка. — Если такие, на джипах, сильно прижмут, то я и не знаю ничего. Просто исполнитель…
— Исполнитель, — повторил за ним отец и сдвинул брови, — ты …это. Почему сразу «сильно прижмут»? Пока до этого не дошло… Вообще не будет такого, понял? Это же обычное дело, сказал батя сходить – посмотреть, или принести, или проверить, а ты и посмотрел. Все! Никакой самодеятельности и подвигов.
— Я и говорю – исполнитель, — надулся Мишка, которому, если честно, ужас как хотелось сразу же вникнуть в это тайное, страшное и очень интересное дело для взрослых...
Как ни торопился младший Кругляк быть полезным отцовскому делу, а первое по-настоящему серьезное поручение батя дал ему только через два дня. И надо же было так подгадать, в субботу! Когда у Мишки и днем в деревне были свои дела, и вечером в СДК намечалась дискотека.
Официально нужно было сходить на Дальнюю хату и к Браме – заменить старые аптечки на новые. На самом же деле отец отправил Мишку поразнюхать, посмотреть следы – не шастают ли в связи с приездом в лесхоз наглых ГБ-шных джиперов у болот чужие.
Для того, чтобы успеть вернуться к дискотеке, проснуться Мишке пришлось рано. Мать, привыкшая к тому, что муж с детства таскал малого с собой по лесам, разумеется, ничего не знала о том, что этот выход для сына какой-то особенный. Все в округе были в курсе того, что у Кругляка и Гены Сорокина на участках всегда порядок и даже на брошенных хуторах есть припасы, спички и аптечки. Дрова нарублены, печи в порядке – все это на тот случай, если кто-то из грибников или охотников заплутает. Во всяком случае, так Иван, Геня и, пока не уволился, гроза браконьеров «Марадона» об этом говорили женам и начальству.
Галина Дмитриевна много раз вот так же, как сейчас или даже по звонку мужа отправляла Мишку на Дальнюю хату или к Браме у болот. Она и сегодня быстренько накидала Мишке «термосок», поцеловала его в макушку и, как ни в чем не бывало, пошла заниматься хозяйством. Младший Кругляк подмигнул сидящему за столом бате, прихватил рюкзак с аптечками и мигом пропал со двора.
Внутри молодого парня все клокотало и кипело. По его мнению, первое и главное препятствие было преодолено – мать и близко не заметила того, что Мишка идет в лес, аж на Дальнюю хату и Браму не просто так, а с секретным заданием. От того, что отец, наконец, выказал ему такое доверие, парнишке хотелось лететь туда птицей.
Само собой, в самом начале пути все отцовские инструкции по поводу того, что следует быть осторожным и что нужно делать, чтобы грамотно прочесать большую, заболоченную территорию, напрочь вылетели из молодой головы, но! Едва только окрыленный Мишка проскочил перелесок и пошел вдоль колхозного поля, как будто сам черт подставил ему подножку и тем самым включил его мозг. Земля была гладкая и скользкая. Кругляк так ухнул на пятую точку, что ему даже показалось, что по холодной, большой луже у которой он упал пошла волна. Было больно, но терпимо. Зато сразу прояснилось в голове, и вспомнились все отцовские наущения.
Он, не имея никакого желания шлепать в крутых берцах по раскисшей грязи низины, решил обойти ее по старой, заросшей дерном, лесной дороге. Отец, помня свое военное прошлое, всегда старался покупать взрослеющему Мишке хорошие армейские комплекты полевой формы. Младший Кругляк гордился и очень ценил эту заботу, хотя в качестве побочного эффекта получил за нее от завистливых сверстников кличку «Ваенны».
Лес только на окраинах и полянах начинал жить весной. Внутри его все еще было сыро и прохладно. Когда-то, как рассказывали старшие, еще в советские времена, по этой дороге ездили солдаты. Здесь нет вблизи ни одного полигона, но, несмотря на это, каждый год еще в брежневские и горбачевские времена постоянно проходили учения. Кто-то даже вспоминал, как видел своими глазами здоровенный МАЗ, который тащил через лес большую ракету.
С тех давних пор то ли от тягачей, то ли от гусениц танков остались здесь широкие, глубокие колеи, давно заросшие травой, а кое-где еще и ямы, затопленные черной, затхлой водой.
Мишка прошел еще около ста метров и вдруг заметил нечто, чему немало удивился: на перекрестке двух лесных дорог зияла свежая колея! Ехал явно не УАЗик и не колхозные грузовики, следы которых Кругляк знал. Что-то среднее, причем с очень широкими, добротными колесами и вездеходным протектором. Далее, через метров двести, эта машина без особого труда прошла через большую лужу, «значит, — подмечал детали Мишка, — подключен передок…».
За горкой, судя по следам, машина развернулась и высадила не меньше троих человек. Все, кроме одного, были в армейских ботинках, причем одна пара имела протектор такой же, как у «Гарсингов» самого младшего Кругляка. Натоптано было порядком, но, судя по отметинам, все пассажиры, опять же кроме одного, который был обут во что-то практически не имеющее отпечатка рисунка и носил обувь небольшого размера, уехали обратно, в сторону угодий Сорокина. Приметно малый след четко отпечатался в грязи шестью шагами вдоль дороги и пропадал где-то среди темного настила прошлогодней листвы и иглицы.
Хутор Дальняя хата был намного правее выбранного незнакомцем направления, поэтому Мишка, попетляв немного возле этого места и, не заметив больше ничего подозрительного, направился к первому обозначенному отцом пункту. По пути он дважды пересек большой ручей и подошел к безымянной, заболоченной речушке, коих в этих местах по весне было много. После бури, случившейся в июле 2017 года, когда ветер натворил здесь немалых бед, через все эти водные преграды сами собой образовались нерукотворные мосты из толстых, старых выворотней. Тому, кто часто ходил здесь, не было особой надобности обсекать ветки, что торчали в разные стороны, а вот тем, кто сталкивался с подобным редко или вообще впервые, перебираться было очень непросто.
Кругляк сразу заметил на сосне, по которой собирался переходить, свежие, грязные полосы. Скользкая обувь незнакомца подвела хозяина; нога съехала, но человек не упал, успев схватиться за ближнюю ветку. След был тот же, что и у дороги. На другой стороне, в грязи, застыла четкая отметина небольшой ступни.
Мишка насторожился. На стволе осины, что росла у растопырившегося корня упавшего через реку дерева, на уровне пояса, виднелись засохшие пятна крови. Кто-то вытер здесь руку о кору. Кругляк решил вернуться. Он осторожно перебрался по стволу назад и вдруг увидел, что с тыльной его стороны, в районе тех самых, первых замеченных им следов, словно коровий рог торчал острый сук.
Вообще у подсыхающей сосны или ели ветки бывают очень острыми. Людская молва знала много случаев, когда легкомысленная невнимательность в лесу посредством этих природных «шпаг» лишала людей глаза или позволяла им крайне опасно втыкаться в шею. Похоже, тот кто поскользнулся здесь на влажном от сырости стволе, упал и что-то себе повредил. Крови было немного, и она имелась только на той стороне речки, значит, повреждения не серьезные и после падения чужак собрался с силами, перешел на другой берег, полез под одежду, нащупал скрытую рану и, испачкав руку кровью, вытер ладонь об осину.
Далее следы снова пропадали. Мишка проверил все вокруг в радиусе двадцати шагов и – ничего. Время шло. Солнышко, поднималось все выше и выше, просвечивая влажный, пока еще голый лес, а Кругляк, запутавшись в этих неведомо кем оставленных следах, пока еще не добрался даже до Дальней хаты. А ведь еще надо было сходить и к Браме на болотах! До нее от Хаты километров шесть.
Решив оставить информацию о следах для обсуждения с отцом, Мишка взял курс на болота и серьезно прибавил шагу. Очень уж хотелось вернуться пораньше, до начала дискотеки, чтобы успеть сгонять в баню и помыться.
На подходе к первому из означенных батей хуторов младший Кругляк вдруг услышал запах дыма. Пожар? Костер? Странно, вряд ли кто-то забрался за кабаном или волком сюда, под границу с Украиной? Или все же кто-то заплутал?..
Мишка осторожно сошел на тропу, ведущую к хутору – никаких следов. Он пробрался вдоль кустов, опоясывавших озерцо у Хаты и, бросив взгляд на проглядывавшую сквозь ветки крышу, остановился. Из трубы шел дым.
Кругляк свернул в молодой осинник, что поднялся щетиной вокруг брошенного людьми жилья и, опасливо оглядываясь, пробрался к дому. С тыльной стороны ничего не выдавало присутствия на хуторе чужого, а скользкая, темная листва позволяла двигаться в прохладной тени безшумно. Мишка сообразил, что не стоит торопиться к парадному крыльцу. Одно из окон дома выходило на эту сторону. Он подошел к светлому наличнику с растрескавшейся от времени краской и аккуратно глянул в стекло. Неудача. Шторка была завешена, и рассмотреть что-то внутри было невозможно. Пришлось обходить дом.
Выглянув из-за угла, Кругляк не заметил во дворе ничего подозрительного. Казалось, что и дом, и окрестности все еще продолжали спать после зимы. Сунуть голову в окно? Сразу же заметят его силуэт. Мишка вздохнул, выпрямился и, стараясь громко топать отправился к двери дома…
Глава 5
Веранда была открыта. Обычно отец, дядя Геня, а раньше еще и «Марадона» втыкали в щеколду щепку или сучек, чтобы зверь, многие из которых знали, что в людском жилье можно найти чем поживиться, не мог открыть дверь. На толстой доске порога, подсохший на весеннем солнышке отпечатался небольшой, грязный след. Тот самый, который Мишка видел сегодня уже несколько раз.
Дальняя хата была устроена по старинке. За верандой, по разумению людей, что жили в прежние времена, строилась хозяйственная комната. Мишка, сколько бы раз не приходил сюда, никак не мог понять, для чего? Окон нет, глухие стены, только сундук в углу, люк в подвал и лестница на чердак, который здесь, в помещении, в то время почему-то делали без щипца . Батя всегда называл эту комнату кладовка. В нее Мишка вошел без проблем, хоть из веранды в дом последние хозяева хутора поставили сворку серьезную, обитую старым ватным одеялом.
Думая, что и дальше проход будет свободным, Кругляк громко откашлялся и решительно дернул за кованную ручку двери. Она оказалась запертой изнутри. Ни на тихий, ни на громкий стук никто не отзывался. Не знай Кругляк хитрости, как можно открыть этот старинный, кованный, замок, так и пришлось бы ему уйти ни с чем. Может быть, Мишка и ушел бы, мало ли чем там люди заняты, но отец его с детства учил: увидишь свежий след – пройди, посмотри, не нужна ли человеку помощь. Это же Полесье! Судя по крови на осине, помощь может быть нужна и, раз этот человек не отзывается, требовалось действовать.
Кругляк толкнул вперед, повернул и вытянул из отверстия вороток древнего запорного устройства. С боку, за наличником, незаметной для постороннего человека торчала специальная металлическая накладка. Мишка с трудом нанизал ее на ржавый хвост воротка, тем самым серьезно увеличивая эту часть в размере. Теперь нужно было вставить кованный штырь с кольцом обратно так, чтобы эта накладка смотрела вверх. Кругляк задержал дыхание. Осторожно потянув ключ на себя, он провернул его и, дождавшись, когда накладка упрется в металлический, зубчатый засов с другой стороны, провернул его против часовой стрелки. Дальше, что называется – дело техники. Мишка потянул севшую от времени на порог дверь. Она неохотно поддалась.
Первая комната в доме, назовем ее кухня, с большой печью справа и маленьким окном слева была пуста, но сквозь открытый дверной проем в главную комнату сразу же бросался в глаза небольшой походный рюкзак, небрежно брошенный на выцветшее от времени кресло. Кругляк шагнул вперед и, деловито откашлявшись, спросил:
— Есть кто дома? Эй! Я – рабочий из лесничества, — соврал он, — может, помощь какая нужна?
Дом был глух к его словам, но Мишка ясно чувствовал чье-то присутствие. Он вошел в гостиную, которую принято было называть зал. И в ней никого не было. Справа, как это водилось в былые времена, старые хозяева обустроили спальную зону, словно стеной разделив комнату старинными шкафами, выстроенными в ряд. Хоть охотники и работники лесничества здесь бывали часто, но никто и никогда не менял оставленного хозяевами порядка. Кругляк знал, что оставаясь невидимыми для него, вдоль стены стояли три кровати. Осторожно заглянув за угол шкафа, он увидел, что на одной из них, не разуваясь, спрятав руку под полу теплой куртки, спала девушка. Лицо ее было напряжено, тело вздрагивало, дышала она тяжело. Мишке подумалось, что ей попросту снится кошмар или... Но ведь это мог быть и жар во сне от полученной раны?
Кругляк несколько раз безрезультатно окликнул гостью, после чего подошел и тихонько толкнул в плечо. Девушка продолжала спать. Через минуту Мишка уже нещадно тряс ее, но все напрасно. Спящая красавица лишь изредка стонала, или, не открывая губ, мычала, наверное, силясь что-то произнести во сне. Лоб был холодным, температуры не было.
Отцовское задание безудержно толкало к выходу. Нужно было засветло успеть проверить все и вокруг Брамы. Вскоре, рассудив, что за эти пару часов с девушкой ничего не приключится, Мишка выбрался с тяжелым сердцем из дома и направился в сторону болот.
Место, которое батя и его друзья-сослуживцы отчего-то звали Брама, находилось внутри заболоченной поймы Припяти. Трудно поверить в то, что в двадцать первом веке в центре Европы еще есть такие потайные точки. Пробраться к этому хутору на лодке – проблема и, если не знать, что это место вообще есть, у постороннего вообще вряд ли появится желание углубляться в непроходимые, болотистые заросли. А если знать, то как добираться, вертолетом? Куда там? Вокруг, считай болото. Пешком? Попрощайся с жизнью. Если не знать тропу…, ха тропу. Как ее назвать тропой? Дубовые мостки под водой! Да и те не сплошные, а, как рассказывал Мишке отец, скорее напоминающие огромные табуреты или тумбы. Батя, Марадона и дядя Геня втроем их половину лета ставили. Знаешь, где они – пройдешь, а нет – считай пропал? Со стороны, когда идет по мосткам тот, кто знает путь, кажется, что святой идет по воде…
Не дождавшись звонка от сына до 16:00, Иван взял телефон и позвонил сам. Связь в районе болот была не везде, но вызов пошел и вскоре, пусть и с помехами, Мишка ответил.
— Да, бать.
— Сына, — стараясь говорить спокойно, чтобы выглядеть в глазах супруги расслабленным, заговорил отец, — ну что там? Уже назад идешь?
— Не-а, — пыхтел в трубку младший Кругляк, — где-то на пятой-шестой тумбе. Топаю на Браму.
Иван сделал паузу. По всем раскладкам Мишка уже давно должен был возвращаться.
— Хорошо, — неопределенно продолжил отец, — там все нормально? — спросил он так хитро, что для навострившей ухо жены это прозвучало: «я просто так позвонил, беспокоюсь», а для Мишки: «с чего ты вдруг задержался?»
После того, как то и дело пропадающий со связи отпрыск сумел кратко поведать отцу странную историю со следами и неизвестной девушкой на Дальней хате, старший Кругляк, глубоко задумавшись, даже не сразу нашел что ответить. Говорить следовало аккуратно, внимательная супруга не должна была расслышать ничего подозрительного в интонациях мужа. Хорошо, что по ранее донесенной до ее ушей легенде Иван остался дома только потому, что Геня просил его съездить куда-то и помочь в каком-то деле. Кругляк уже с полчаса ждал отлучки Гали куда-нибудь в сарай, чтобы сообщить ей, что Сорокин позвонил и дал отбой поездке. Теперь же пришлось изгаляться и в скрытой форме дать понять Мишке, чтобы тот был еще внимательнее на Браме и, если там ничего подозрительного нет, срочно возвращаться на Дальнюю хату.
— Сына, — с ленцой позевывая, завершал разговор отец, — мы с дядей Геной сегодня планировали сгонять на дальние делянки, сушняк на вырубку пометить. Сам знаешь, Сорокину еще тяжко руки поднимать, надо ему помочь. Много, конечно, сегодня не успеем, ну сколько получится. Мы недалеко от тебя будем, на машине. Ты подожди нас на Дальней хате, хорошо? Там же сотовый берет? Я тебе, как справимся, позвоню – выйдешь к дороге на Хойно, а хотя, постой, не надо… Сиди лучше там, на Хате, — вдруг притворно передумал Иван, который сразу хотел дать понять Мишке, что тому надо остаться на хуторе. — Мама будет беспокоиться. Нечего тебе одному, до вечера, — незаметно указал на примерное время своего прибытия отец, — шастать по лесу. Мать нам обоим потом подвалит… Термосок у тебя есть, дров хватает. Сиди – охраняй хату, — наигранно рассмеялся Иван, — и снова с намеком добавил, — чтобы ничего там ценного не пропало. Ну все, сына, пока.
Иван не торопясь подошел к окну и глянул на улицу:
— Где этого Геню носит? — почесав подбородок, будто размышляя вслух, снова зевнул он и, шаркая тапками по полу, поплелся к двери.
Очутившись на улице и щурясь на высокое, весеннее небо он привычно неспешно продефилировал у окна и, оказавшись за углом дома, моментально выхватил из кармана телефон и набрал номер Сорокина.
Тот ответил почти сразу:
— Да, Ваня.
— Быстро, — шепнул в трубку Кругляк, — слышишь меня?
— Слышу, — с готовностью моментально активизировался Геня.
— Дуй ко мне! Только соберись, понял? На машине, — шикнул Иван и дал отбой, тут же пряча сотовый в карман. Через несколько секунд он, взяв у веранды пластиковый веник, как ни в чем не бывало мел плиточную дорожку, ведущую к дому…
Брама была на замке. И Кругляки, и Сорокин по непонятной Мишке причине всегда этот дом запирали. Младший Кругляк знал, где спрятан ключ, отомкнул замок, вошел в дом и вскоре вышел обратно. Все три хитрые батины ловушки для простаков стояли на местах, значит, сюда никто из чужих не совался. Мишка закрыл дом, спрятал ключ и минут тридцать лазил по кустам, изучая берег у Брамы. Помня наставление отца, в болото он сегодня не лез, просто искал следы. Напрасный труд – ничего подозрительного.
Побродив еще минут десять, Мишка махнул на все это рукой, отыскал спрятанную на мелководье тумбу тайной тропы и осторожно отправился к сухому месту. Его мысли упрямо неслись к красавице, спящей в Дальней хате беспробудным сном, поэтому, как только Кругляк выбрался на берег, он, напрочь позабыв об отцовских инструкциях, ускоренным шагом рванул к дальнему хутору.
Близился вечер, холодало. Лес затихал, давая понять одинокому путнику, что пока еще рано радоваться весне. Изо рта шел парок, а кожу на щеках начинало пощипывать. К ночи ожидались заморозки.
Дым над трубой Дальней хаты Мишка увидел метров за двести, а вскоре, в двух окнах с лицевой стороны, заметил и слабый свет. На подходе Кругляк не таился, пытался окликнуть гостей с улицы, громко обивал ноги от грязи на пороге, а вскоре вошел в дом. На столе горела толстая парафиновая свеча. У шкафа стояла та самая девушка.
Городская. Красивая стрижка, яркие волосы, нарисованные, модные сейчас, брови. Невысокая. Джинсы, куртка, свитерок, высокие кроссовки. Твердый, заинтересованный взгляд, который дразнил молодого парня.
— Здравствуйте, — со снисхождением улыбаясь, произнесла гостья. Было заметно, что она готова была встретить здесь кого угодно, но только не этого парнишку.
— Здравствуйте, — ответил, краснея, тот, и принялся снимать с плеч рюкзак, — я помогаю отцу, — буркнул Кругляк неуверенно, — принес сюда свежую аптечку…
Мишка подошел к окну, возле которого на высоком табурете, чтобы мыши не достали, стояла аварийная коробка. Заметив там безпорядок, он со знанием дела принялся раскладывать все по местам.
— Это я все перевернула, — призналась гостья, — искала бинт и свечи, а нашла еще много чего…
— Для того их и собирают, — продолжая краснеть, не дал ей договорить Кругляк. — Все, кто заблудились или еще как-то прибились к этому хутору, найдут здесь все, что нужно…
Вытаскивая старую аптечку и меняя ее на новую, Мишка вдруг вспомнил:
— Извините… Батя учит, что всегда нужно спрашивать, если я кого-то здесь встречу – вам нужна медицинская помощь?
— Медицинская, — задумалась гостья, — медицинская – уже нет. Ты говоришь «батя», он кто, лесничий?
— Нет, — впихивая старую аптечку в рюкзак, опустил взгляд Кругляк, — он лесник.
— А какая разница? — удивленно вскинула четко вырисованные брови гостья.
— Лесничий – Филиппов, Митрич, — вздохнув, пояснил Мишка, — а батя – просто лесник, это его участок.
— Я…, — отчего-то замялась девушка, — понимаешь, мне надо пожить здесь или …в другом доме, чтобы так же был в глуши. Ты можешь позвонить отцу? Я вам хорошо заплачу.
— Батя скоро приедет, — неуверенно ответил Мишка, — но жить тут никому нельзя, он не разрешит. Люди и деревни далеко, случись чего, и помочь будет некому.
— А во сколько приедет твой отец? — поинтересовалась городская.
— Он сказал, чтобы я ждал его здесь. Они где-то на соседнем участке. Батя будет ехать назад, зайдет и заберет меня... Здесь, — Кругляк махнул в сторону окна, — недалеко, километра три, есть ЛЭП, а по просеке дорога. И в лесу тоже есть…, — начал, было, Мишка, но тут же осекся, вспомнив замеченные утром следы, среди которых отметились и кроссовки этой девушки.
К счастью гостья в этот момент отвлеклась, шагнув к печи, на плите которой забарабанил крышкой эмалированный чайник.
— Я вскипятила воды, — мило улыбнулась красавица, — в вашей коробке «на все случаи жизни» был чай, на печи бутыль воды, я ее открыла. Давай я и на тебя пакетик заварю.
— Угу, — выдохнул носом Мишка, начиная доставать из рюкзака то, что собрала с собой мать.
Они поужинали, запивая дорожный термосок сладким чаем. Девушка рассказала, что зовут ее Ольга, что она из Минска и сейчас в ее жизни наступил непростой момент, в который лучше всего пожить где-то вдали от шумного мира. Затем она стала расспрашивать Мишку: вначале о школе, о его жизни, увлечениях, о том, есть ли у него компания и ходят ли они на дискотеки; потом, о том, не страшно ли ему одному бродить по лесу. Как-то незаметно разговор перешел на всякого рода страшные истории, а потом и на загадочные явления, что называется «на основе реальных событий».
У Кругляка горели глаза. Девушка явно ему нравилась, несмотря на то, что была заметно старше его. Но вместе с тем в сердце увлеченного парня то и дело проявляло себя какое-то странное безпокойство. Понятно, девушка эта не промах, столичная, шустрая, это было него непривычно, но задевало Кругляка не это, а ее колкие, какие-то неприятно точные вопросы. Казалось, что все они вели к какой-то одной, только ей ведомой цели.
Мишка, почувствовав это, вдруг словно очнулся от морока. Не подав виду, он снова решил завернуть разговор в безопасное русло страшных или странных историй и мифов:
— Вы говорите такие необычные вещи, — подливая себе в кружку из чайника, удивленно тянул он вверх белесые брови, — в таком только ученые могут разобраться.
— Но ведь ты же, Миша, живя здесь, в глуши, не мог не слышать такие истории? Я, например, недавно читала в каком-то журнале статью о людях, что могут водить души умерших в потусторонние миры. Вот как ты думаешь, это выдумка, или такое может быть на самом деле?
— Я же говорю, — потягивая горячий чай, задумчиво ответил Мишка, — об этом тоже пусть думают ученые. Их же учат во всем этом разбираться, правильно?
— Ученые, — улыбнулась Ольга, — они отрицают все потустороннее.
— Ну не все же, — настаивал Кругляк, — по телеку вон, по СТВ, показывают всякие программы, так там они наоборот изучают все эти загадки.
— О, ну это все на уровне рекламы, — отмахнулась Ольга, — они говорят только то, что люди хотят слышать, что приковывает к себе их внимание. Да и настоящих ученых там практически нет, только энтузиасты, у которых хорошая фантазия.
Ты заметил, что в этих программах настоящих свидетелей НЛО или чего-то загадочного показывают крайне редко. Обычно это выглядит, как экранизация рассказа. Некий гражданин С видел то-то и то-то, а сами в это время показывают, как все было. Так покажите нам этого гражданина С, который видел или общался с Домовым, или с Лешим, видел НЛО! А так, знаешь, у думающего человека сразу возникает вопрос: «раз нет гражданина С, нет и Лешего, о котором он рассказывал? Все это выдумка». Разве может быть так, чтобы сто лет назад про того же Лешего говорили в каждой деревне от Балтики до Камчатки, а тут вдруг – бац, и тишина, будто они вымерли. Как мамонты. Где те, кто реально их видел? Нет? Значит…
— Дядя Ваня видел, — встрепенулся Мишка, — правда! Он нам с батей рассказывал. Давно правда.
— Лешего или Домового?
— Лешего.
— Да что ты? — заинтересовалась столичная красавица. — Расскажешь?
— Они с батей сидели у нас на веранде, — начал Мишка повествовать давно услышанную им историю, — выпивали. Взрослые же. Я еще малой был. Дядя Ваня до Беларуси жил возле Архангельска. Поехал он как-то на Медвежье озеро. Это, наверное, какое-то дикое место в тех местах. Говорил, что в августе уже было прохладно, дождь, грибы. Леса там может даже побольше наших. Машину оставил возле железной дороги. Ну, ходил, ходил и заблудился. Пока искал, как выйти, заметил, что раз за разом приходит к одному и тому же столбу с отметкой. Пойдет в другую сторону – возвращается на это же место. Устал, говорит, присел покушать. Думал уже, что ночевать возле этого столба придется. Людей в лесу не встречал. Поел, встал и решил не искать мест, где можно пройти свободно, а пойти напрямую, через чащу. Прошел немного, смотрит, а впереди какой-то хромой парень со странной корзиной…
— Почему странной? — удивилась гостья.
— А потому, что не из лыка была или проволочки, как сейчас делают, а как будто из еловых корней.
— Ну, положим, — согласилась девушка, — и что дальше?
— А дальше, — продолжил Мишка, — дядька обрадовался, крикнул ему: «Эй, друже, где тут ветка железной дороги?» А парень ему рукой махнул, типа, прямо иди и выйдешь. Дядя Ваня и пошел. Метров через двадцать обернулся, а парня этого нет…
Ольга снисходительно улыбнулась:
— А почему ты думаешь, что это мог быть Леший? Вдруг это просто парень, такой же грибник только хромой.
— Так история на том не закончилась, — увлеченно подался вперед Мишка, — дядя Ваня пошел, куда ему показали и вскоре опять заблудился, только уже без того помеченного столба. Просто ходил-ходил и вдруг понял, что петляет. А тут впереди снова хромает тот самый парень, далековато так. Дядя Ваня за ним, смотрит, впереди появился просвет. Дорога. Пока дядя вышел на нее, парень отмахал уже метров сто пятьдесят, это хромой-то! Станкевичус, — продолжал Кругляк, но тут же пояснил, — это фамилия дяди Вани, чуть ли не бегом припустил за этим парнем. Хотел поблагодарить, что выручил. Дорога петляла, понятно же – лес. Думал, что хромого догонит легко, но куда там. Поворот, раз! и парня опять нет. Дядя Ваня в чудеса никакие не верит, а тут… Ну хоть на дорогу вышел. Уже хоть что-то.
Решил Станкевичус перекурить. Задумался, и тут вспоминает, что вышли они с хромым из леса в одном и том же месте; шел он за парнем по пятам, а следов на песчаной дороге никаких нет. Ни протектора трактора, ни машины, ни велосипеда, ни следов зверей, ни человека. Чистый песок.
Покурил дядя Ваня и пошел, пока минут через пятнадцать не выбрался к железке, где побродил еще немного и нашел свою машину. Вот такая история .
— И все равно не верится, — пожала плечами Ольга, — ну парень, ну хромой…
— Так это же и есть разгадка! — повысил голос Мишка. — Старики же говорят, что нежить, когда прикидывается человеком – обязательно хромает. Станкевичус его догнать не мог, хромого.
— Во-от, — заинтересованно протянула девушка, — а говорил, что ничего не знаешь о потустороннем. Это же беседа, современные люди должны делиться информацией…
В этот момент молодые люди дернулись от неожиданности. Пугая гостей Дальней хаты тяжелыми шагами, на крыльцо поднимались неизвестные.
Дело шло к вечеру, за окном было темно, хотя где-то над окружающим хату лесом еще сияло зарево заходящего солнца. Тень не позволяла рассмотреть входящих. Ольга побледнела, судорожно сжимая в руках горячую кружку. Двое вооруженных мужчин, один ростом выше среднего, в ветровке и камуфляже бундесвера, второй пониже, в сильно поношенной «горке» и такой же потертой, с торчащими нитками бейсболке с итальянским флагом и надписью «Catani», над козырьком которой блестело «око» выключенного налобного фонарика. Девушка покосилась на Мишу и поняла, что бояться нечего:
— Доброго вам вечера, — мягко произнес тот, что был повыше и, аккуратно озираясь по сторонам, подошел к столу, — я – здешний лесник, зовите меня Иван Степаныч.
— А я Ольга, — изобразив на лице подобие улыбки, представилась в свою очередь девушка, — очень приятно. Вы, прям, как герой из сериала «Сваты», Иван Степаныч, — решила пошутить она. Будете пить чай?
— Не, — безпокойно поглядывая в окна, отказался старший Кругляк, — чаю не надо. Сына, — понизил он голос, обращаясь к Мишке, — вы здесь вдвоем?
Младший Кругляк недоумевающе посмотрел на вооруженного отца. В это время дядя Геня включил свой налобный фонарь. Мощный луч света ударил в комнату. Сорокин снял с плеча карабин и осторожно заглянул за шкаф.
— Пусто, — тихо сказал он и выключил заставивший всех зажмуриться свет.
Старший Кругляк был сосредоточен. Его мысли были где-то далеко. Через несколько секунд он снял с плеча ружье и, поставив его в угол, перенес туда же стул и сел. Сорокин, глядя на товарища, молча устроился на табурете, но уже с другой стороны от стола. Опешивший от странного поведения отца и дяди Гени Мишка только глазами хлопал. Он понимал, что мужики не просто так присели отдохнуть, они, по сути, заняли боевые позиции: батя контролировал двор через то окно, что было за спиной Мишки и Ольги, а Сорокин, посматривая через другое – крыльцо и вход в дом.
— Оля, — вдруг оживился Иван Степаныч, — а где же ваши друзья?
Лицо огорошенной странным вопросом девушки на короткое время стало серым, но она быстро пришла в себя:
— Они сейчас далеко, — будто взвешивая каждое слово, ответила гостья. — Я вот подумала… а остались ли они у меня вообще, друзья?
— Что так?
— Я сбежала из Минска.
— Криминал?
— Нет, — спешно ответила девушка, но вдруг поправила саму себя, — впрочем, как сказать.
— О! — неподдельно заинтересовался лесник. — Выходит, вас где-то ищут?
— Думаю, да, — откровенно призналась девушка, — я уже говорила Мише, что мне позарез нужно пожить в таком, уединенном месте.
— Это мой участок, — мельком посмотрев на сына, продолжил Иван Степаныч, — Мишка только помогает. Он вам что-то уже пообещал?
— Нет, что вы, но я ведь тогда еще не знала вас, — коротко пожала плечами девушка, — просто спросила об этом у того, кто пришел первым.
— Вы – наркоманка? — спросил вдруг лесник так же просто, как спросил бы «а какой сегодня день недели?»
— Почему вы так решили? — сдержанно возмутилась Ольга.
— Есть информация, что вы как-то странно спите, — уткнувшись взглядом куда-то между бровями девушки, наседал Кругляк, — бормочете что-то во сне, дергаетесь, и разбудить вас невозможно. Никак!
Ольга густо покраснела:
— Тут …кто-то был, когда я спала?
— Ну раз есть информация, — снимая подозрения с Мишки, перевел Иван Степаныч взгляд на Сорокина, — значит, так и есть. Я знаю одно, если спящего человека невозможно растолкать, он – либо пьяный вдрызг, либо под кумаром. Вот я и спросил – вы наркоманка? Не хлопайте ресницами, мадмуазель. Вы на моей территории, и я должен знать, кто тут у меня ходит, с какой целью и чего от вас можно ожидать.
— Я не наркоманка, — твердо ответила девушка.
— Тогда сколько суток вы не спали?
— Вчера спала…
— Не нужно врать, — слегка надавил на связки Кругляк, — для того, чтобы так крепко спать, нужно где-то очень серьезно вымотаться.
— Я не вру.
— Как и про своих друзей?
— А при чем тут мои друзья?
Иван Степаныч слегка отклонился назад и, подмигнув Сорокину, заметил:
— Видал, Геня? Думает, что на лошков, на колхозников попала. Вельможная панночка, — снисходительно улыбнувшись, принялся выводить свою гостью на чистую воду старший Кругляк, — спать так крепко может наркоманка, а прятаться от кого-то тот, кто замешан в торговле наркотой. Логично? Ну, и как я тогда могу оставить у себя на участке человека, который врет мне на каждом шагу?..
— Я не вру…, — дрогнувшим голосом повторила Ольга, но Иван Степаныч не дал ей договорить:
— Не-е-т, врете! Человек, который способен заметить на сырой земле лисий след, ваш, что появляется там, где густо натоптали армейские ботинки и техника, рассмотрит легко. А знаете, как было дело? Думаю, что какие-то военные привезли вас сюда и высадили. Пока не знаю, с какой целью, но, повторяю, это мой участок! Нам запрещено оставлять на брошенных хуторах хоть кого-то. Заблудился человек – забираем его, в больницу или домой, все!..
Лесник говорил что-то еще, а Ольга Михайловна Михолап – сотрудница секретного отдела, которым управлял Владислав Афанасьевич Кецко, холодея от осознания полного провала, судорожно искала в голове новую, правдоподобную версию своего появления здесь. Прежняя у нее на глазах катилась к чертовой матери из-за того, что добряки-спецназовцы, стараясь угодить молодой девушке, довезли ее гораздо дальше, чем планировалось, а лесник оказался на удивление глазастым. Одно было ясно, привычный портрет лесника-пьяницы, обрисованный Ольге всезнайкой Кецко никуда не годился…
Глава 6
Решение родилось спонтанно. Не зря же люди говорят: «В крохотном кульке правды легко спрятать даже мешок вранья».
— Мне нельзя возвращаться, — настаивая на своем, тихо сказала гостья. — Меня ищут.
Старший Кругляк криво улыбнулся:
— А кто вам сказал, что здесь какая-то воровская малина и прячут уголовников? Я – государев человек и нахожусь на службе. Мне не нужны неприятности с законом.
— Я не уголовник, — приосанилась девушка.
— Опять двадцать пять, — недоуменно пожал плечами лесник. — Чем же вам тогда помочь? Хотите, отведу вас к участковому? Это по их части – защищать людей от бандитов.
— Меня ищут не бандиты…
— А кто?
— Государство.
Теперь пришла очередь Ивана Степаныча выпрямить спину:
— Милая моя, вы хотите, чтобы я – госслужащий прятал того, кто насолил чем-то моей стране? Геня, — кивнул он Сорокину, — наверное, придется пеленать красавицу и силком тащить в милицию. Нафиг нам вперся такой геморрой?
— А друзья? — спокойно отозвался из своего угла коллега.
— О, — вспомнил Иван Степаныч, — точно! В темноте нас перережут, или перестреляют, как волчат. Красавица, вы так и не ответили, где ваши друзья? Они крепко натоптали в лесу.
— Это не друзья, — продолжала сочинять на ходу Ольга, — для меня это враги.
— А они точно не бандиты? — осторожно спросил старший Кругляк. — Нет? Значит, на самом деле какие-то военные? …Наши хоть, белорусские военные?
Девушка кивнула в ответ.
— Ну все, — округлил глаза Иван Степаныч, — нам капут, хлопцы. Где-то по участку ходят войска… Вооруженные? Во-о-ру-женные! — произнес Кругляк по слогам. — Что ты им сделала-то, красавица?
— Я сбежала.
— От вооруженных?
— Мг. — Подтвердила гостья. — Они расслабились. Я была с ними одна. Наверное, им сказали, чтобы вывезли меня в лес, пристрелили, а потом закопали. Мы стали на какой-то дороге, в лесу. Меня развязали. Они вышли и начали искать место..., короче, разбрелись по лесу. Остался только водитель и еще один…
— Мишка, — тихо скомандовал отец, — задуй свечи, быстро! Ну, лялечка, — глядя на тающие угольки на концах тлеющих фитилей, полушепотом проговорил лесник, — продолжай.
— Я сумела…, — искусно сочиняла Ольга, — там, под сидением лежал большой гаечный ключ.
— Так, — почесал в темноте щетинистый подбородок Иван Степаныч, — говори, говори…
— Я ударила… Сильно ударила водителя по голове. Второй, он стоял сбоку машины, ничего не слышал. Я аккуратно наклонила водителя вправо и…, позвала того, второго. Говорю: «Ой! Что это с ним?» Этот заглянул, просунулся вперед. Наверное, хотел посмотреть водителю в лицо, а я и второму ключом. Отбросила его, ногами в дверь, вылезла и побежала, как могла. Когда устала – остановилась, подождала немного и снова побежала. Я хорошо бегаю, спортзал, фитнес… Потом долго шла, пока не напоролась на этот дом.
— И что, никто, кроме тебя сюда не дошел? — засомневался Кругляк. — Ни один?
— Нет… Я думаю, что они пока вернулись, разобрались что к чему, просто не знали, где меня искать. А потом стало темно.
В углу зашевелился Сорокин:
— В кино, — со смешком пробубнил он, — Карп из «Черной кошки» сказал бы: «Да, складно поешь…»
— Погоди, Геня, — не дал ему договорить Иван Степаныч, — оно ж понятно, что те хлопцы даже для того, чтоб «отблагодарить» эту мадмуазель, прочесали бы все тут до самой Украины. А они, глянь, обиделись и куда-то уехали. Машин там и близко нет, мы-то с тобой смотрели. Одно интересно, как они могли отпустить такого важного свидетеля? — притворно удивился Кругляк.
— Они знают, что я не появлюсь здесь, в Беларуси, — продолжала гнуть свою линию гостья, — думают, что побежала в сторону Украины.
— И что? — возразил на это лесник. — Ты же им кровный враг – размозжила бошки двоим. Такое, милая моя, не прощают. Вот я и спрашиваю, где твои друзья? Мне все равно, они или участковый займется твоим делом. Завтра этот дом будет закрыт, и в нем никого не останется. Аварийную коробку, которую вы с Мишкой расковыряли, мы подновим. Это жилье для охотников, или для заблудившихся, но никак не для таких хитрых девчат. Сейчас придут военные и положат нас тут, всех? Ладно я и Гена Сорокин, пожили уже, слава богу, но тут же еще и мой сын…
— Они не придут, — настаивала гостья.
В доме на какое-то время повисла гробовая тишина.
— Я их отвела, — добавила интриги девушка.
— Что это значит? — натурально удивился Иван Степаныч, а Геня даже присвистнул.
— Я умею…, — пояснила лукавая девушка, на этот раз умело открывая кулечек с правдой, — у меня такое, …специфическое образование и должность, что во сне, вернее, в состоянии, близком ко сну, я могу… Много чего могу. Это такое …управляемое сновидение. Визуально, при взгляде со стороны, ты просто беспокойно спишь, но, выставляешь обережный круг, через который не пройдет тот, кто тебе не нужен, и видишь сразу в нескольких мирах то, что творится вокруг.
В таком состоянии хорошо лечиться и восстанавливать силы. Можно заглянуть куда угодно. Я видела вашего сына, когда он шел сюда. Дала возможность ему приблизиться. Видела, вернее, шла за ним, когда он отправился куда-то на болота. Правда, — призналась Ольга, — этот мой …особый взгляд не смог пробиться за ним. Должна признаться, что есть такие темные места на земле. В них можно пройти только в явном мире. Но зато я слетала к тем дорогам, где сбежала от военных, слетала и дальше. Их нигде поблизости нет.
Потом появились вы, вдвоем. Ездили далеко по следам военных. Кстати, ездили в правильном направлении. Понятно, что никого не нашли. Разворачиваясь на лесной развилке, согнули у Нивы бампер с правой стороны. Машину оставили где-то в километре отсюда, причем развернулись, чтобы удобнее было уезжать в темноте. Долго ходили вокруг этого дома, но до поры решили не входить.
Потом я увидела, вернее почувствовала, что Миша снова доступен моему зрению. Поняла, что идет он сюда и решила проснуться. Вы видели его приход со стороны. Дождались, чтобы он вошел, выждали еще долгое время и… вот мы с вами разговариваем.
— Да она – ведьма! — едва сдерживая эмоции, хлопнул себя по коленкам где-то в темноте Сорокин. — Ваня, ей богу…
— Погоди ты, — отмахнулся в темноте Кругляк. — Ну, вы, дамочка, конечно… Я по телевизору такое видел. Не верил, думал все это артисты, а вот на тебе...
— Экстрасенс! — подыгрывая товарищу, ввернул модное словцо Геня.
— Ну, это не совсем так, — призналась Ольга, — моя специальность сновидения.
— А будущее можете предугадывать? — с незаметной тенью сарказма наседал из темноты Сорокин.
— В некоторой мере, — сдержанно ответила гостья, — как раз поэтому меня и ищут.
— Хм, ты сказала кому-то неудобную правду? — предположил Кругляк.
— На самом деле так и есть, — согласилась девушка. Она покосилась на темный силуэт притихшего Мишки и, отставляя в сторону опустевшую кружку, продолжила. — Я недавно встретилась со своим коллегой, можно сказать – учителем. Вот он-то действительно – настоящий экстрасенс. Не знаю почему, но Палыч… Егор Палыч, — с уважением поправилась она, — сам нашел меня. Мы беседовали больше двух часов. То, что он мне рассказал, это…
Я работаю, вернее работала, на государственное ведомство, ответственное за то, что вы называете экстрасенсорикой. Само собой, доложила все, что услышала от Палыча своему начальнику. Тот, пообщавшись пару дней с людьми в правительстве, потребовал неразрешимое. И я …вынуждена была сбежать…
— Что-то …заумно. А попроще нельзя это как-то объяснить? —спросил Иван Степаныч. — Неразрешимое. Что это значит? Зачем вам прятаться? Я не понимаю.
— То, что он попросил сделать, я при всем своем желании не могу выполнить в установленные сроки, — пояснила гостья, — поэтому и «неразрешимое».
— Это как-то связано с вашими снами? — предположил Кругляк.
— Нет, — вздохнула Ольга, понимая, что на данном этапе придется какое-то время продолжать говорить правду, — мне поручили… Исходя из той картины, что обрисовал мне учитель, выход из ситуации, что сложится в ближайшем будущем, может рисоваться так, что для разрешения одного очень важного вопроса может понадобиться непростой человек, Проводник.
— Кто? — чувствуя, как начали холодеть пальцы, тут же спросил Иван Степаныч, а Геня, которого тоже, как видно щипнули за живое слова девушки, сразу же среагировал и уточнил: «Проводник по нашим местам»?
Напрягшийся Кругляк в этот момент подумал о друге с благодарностью. Черт возьми, эта девушка запросто говорила о том, что было тайной даже для близких родственников Ивана и Гены.
— Тут из серьезных проводников только мы, — подхватывая мысль Гени, ответил лесник. — Это же наша работа – знать свой участок. Только скажите, куда вам точно нужно? Можете назвать место?
Силуэт девушки подался назад. Похоже, говоря о Проводнике, она била наугад. Что называется – прощупывала, а вдруг повезет? Она терялась. Эти мужчины, включая Мишу, были жестко закрыты от ее экстрасенсорных способностей. Удивительного в этом было мало, так как вопреки распространенному теми же экстрасенсами мнению, процент таких людей на земле вообще достаточно высок.
— Мне нужен проводник иного рода, — после некоторой паузы, разочарованно произнесла она. — О них могут знать местные ведуньи, колдуньи, бабушки, что «шепчут» в деревнях. У вас ведь есть такие? Не может не быть. Я же не так просто направилась именно сюда! Вот же, недалеко отсюда, в деревне Бары – кладбище с колодками. Слышали?
Лесники дружно закивали в темноте.
— Ну вот, — увлеченно продолжала гостья, — это же не просто захоронения. Они говорят о том, что в этих местах еще сохранился языческий, дохристианский культ смерти. А в старых обрядах, в былинах наших предков, всегда то тут, то там вскользь или напрямую упоминается человек, который проводил души крепко нагрешивших мертвецов в загробный мир. Я ищу такого Проводника…
Старший Кругляк поерзал на скрипучем стуле:
— Какие тут Проводники, — неохотно ответил он. — Не, конечно если надо, то довезти вас до Баров для нас не проблема. Лишь бы вы ушли отсюда подальше. Мне на участке ни вы, ни ваши друзья не нужны. Только в Барах-то что? Ну, есть там пара бабок, которых все считают ведьмами. Но это старые, вредные, злые и несчастные старухи. Никакие они не ведьмы. Тоже вы, девушка, придумали. И ты, Геня, вякаешь под руку!
— А что я? — возмутился в углу Сорокин.
— А кто тут орал: «Да она ведьма»? Молотишь языком чёрт-те что! Или тоже в сказки веришь? Нет тут никаких ведьм и проводников. Вы, панночка, лучше про них здесь, у людей, даже не спрашивайте, засмеют. В амбулаторию отправят, к врачу, или сразу в район, к тем, что занимаются психами. На том кладбище, о котором вы говорили, местные только порядок поддерживают. Просто так положено и, кстати, по-христиански тоже. Что б эти писаки из газеты не приперлись, никто бы не знал про те колодки, и про само кладбище…
Стало слышно, как у лесника под курткой загудел вибросигнал телефона. Иван Степаныч сунул руку в боковой карман и достал трубку:
— Да, мать. Да не… Со мной Мишка. Мы на Дальней хате пока сидим, чайку сообразили. …Да не пьем, мы. Туристка тут прибилась, Мишка нашел. …Не-а, не скоро, а чего ты так расспрашиваешь? Кто приехал? Интересное кино. Даже не звонил… Ладно, …ладно, не трещи. Он один? …Ну так накорми всех и ждите. Это ж кусок дороги какой. Все, мы собираемся…
— Что там? — осведомился Сорокин. — Гости приехали?
— Гости, — без особой радости ответил Кругляк. — «Лужа» объявился с какой-то радости.
— Это тот генерал, с которым вы служили?
— Он, — неохотно подтвердил догадку друга Иван Степаныч, — только тогда он еще не был генералом. С чего его принесло? Значит, делаем следующее, — заключил Кругляк. — Мишка, бери у дяди Гены в рюкзаке все, что нужно, пополни аварийный ящик, а вы, красавица, собирайтесь. И не надо упираться. На ночь тут никто не останется. Геня доставай фонари на всех, есть у тебя? Нет? Тогда кто-то пойдет с фонариком мобильника. Движемся к машине и едем домой, все…
Собрались быстро. Дом закрыли на щеколду, подклинив ее толстой щепкой. Пошли цепочкой: Иван Степаныч, Мишка, Ольга и замыкал это шествие Сорокин.
Черная, непроглядная чаща уже спала. Голые кусты, кое-где затянутые туманом и подсвеченные восходящей луной, выглядели фантастично и жутко. Мужчины всю дорогу молчали и старались идти безшумно. Светили только под ноги и во время пути вслушивались и всматривались в беззвучный лес. От дыхания шел пар, в низине подмораживало.
Нива Кругляков стояла у болотца с крохотным озерцом внутри, в котором, словно в зеркале, отражалась луна. Прогрели двигатель и медленно покатили по лесной дороге. Минут через пятнадцать лес кончился, пошли проселки. Едва только выскочили на асфальт и уставшая за день девушка начала дремать, впереди появились огни и в правом окне промелькнул указатель «Бары 3 км».
Иван Степаныч, а равно и Мишка с Сорокиным знали в окрестных деревнях все машины, поэтому увидев у одной обочины, а затем, метров через триста, на другой стороне, черные джипы, перебросились недвусмысленными взглядами.
Жили Кругляки на краю деревни, на отшибе. Поворачивая на дорогу к своему дому, Иван Степаныч сбросил скорость и кивнул Гене в окно. За колхозными рулонами соломы, что гнили невдалеке еще с прошлого года, блеснули стекла еще двух машин…
И у дома Кругляков стояли сразу три джипа: две черных Тойоты и Лэнд Ровер болотного цвета. Этот был Левы Лужника – бывшего сослуживца Ивана Сергеевича, а ныне свежеиспеченного генерала госбезопасности.
Сорокин, сидевший с Мишкой на заднем сидении, наклонился вперед и тихо спросил:
— Это Константиныча теперь так охраняют?
— Ну не Галину же Дмитриевну, — отшутился Иван.
Ольга, выглядевшая заспанной, тоже заметила машины. Она вдруг оживилась, и с тревогой прижимая к себе рюкзачок, вдруг пальнула претензиями:
— Зачем вы им сообщили?!
Кругляк выключил свет фар и заглушил двигатель:
— Что случилось? — опешил он. — Чего вы кричите?
— Машины! — гневно сдвинув брови, продолжала шуметь девушка, нащупывая ручку двери. — Думаете, я не знаю, какому ведомству они принадлежат? Я ведь на них работала. Или скажете, что здесь, в этой деревне, у каждого возле дома такие иномарки стоят? Предатели! Вы сдали меня КГБ! Зачем я – дура вам доверилась?
— Успокойтесь, — с улыбкой придержал ее за ручку рюкзака Иван Степаныч, — пожалуйста, панночка, не надо орать. Здесь мирная территория. Да, машины КГБ, но это приехал мой армейский друг. Клянусь, для меня самого это полная неожиданность. Он сейчас большое начальство – генерал. Но вам бояться нечего. Мы скажем, что вы моя племянница, приехали в гости. Только бы Галина Дмитриевна сообразила, что к чему. Мишка, — бросил Иван Степаныч через плечо, — дуй домой. Возьми там из багажника чего-нибудь в руки, скажи – батя разгружается, а сам матери шепни что-нибудь про Ольгу. Сообразишь?
Младший Кругляк кивнул, и вскоре уже вся четверка стояла у Нивы, нагружая Мишку поклажей. Едва только тот прошел в калитку, Иван Степаныч наклонился к Сорокину:
— Какая-то хрень, Геня, слышь? Чую что-то недоброе. Побудь пока у меня, ладно? Если что через часок-другой поедешь домой, добро?
— А покормите? — с улыбкой осведомился друг…
Только к половине седьмого утра в доме Кругляков стало тихо. Иван и Сорокин, проводив гостей, вернулись на кухню, где уставшая Галина Дмитриевна ухе хлопотала у мойки, занимаясь грязной посудой. Мужчины сели за стол и переглянулись.
— Мать, — тяжко вздохнув, обратился к жене Иван Степаныч, — оставь все. Мы с Геней посидим, выпьем еще немного, а ты иди – ложись. И так всю ночь бегала…
— Хорошо было бы знать, для чего я бегала, — недовольно ответила та, — еще и Мишка полночи не спал…. Чего эти, друзья твои, хотели-то? Я так и не поняла.
— Не шуми, Галь, — миролюбиво улыбнулся Иван Степаныч, — я не больше твоего понимаю. Правда. Потому и говорю – ложись и отдыхай. Мы с Геней сейчас и попробуем обсудить, с чего был этот визит. Ты только дверь закрой, чтобы мы не мешали тебе. Я серьезно, Галюнь, ложись…
Хозяйка выключила воду, расставила вымытую посуду по местам, вытерла руки и со словами: «домоешь потом» устало побрела по темному коридору в дальнюю спальню.
Иван Степаныч проводил ее взглядом, налил себе и Сорокину по грамм сорок виски, что привез Лужник, и поднял рюмку:
— Давай, Гена, еще по мерке, для маскировки…
Мужчины выпили и стали закусывать.
— Слушай, — начал разговор Сорокин, — а как получилось, что генерал и эта девчушка знают друг друга? Я пока здоровался, пока сковородку Гале принес, смотрю, а тут уже у вас жарко стало!
— Тише, — хрустя соленым огурцом, ответил Кругляк, — не дави на связки. Думаешь, с чего эта девица так вскочила, когда машины увидела? М? …Дело странное, оказывается Лужник родной брат ее отчима. Лева же ее и устроил в комитет, когда узнал от родственника, что падчерица узкий специалист, который не может найти себе подходящую работу. Как тебе поворот?
— Интересно, — согласился Сорокин, — так они поэтому вначале так шумели?
— И не только, — ответил Иван Степаныч и, подавшись вперед, добавил, — подвинься, Геня, ближе. …Кое-что ты слышал, но лучше я тебе, как говорится, всю картину обрисую целиком…
Гена послушно двинул вперед стул и превратился в слух.
— Дело такое, — начал свое повествование Кругляк, — если вкратце – все вокруг нас с тобой нехорошо. Не знаю, как у них так получилось, но выходит, что с какого-то перепугу сразу два отдела одного ведомства начали охоту за Проводником. Не конкретно за Велесовым, а вообще, за любым. Понятно, что я включил дурня, и все дул в ту же дуду, что и с Ольгой, мол, ничего такого не знаю, но бабок, которых считают ведьмами показать могу.
— Думаешь, Лева тебе поверил? — криво ухмыльнулся Сорокин. — Константиныч дядька ушлый.
— А при чем тут «поверил – не поверил»? — удивился Кругляк. — Сам подумай, он же понятия не имеет, что мы с тобой с этим как-то связаны. Если бы подозревали, Геня, нас уже прессовали бы как положено, а не просто прощупывали. Наверное, просто вслепую шарят там, где был последний след Проводника. Я точно помню, машины Лужника не было возле хутора, когда они Велесова брали.
— А если он был на другой машине?
— От ты дурила, — прищурил глаз Иван, — ты думаешь, Лева Лужник не позвонил бы мне, если бы собрался лазить по этим лесам? Не, Геня, этот фрукт сразу бы нашел того, кто тут все и всех знает, и только потом сунулся бы что-то делать. У него батя – еврей, они люди продуманные. Но вот что интересно, — Кругляк опять нагнулся к уху Сорокина, — и Ольга была тогда на хуторе.
— Да ну!
— Тише, — шикнул Кругляк, — точно говорю. Они, когда с Левой в запале что-то выговаривали друг другу, она, когда Лужник припер ее к стенке, сказала, что последний Проводник дважды ушел у нее из-под носа, и описала, как все было в первый раз, на хуторе, где тебя ранило.
Сорокин отклонился назад и непроизвольно почесал то место, где у него с того самого памятного дня имелась отметина:
— А ты не думал, с чего это они именно при нас разоткровенничались?
— Да брось, — отмахнулся Кругляк, — ты видел, как они вначале собачились? Видно, досадно ребятам было, что хотели поймать под одеялом котенка, а поймали за руку друг друга.
— Все одно – дело плохо, — вздохнул Сорокин, — тут ты прав. Раз начали лазить …под этим «одеялом», уже не успокоятся. Где твой «блоходав»?
— Не надо, — отмахнулся Иван.
— Включай говорю, — настоял Геня.
Кругляк поднялся и подошел к котлу отопления. На стене, рядом с ним, висела старая книжная полка, где в левой половине Галя хранила всякие специи, а в правой сам Иван устроил небольшой склад инструментов, которые всегда должны быть под рукой. Вскоре на столе оказалась длинная коробка, в которой лежал набор для паяния, тестер, а под ними небольшой «блоходав» – японский прибор специального назначения, подарок Деваны.
Кругляк вытянул из-под скрутка припоя провод и включил это чудо техники в сеть. За то время, что «блоходав» валялся без дела, аккумуляторы могли и подсесть. Через пять секунд на крохотном экране загрузилась метровая шкала и округлый сектор поиска, а еще через три на экране, в правом, вернем углу замигала крохотная красная точка. На шкале тут же появилась отметка – 4,2 метра.
Друзья переглянулись, молча поднялись и пошли по указанному направлению. Точка все еще была не в центре шкалы. Они вошли в зал и тут «блоходав» загудел вибрацией.
— Души, — тут же шепнул Геня, и Иван нажал угловую кнопку, светившуюся малиновым цветом.
Под одним из табуретов, на котором лежала Мишкина одежда, что-то тихо щелкнуло и зашипело. Кругляк опять нажал поиск. На этот раз фон в доме был спокойным и только ближний к держащему «блоходава» пальцу край слегка светился.
— На улице? — тихо спросил Сорокин.
Кругляк в ответ кивнул в сторону коридора. Они вернулись к столу и снова запустили поиск. Уличный фон стал светиться сильнее.
— Наверное, в машину что-то сунули, — предположил Иван, откладывая в сторону «блоходава» и снимая с вешалки куртку.
— Наше счастье, что Мишка забрал этот табурет, — собираясь, буркнул сзади Сорокин.
— Это точно, — ответил Иван. — Теперь все, Геня, веры нет даже друзьям, обязанным тебе жизнью. Думаю, зря мы этого «клопа» придушили. Ну что уж теперь? Не исправишь же? Больше не глупим. Тех, что на улице находим и просто запоминаем, где они стоят. Слышь, сорока-белобока, с этой секунды ложимся на дно, понял? В голове – только работа. Мы с тобой должны стать лучшими лесниками в Брестской области…
Глава 7
Карелу было стыдно самому себе признаться в том, что еще накануне вечером его одолевало гнетущее, малодушное настроение. Оставалось непонятным, вопросы ли журналиста или откровения пятилетнего Радомира настолько лишили его сил, но вечер 29 апреля Брукнер просидел один у телевизора, отрешенно переключая новостные каналы, в которых ярко отображались события на Староместской площади в Праге. Демонстранты скандировали «Юстиция! Мы не слепые! Не сидите дома. За независимость юстиции…», а он глотал вино, потом коньяк, и на очередном кругу переключений каналов уснул.
Войтех с Иткой забрали Радомира около семи вечера и, похоже, в запале рассказа о триумфальном выступлении умницы Матуса в музыкальной школе «Music Villa» просто не обратили внимания на подавленное настроение дедушки. Радик привычно обнял Карела у двери, махнул ему ручкой и побежал в машину… Обыкновенный, нормальный внук, у которого из ранца торчал игрушечный световой меч, купленный ему еще в прошлом году и по какой-то причине давно валявшийся на втором этаже без дела то тут, то там.
В противовес вчерашнему состоянию сегодня у Карела во всем теле чувствовалась удивительная легкость и энергичность. Наскоро сообразив завтрак, Брукнер оделся и отправился с мастерскую. Забравшись на чердак, он едва не сломал себе ногу, застряв ботинком в старой вешалке, что стояла у самого люка. Следовало признать, что чистюле Элишке этот бардак запросто можно было бы поставить в укор, но Карел не за тем забрался сюда, чтобы искать причины для ссоры с женой.
На первый взгляд казалось, что здесь просто некуда спрятать металлический куб, или «камин», коим считало его все семейство, однако Брукнер знал, эта штука никуда не могла отсюда деться, она всегда стояла на одном месте – в дальнем углу. Просто за долгие годы это странное родовое наследство привалили старыми вещами и, возможно, это сделал сам Радомир.
Карел растащил коробки – куб был на месте. Не рискуя его трогать, Брукнер вернул назад маскировку, спустился вниз и уже через полчаса сидел за рабочим столом, выстукивая замысловатые ритмы на клавиатуре ноутбука. Удивительно: творческое настроение было на подъеме, подготовительная работа шла вовсю, а он …все еще не знал сюжета своей новой книги. Часто к поиску последнего подталкивали ссылки, заметки из интернета, закладки интересных материалов. Карел старательно изучал материалы, копировал наиболее интересные из них в продолжавший оставаться безымянным файл, а идеи по-прежнему не было…
Шел второй день переселения. Велесов был рад и не рад тому, что они наконец-то остались втроем. Признаться, от шумных детей Ольги и Владимира, той семьи, у которой они ютились до вчерашнего дня, у Игоря, Марадоны и Светы уже головы трещали. Все, и родители, и малышня были так несказанно рады тому, что с кем-то можно свободно говорить на языке понятном с детства, что делали они это с утра и до поздней ночи.
Разумеется, если бы Ольга знала о том, что до приезда своего мужа она и дети, по сути, являлись заложниками белорусских «гостей», все было бы иначе, а так… Ктибор и Владимир сдержали слово; Светлану, Игоря и Олега Марадова в доме Клоканов принимали именно как близких родственников.
Пока гости развлекались в доме Ктибора, в голову самого Клокана пришла блестящая мысль. Дело в том, что по наследству вторая половина родительского участка земли в Хлистовице, разделенного пополам муниципальной дорогой, принадлежала ему. Он содержал эту недвижимость в порядке, рассчитывая, что лет через десять-двадцать сможет подарить его кому-либо из детей. Добротный дом в том месте все чаще пустовал, а причиной тому было то, что у Клокана к этому был еще прекрасный коттедж в пригороде Праги, и в самой столице у него имелась отличная квартира в районе Летна.
Да, что и говорить, Клокан не терял времени даром и всегда умел из любого дела извлечь выгоду. Взять хотя бы неприятную тяжбу с властями по поводу того, что они хотели проложить прямой путь к костелу св. Онджея через их, тогда еще большой, участок. Ктибору не хотелось тратить свои силы на борьбу с властями, тем более что им с сестрой рано или поздно все равно пришлось делить свое наследство пополам…
Клокан, благодаря своим связям, обернул все так, что они с сестрой добились весомой компенсации за то, что муниципалитет разделил дорогой пополам их дедовское имение. Власти легко расстались с деньгами и еще были рады тому, что смогли быстро договориться с хозяевами земли. Вскоре мэр открыл добротное шоссе, ведущее прямо к костелу святого Онджея – месту паломничества туристов, в котором в это время велись реставрационные работы.
За переведенную им муниципалитетом сумму Ктибор и Анежка мало того, что качественно отремонтировали дома, они еще и разделили наследное имение великолепным забором. В то время вообще все сходилось один к одному. Как раз в то время бригада украинских строителей закончила ремонт у его соседа – Брукнера. Видя, что на разделенный участок завозят стройматериалы, кто-то из этих деятельных ребят запросто подошел к Клокану и спросил: «строители надо?»
Ктибор пошел к соседу, поближе познакомился с ним и спросил того напрямую – чего стоят в деле эти ребята? Брукнер, узнав о том, что Клокан это родной брат Анежки, с которой они часто общались, очень обрадовался. Бригаду строителей характеризовал хорошо, что и подтвердилось, когда заявленной Ктибором суммы хватило не просто на косметический ремонт, а на настоящее преображение обоих участков. Все же следует признать, что далеко не все гастарбайтеры жулики и обманщики.
«Отличный дом, прекрасный вид – в какое окно не глянь, все удобства», — заключили Велесов и Марадона сразу же после отъезда Клокана, но Светлана, осмотревшись, была иного мнения. «Не то», сухо сказала она, собралась и со словами «и поесть вам куплю» так же, как до того хозяин участка умчалась в неизвестном направлении на крохотном, серебристом Ситроене С1, любезно предоставленном Ктибором в распоряжение гостей. По документам эта машина 2009 года выпуска принадлежала жене Клокана – Катержине. Оставалось только удивляться, как та управлялась с четырьмя детьми в этой букашке.
Когда Велесов и Марадов остались одни. Отставной лесник включил телевизор и завалился на диван, листая местные каналы в поисках чего-либо интересного. Игорь же почувствовал желание обсудить внезапный отъезд Деваны.
— Олег, — садясь рядом с Марадоной, отвлек того от телевизора Велесов, — слушай, как думаешь, куда она поехала?
— Не знаю, — отрешенно ответил тот, — наверное, за нас с тобой хлопочет, других задач у нее нет.
— В смысле? — не понял Игорь.
— Это же Девана, — пояснил Марадов, к своему удовольствию нащупавший среди телепрограмм какой-то футбол, — ее забота – обеспечить тебе максимально безопасное и уютное место работы.
— И тебе? — вглядываясь в глаза Марадоны, снова спросил Велесов.
— Мне? — вначале не понял Олег, но, поразмышляв пару секунд, оторвался от телеэкрана, сделал тише звук и пояснил: — Наверное, и мне. Но я и сам себе…, хотя у меня другая задача. Игорь, тебе же уже объясняли, чего ты?
— Что тяжело повторить? — завелся Игорь. — Я же ни какой-то там уникум. Вы всегда все рассказываете поверхностно. Только начинаю задумываться над тем, что говорите, а разговор уже ушел куда-то в сторону. Отвлекаешься и многое пропускаешь мимо ушей. Не будешь же раз за разом переспрашивать?
— Ладно, не кипятись. — Спокойно ответил Марадов. — Давай, спрашивай, чего не понял, только конкретно.
Игорь глубоко вздохнул. Вопросов в голове крутилась масса:
— Ты отвечаешь за мою безопасность, — начал он, но тут же поправил сказанную фразу, — вернее, за безопасность Проводника, так?
— Ну…
— А вот скажи: ты – взрослый мужик, другого, толкового занятия ты себе придумать не мог?
Марадов прищурился. Заметно было, что на языке свербело что-то колкое, но отставной лесник лишь вздохнул, огладил щетинистый подбородок и сдержанно ответил:
— Вообще, люди и туалеты чистят, и покойников моют, разные работы есть, и ничего. А что до меня, то…, чтоб ты, Игорь, знал, …я имел много всяких занятий. Интересных, веселых, — с загадочной улыбкой уточнил он, — настолько …увлекательных, что теперь, чтобы нормально покинуть явный мир, мне самому нужен Проводник.
Довелось побывать на войне. Там была, скажем, езда без тормозов. Я и после нее продолжал творить чер-те что, но в какой-то момент меня это так достало, что я решил расстаться со своей испорченной жизнью. Судьба решила дать мне шанс, это если рассказывать коротко. Как только я стал осознавать всю срань того, что происходит вокруг меня и во мне самом – я встретил Девану.
— Свету?
— Нет, — тяжко выдохнул Олег, — Веру. Веру Михайловну.
— Это та, что была на хуторе, когда меня прихватили?
— Да, — подтвердил Марадов и продолжил, — тогда мы все работали с ней. Прикинь, я, когда меня вконец допекло, натурально полез в петлю. Короче – повесился! А она, ну, это же Девана, почувствовала это, вернее то, что сейчас рядом с ней кто-то находится на шаг от смерти.
Мы тогда не были знакомы, так, виделись пару раз. Оба работали в окружении президента… Я в охране, а Вера была администратором в одной из резиденций. Это потом ее перевели, но… это уже не важно.
Во придурок, — недовольно замотал головой Марадов, погружаясь в неприятные воспоминания. — Игорь, у меня же был ствол! Взял бы, да застрелился! Не-ет, подумалось: «товарищам потом отписывайся за меня». Собрался и полез вешаться – идиот! В ведомстве же любой суицид, это ЧП! Наивный, о товарищах безпокоился. Им было пофиг – повесился, возьмут другого. Списали бы бойца, как патроны на стрельбах.
Короче, решился. У меня, кстати, шея, бывает, и сейчас беспокоит. Ну вот, — безрадостно продолжал Марадов, — Вера случайно или нет, зашла на этот летний склад… Я, конечно, не видел кто там, просто расплывчатый силуэт. Взяла со стола нож, стала на стул…
Так интересно, я уже почти ничего не вижу, не дышу, топчусь на грани смерти, а слышу спокойный женский голос: «Так тебе не уйти из этого мира, послужи еще». И по веревке – чик! Я ка-а-ак е…лся об пол! Шнур горло не отпустил, а она спокойно подошла и перерезала его, прям на шее…
Меня по ее докладной тихонько и списали с этой престижной работы. Через эту контору много народу прошло, я не один такой. И сам Презик не подарок, но его малой, это, конечно, что-то… Не понравилось, как ты стоишь – уволен, как ты посмотрел – уволен. Чудовище какое-то растет, но…, опять меня куда-то уводит, не об этом сейчас…
Только я очухался и начал, сидя дома, переваривать все, что со мной творится, на глаза снова начали попадаться крепкие шнуры. И тут вдруг приехала Вера. Посидели с ней вечерок, поговорили, а через пару дней познакомила она меня с Николаем Анисимовичем. Собрали команду. Я, Кругляк Ванька и Геня Сорокин. Начали работать. Сначала с Верой, а потом стала появляться и Света.
— Олег, — вынырнул из размышлений Велесов, — а сколько их вообще? Я имею ввиду Деван.
— Ха, — улыбнулся Марадона, — этого никто не знает. Да оно нам и не надо. Мы, брат, только Следопыты. Охраняем Проводника, делаем попутно и разную другую, полезную ему и Деване работу. Нам, если честно, Игорь, даже пофиг то, сколько вокруг вас – Проводников. Главное, чтобы кто-то из этого клана был рядом тогда, когда я или пацаны будем умирать, уходить.
— Понимаю, — выдохнул Велесов, — нахватали тяжкой кармы?
— Не то слово, — грустно улыбнулся Олег, — теперь их отрабатываем. Кстати, мы с тобой все треплемся, а я так вижу, что ты пока даже не в курсе главного, что ты должен о нас знать.
Велесов непонимающе пожал плесами.
— Запомни, мой друг, — наущал Марадов, — это не шутка! Если уж так сложится ситуация, что на кону будут стоять жизни Следопытов, Деваны и твоя, не колеблясь жертвуй любым из нас. Поверь, это не просто слова. Любой с радостью погибнет, защищая тебя.
Это не какой-то там слепой фанатизм, нет. Так заведено в кланах Проводников бог знает с каких времен, и так учил нас Николай Анисимович. На самом деле, судьба мало кому дает шанс в течение одной жизни – и наворотить страшных дел, и осознать чудовищность свершенного, и после еще – исправить все навороченное хотя бы частично. Поэтому я и говорю, если станет перед тобой вопрос – пожертвовать ли жизнью Следопыта ради собственного спасения – спасайся и не думай о нас. В этом случае наша гибель очень серьезно загладит нашу вину перед Смертью. Она любит такие жертвенные исходы и дает погибшему шанс на скорое, повторное воплощение, чтобы он смог в нем и дальше поправлять то, что испортил в чьей-то судьбе.
— Олег, — замялся Велесов, — ты говоришь «перед Смертью». Это что, какой-то реальный персонаж?
— Можно сказать – да.
— Мортис?
Марадов снисходительно рассмеялся:
— Ну нет, что ты. Мортис это только мизерная часть этого …явления. Тебе же показали, что жизнь во всех мирах просто безгранична и многогранна, верно? Ну, а что же тогда есть смерть? Почему все считают ее чем-то страшным? Стараются не говорить о ней, а если и говорить, то как-то нехорошо. А попробуй посмотреть на все это иначе. По сути же вокруг нас нет ничего, кроме жизни и смерти, ведь так? Смерти даже больше…
— Почему? — не понял Велесов. — Ты же сказал, что жизнь и смерть равнозначны. Значит, сколько вокруг жизней – столько и смертей…
— Э-нет, — рассмеялся Марадов, — все не так просто. Вот возьми чай в твоем стакане. Стоит стакан, над ним воздух и пленка поверхностного натяжения, которая по сути уже вода. Разбей этот стакан, и он перестанет быть стаканом с чаем. Будет мусор, лужа клейкой от сахара жидкости, то есть что-то другое. Понимаешь? Визуально и на деле стакан с чаем перейдет в другое состояние.
Помнишь же изречение: «ничто не исчезает безследно и не появляется из ниоткуда». Есть такая штука, как жизнь, то есть существование чего-либо или кого-либо в рамках того мира, где он воплотился, а есть смерть – переход этого воплощенного в другое состояние. Заметь, не конец существования, как утверждает некое неправильно сформировавшееся мнение, а лишь переход в другое состояние. Замерзание воды на реке – это тоже смерть, и ее испарение…
— А закипание? — поинтересовался Игорь.
— Надеешься поставить меня в тупик? — сощурил глаза Марадона. И кипение, если хочешь, всего лишь предсмертное состояние воды. Что, как говорит молодежь, «разгоним эту тему»? Делать-то пока все равно нечего…
Вспомни, сколько отваров или напитков получают свою жизнь, а по сути – становятся отварами, соприкасаясь с предсмертным состоянием воды? Ты когда-нибудь задумывался об этом? Нет? А зря. Очень интересно. Это же прямая аналогия с людьми! Сколько известно случаев, когда в людях просыпался дар или всякого рода чудесные свойства только после того, когда они прошли через точку «кипения» или «замерзания», через точку смерти? Далеко не все рождаются уникумами. Но это работает не только в мире людей или в свойствах воды. Возьми металл. Ведь он, разогреваясь, тоже перестает быть металлом, превращаясь в огненную жидкость? Это тоже предсмертное состояние. И так, чего не коснись. Даже лично тебя…
— Меня? — Удивился Велесов.
— Тебя, — с улыбкой хлопнув товарища по плечу, подмигнул Марадов, — тебя – Проводника. Проводник, это тот, кто способен менять состояние человека. Как бы это правильно сказать? Он …м-м, способен дать форму, в которую вольют разжиженный металл… Перчатку, через которую кружка с чаем не обожжет ладонь… Конек, чтобы скользить по льду. Понимаешь – нет? — Марадов рассмеялся, глядя на неопределенную реакцию Велесова. — Я, Игорек, — продолжил он, — не писатель, чтобы придумывать точные и красивые образы, но мне-то этого и не надо, достаточно просто все правильно понимать. Ты, если захочешь, тоже будешь всему этому учиться, ну а если и не захочешь – то же не беда. Станешь просто водить народ за мост и не жарь себе голову лишними размышлениями.
— Как? Можно и не учиться? — не понял Проводник.
— Можно, — подтвердил Марадона. — Вот представь: живет где-то в селе или ауле какой-то дядя-водовоз. Его работа – возить на ишаке воду. Этим занимался его дед и отец. Это у него лучше всего в жизни получается и, наконец, в ауле больше ни у кого нет такого ишака и блестящего навыка – исправно возить воду. Это его судьба, кармическое, понимаешь? А расклад в ауле такой: если он не будет ее возить, многие люди попросту пропадут. И им все равно, умеет он читать или нет, главное, чтобы он возил воду. Ему, этому водовозу, может быть и не все равно, почитал бы книги, но людям начихать на его образование…
Так и тебе, Игорек. Можешь узнавать что-то для себя, учиться; дотошно разобраться в вопросе, что такое жизнь и что такое смерть. А можешь забить на все это и просто «возить воду на ишаке». Да, — заметил увлекшийся образами Олег, — только не сочиняй ничего о том, что этот водовоз, имея высшее образование, придумал бы в этом ауле современную систему водоснабжения. Там, так уж заведено высшими силами, что, почему-то, нет физической возможности сделать водопровод.
— Хорошо, — задумавшись, заметил Велесов, — а если я выберу учиться, кто меня будет учить? Ты? Девана?
— Не тупи, Игорь, — нахмурился Марадов. — Я же сказал: «ты будешь всему этому учиться», а не «я или Девана будем тебя этому учить». Когда сам до всего доходишь, это работает намного лучше, чем, когда тебе кто-то чего-то постоянно объясняет. Пойми, ты, водя за мост, ты так или иначе все равно будешь что-то для себя отмечать или изучать. Это я так тебе сказал, как альтернативу – «Забей на все». Мы, твои помощники, можем что-то подсказать или предостеречь. Главное, как я тебе уже и говорил, не парься, если придется кем-то из нас пожертвовать…
— Это мне уже понятно, — вздохнул Велесов, — хотя и …страшно, неприемлемо. Но, как же Девана?
— А что Девана?
— Она тоже помогает мне… по какой-то причине?
Марадов снисходительно хмыкнул:
— Можешь в этом не сомневаться, — неохотно ответил он, — и она действует не по зову сердца, это точно. Всем в нашей компании многое дано от рождения, а им, Лесничкам, особенно. Мало кто из этих девчат с юных волос осознает всю силу того, что в них заложено. Пока такая девица дойдет до осознания того – ЧТО и КТО она есть на самом деле, оглянулась, а уж столько успела наворотить!..
— А Света? — не унимался Велесов.
— Света? — сдержанно переспросил Марадов. — Вот, как приедет, у нее сам и спросишь.
Девана появилась только в половине первого ночи. Мужчины, ожидая ее, засиделись допоздна в разных комнатах, каждый у своего телевизора. Один хотел смотреть рок-концерт, а другой спорт. Не было никакого конфликта, просто разбрелись кто куда и, размышляя о чем-то своем, тупо пялились в экраны. Светлана привезла два пакета еды, а когда открыла холодильник и начала перекладывать в него продукты, подтянулись Олег и Игорь.
Девана явно была не в духе.
— Где каталась? — попытался разговорить ее Марадов.
Светлана только смерила его недобрым взглядом и продолжила заниматься едой.
— Что-то случилось? — изменил вопрос Олег, попутно стараясь заглянуть в последний, пустеющий на глазах пакет.
— Бардак, Марадона! — зло бросила в его сторону Девана и, отобрав у Следопыта провиант, захлопнула дверь холодильника. — Что, пока женщины нет, нужно сидеть голодными? — едко заметила она. — Тяжело дверь открыть? Посмотреть что-то съестное в холодильнике или в шкафчике? Макароны бы сварили. Там и консервы какие-то есть…
— Да мы не сильно и хотели…, — стал оправдываться Марадов, но встретившись взглядом со Светой, умолк.
— Не сильно? — Продолжила она жестче. — Чего ты тогда, как кот носом в пакеты суешься? «Не сильно», — снова повторила она за Марадовым и, вздохнув, продолжила. — Ладно. Садитесь за стол. Сейчас соберу легкий перекус, а потом и сварю вам чего-нибудь.
Мужчины тут же устроились на стульях, и стало понятно, что оба на самом деле очень голодны.
Светлана быстро достала хлеб, нарезала сыровяленой колбасы, помыла зелени и, пока Олег и Игорь собирая все это в бутерброды, с удовольствием насыщались, как-то незаметно заполнила две трети стола самой разнообразной нарезкой и, наконец, села кушать сама. Только теперь стало заметно, насколько она устала. Игорь косился на Марадова, и тот, покраснев, произнес:
— Свет, ты прости. Чет на самом деле …расслабился.
— Бывает, — сухо ответила Девана.
— Так что, …проехали?
— Проехали…
— Где ты была-то? — Собирая очередной бутерброд, повторно осведомился Марадона. — Не за едой же целый день ездила?
— Не за едой, — подтвердила его догадку Девана. — Я сегодня нормально так потратилась.
— Я догадался, — кивнул Олег, — машину себе покупала?
— И дом.
Марадов приосанился:
— Фига-се, — заметил он, — а че, надо было?
Светлана устало откинулась назад, после чего отерла лицо ладонями и ответила:
— Я тебе что, отчитываться буду, блин! Ты лучше свое дело смотри. Решила, что так надо и купила. Моя задача – обеспечить место работы, а твоя – безопасность…
— Безопасность и твоя тоже, — непонятно к чему заметил Марадона.
— Знаю! — надавив на связки, чуть не выкрикнула Девана. — Выходит, тогда все на мне? Так? А вы даже пожрать себе приготовить не можете?
— Свет, чего ты? — пожал плечами Олег.
— Это ты чего?! — сдвинула брови Лесничка. — Что и для чего покупать, это мое дело, понял? Я так решила и все! Так надо.
…Вы с Игорем пока будете жить здесь, а я отдельно, — мягче добавила она. — Завтра отвезу вас туда, покажу дом, запишете адрес. Хозяину, Ктибору, ничего не говорим, понятно? Ни под каким соусом. Официально топчемся в его доме, а я пока обживусь в сторонке и обустрою все так, чтобы, в случае чего, можно было отсюда сбежать. Ты ничего не чуешь здесь, Марадона? Фон...
Марадов, пережевывая сочные листья салата, отрицательно замотал головой.
— А я чувствую, — заметила Девана. — Где-то радом, что-то очень мощное. И еще… кого-то из наших недалеко.
— Ух ты! — Не сдержался увлеченный ужином Марадона. — И что теперь?
— Даже не знаю, — глядя на отмалчивающегося Игоря, вздохнула Светлана. — Если просто допустить мысль об этом, сразу наваливаются вопросы. Первое, что может ТАК мощно фонить? Сильнее Мортиса! Второе, если наши здесь есть, то зачем нас пригласили в Чехию? Для конкуренции?
Вот, исходя из своих опасений, я и подумала, что надо иметь запасную базу, и, на всякий пожарный, подготовить варианты отхода. Пока тот дом оформляется, посмотрим, что из себя представляет здешний хозяин. Про машину нашу ему тоже ничего не говорите. Спокойно дожидаемся от Ктибора первой работы, а там, если что не так – «до свидания, рады были знакомству». Когда работали с Николаем Анисимовичем, и Вера, и я уже такое не раз практиковали…
Марадов, соглашаясь, кивнул, смерил взглядом Игоря и произнес:
— Свет, а мне? Купила чего-нибудь?
— Трудно, — со вздохом ответила Девана. — Европа, сам понимаешь. Но нащупала кое-что, внесла залог. Завтра поедем?
— Не вопрос, — оживился Марадов. — Нашла то, что …нашлось, или то, что я просил?
— Нашла твое, — устало улыбнулась Светлана. — Но ребятки там ушлые, наглые. Думаю, захотят и деньги забрать и пушку себе оставить.
— Но ты же умная, — хитро подмигнул Марадов, — заказала несколько разных изделий?
— Как всегда, — улыбаясь одними глазами, ответила Светлана.
— Тогда пусть только возьмут все с собой, — многозначительно опустил взгляд Марадона, — там разберемся. Игоря куда девать?
Девана зажмурила глаза, давая понять, что сил у нее на сегодня больше нет:
— Ф-фух, — тяжко выдохнула она, — я же сказала, завтра поедем смотреть мой дом. Игорь посидит там, а мы, как справимся, заберем Проводника, и я привезу вас сюда. Только я переживаю, Марадона, как ты один выкрутишься там? С Сорокиным бы вы…
— Нет его, значит, буду справляться один, без Гени, — отрезал Марадов. — Тоже не первый раз. Все, Свет, ты уже засыпаешь за столом. Мы поели. Сами все приберем. Иди спать. А вообще, и ты, Игорь тоже иди. Там у этого бизнесмена есть небольшой спортзальчик. Я после посуды схожу туда, поразмяться, для «завтра»…
Всем хороша была эта пятница. Погода, тепло, даже жарко. Можно открыть окна в авто, красота. Впереди близкие выходные…
Арсо Шкорич и Боско Баич, люди, официально являющиеся сотрудниками компании «TIM Trade Praha» желали поскорее закончить последнее дело на сегодня, и коротали время в машине. Не секрет, что после войны в Югославии Чехия дала приют целой армии криминальных элементов. Разумеется, все эти люди, перебравшись к соседям, продолжали заниматься тем, чем привыкли промышлять на родине. Например, сегодня, готовились «кинуть на бабки» какую-то красотку, здорово щебечущую на английском, но, судя по внешности, явно не британку. Те только в фильмах пытаются выглядеть такими вызывающе красивыми и сильными. В жизни же они лишь бледные копии женщин, как говорят в народе: «белая моль – еще не бабочка». Боско, посмотрев видеозапись в офисе, определил ее в сербки, а Арсо повезло больше, он какое-то время провел с ней рядом и утверждал, что она русская.
Выглядела и держалась как-то неестественно нагло. Нечто сродни образу Скарлетт Йоханссон или Анжелины Джоли – звезд киношных боевиков. Ну никак не может такая редкая красавица с точеной, женской фигурой быть уверенной в себе, как чемпион UFС.
Изучив видеозапись с камер наблюдения и Арсо, и шеф однозначно сходились во мнении, что и на Интерпол она работает вряд ли. Может, просто какая-то сумасшедшая, решившая купить себе несколько пистолетов, или чья-то жена, застукавшая мужа с любовницей и решившая порешить обоих?
Господин Витомир Недич был обеспокоен этой головоломкой. В самом деле, одному дьяволу известно, как она вышла на них, ведь ни Шкорич, ни Баич, ни, тем более, сам директор не давали в газетах объявления «Продадим оружие, в пасхальные и предпасхальные дни скидка 15%».
Первым ее встретил Арсо, который, не найдя себе других занятий, кемарил на кресле в головном офисе. Эта дамочка вышла из лифта, тихо подошла к нему, нагнулась и ласково шепнула на ушко: «Are you Vitomir? Let's go to. Need to talk ».
Арсо Шкорич не был специалистом в английском, но ее почему-то понял. Они вышли в коридор, где она продолжила что-то лопотать, а помощник господина Недича только пялился на ее длинные ноги, а также на все, что выпирало из-под белой блузки. Наконец, дамочка нагло, (а такое без его разрешения мало кто мог бы сделать, не получив переломов пальцев), взяла Шкорича за подбородок и подняла его голову.
— Can't you speak English? — чарующим голосом спросила она, и Арсо почувствовал, как его горячая кровь, вся, разом! ринулась вниз живота. Черт! Да, он в этот миг отдал бы многое, чтобы тут же на лестничном пролете перегнуть эту деваху. От природы Шкорич был низкорослым. Стоя рядом с ней и глядя прямо, его длинный нос едва дотягивался до района ее ключицы.
Он с трудом взял себя в руки и хрипло по-сербски произнес: «Я не господин Витомир, я – Арсо…»
И тут вдруг открылась дверь. Каким ветром занесло в этот угол их шефа, было непонятно, но странная дамочка перевела взгляд на господина Недича, снова спросила что-то на английском и, получив от него утвердительный ответ, тут же отпустила подбородок Арсо. Мило улыбнувшись, она взяла под руку многоуважаемого руководителя «TIM Trade Praha», и ушла с ним в стеклянные двери приемной.
Сопровождаемые взглядами всех немногочисленных служащих офиса, эта пара прошла в апартаменты шефа и весело общалась там о чем-то где-то с полчаса, после чего красотка распрощалась, вышла в коридор, махнула сидящему в кресле Арсо холеными пальчиками и, войдя на площадку лифтовой, вызвала шныряющую между этажами кабинку.
Господин Недич тут же позвал к себе Шкорича и сказал ему:
— Арсо, тут на завтра нарисовалось еще одно дело. Откуда-то намалевалась эта баба. Наводка у нее на нас точная, рекомендации странные, но предлагает хорошие деньги за пару стволов.
Сделаем так: я отправлю на встречу с ней Мишу и Горана с ребятами. Привезет она деньги – парни возьмут их, а бабу эту под зад. А не привезет, они тогда возьмут ее жизнь и жизни всех тех, кто с ней приедет.
Вы с Боско сидите в засаде – прикроете пацанов. Вот адрес, — шеф протянул Шкоричу отрывной листок. — Если что-то пойдет не так, положите всех, заберите ребят и валите. Я звонил друзьям в полицию, они не в курсе никаких операций в Праге, так что если это даже и Интерпол, то их не будет много. Ну а если это какие-то залетные, то …пусть знают, что серьезные дела делаются по-другому…
Арсо и Боско появились на месте встречи в 15:05, а ребята Горана подтянулись к 15:25. Проходя мимо машины товарищей, Горан похлопал по крыше рукой, а потом, удаляясь, еще и весело подмигнул им. Ровно через пять минут, как и было договорено, далеко впереди, в пустынном, тенистом переулке появилась та самая дамочка. Сегодня она была с большим целлофановым пакетом, зажатом в подмышке. Арсо, заметив ее, подался вперед:
— Ты ее видишь, Боско?
— Ну да, …ни-че такая.
— Ух я бы ее…, — закуривая выдохнул Арсо перед собой огромное никотиновое облако.
Жмурясь от доставляющего неудобства даже самому себе дыма, Арсо боковым зрением заметил, как голова весельчака Боско недовольно качнулась вперед и обвисла, упершись в руль. Он, шутник, как видно, хотел таким образом сценически изобразить отравление никотином. Арсо, предчувствуя негодование некурящего Боско, не глядя на него, скорчил недовольную мину и приготовился выслушать крайне неодобрительные слова в свой адрес, но, отклоняясь к открытому окну, дабы больше не раздражать Боско, Арсо вдруг тоже дернулся и безвольно откинулся на подголовник.
Какой-то крепыш, одетый во все черное, ловко нырнул к ним в салон, все обшарил, забрал у отдыхающих не по своей воле сербских молодцов два пистолета, магазины и сумку с патронами. Выбравшись наружу, он нагло открыл багажник чужой машины и, присвистнув от удивления, с трудом выволок оттуда большую спортивную сумку огневой поддержки группы. Забросив ее на плечо, неизвестный аккуратно закрыл крышку багажника, перешел тротуар и, с опаской оглядываясь, тихонько скрылся в ближайшем проходном подъезде…
Глава 8
Выйдя с другой стороны дома, Марадов поймал такси, поставил тяжелую сумку на заднее сидение, после чего сунул под нос водителю пять евро и бумажный листок с коряво написанным по-чешски адресом. Таксист не без труда расшифровал записку и улыбнулся – он был рад проехать малое расстояние за такие деньги; ничего не спрашивал и мигом подвез молчаливого пассажира к указанному месту, остановившись у подземного перехода.
Олег, делая все возможное, чтобы со стороны не было видно, что его ноша тяжела, покинул салон. Он аккуратно забросил сумку на плечо и, сбежав вниз, пересек улицу под землей. Выйдя на другой стороне, он осмотрелся, подошел к стоянке такси, сел в первую в очереди машину и снова сунул водителю пять евро и бумажку, но уже с другим адресом. И этот водитель не докучал своему пассажиру разговорами.
Проезжая мимо дома, где десять минут назад они с Деваной провернули очень некислое дело, Марадов краем глаза отметил суетящуюся на тротуаре компанию коротко стриженных ребят в кожанках. Водитель такси тоже на них посмотрел, причем, в отличие от Олега, заметно напрягшись, будто это стояли полицейские, которые могли его остановить. Пассажир же, понимая, что его видно в зеркало, натянул на себя маску полного безразличия и принялся лениво изучать окружающий поток машин. Вскоре их Рено прижалось к обочине.
— P;ijeli jsme... , — бросил через плечо таксист.
Олег покинул салон, дождался, когда машина уедет, перешел улицу по переходу и направился к стоянке гипермаркета. Отыскав авто Деваны, он, подмигнув ей на ходу, открыл багажник, поставил в него обрывающую плечо сумку, и вскоре плюхнулся на пассажирское сидение.
— Света, — с опаской глядя по сторонам и едва сдерживая эмоции, процедил сквозь зубы Марадов, — валим отсюда, скорее!
Девана нажала на педаль акселератора и лихо вырулила во второй ряд:
— Что-то не так? — безпокойно поинтересовалась она. — Что за сумка?
— Повезло, — не к месту отшутился Марадов.
— Нормально расскажи, — настояла женщина, — ты же знаешь, я должна знать все.
— Уф, — возбужденно замотал головой Марадона, — конечно, одному на самом деле как-то… стрёмно все делать. Но, машину сработал очень ровно, даже удивительно. Что называется, попал в темп. В ней было двое, ни один, ни второй ничего так и не поняли. Первого – прошел мимо и выключил ударом, а второго пришлось немного замедлить, чтобы не пялился в зеркало. Не знаю, или он трудно поддался, или я немного потерял сноровку. Но все прошло ровно.
Пока забирал их стволы, честно говоря, готовился. Те, что стояли вокруг тебя могли заметить и тогда понеслось бы, но смотрю, а эти оболтусы залипли глазами на тебе и ничего вокруг не видят.
Раз такая удача, дай, думаю, загляну в багажник. Гля, а там – страйк! Сумка с оружием и патроны. Тихонько закрыл створку, а в мою сторону так никто и не смотрит, даже обидно. В общем, ушел, как и планировали, через проходной подъезд. Ну, красотка, а теперь ты расскажи. Чем же ты их так приворожила?
Девана тщательно обдумывая рассказ Марадоны, ответила не сразу:
— И у меня ничего нового, — наконец, устало вздохнула она. — Братки эти стояли, смотрели на меня и мысленно имели, кто и как хотел. Попытались дернуть на страх, я тут же подыграла, потянула от тебя время на себя, сколько смогла. Потом заплакала, отдала деньги и пошла. Тут главное было не перестараться. Могли что-то заподозрить и тогда попытались бы прихватить и меня с собой, но обошлось.
Не напрягайся, Марадона. Ставка на ножки все еще работает. Думаю, что у них до сих пор перед глазами стоит картинка с моей юбкой. Кобели чертовы, блин. В лицо почти не смотрели. Ёлы-палы, Олег! А ведь я все еще в форме…
— Конее-ечно, — довольно протянул Марадов, — ты ж у нас молодая баба – самый сок! Думаю, еще лет десять мужики, глядя на тебя, будут облизываться… Ревную, лесничка.
— А через десять лет что? — с саркастической улыбкой принимая этот своеобразный комплимент, спросила Девана.
— Повзрослеешь, поумнеешь и выйдешь замуж, за меня, — улыбнулся Олег. — Куда едем-то? Надо бы поскорее этот скарб в багажнике растасовать. Не дай бог полиция остановит.
— Домой пока рано, — косясь в экран навигатора, — ответила Девана. — Я заказала нам телефоны и местные симки. Заедем, это по пути…
Через сорок минут Марадов уже озабоченно крутил в руках новый смартфон, чем и занимался до того самого момента, пока они подъехали к свежеприобретенной Деваной недвижимости. Игорь встретил их внутри дома, у двери. Тут же в качестве подарка за ожидание и он получил свою заветную коробочку, краем глаза замечая, что и Марадов занимается новым телефоном, сидя в кресле и зажав между кроссовок стоявшую на полу черную, кожаную сумку. Вскоре и Светлана, попив воды, распаковала и запустила в работу свой аппарат.
— Надо нашим отписаться, — листая меню, приговаривала она. — После этого отвезу вас на базу Ктибора. Мне надо начинать обживаться…
Так во всеобщем молчании прошло что-то около десяти минут. Девана запустила установленные программы и отправила сообщение на родину. Только-только они начали собираться на выход, как вдруг смартфон Светланы загудел, принимая сообщения. Сосредоточенно листая их, хозяйка дома вздрогнула:
— Марадона! — хватая со столика ключи, вдруг засуетилась она. — Быстро! Возьми одну штуку из тех, что мы сегодня …купили и со мной! Сумку с остальным куда-нибудь спрячь! Игорь, тебе придется еще немного посидеть в одиночестве…
— А что случилось-то? — вытащив из сумки пистолет и пряча его под куртку, засуетился Марадов.
— Сегодня третье число? — поинтересовалась Девана.
— Ну.
— Наши в Вайбере пишут: «Беда. Для удачного закрытия партии, отыграли нашего козырного вольта – с залатанной дырочкой в боку. Пришлось открыть Браму. Срочно ловите его». И дата 02. 05. 2019.
— Сорокин? — выпучил глаза Олег, бросая тяжелую сумку в шкаф и приваливая ее старой одеждой Клоканов. — Что за фигня там творится? Он же сдохнет без подготовки перепрыгивать сюда через Браму…
Светлана только развела в стороны руки и кивнула на дверь. Через минуту двор нового обиталища Деваны был уже пуст.
Они вернулись ночью. Въезжали с выключенными фарами, медленно обогнули дом по дорожке и стали с тыльной стороны. Игорь тут же спустился вниз, понимая, что все это неспроста. Его помощь пришлась кстати. В слабом свете, пробивающемся сквозь шторы большого кухонного окна, было видно, как Марадов и Светлана несли на плечах обвисшее тело человека. Велесов открыл дверь и, подменив Девану, ловко поднырнул под руку несчастного. Это был Геннадий Сорокин.
Геню внесли в гостинную и уложили на диван. У него был жар. Игорь, глядя на сосредоточенные лица Олега и Светланы понимал, что в работе их едва только сформированной команды случился какой-то сбой. Он продолжал смотреть на них, ожидая каких-то инструкций или, хотя бы, разъяснений, но через пять минут молчания Девана, подойдя к крану и напившись воды, оперлась поясницей на столешницу, тяжко произнесла:
— Марадона, бери машину Ктибора и отвези Проводника в основной офис. Игорь, — тут же добавила она, читая на лице Велесова недовольство, — не упирайся, пожалуйста. Поверь, так надо. Все-таки ты у нас главный персонаж.
Я сбросила чеху свой номер, и раз он еще не позвонил, значит, не приезжал в свой дом, чтобы посмотреть, как мы устроились. Странно, конечно, что он до сих пор не объявился, но нам это как раз на руку. Даже если сейчас, к ночи, он все же приедет, увидит тебя и ему сразу же станет все равно, где находимся мы. Для него главный – ты. Он, конечно, поинтересуется, но ты ничего ему, не дай бог, не объясняй. Достаточно будет сказать «так надо. Завтра обо всем узнаешь».
Все, езжайте на офис. Для них ты на месте, значит Ктибор, как и обещал, может начинать работать с клиентурой. Вперед, ребята. Я займусь Геней.
Да, Игорь, если Ктибор будет давить на то, чтобы указать время, когда мы можем начать, скажи максимум две-три недели. И не вздумай заикнуться об этом доме или моей новой машине. Сиди там, на офисе, и набирайся сил. Вспомни свой скачок через Браму и заодно посмотри на Сорокина. Вот тебе стимул, чтобы держать себя в тонусе. У нас, Игорь, случаются клиенты, после провождения которых ты будешь в таком же состоянии, как Геня. Все, езжайте! Олег, не задерживайся. Тут без тебя никак…
Игорь проснулся в половине девятого утра. Не вставая с постели, он сразу же отправил сообщение Светлане: «Все в порядке?». Она ответила: «Да. Если тебе никто не досаждает своим присутствием, позавтракай и пользуйся своей свободой (в рамках участка). Постарайся ни с кем не общаться и не привлекать к себе внимания. Одиночество бывает полезным».
Велесов встал, принял душ, наскоро сообразил себе завтрак и включил телевизор. Листая канал за каналом, так он просидел на диване до десяти, после чего выключил ТВ и, имея твердое намерение прогуляться, подошел к окну. На улице светило солнце и бесчинствовал ветер. Накануне температура была близка к двадцати, пахло летом, однако, похоже, до настоящего тепла было еще далеко.
Игорь открыл створку. В комнату дохнуло холодом. Едва ли на дворе сейчас было больше десяти, но и это не отбило Велесову охоту прогуляться. Он нашел в вещах тонкий свитер под горло, набросил на плечи куртку и вышел. «Странная это штука весна, — остановившись у стены, рассуждал про себя Проводник. — За углом холодина! Отсюда слышно, как ветер выдувает из земли тепло, а тут, на солнышке, хорошо!»
Вдалеке, обещая скорую смену погоды, над поросшим строительными лесами костелом неслись куда-то синебрюхие облака. В поле, что лежало перед этим древним зданием, катили мелкими волнами еще короткие, нежно-зеленые травы. В беспорядочных, резких порывах ветра метались какие-то целлофановые пакеты, блестящие обертки, но здесь, у стены, по-прежнему было тепло.
Игорь поднял воротник и осмотрелся. Дорога была безлюдной. Похоже, у всех, кроме него, этот холод отбил всякое желание выходить на улицу. Ему вдруг захотелось пройтись по дороге. Конечно, он помнил о просьбе Деваны не высовываться из этой благоустроенной норы, «но ведь она, как мне кажется, не запрещала, а просто предостерегала», — заключил Проводник, застегнув молнию куртки и отправляясь к калитке.
Ветер нес по сухому асфальту почерневшие, прошлогодние листья, будто указывая Велесову куда тому следует идти. Игорь улыбнулся этой мысли, заключая про себя: «Кто я такой, чтобы он ради меня делал что-то подобное?». Но все же он отправился вправо, куда «подталкивал» ветер, тем более что дальше, за развилкой, дорога направлялась к костелу. У каждого путешествия должна быть какая-то цель и Велесов определил ее себе именно в виде этого храма.
Впереди, за развилкой, краснели крыши зданий соседнего участка. Игорь прошел к повороту и двинулся вдоль высокого соседского забора. Взгляд сам собой стал ощупывать это массивное ограждение. Казалось странным, что можно встретить такой глухой и высокий забор в Чехии. Вокруг, насколько можно было заметить за дни, что Велесов провел здесь, люди не особо старались укреплять границы своих участков, во всяком случае, так монументально.
Игорь прошел еще немного и остановился. За забором, на стене одного из зданий красовался яркий мурал , изображавший огненно-оранжевую ящерицу, сидящую на красно-рыжем камне. Странно, но это изображение буквально приковало его взгляд. Через несколько секунд Игорь почувствовал, что зрение расфокусировалось и ему стало трудно моргнуть. Ощущалось легкое головокружение и, кто знает, чем бы все это закончилось, если бы в какой-то миг кто-то не окликнул его от калитки:
— Hled;te n;koho?
Это был пожилой чех в теплой, флисовой шапке, державший в руках железные грабли.
Велесов молчал, не понимая вопроса, и только краснел, понимая, что со стороны все его действия выглядели так, словно он что-то выглядывал за чужим забором.
— Jsi ztracen;? — Продолжил чех, и ухо Игоря уловило знакомое белорусу слово.
— Страчаны ? — Переспросил он у мужчины с граблями. Тот, держа взгляд на неизвестном прохожем, направился прямо к нему:
— Nejsi odtud? …Turistick;? P;ijeli jste do kostela? — Надвигаясь на Велесова, сыпал вопросами абориген, указывая на храм.
— Turistick;, — неуверенно ответил тот и, не зная ни слова не чешском, добавил, — я не к костелу, просто гуляю.
— Вы – русский? — заговорил вдруг чех на понятном Игорю языке. — С группой?
— И вы – русский? — округлил глаза Велесов.
— О – нет, — махнул свободной рукой местный и тут же протянул свою тонкую ладонь Игорю, — меня звать Карел, Карел Брукнер, как тренера.
— Игорь, — сухо представился Велесов, пожимая чешскую пятерню.
— Вы кого-то искали, Игор? — произнося имя собеседника на свой манер, продолжал досаждать вопросами чех. — Я видел вы глядели за забор? Знаете моего Войтеха? Элишку? Mo;n; , Мартинку или Миладу?
Велесов не горел желанием общаться. Нужно было как-то выкручиваться:
— Никого из этих людей я не знаю, — виновато улыбнувшись, ответил он.
— Но вы так смотрели…
— Я заметил рисунок, — пояснил свое любопытство Велесов, — мурал, там, на стене. Очень яркий, заметный. Хорошо нарисовано, поэтому я... Простите, что это доставило вам какие-то неудобства, я не хотел сделать ничего плохого…
— Это Войтех, — не без удовольствия кивнул в сторону здания чех, который, судя по всему, любил поболтать, — мой сын – Войтех, пояснил он. — Там его мастерская. В тот, в прошлый год он заказал краски, но ему привезли не те. Вернуть получилось сложно. Банки уже вскрыты, менять фирма отказалась. Огненные, яркие цвета. Войтех решил украсить стену. Мне нравится.
— И мне, — смягчаясь, заметил Велесов и снова стал извиняться, — но я ничего дурного не хотел…
— Постойте, не уходите, — настаивал Карел, — давайте говорить. Это даст мне отдохнуть. Я имел сегодня глупость убирать двор. Ветер – хулиган, все, что я вымел, он вынул из травы, разносит по полям, поднимает выше крыш и не дает мне работать. …Знаете, я искал одиночество, но бывают минуты – оно сильно надоело.
Сегодня странный день. Я был во дворе и …почувствовал – кто-то идет. Вас почувствовал. Необычно, правда? Забор и здание не были преградой, я знал – кто-то там, по дороге, идет. Видно бог не желает мне сегодня одиночества, дает с кем поговорить…
Напряженная фигура Велесова, то и дело дающая крен в сторону костела, стала принимать расслабленное положение. Смягчаясь сердцем, он спросил:
— У вас странный русский. Вы его учили в институте или осваивали где-то на практике?
— И то, и другое, — с грустью ответил чех, — но, знаете, за мою долгую жизнь хорошее знание русского мне больше приносило неприятности, чем что-то pozitivn;. В Чехии с пятидесятых годов прошлого века к русским нехорошее отношение. Не просто к русским, — пояснил Карел, — а ко всем советским и советскому. Попал в нехорошее и язык. А тот, кто хорошо знает этот язык, кто учился ему и был в советской России, у нас часто считается – шпион, — чех улыбнулся и продолжил. — Но, когда ты стал важным charakter , а я, Игор, в Чехии zn;m;, …известный человек, тебе многое прощают.
— Вы тренер? — вспомнил первые минуты общения Велесов.
— Нет, — рассмеялся Брукнер, — это моя фамилия, как у тренера, поэтому я и сказал.
— Простите, Карел, — опустил взгляд Игорь, — у меня плохо с хоккеем.
— О, то – футбольный тренер, — пояснил чех.
— И с футболом, — стесняясь, ответил белорус, — я с удовольствием смотрю матчи, но не могу запомнить ни тренеров, ни игроков.
— Это не страшно, — отмахнулся Брукнер, — вы кто по profese?
— Инженер, инженер-энергетик.
— Странно, — задумавшись, пожал плечами чех. — Не могу понять. От вас что-то исходит, необычное, притя... притяжительное.
— Притягательное? — Подсказал Велесов.
— Да, это слово, все верно. Как вам сказать, со мной такое в первый раз. Вы – чужой мне человек, а я …c;tit вас, как родственника или давнего знакомого…
Игорю начинала действовать на нервы подобная откровенность:
— Простите, Карел, — стал он прощаться, — я немного не по погоде одет. Не рассчитывал, что на улице так холодно. Пойду домой…
— А где ваш дом? — Не отпускал хватку гостеприимства Брукнер.
— А во-он тот, — махнул рукой Велесов.
— У-у, — заметно оживился чех, — вы гостите у Ктибора? Мы с ним давние… Знакомы давней, давно. Он не говорил мне, что ждет гостей…, — далее Карел попросту завис, как видно тщетно силясь что-то вспомнить.
— Что ж, здорово, — воспользовался моментом Игорь, — тогда при встрече он вам все и расскажет. А сейчас прошу меня простить, замерзаю! Побегу греться…
Велесов подмигнул Брукнеру, и всем своим видом показывая, как ему холодно, засеменил к дому Клокана.
Очутившись в теплой гостиной, Игорь начал снимать куртку и вдруг ясно ощутил запах гари. В районе бокового кармана сморщенную, болоньевую подкладку куртки стянуло, словно от огня. Секундное недоумение Велесова тут же нашло объяснение, в кармане, застегнутой на молнию, лежала горячая фигурка Мортиса…
В районе часа дня позвонила Светлана и предупредила, что приедут Ктибор и Яшков. Получив от Деваны полагающиеся инструкции о том, что можно говорить, а от чего лучше воздержаться, Игорь стал ждать появления хозяина дома и доктора.
В половине второго у ворот остановилась машина Клокана, возле которой тут же появился уже известный Велесову персонаж – Карел Брукнер. Соседи тепло поприветствовали друг друга. Было заметно, что общительный однофамилец какого-то знаменитого тренера после недолгой беседы с Ктибором и доктором изъявлял нескрываемое желание попасть к ним в гости, но чтобы также очевидно, так это то, что хозяин в этот раз скорее позволит сжечь свой дом, нежели впустит Карела в чертоги своего особняка.
Даже войдя и здороваясь с Игорем, Клокан то и дело косился на дверь, словно ожидая того, что Брукнер все же наберется наглости и придет. Яшков и Ктибор, в данный момент находившийся в странном положении «хозяина в гостях», приняли предложение Велесова попить чайку. Никаких острых вопросов, коих так остерегался Проводник, ему не задавали, и вообще эта парочка вела себя очень мирно. Как должное они восприняли и информацию о том, что Олег со Светланой уехали в Прагу на ознакомительный вояж.
Следует заметить, что погода продолжала ухудшаться и время от времени ветер, будто издеваясь над Клоканом, сотрясал металлические отливы подоконников. Доктор Яшков не обращал на это никакого внимания, а вот Клокан, всякий раз, когда это происходило, дергался и поворачивался лицом к двери. Не замечать этого было невозможно, поэтому Велесов не выдержал и спросил у Владимира Юрьевича:
— Доктор, он кого-то ждет?
Яшков перешел на чешский и поинтересовался у товарища-бизнесмена в чем тут дело, на что тот разразился необъяснимо длинной и эмоциональной тирадой. Доктор, прежде чем перевести все это, глубоко вздохнул.
— Сосед, — неопределенно произнес он.
— Что, к нам придет сосед? — Оживился Игорь, собираясь рассказать о своем сегодняшнем путешествии к костелу.
— Упаси бог, — не дал ему закончить Владимир Юрьевич, — что вы! Его сосед – писатель, а к тому же просто патологический любитель всего неизвестного и загадочного. Вспомните, это о нем вам рассказывала Анежка – сестра Ктибора. Ну же, когда мы гостили…
— А, — вспомнил Игорь, — точно. Света еще заинтересовалась его книгой.
— Именно, — словно указывая на висящую в воздухе, невидимую точку, ткнул в нее указательным пальцем доктор. — Но та трескучая сорока не представляет особой опасности, а вот Карел. Этот дядя запросто может навредить. Въедливый, умный мужик. Упаси вас боже с ним откровенничать. Надеюсь, вы понимаете, что для нашего дела годится только полная конспирация? Тем, что этот романист хорошо знает русский, он опасней вдвойне. Он уже расписал нам там, у машины, как пришел вам на помощь и даже изобразил заботливого соседа, говоря, что вам следует одеваться теплее. Помните, Игорь, это писатель, и писатель неплохой. Ему достаточно тонкой ниточки, чтобы вытянуть на арену всего слона. Именно поэтому Ктибор вне себя от возмущения. Могу его понять. Он совсем упустил из вида такое сложное соседство, а ведь на той неделе, где-то во вторник, мы уже можем начинать работать.
Игорь, выныривая из неприятных, туманных дум, вдруг очнулся:
— Как на той неделе? Мы же говорили вам, что нужно недели две-три?
— Сожалею, — хлопнул его по плечу Яшков, — сами видите, здесь небезопасно. Выход один, надо создать прочную финансовую подушку, чтобы купить вам другое, уединенное и благоустроенное жилье. И чтобы вопросы безопасности там были на высоте, а это, мой друг, в Европе очень дорого. Так что готовьтесь. Мы завтра же позвоним Светлане и обсудим детали…
Глава 9
Олег и Света, сменяя друг друга, жили на два дома. Пока один из них восстанавливал силы в компании Игоря, другой неотлучно находился рядом с Сорокиным. К счастью ни Ктибор, ни доктор Яшков в эти дни больше не приезжали, предпочитая звонить Светлане и справляться о том, как идет подготовка к началу работы.
Велесов постоянно спрашивал о состоянии Гени, но и Марадов, и Девана всегда отвечали одно и тоже: «Плохо ему, но восстановится». Эти сухие и лаконичные ответы удовлетворяли любопытство Проводника. Он понимал, что неспроста Геня совершил этот скачек. Наверняка это последствия неких событий там, на родине. В их вновь сформированной бригаде подобный, рисковый вариант эвакуации из Беларуси не рассматривался даже как аварийный. Игорь догадывался, что сейчас переживал Сорокин, он и сам в полной мере прочувствовал на себе это путешествие через Браму. Это сродни – скатиться кубарем с горы. Следует признать, что не зря было потрачено столько сил на то, чтобы подготовить их с Марадовым к этому прыжку.
Брама... Это совершенно фантастическая вещь. Мог ли Велесов когда-либо подумать, что древний портал, который показывают в фильме «Звездные врата» существует на самом деле? Наверняка где-то в глуши, точно так, как и эта полесская, доступные только тем, кто посвящен в их тайну есть и многие другие порталы?
Как-то Марадов, заметив живой интерес Игоря ко всему, что относилось переброске, открыл в интернете ссылку на Славяно-арийские Веды, и кивнул на монитор, где был помещен такой текст: «…Ныне Троара пустынна, без Жизни… Круг многовратный разорван на части, на многие Иглы обрушены горы…»
Велесов, заметив хитрый взгляд Марадоны, сообразил, что здесь говорится именно о Браме. Можно сколько угодно спорить о том, есть ли на самом деле то древнее учение, которые называют Веды, но то, что существуют упомянутые там Врата междумирья и люди, которые, как и его товарищи знают о них, для Игоря теперь было безспорно.
Сорокину не позавидуешь. Входишь-то в эту черную дыру здоровым, нормальным человеком, а на выходе ты – тряпка. Игорь, кстати, почти не помнил само перемещение. Он пришел в себя уже в машине, когда их вывозили из каких-то гор. Восстановились они с Марадовым, в отличие от Сорокина, быстро. Девана, нужно отдать ей должное, знала толк в лечении. Она вообще…
Велесов часто задумывался: вот как можно было так густо замешать в этой красивой, молодой женщине столько разных, порой абсолютно противоречивых качеств? Игорь не раз ловил себя на мысли, что мог бы даже полюбить ее, но! Тут же, будто чувствуя это, она всякий раз ставила забывшегося Проводника на место, переворачивая созданный его иллюзиями розовый мир с ног на голову. Известно – от любви до ненависти один шаг, но и этого после очередного болезненного «прозрения» у Велесова не наблюдалось. Напротив, Игорь, снова получая от Деваны отпор, только все больше пропитывался к ней каким-то необъяснимым уважением.
В пятницу девятого мая у Олега был день отдыха и Игорь, не углубляясь в детали, решил поделиться с товарищем своими мыслями по этому поводу. Слушая признания Велесова, Марадона искренне рассмеялся, сознавшись, что и у него была похожая, только более долгая история взаимоотношений с этой Деваной.
После обеда Олег вдруг сообщил, что уже вызвал такси и сегодня вечером его очередь хлопотать у очухавшегося Гени. Игорь поинтересовался – с чего это вдруг? На что Марадов нехотя ответил:
— У вас со Светой будет работа, ночью. Она тебе что, не сказала?
Велесов отрицательно покачал головой.
— Этот чех, — недовольно отмахнулся Олег, — насел на нее: «Люди уже ждут – пора зарабатывать…». Так что ты готовься, парень. Сегодня же поведете кого-то. И, вроде, в следующий вторник или среду еще одного.
— Ого! — Напрягся Проводник. — Круто берут.
— Это нормально, — спокойно ответил Следопыт, — мы потом можем месяцами сидеть и плевать в потолок без работы. Деньги сейчас придутся кстати, Игорь. Надо поскорее соскочить с крючка этих ребят.
— Соскочить? — не понял Велесов.
— И это тоже нормальная практика, — тем же тоном, что и раньше продолжил Олег. — Раз пять сработаем с тем, кто нас привез сюда, а потом уже и сами наладим дело.
Нужно быть ко всему готовым – сразу деньги ходят небольшие, но потом, когда слух пройдет – пойдет поток. Само собой, эти дяди не могут потерять такой прибыльный бизнес, вот тут и вступаем в игру мы – Следопыты. — Марадона на секунду замялся, — это тоже наша работа – решать такие вопросы. На чужбине это делать сложнее, поэтому, чтобы не случилось там, в Беларуси, то, что Геня теперь с нами, лично меня радует. Это серьезная подмога.
Велесов осторожно поднял взгляд на Марадова:
— А Геня, …тоже с оружием на «ты»? — Тихо спросил он.
— Что ты, мила-а-ай? — улыбнувшись, ответил Олег. — Геня вообще папа оружия. А еще не вздумай с ним подраться. Этот дрыщ… У него мясо, как сыромятная плеть. Чтобы он не делал – почти не устает. Вырос в семье алкашей. С детства вкалывал, как вол, ну и били его просто люто тоже с рождения. Били, чем попало и за все подряд. Потом батя у них на глазах зарубил топором мать. Старший брат за это батю ножом по горлу. Их, троих младших – в детдом. И там, сам понимаешь, жизнь не сахар.
Геня закончил школу, поступил в хабзу . В армию его не взяли сначала из-за недобора веса, а потом оказалось, что у него ко всему этому еще и не совсем полноценно развиты почки.
В училище была секция единоборств. Геня записался. Тренер, как увидел его деревянное тело, просто выпал в осадок. Люди десятилетиями тренируют это, а у Сорокина все от рождения, ну или от папиных и маминых побоев. Геню познакомили с нужными людьми. Пошли какие-то дела…
В девяностые в Гомеле крепко работала банда Морозова и Сорокин попал в нее. Решал любые вопросы… Потом завел роман с дочкой какого-то чиновника. Девочка решила сделать из него человека. Геня мне говорил, что в какой-то момент просто взял и бросил все нафиг. А так, как ты сам понимаешь, из этих дел не выходят. Тем более, что тот человек, что для хозяина живьем людей в землю закапывал и делал другие, жуткие вещи.
Морозовские ребята, по указке хозяев, прихватили эту девочку. Послали к Гене гонца, который показал ее фото. Пришлось ехать на разговор к братве. Там какой-то придурок случайно, чтобы припугнуть, стрельнул в стену. Рикошетом пуля попала красавице в глаз, а оттуда, наверное, в мозг. Короче, …умерла она, на месте.
Сорокин в ту же минуту слетел с катушек, ну и наворочал там. Кого пострелял, кого просто измочалил в котлету. На шум еще пацаны прибежали. Геню помяли, а еще, сдуру, и подстрелили. Из реанимации, где его охраняли парни из банды и менты, он сбежал.
— Из-под охраны? — Не поверил Велесов. — Как это?
— Он их выбросил в окно, — криво улыбнулся Марадов, — с четвертого этажа. Они, придурки, прямо в его палате открыли створки и курили. Гене это не понравилось. Тихонько встал и… Так с капельницами и сбежал. А когда уже где-то за городом шел вдоль дороги – упал и потерял сознание. Надо же было в то время там же оказаться дяде Коле. Увидел его на обочине, подобрал. Дальше, я думаю, ты и сам все понимаешь.
Велесов тяжко вздохнул:
— Понимаю, — подтвердил он. — А Геня сам тебе все это рассказал?
— Что-то добавил и мой брат, — теперь уже неласково чему-то ухмыльнувшись, ответил Марадона, и тут же прибавил, — он тоже, «служил» у Морозова. Много поведал дядя Коля, а что-то и сам Геня, хотя, какой он Геня? И, между нами, никакой он и не Сорокин. Да и пофиг. Он мой друг, и я давно уже привык, что все его зовут так.
День 10 мая, день первого провода в Чехии был ничем не примечателен. Девана приехала в дом Клокана еще с вечера девятого. Переночевали. Утром позвонил доктор Яшков, уточнил – все ли в силе на сегодня? Светлана буднично справилась у Игоря о его самочувствии. Проводник ответил, что чувствует себя хорошо.
После этого звонка до самого вечера тянулся длинный день, в который и Девана, и Велесов занимались кто чем хотел. В районе шести состоялся легкий ужин, после которого пришло время готовиться. Велесов сразу же намекнул, что в данный момент не имеет никакого желания спать, но Светлана ответила буквально следующее: «Зажмешь в руке Мортиса, и он сам выберет время, когда выключить и тебя, и меня».
Близился вечер и Игорь начинал нервничать. Когда выяснилось, что они ждут не ночи, а момента заката, он тут же вспомнил, что дома его с детства учили – лучше не спать, когда вечернее солнце пересекает линию горизонта. Светлана в ответ на его слова загадочно улыбнулась и ответила:
— Все верно. Обычному человеку лучше в это время не спать. А еще, упаси бог этого обычного человека оказаться во время заката на кладбище, особенно ранней весной. Но ты же, Игорь, необычный человек, правда? Тогда чего тебе бояться? Или ты мне перестал доверять?..
Не оттягивай отправку, укладывайся. Нам с тобой на новом месте лучше начинать работу именно на закате. Так ты сможешь сэкономить энергию, да и работу сделаешь быстрее. 10 мая большой праздник – день Макоши. Радость пробуждения природы, почитание матери-земли, а в нашем деле – мощная подъемная энергия. Клокан и Владимир очень точно подгадали денек, ничего не скажешь. Другое дело, что все эти большие возможности дня, они равно большие для всех, в том числе и там, за чертой, поэтому могут быть сюрпризы. Нам надо быть к этому готовыми.
Сними ремень и расстегни ворот рубашки, — посоветовала Девана, — ничто не должно тебя здесь стеснять или отвлекать. Я полечу за тобой и не смогу помочь или проследить за тем, что будет происходить здесь, а ребята... В этот раз придется без них. Ну все, пора…
Велесов тяжко вздохнул, снял ремень, расстегнул до груди рубашку и лег на диван. Тяжелая фигурка Мортиса тут же вывалилась из кармана, едва не соскользнув на пол. Игорь, косо глянув в сторону Деваны, устраивающейся на тахту у стены, уловил ее недовольный взгляд, но не стал ничего говорить, а лишь зажал Мортиса в левом кулаке, уложил руки вдоль тела, и расслабился.
Света протяжно выдохнула:
— Все, — заключила она, — я взяла маяк, пошли…
Показалось, что в комнате выключили свет, но как? Ведь Светлана, как и Проводник, находилась в горизонтальном положении! Похоже, — рассуждал он, — случилось что-то из того, что неподконтрольно нам. Велесову стало неуютно, он напрягся…
— Тише, Игорь, не выходи и не дергайся — услышал он спокойный голос Светы и вдруг понял, что уже находится за чертой. — Не надо сопротивляться этому, — продолжила Девана, — ты уже на месте. Подожди немного. Твоя фантазия еще не привыкла работать быстро, у нее пока слишком много тормозов. Потом это будет происходить гораздо быстрее, но сейчас жди – она примет правила игры, воспримет все, как сон и тут же прорисует то, как она все это видит.
Не забывай, сегодня мы входим из другой точки. Как только в твоей голове появятся образы, мозг впишет туда и Мортиса, и меня. Если тебе это интересно, то и я пока вижу только мягкий свет. Все как будто в тумане…
Игорь вздохнул свободнее и тут же в лицо ему подул теплый ветер. У его ног проявилась трава, а на ней сполохи огня. Он узнал это место. Перед ним металось пламя огненной полосы, ограждающей от исхода тех, кто страдал сейчас в явном мире, сгорая от онкологии. Что ж, дело знакомое: снова пройти сквозь пламя, вынести кого-то из этого пекла и после довести клиента до моста.
Велесов уже готов был шагнуть к обезумевшим от боли людям, но вдруг услышал далекий лай Мортиса. Проводник осмотрелся и с трудом отыскал пса взглядом. Адское пламя, истязающее людей здесь, возле него, хоть и горело до небес, почти не имело дыма, но – странное дело, там, куда звал его Мортис, над высохшей, мертвой землей плыло густое, зеленовато-серое облако.
Справа, на высоте человеческого роста, появился силуэт Светланы. Игорь повернулся и отправился вдоль линии огня на зовущий голос собаки. По ту сторону пламени, видя уходящего прочь Проводника, толпа обезумевших от боли людей стала теснить крайних, вталкивая их в огненную геенну. Всё вокруг утонуло в душераздирающих криках и мольбах о помощи, но Велесов только прибавил шагу.
— Это что-то новое, — с опаской замечая едкую дымовую завесу, предостерегла Игоря Девана. — Будь осторожнее. Тебе что-то видно?
Велесов стал вглядываться в густую дымовую завесу, кисловатый и тухлый смрад которой ощущался даже на расстоянии. Так противно пахнет твое собственное нутро, оставляющее запах в отверженной в конце простуды зеленой, густой влаге из легких. Не будь это иной мир, складывалось бы твердое впечатление, что кто-то вдалеке жжет какие-то военные, дымовые шашки. Ветер метался в открытом поле, то и дело давая Проводнику возможность заглянуть немного дальше. И там, насколько можно было видеть, все было в дыму.
Сразу же бросалось в глаза, что у края завесы людей было совсем немного, но вдали, до самого горизонта, словно море колыхалась безконечная, молчаливая толпа. Где-то между ними носился взад и вперед разыгравшийся до безумия Мортис.
— Впереди сотни тысяч людей, Девана, — пересохшим горлом, хрипло сказал Велесов. — Мне идти? Какой искать маяк?
Светлана несколько секунд молчала. Судя по всему, и она стала видеть то, что предстало перед глазами Проводника.
— Маяк? — задумчиво произнесла она. — Маяк... Это будет заметное, малиново-желтое кухонное полотенце.
— Но как я увижу хоть что-то! — в отчаянии, возмутился Игорь. — За этим-то дымом?
— Попробуй, только осторожно, войти внутрь, — попросила Девана. — Я тоже не знаю, что это такое.
— Ну, допустим, войду, — остановившись на краю дымовой завесы, рассуждал вслух Велесов. — Черт! Как я там увижу какое-то полотенце? Издалека хоть что-то можно было рассмотреть, а тут, вблизи, просто пелена!
Вдруг из самой гущи непроглядного дыма, прямо на Игоря вышел мальчик, ведущий за руку бледного, лысоватого мужчину с малиново-желтым полотенцем, повязанным вокруг шеи. Они остановились в шаге от Велесова, после чего малыш просто отпустил ведомого и направился обратно.
— Вы поведете меня? — сиплым голосом, грозящим сорваться на кашель, спросил человек с маяком, но Игорь, не отрываясь, продолжал смотреть в спину уходящему мальчику. Их разделял уже с десяток шагов.
— Стой! — вдруг не удержался Велесов. — Ты кто?
Малыш остановился и обернулся:
— Я – Бозидар, можешь звать – Радо или Радомир…
— Он – Проводник! — тут же дополнила Девана, на что мальчик, услышав ее голос, улыбнулся и, словно щурясь на солнце, посмотрел вверх на зыбкую фигуру.
— Тебя водят, — грустно сказал он Велесову. — Красивая, сильная. Но в этом дыму, что катит с востока, и ей будет трудно. Скоро хлынут волна за волной шесть, семь..., а могут придумать и девятый вал. Видите сколько там душ? Все они пойдут за Мортисом. Миллион? Больше? Нелегко видеть в этом дыму. Также нелегко будет отсюда и вести, а водить придется много. Мне легче, у меня есть небесный огненный камень – колыбель Мортиса. А ты? Как станешь водить, Проводник?
Игорь опустил взгляд и вдруг увидел потертые туфли мужчины с полотенцем-маяком. Этот лысоватый субъект все это время молчал, с интересом прислушиваясь к своим новым ощущениям, а так же к разговорам странных персонажей, избавивших его от немыслимых страданий.
Мальчик снова собрался уходить:
— Этого забирай, — сказал он, — отведи на мост. Я шел и видел, что он с маяком, потому и вывел. Знал, что его кто-то ждет. Всем надо как-то жить, — понуро добавил ребенок, — а с меня не убудет. Таких, как он, с Короной, скоро хлынет море...
С этими словами мальчик спешно зашагал прочь, постепенно пропадая из виду за дымовой завесой.
— Нам надо куда-то идти? — тут же участливо поинтересовался лысоватый клиент, глядя на глубокую задумчивость оставшегося с ним Проводника. — Теперь вы поведете меня?
— А вас что-то не устраивает? — нервно заметил Велесов.
— Нет, — легко и даже весело ответил дядя с полотенцем, — мне, признаться, теперь все равно.
Игорь поднял голову:
— Девана, куда идти?
— Поворачивайся спиной к огню и дыму, — указала путь Светлана. — Там, вдали будет лес, через который ты уже ходил, правда, с другой стороны.
Игорь кивнул веселому клиенту и, как и советовала Девана, они направились подальше от этого гиблого места. Помня о том, что многословность одинаково изматывает в этих мирах и клиентов, и Проводников, Велесов, пока еще чувствовавший в себе достаточно сил, бросил через плечо:
— Что это за дым, дядя? Только коротко.
— Не знаю, — запросто ответил тот, шагая следом. — Я, как мне думалось, сильно простыл в горах. Меня отвезли в госпиталь. В момент, когда закончился мой ад с постоянным удушьем и аппаратом искусственной вентиляции легких я, как показывают в фильмах, прошел сквозь стену и услышал, как доктор сказал моей жене: «Его легкие практически полностью сгорели всего за пять дней. Мы не знаем, что делать с этим вирусом».
Затем все вокруг заволокло каким-то удушливым дымом, в котором я долго ходил, мокрый от пота и усталости, пока кто-то не сунул мне в руку это полотенце. Я побоялся его потерять и повязал на шею.
Сколько я так ходил в одиночестве – не помню, но потом вышел к огромной толпе, в которой каждый кашлял, задыхался, хрипел, как туберкулезник и лез ко мне с выпученными глазами, будто я их могу спасти. И тут вдруг подошел этот мальчик и сказал: «Бежим! Они не могут бегать, а ты со мной сможешь». Мы и побежали, пока все вокруг не стало непроглядным. Я стал задыхаться и вдруг – бац! Вы…
— Все понятно, — заключил Проводник, — а сейчас, дядя, лучше помолчи. Если мы все еще тешим надежды добраться куда надо, просто молча топай за мной.
— А откуда мне знать, куда нам надо? — не унимался разговорчивый клиент.
— Увидишь куда…
Они долго брели по сухой траве пыльной пустоши. Дядя с полотенцем, несмотря на предостережения, продолжал болтать, рассуждая о том, что вся эта толпа в дыму ничто иное, как какая-то беда, что обрушится в скором времени на людей. Он лениво поносил общество, что погрязло во лжи и прочих пороках, а потому, по его разумению, людям так и надо. «Пусть грянет чума»! — все больше распалялся он, заметно теряя силы.
К моменту, когда они вошли в лес, блестящая лысина клиента была обильно покрыта потом, а сам он уже едва волочил ноги.
— Дать бы тебе в ухо! — глядя на это, зло заключил Проводник. Тут же он услышал предостерегающие слова Деваны:
— Не поддавайся на провокацию, Игорь, успокойся. Что-то тут не так. Не подложил ли нам мальчик свинью? Этот дядя нас почти не слушает, все треплется и вот-вот упадет. Все его слова о добродетелях ничего не значат. Раз нас с тобой попросили его провести, значит, он как минимум не безгрешен. Скорее всего, просто боится того, что его ждет дальше, и поэтому, как и в реальной жизни, пытается заболтать проблему. Не трать на него силы и не вздумай включать эмоции. Иди, молча, а он пусть тащится позади и болтает, раз ему так хочется. Мы не в силах заставить его замолчать и обязаны выполнить свою работу.
Худшие ожидания оправдались. Уже в лесу, едва только Велесов стал узнавать дорогу, ведущую к мосту, лысый в истерике завалился на землю и стал жаловаться на усталость. Слова Проводника, упрекнувшего его в том, что клиента об этом неоднократно предупреждали, дядя воспринял враждебно. «Надо быть убедительнее, — вопил он, — теряя с этим свою последнюю энергию, — я, как и другие, здесь в первый раз! Откуда нам знать, что все здесь лишает тебя сил?»
Девана к этому моменту даже на фоне темных деревьев была едва различима. Ее голос слышался слабо:
— Все. Стой. — Подняла она руку. — Дальше, Игорь, ты потащишь его один. В дороге эта сволочь потеряла все свои силы. Видно так и жил, скотина, только для себя, подсасывая из людей энергию. Теперь понятно, почему за него попросили. Ну, нам-то с тобой, что с этого? Работа – есть работа. Поэтому долго болтать не будем. Я помогала тебе, как могла, теперь не могу.
Поступим так: я отдам тебе остаток своего, а себе оставлю только на то, чтобы подхватить тебя у моста. Дорога тут одна, поэтому уж тут, Проводник, как хочешь, но тащи этого субъекта из леса. Не сможешь этого сделать – зависнешь надолго тут с этим гадом. Надеяться и дальше на его маяк нет смысла. Скорее всего, дома уже выбросили это полотенце, а наших ребят на подстраховку нет.
Вечно ждать у моста я не смогу. Мое тело там, в жизни, не выдержит напряжения и умрет. Если же я выйду отсюда, чтобы набраться сил, то снова войти и найти тебя без маяка будет крайне сложно, почти невозможно. Мы с тобой пока к такому не готовы. Бери, Проводник, что даю и тащи этого... Встретимся у моста…
Силуэт Деваны вспыхнул и, словно облаком, окутал Проводника. Игорь вдруг почувствовал, что лысый подполз к нему сзади и крепко обхватил за колени. Облако Деваны исчезло, а этот дядя спокойно, как ни в чем не бывало, поднялся и, рассмеявшись, сказал:
— Не было еще такого, чтобы я своего не взял. Все, я готов идти. Мне по этой дороге, все верно? Разрешите откланяться. Вы уж тут, ребята, сами разбирайтесь со своей энергией, кто кому чего должен, а мне надо спешить…
И, сволочь, пошел! Вприпрыжку, присвистывая на ходу и любуясь спящим лесом. Велесов же, не имея сил догнать его, сел на землю. «Хороши же дела! — сокрушался про себя растерянный Проводник. — Выходит, этот гад и мои, и Деванины силы с собой прихватил! А как же теперь я?»
Дядя отошел шагов на пятьдесят и вдруг остановился. Велесов не видел, что там произошло, но услышал приближающийся топот. Лысый стремглав примчался назад, присел рядом и, постоянно оглядываясь, будто за ним кто-то гнался, набросился на Проводника с претензиями:
— Что это за шутки? Какие-то темные чудища, как тени! Это ваши или они сами по себе? — судорожно оглядываясь, поинтересовался он. — Хорошо, что сюда не подходят, боятся. Значит, придется сотрудничать. А? Мужчинка? — весело, будто ничего не произошло, спросил лысый и принялся помогать Проводнику встать. — Будем считать, что я просто разведал путь, — продолжал словоблудить лысый, — ну, вставайте же. Идем. Далеко еще?
— Не болтай, не дойдем, — с трудом выдавил из себя раздавленный усталостью Велесов. — Мне нужны силы, ты все забрал.
— И мне они нужны, — подныривая под руку, угодливо ответил клиент, — всем нужны. Ну, пошли? Давай, шаг, еще шаг. Ну, идем ведь?..
— Мне нужно будет тащить тебя на мост.
— Все верно, — продолжал увещевать лысый, — я знаю. Это ведь, как в Библии – суд божий? Или есть и другой путь? Мне не нужно никакого суда, я уже все осознал…
— Замолчи, — стараясь подавить эмоции, проронил сквозь зубы Проводник и, принимая правила игры этого подлого субъекта, лукаво добавил, — и это можно решить, только давай дойдем до моста...
Они оба вышли из леса без сил. Лысый все время болтал, сжигая остатки драгоценного «топлива», а Игорь был так плох, что даже не сразу понял, что впереди, вместо толстых деревьев открылась покрытая туманом дорога, над которой, в двухстах метрах левее возвышались насыпь и мост. Видя мост, клиент начал заметно нервничать.
— Какие у нас варианты? — с легкой тенью шутки, спросил он. — Мост – мы не рассматриваем.
— Надо подумать, — стараясь выиграть время, врал Проводник. — С той стороны есть тропа, через камыш, а там – брод на ту сторону. Только надо будет передохнуть. Доковыляем до насыпи, отдышимся и после пойдем под мост. Я очень устал…
— А я не устал? — оживился клиент. — Но, раз такое дело – давайте передохнем. Только недолго, там это …светлое маячит. Она враждебна, я не хочу ее больше слушать…
И в самом деле, у насыпи стало проявляться светлое облако Деваны. Можно было не сомневаться, что она видела их и слышала, но если до сих пор не дала о себе знать, это говорило лишь о том, что Игорь все делал правильно, и она просто не хотела тратить понапрасну лимит своих сил.
Вопреки ожиданиям Девана продолжала молчать даже у насыпи. Лысый, посидев немного, поднялся и, стараясь разведать дальнейший путь, заглядывая под мост, прошел шагов на пятнадцать в сторону реки. Из травы, вертясь у него под ногами, неожиданно выбежал Мортис. Пользуясь счастливым случаем, облако Деваны спустилось вниз, окутало Проводника и тут же поплыло вверх. Увлеченный забавами пса клиент этого не видел, а когда он вернулся, Проводник встал и, подойдя ближе, резко схватил его за одежду, подсел и, забросив себе на спину, поволок по откосу наверх.
Как ни вертелся лысый, как ни вопил, а в этом странном месте все его остатки сил были потрачены напрасно – Велесов шел наверх, как танк. В этот раз насыпь не ползла под ногами, не казалась такой непреодолимой и, к счастью, волшебным образом не увеличивалась. Шаг, еще шаг и измотанный Проводник аккуратно опустил притихшего клиента на дорогу.
— Все, дядя, приехали, — тяжко выдохнул Игорь, указывая лысому на ту сторону моста. — Топай, дружок, я свое дело сделал.
— Это нечестно, — промямлил выглядевший испуганным клиент, — вы говорили о другом пути.
— Для всех, даже для таких умных как ты, путь всегда один. Никто не в праве изменить того, что происходит с людской сущностью до моста, а дальше? Дальше бывало всякое. Но ты иди, дядя…
Лысый повернулся к мосту и осторожно побрел вперед. На той стороне его встречало на удивление немного силуэтов предков. Велесов даже успел обрадоваться тому, что род этого хитрого и подлого человека оказался так невелик. Но и в этот раз в их строю не суждено было прибавиться еще одной сущности. На самой середине моста так, как уже было с первым клиентом, лысого схватили и, подтянув к перилам, швырнули за борт безпощадные Тени. Велесов с удивлением почувствовал, что мышцы его лица отдались болью…
Игорь открыл глаза и ясно почувствовал во рту вкус крови. Над ним нависало взмокшее от пота, пунцовое лицо Светланы:
— С возвращением, — тяжело дыша, выдохнула она и отвалилась в сторону.
Велесов приподнялся и с удивлением заметил, что его майка была в крови. В голове гудело, словно в улье, но Велесов сделал усилие и сел. Света лежала рядом с диваном, тут же стоял табурет с открытой автомобильной аптечкой. Вокруг валялись окровавленные ватки, в комнате сильно пахло аммиаком.
Игорь взял из аптечки свежий ватный диск и вылил на него из открытой ампулы остатки стимулятора дыхания. Дрожа всем телом, он нашел в себе силы дотянуться до лица Деваны. Через несколько секунд смертельно уставшая женщина пришла в себя. Видя, как она поднимается, Велесов бросил короткий взгляд на полированную поверхность черного стеклянного шкафа, что стоял сбоку. Его лицо было сильно разбито, ребра ныли, в общем, складывалось твердое впечатление, что его переехал грузовик.
— Говорят же, что с того света можно только за уши вытянуть, — с трудом выговаривая фразы разбитыми губами, попробовал пошутить Проводник.
— Им первым и попало, — улыбаясь через боль, ответила Светлана.
Игорь повернулся к шкафу боком и увидел в нем свои фиолетово-красные, в кровавых подтеках уши.
Часть 2
Глава 1
…По аудитории пробежал расслабляющий смешок. Ольга отложила в сторону материалы:
— И еще, в противовес обсуждаемой сегодня теме хочу сказать, основоположник советской физиологии Иван Михайлович Сеченов говорил о сновидениях так: «Это только небывалая комбинация бывалых впечатлений».
Что ж, мы с вами прекрасно понимаем, что уместить в рамки одного-двух семинаров все то, что наработано в онейрологии и ее ответвлениях просто нереально. В конце концов, не для того я столько лет училась и практиковала, чтобы это все за 6-8 часов обстоятельно и четко разложить вам по полочкам.
Студенты и преподаватели, собравшиеся в актовом зале медицинского факультета в Градец-Кралове, согласно закивали, награждая лектора улыбками. Ольга указала на микрофон в проходе и, давая понять, что очень устала, произнесла:
— Господа преподаватели и студенты, прошу вас – еще пару вопросов, на русском, чтобы не тратить время на переводы, и на сегодня, наверное, хватит.
К микрофону вышел средних лет мужчина, с бородкой, в клетчатом костюме, как видно кто-то из педагогического состава:
— Пани Ольга, — негромким, бархатистым голосом начал он, — у нас не так много есть людей, что знают русский. Поверьте, когда бы мы перевели сейчас аудиозапись семинара на чешский, студенты просто засыпали бы вас вопросами. Но, думаю, в общих чертах все поднятые сегодня темы вы нам прекрасно обрисовали. Мы все …уверились, что не зря руководство Универзита Карлова рассматривает возможность открыть небольшой ознакомительный курс по этому, исключительно редкому направлению. Думаю, когда появится стенограмма семинара, директорат захочет пригласить кого-то из названного вами, польского университета. Не скрою, мне эта тема тоже весьма интересна. Но, вы устали. Итак, вопрос: я долго мучил переводчик в своем телефоне, чтобы перевести одно слово. Если я все правильно сделал, то ответьте: что вы думаете, или, скажем иначе, практиковали ли вы так называемое сноговорение? Я верно перевел? Слово правильное?
Ольга кивнула:
— Сноговорение – большая тема, интересная, — с натяжкой произнесла она. — У меня есть много материалов и наработок в этой области. Подобное практиковал и исследовал господин Клейтман. Если я правильно вас поняла, вы спрашиваете о такой практике: человек спит, ему внушают – говорить, и он рассказывает то, что ему снится. Верно? Отлично, — улыбнулась Ольга, отвечая на кивок клетчатого, — мы поняли друг друга.
Что ж, как я уже говорила, да, мы работали, в том числе и над этим. Но, это так же находится за рамками бюджета нашего семинара. Эти труды не являются секретными, просто этой темы в данном семинаре нет. Мы можем договориться, провести другой – конкретно по теме сноговорения. Организуем практические занятия. Это действительно интересно. Особенно если практиковать с вами – людьми умственного труда.
— Оу, — удивился мужчина в клетчатом костюме, — почему именно так?
— А это уже из области исследований другого ученого, профессора Майорова, — пояснила Ольга. — Он и Сеченов работали в несколько другом, отличном от моего, направлении. Знаете, если кому-то удастся объединить наработки этих двух, едва ли не взаимоисключающих векторов изучения состояния сна, человечество на самом деле подберется очень близко к разгадке того, что это такое – сон.
Возвращаясь к вашему вопросу, касательно сновидений людей умственного труда, поясню. Это еще называют раппорт. Если вкратце – наличие некого «коркового сторожевого пункта» ослабляет сон, делает его относительно менее глубоким. В связи с этим чаще возникают сновидения.
Кажется, еще в 40-х годах прошлого века Анри Роже писал, — Ольга подсмотрела в конспект: «Насколько сновидения часты у людей умственного труда, настолько же они редки у людей труда физического».
К сожалению, никаких объяснений автором к этому заявлению дано не было, но этот закон работает. Поэтому, если мы будем практиковать с вами – людьми умственного труда, время, проведенное в практических занятиях, заставит вас еще больше проникнуться этой темой. Вы будете увлечены до крайней степени, обещаю.
Мужчина в клетчатом костюме поклонился в знак благодарности и пошел вглубь аудитории. Следом за ним к микрофону стала молодая женщина. Красивая, высокая, с пышной, крашеной шевелюрой:
— Здравствовать, пани Ольга, — с более заметным акцентом, чем клетчатый, произнесла она, — я представлител …независим профессионал союз медикс в Универзита Карлова, — едва сумела она определить по-русски род своих занятий. — Зейчас априль две тысячи двадцать одинаго года. Демократически революциа в Бьеларуси начинался скоро год назад. Что зейчас происходит в вашай страна?
— Видите ли, — начала неохотно отвечать Ольга, — я нахожусь в Чехии уже пять месяцев и не могу ответить на это точно.
— Там много сотня политики в тюрьме, — уже не спрашивала, а утверждала пышногривая, всецело притягивая к себе внимание аудитории, — пытками льюди насилавают. Смерти ест. Где, как вы думать, компромисс в этом ситуаций?
Ольга медленно отодвинула в сторону папку с материалами.
— То, что я сейчас скажу, — начала она, — вам может не понравиться. Но, поскольку я нахожусь в демократической стране, здесь я имею право выразить свою точку зрения, верно?
Зал одобрительно загудел в ответ.
— Так вот, в Беларуси происходит все тоже, что и в других странах. Скажите, что, в Чехии не разгоняют демонстрации? Разгоняют. Что у вас нет политических заключенных? Не притесняют инакомыслящих политиков? Не творится в тюрьмах беспредел?..
— Нет! — не выдержав, выкрикнула с места другая, слабо видимая с места Ольги дама. — У нас такого нет!
— А откуда вы знаете? — заводясь, ответила на это проявление эмоций Ольга, взгляд которой вдруг из миролюбивого стал колючим. — О! Вы хотите услышать правду. Ну так слушайте мою правду, — подчеркнула это слово до того миролюбивая госпожа-лектор, которую вдруг подняло лихим ветром. — Начнем с того, господа студенты и преподаватели, что демократия – это не власть народа, как везде принято считать, отнюдь. Демократия, это то, что через средства массовой информации под ее видом вам транслирует руководство страны. Это происходит везде, без исключения. Кто-то когда-то разыграл партию двойных стандартов и сейчас в эту абсурдную, но увлекательную настольную игру сели играть все.
Только не думайте, пожалуйста, что я настроена на восхваление диктатур. Если бы я была на стороне их, то жила бы сейчас на Родине и, замечу, жила – припеваючи, точно так же, как и все, кто, как теперь говорят, «топит за бацьку». Вместо этого я – специалист крайне узкой специализации и редкой профессии вынуждена читать лекции, проводить семинары за пределами Беларуси, чтобы хоть как-то жить.
Для того чтобы разом прекратить безсмысленные прения по поводу интересной всем вам темы белорусской революции, я вам сейчас расскажу о причинах того, от чего она, на самом деле такая особенная, уникальная, а также о том, почему она сейчас практически умерла!..
Притихший зал был шокирован. Казалось, что в свалившейся на всех тишине было слышно даже то, как хлопают, словно птичьи крылья, веки всех присутствующих. Ольга словно серфингист ловко стала на доску удачи и поймала крутую волну внимания. Она поднялась с места, взяла микрофон в руку и вышла на авансцену:
— Откройте глаза, господа! В причине смерти этой революции даже не жгучее желание диктатора – уничтожить ее из мести народу и во что бы то ни стало удержаться при власти. Его, как раз, можно понять. Позади пропасть, в которую могут свалиться он, все его родные и близкие, вместе с их накоплениями и даже жизнями. Причина провала этой революции кроется в другом. Она на самом деле была уникальной. Это, если хотите, это такой золотой самородок.
Чтобы там ни утверждали на белорусских и российских государственных телеканалах, эта революция, в том виде, в котором она предстала перед всем миром, не была создана умами Западной Европы или США. Да, глупо отрицать, что ее там создавали, но они, словно вирус вместе с ветром свободы, как это обычно происходит везде и всегда, только впустили дух революции в Беларусь. Далее произошло что-то необъяснимое.
Это видели все – наделенные четкими инструкциями лидеры с прозападной или российской начинкой, очутившись в Минске, просто опешили, глядя на то, что стало происходить. Если говорить образно, это было сродни тому, что тебе и другим людям дали много денег и каждому по тротиловой шашке на то, чтобы взорвать какой-то склад. Кто первый отличится – тот и герой; тому вся слава и деньги. Вы – профи, тщательно готовитесь, но когда идете на дело и забираетесь на этот склад, вдруг оказывается, что там все и без вашей шашки заминировано ящиками с «си 4» под самую крышу.
Если кто-то не понял этого примера – поясню. В Беларуси уже давно не хотели жить так, как живут сейчас, причем не хотели почти все! Это желание тлело и горело очень долго, высеивая во всех, кто более-менее в ладу со своей головой, простые и по-христиански добрые схемы того, как можно обустроить это мир так, чтобы всем на самом деле жилось хорошо.
То, о чем всегда врали, искренне мечтали, писали в своих трудах все мировые революционеры, здесь вдруг обрело ментальное тело. Оказывается двухсоттысячная толпа на площади, способна к созиданию! Ее травили, в нее стреляли, их убивали, а те, кто оставались на улицах месяцами ломали мозги политологам и социологам, доказывая, что толпа вполне может и не жаждать крови, и не стремится ломать двери ювелирных магазинов, и даже не отвечать кровью за кровь.
Диктатор делал все, чтобы разделить общество и развязать гражданскую войну. Повторяю, позади него – пропасть. И он не первый и не последний, кто хотел спрятать за дымом войны все свои преступления. И на самом деле, кто станет вспоминать репрессии, тюрьмы и прочее, когда каждый день, воюя друг с другом, погибают сотни людей? Но перед властью встал вопрос: как, имея подчиненный тебе, мощный силовой аппарат, воевать с тысячами девушек, которые просто несут цветы? Или с колоннами пенсионеров, инвалидов?
И вот тут, когда над новой, странной революцией встало солнце и осветило ее как следует, страшно стало всем. Сначала странам, где на верху пирамиды власти стоит явный лидер, по определению – диктатор, стало не по себе от того, что пример Беларуси будет заразным. Раз этот добрый и податливый народ смог сбросить своего узурпатора, то это можно сделать и другим? Ведь так?
Под неумолимыми лучами солнца правды вдруг оказалось, что везде, повторяю, везде власть устроена одинаково, с той только разницей, что в некоторых странах это научились хорошо скрывать. Лидеры европейских стран, оказывая помощь революции Беларуси, нечаянно осознали насколько эта революция токсична!
На минуту представьте себе идеальную анархию в стране, где правительства нет как такового. Есть некий центр думающих, честных людей с хорошей зарплатой, которые представляют чаяния избирателей и свои, но которые не лоббируют узких интересов геев или каких-то магнатов. Это просто профессионалы, помогающие жить другим. За это они вполне обеспечены материально теми, кто их избрал, и жестко ограничены от коррупции законом. Не секрет, что тот, кто способен организовать крепкое хозяйство и семью, может так же легко выстроить и работающее, думающее министерство. Эту идею вольный дух белорусской революции сделал вполне осязаемым будущим для себя и, что немаловажно, для других! Во всяком случае, так это многим в начале виделось.
Появились и конкретные наработки, ведущие к этой принципиально новой модели государства, вызревающие в головах умных людей на протяжении последних двадцати пяти лет. А почему нет, когда все направлено на одну цель – создание мощной, постоянно развивающейся экономики.
Но давайте зададим себе вопрос, а кто из сильных мира сего согласится на это? Вокруг все уже давно урегулировано и отлажено, тут появляется что-то новое, какая-то Беларусь – страна третьего мира. Если хотите узнать разницу между ЕС и таковыми – дефективными странами, при случае попробуйте съесть или выпить что-либо из раскрученных здесь брендов там, в Беларуси. Вы сильно удивитесь тому, что один и тот же кофе там и у вас различается просто как российская Лада и ваша Шкода.
Старушке Европе не нужен пример того, как можно жить хорошо, но иначе, не по ее устоям. И россиянам такая Беларусь не нужна. Там введены две модели: азиатская или «ломанная» американская, когда взяли худшее из самого худшего.
И тут приходится признать, что даже те чудовищные вещи, что происходят сейчас в России, всему цивилизованному миру уже давно понятны и привычны. Признано везде – в России всегда так!
Но, господа, как же тогда быть с этой чистой и такой необычной революцией в самой середине Европы? Она оказалась не выгодна никому, кроме девяти миллионов самих белорусов. Вот вам и ответ на поставленный мне вопрос: «почему так плохо обстоит дело с этой революцией»? То, что не выгодно никому вокруг – существовать не может…
Аудитория попросту умерла. Никому не требовалось перевода. Оказывается, когда очень нужно, люди понимают русский язык. В середине зала поднялся солидный, седобородый чех, который, окинув взглядом понурую публику и, пытаясь все обернуть в шутку, почти без акцента произнес:
— Спасибо, госпожа Михолап, за семинар, и курс занимательной политологии. Ваше время истекло, — добавил он как-то двусмысленно, — не стоит отвечать на вопросы, выходящие за рамки заявленной темы. Вы нас разорите, — фальшиво улыбнулся он. — Еще раз, огромное спасибо. Вас уже ждут…
Аудитория как-то странно, но, как показалось, одобрительно зааплодировала. Ольга вернула на место микрофон, собрала папки с материалами и, кланяясь публике, заметила, что за кулисами нетерпеливо маячил Влад.
Они даже не поздоровались, молча вошли в гримерную, где Ольгу ждали чехи. Она подписала документы о финансовых обязательствах сторон. Белорусы вышли через черный вход и сели в машину. Кецко запустил двигатель.
— За каким хреном ты там распиналась? — недовольно зашипел он вместо приветствия. — Сочиняешь чехам черте что. Этот дед из зала прав, тебе же за это не платят!
Ольга устало откинулась на подголовник:
— Для того чтобы тебе верили, — вздохнув, ответила она, — надо говорить хоть немного правды. Достали они уже с этими намеками и одними и теми же вопросами. Пусть бы так же дотошно спрашивали по сомнологии или онейрологии, так нет, что ни семинар – где ваша демократия? Пусть теперь попытаются проглотить то, что я им наговорила.
— А если не будут глотать, а просто надуются и перестанут звать, — выруливая на шоссе, недовольно бурчал Влад, — другого прикрытия у нас с тобой нет.
— Не перестанут, — заверила Ольга, — после этого монолога они еще и удвоят ставку.
— Почему ты так думаешь? — удивился Кецко.
— А потому, что они ничего не поймут, — рассмеялась уставшая девушка. — Звучало все красиво, зазывно, до слез патриотично, но чертовски непонятно. Они и близко не могут допустить мысли о том, что живут как-то не так, может быть даже плохо. И кто это им говорит? Девушка из Беларуси, страны, где творится какой-то кошмар?
Пойми, Влад, любая мысль, что порочит их систему, не будет принята. Вопрос о революции так и останется для них не растолкованным, а потому в голове каждого будет пульсировать интрига: «Она сказала, а я не понял. Ну не идиот же я? Пойду и еще раз послушаю, а еще спрошу вот о чем…». И снова ничего не поймут. Почему? Потому, что пункт №1: «Любая мысль, что порочит их систему, не будет принята».
Вот увидишь, на следующий семинар будут ломиться так, что в проходах придется ставить стулья, но все равно все уйдут ни с чем, кроме меня. Я получу гонорар. — Девушка устало улыбнулась. — Сейчас все переварят и разнесут весть о взрывоопасной лекторше по всему Университету... Ну и хрен с ними. Но ты, Владик, тоже молодец. Уж чего никак не ожидала, — призналась она, — так это что поеду домой не за рулем. Где ты таскался, гад? Целых десять дней! Я уже начала нервничать.
— Я же писал, — стал оправдываться Кецко.
— О, милый мой рыжик, — с упреком замотала головой Ольга, — ты просто не представляешь какая это пытка – получать каждый день СМС «у меня все нормально»!
Однако я вижу, настроение у тебя приподнятое, даже ругаешь меня. Значит, есть результат? Колись – что-то нарыл за эту командировку?
— Нарыл, — криво улыбнулся Кецко. — Только пока еще не разобрался что из этого нужное, а что нет.
— А ты давай по порядку, — посоветовала Ольга. — Ехать минут тридцать. Делать-то все равно нечего – вместе и разберемся что толковое, а что нет.
— Ну, в общем, — сдержанно начал Влад, — нам говорили правду. В Чехии водят активно. Считай, вся Европа сейчас переваливается здесь. Ты знаешь, — признался вдруг Кецко, — поскольку нас с тобой так некрасиво кинули и, в качестве компенсации, отправили «искать счастья» сюда, я стал серьезно задумываться, а не послать ли нам всех нах..? Мы можем выторговать себе что-то за Проводника, а потом безбедно жить твоими семинарами. Устроим тебя преподавать к ним в Карлов Университет, я видел, что твоя тема им интересна, попросим политического убежища, а?
Ольга снова устало улыбнулась:
— Наивняк, — тихо ответила она. — Мы с тобой на таких подписках, что хуже только пуля в лоб. Если мы дернемся, нам сразу же впаяют шпионство в Чехии и плюс к этому столько чернухи, что растление малолетних по сравнению с этим будет казаться баловством. Ты же знаешь, нет в нашей стране ни одного даже мало-мальски важного винтика, которого бы не держали пятками на бортике висельной табуретки. Одно движение, и ты уже висишь с синим, высунутым языком…
Мне страшно, Влад. Что же это такое там, у нас, выросло? Откуда столько нелюдей в Беларуси? Но, назад у нас с тобой пути нет. Добавлю к нашему разговору: если контора решит открыть тебе и мне наши личные досье, то мы с тобой не то разговаривать, мы прикончим друг друга, не в силах жить дальше рядом с такой тварью. И уже будет не важно, правда ли то, что мы услышим или нет. Так написано в бумажках и все. Так что, лучше оставь эти разговоры…
— А что новая Беларусь?— хитро поинтересовался Кецко. — Может, все похерят, как и раньше?
Ольга задумчиво смотрела в окно, на проплывающие за стеклом деревья:
— Нас ней постоянно пугают, — глухо ответила она, — мол, нас всех там пересадят, или выведут на чистую воду… Влад, но ведь так не может быть, чтобы вся страна была на одной стороне, а мы – те самые винтики президентских служб, коих на поверку горстка – на другой? Мы боимся, трепещем: «Нам обязательно надо делать свое дело, иначе найдут других, а от нас избавятся уже не загранкомандировкой, а так, как они умеют избавляться от всего, что им перестало быть нужным или мешает. Никто не знает, как оно там будет, так что лучше рассказывай о том, что нарыл, не нагоняй на меня депрессняк.
Кецко, соглашаясь, закивал:
— Умеешь ты, стимулировать к работе, — насупившись, заметил он. — Значит, расклад такой: все сводится к тому, что здесь работают две противоборствующих группы. Открытой борьбы между ними нет, но если тебе повезет отыскать кого-то, кто слышал об этих иголках в стоге сена, тебя сразу спросят – хотите, чтобы вели из «Bo;; panna» или «Star; Vodi;»?
— Я еще не очень хорошо знаю чешский, — задумчиво ответила Ольга, — «Bo;; panna»? Это что-то типа богиня-женщина?
— Нет, «Божья женщина», — пояснил Влад, а второе – «Старый Проводник».
— И что? — с надеждой оживилась девушка. — У нас есть выход на обе группы?
— Ха! — не удержался Кецко. — Ты такая простая, Оль. Представить не можешь, сколько мы перевернули за эти дни. Тут пока…
— Не ной, — положила ему на руку свою прохладную ладонь Ольга, — понимаю, что все не просто. Продолжай. Что еще наковыряли?
— Как я и говорил, известных групп только две, — продолжил Влад, — работают параллельно, но войны между ними нет, просто некоторая неприязнь. Не знаю почему. Разное об этом болтают. Одни говорят, что «Bo;; panna» работает лучше, но местные почему-то больше советуют «Star; Vodi;».
Один знакомый бандит, а мы, — пояснил Кецко, — тут в кабаке пересеклись с лихими ребятами (мои пили с ними два дня), так вот один парень много чего нам интересного рассказал. «Star; Vodi;» у чехов считается своими, а «Bo;; panna» приезжими. Тут после распада Югославии столько расползлось криминала, что вполне может быть, что эти «Bo;; panna» окажутся сербами или боснийцами. Все криминалы к обеим группам относятся с большим уважением, их авторитет не обсуждается, но, похоже, что никто из самих бандитов на них влияния не имеет. Да и выхода прямого на Проводников нет. Просто деньги крутятся большие, поэтому бандиты знают об этих финансовых каналах, но не трогают, говорят о группах с уважением и каким-то затаенным страхом. Подозревают, что там крышуют другие, очень уважаемые люди Чехии, — заключил Кецко. — Никто не рискнет трясти или напрямую искать эти группы…
Игорь и Геня шли по дороге в сторону от Хлистовице. Апрельский, прохладный ветер стегал по спинам, но был не в силах разрушить желание Проводника прогуляться. Велесова теперь никуда не отпускали одного. За тот год, что их группа обосновалась в Чехии произошло столько разного рода неоднозначных событий, что свой основной объект охраны Марадов и Сорокин, называющие себя теперь на местный манер «Хледаты», вообще старались не выпускать из виду.
Надо же было так судьбе повернуть ситуацию, что по прошествии длительного времени, две, по сути, конкурирующие группы Проводников в данное время ютились рядом, что называется – через забор. Обособленно и «Star; Vodi;» и «Bo;; panna» совершили десятки проводов, но около полугода назад так плотно пересеклись в одной работе, что былая неприязнь безвозвратно улетучилась.
Случилось это под прошлый Новый год. Далее надо пояснить: дело в том, что Чехия среди всех стран Европы слывет едва ли не самой «безбожной». Это подтверждают даже государственные социологи.
Разумеется, служители храмов разных конфессий, недовольные повальным увлечением чехов всякого рода пережитками прошлого, оставшимися еще с языческих времен, на протяжении десятилетий, особенно накануне религиозных праздников посредством СМИ пытаются отыскать ответ на важный для себя вопрос: «Почему в такой развитой европейской стране так мало людей, которые верят в Бога?»
Некоторые ищут причину этого в социалистическом прошлом страны, но это, конечно же, не соответствует действительности. Напротив, большинство из бывших стран советского лагеря ныне, догоняя свое безбожное прошлое, будто старые камни по самую макушку заросли фанатичной, слепой религиозностью. Нет, следовало искать другую причину.
Тема безбожности муссировалась постоянно, публиковалась масса всякого рода материалов, здорово заплетавших извилины всем, кому, как и епископам обязательно была нужна правда в ответе на этот животрепещущий вопрос. Но нашелся человек, который, в отличие от служителей культа, не был заинтересован силой проталкивать в массы религию, и высказал простое и точное мнение, которое хоть и взбесило христианских служителей, но на самом деле наиболее точно обрисовало искомый ответ. Это был малоизвестный чешский теолог Ян Сокол. В интервью журналу «Respekt» он сказал то, что было у всех в голове, но не на языке – корни атеизма чехов следует искать в их национальном характере.
Цитата: «Непонятным образом в современном чешском обществе произошла подмена понятий – вместо Всевышнего почти две трети жителей верят в способности некоторых людей предсказывать будущее, а еще часть – в пророчества гороскопов и целительное свойство амулетов…»
Да, в это приходилось верить! В каждом, даже самом маленьком городке можно было найти магазин, в котором продавались магические камни, хрустальные шары, амулеты от сглаза и так далее. Что тут говорить? В самой Праге, в старом городе, есть не просто какая-то сувенирная лавка, а самый настоящий большой магазин чародеев!
Зимой там, вполне серьезно, собираются на совет местные ворожеи и колдуны. Разумеется, у них и мысли нет отдать дань празднику Рождества Христова, им важнее другой праздник – Новый год. По их мнению, именно в этот день, вернее ночь, старое уходит и начинается что-то новое. Логика проста: жизнь человека зародилась из ничего, то есть, по сути, из тьмы, поэтому зимой, когда природа спит, начинается некий ее новый цикл.
В ночь на первое января, вместо рекламируемой в фильмах молитвы, в семьях постоянных клиентов знаменитого пражского волшебного магазина, когда все собираются за столом, старшие просят духов-защитников о том, чтобы в мире не распространялась злоба и зависть. Как в самые давние, языческие времена, они старательно прячут в доме весь хлеб, потому что если по их поверьям оставить его на тарелке, за ним может придти дух огня (хлеб ведь проходит через печь) и в следующем году непременно случится пожар.
К тому же, в эту ночь в доме не должно быть никакого мусора. Считается – сколько в доме мусора – столько будет и болезней в следующем году. Именно для этой, особой уборки из высушенных полевых трав делается специальное помело, изгоняющее бесов.
Обычные люди издревле видели, как посвященные в тайны мироздания чародеи убирают дом необычным веником, поэтому потом и придумали, что в сказках ведьмы летали именно на таких метелках.
Издавна все в этой стране строилось мистическим манером. Чехи, например, не стесняются вспомнить одного из императоров Священной Римской империи – Рудольфа II, человека, настолько проникшегося размахом оккультизма в Праге, что он даже перенес в этот город свою резиденцию.
А знаменитые пражские астрономические часы на Староместской площади? Они, кроме часа, даты и фазы луны показывают еще и «зодиакальное» время.
Даже Карлов мост был основан при участии нумерологов. В 1357 году, 9 июля в 5 часов и 31 минуту вступал в силу зеркальный закон чисел, которые можно было выстроить пирамидой, где ряд чисел считался в обоих направлениях…
Чехи ревностно хранят свои мистические легенды и на протяжении веков постоянно создают литературные и скульптурные памятники их персонажам. Самая известная – о глиняном существе Големе, прислуживающем раввину. А еще железный человек – рыцарь, убивший невинную девушку. И сегодня на Марианской площади в Праге стоит статуя этого рыцаря, которого якобы может расколдовать такая же невинная девушка, простившая ему этот грех. Но, опять же, искренне прощать могут только глубоко христианские девушки. Нормальная, не отягощенная религией, женская сущность в глубине души не прощает никого и никогда! Вот потому и стоит до сих пор рыцарь заколдованным, и будет стоять долгие столетия, пока не развалится от времени…
А что до празднования Нового года, то многие из чехов в новогоднюю ночь попросту отправляются в лес. Там разводят костер, чтобы сжечь старые, ненужные вещи. В костер так же бросают и березовую кору, на которой прежде пишут все, от чего хотят избавиться. По мнению этих людей именно в это время можно начать все с ноля, начисто…
В преддверии 2020 года сразу на группу Велесова «Bo;; panna» и на полумистический «Star; Vodi;» по уже хорошо отработанному каналу вышли некие люди с просьбой провести двух разных клиентов из окрестностей знаменитого Гоуского замка .
На то время группа Велесова уже дважды работала самостоятельно, без участия доктора Яшкова и Ктибора. С ними расстались полюбовно. Клокан и доктор получили откупные суммы, на которые и близко не рассчитывали, поскольку уже чувствовали – группа Проводника уходит из-под их контроля, и вот-вот просто оборвет все контакты, оставляя их ни с чем. Но «Bo;; panna» через Светлану откупилась, собираясь после этого памятного новогоднего провода перебраться в другое место там же, в Чехии.
Если после первых мероприятий в этой стране и Девана, и Игорь восстанавливались что-то около месяца, то после новогодних праздников 2020 года, Велесов только в Центральном военном госпитале в Праге пролежал больше. Тут, находясь на выздоровлении под охраной чешского спецподразделения URNA , они, ко всеобщей радости, и подружились – Игорь и необычный мальчик Радомир…
Глава 2
Как уже говорилось, чехи очень щепетильны и аккуратны в оккультных вопросах. Сложно себе представить, что было бы с группами Велесова или Родомира, скажем, в Германии или Франции, узнай их правительство о том, что некие странные люди зарабатывают на их территории неплохой капитал тем, что якобы водят души умерших грешников за некий воображаемый мост в другом измерении.
В России и современной Беларуси, впрочем, как и других бывших советских республиках, эти группы сразу бы попытались отловить и упрятать в секретное, закрытое место, (скорее всего тюрьму), где из них бы выдоили все до последней капли. Если бы Проводники не стали сотрудничать, их бы мучили, пытали, обкалывали препаратами и все только для того, чтобы попытаться научить этому ремеслу кого-то из работников спецслужб.
В Чехии дело обстояло иначе. Во-первых, правительство спокойно проглотило и переварило информацию о Проводниках. Как только появились известия о такой необычной практике, сразу же отрядили ученых в запасники библиотек и вскоре те притащили объемный доклад, где подробно описывались ритуальные услуги подобного рода, начиная с 14-15 века. Вывод докладчиков говорил о том, что это древний оккультный клан, работающий с мертвецами или людьми, стоящими на грани смерти. Никаких действий, оскорбляющих умерших или их родственников за Проводниками выявлено не было. Напротив, родичи их клиентов всегда были благодарны Водивым за оказанные услуги и всегда щедро платили им. Именно эту информацию взяли на заметку и поставили этот «бизнес» на пассивный контроль спецслужб.
Нужно сказать, что этот контроль не имел ничего общего с подобным присмотром, скажем, стран советского разлива. Совсем нет. И группа Велесова, и Радо с родичами спокойно занимались своими делами, потихоньку до этого памятного дня устраивая друг другу каверзы наподобие той, что случилась с Деваной и Игорем в их первый провод в Чехии. Нужно заметить, что в тот день пострадали не только Светлана и ее Проводник. Досталось и дому Карела Брукнера. При столкновении интересов двух противоборствующих сторон ни с того, ни с сего раскалился докрасна черный, металлический куб на чердаке в его доме. Снова был пожар, и снова, слава богу, обошлось. Огонь залили примчавшиеся спасатели, хотя все чердачное имущество пришлось выбросить к чертовой матери, а к тому еще оплатить серьезный штраф за содержание чугунного камина на необорудованном для этого чердаке.
Бедняга Карел. Он в момент пожара спокойно смотрел телевизор, когда вдруг его внимание привлекли странные синие отблески на шторах. Он подошел к окну и опешил! Из старого дедовского дома валил дым, а вокруг стояли 5 пожарных машин, которые атаковали это здание. Карел был уверен, что и тут не обошлось без божьего промысла, ведь спасателей вызвали строители, восстанавливающие костел святого Онджея.
Радомир и Игорь немало попили крови друг другу за все прошлое время. Они пересекались лишь в другой реальности, поэтому для Велесова было откровением то, что его хитрый и изворотливый соперник и в этом мире тоже был мальчиком.
Возвращаясь к новогодним событиям 2020 года, нужно напомнить, что хотя мир уже и знал об очередной напасти – коронавирусе SARS-CoV-2, официально первые заболевшие в Чехии появились только в марте двадцатого. Но напомним, что 24 декабря 2019 года, как это стало известно потом – параллельно к обеим группам Проводников по обычному, проверенному каналу связи, обратились некие люди, просившие помочь с прОводами двум разным людям, проживающим вблизи замка Гоуска. Обычное, на первый взгляд предложение. И в «Bo;; panna», и в «Star; Vodi;» были уверены, что заказ пришел только их группе. Собеседование проходило в штатном режиме и тоже параллельно с каждой из групп. Все через интернет и посредством зарегистрированных чер-те где пользователей, получающих за подобное посредничество очень хорошую зарплату.
Проводники привычно отправились выполнять свое ремесло, как вдруг встретились у того самого странного тумана, возле которого Радомир некогда передал Игорю сволочного дядю, едва не сделавшего Велесова и Девану калеками. Водивые, глядя друг на друга, опешили: уж не за одним ли клиентом их прислали? В дело вовремя вмешалась Девана. Мальчик, часто пересекаясь во время сеансов со своим конкурентом, отчего-то относился к ней с большим уважением.
Стоит заметить, что эта женщина могла быть практически безпомощной только в первое посещение какого-то нового места в иных мирах. Попадая туда вторично, она уже четко знала все правила и возможности путешествия своего Проводника в этой локации.
Опуская детали того путешествия, можно лишь сказать, что по какой-то причине куб Мортиса отказался работать в этот раз с Радомиром. Возможно, сильное влияние Деваны сбивало его с толку (раз есть сильная ведущая, куб может отдыхать) или еще какая-либо другая причина, но так, или иначе, а тот провОд хоть и был удачным, по выходу из него и мальчику, и Велесову пришлось вызывать автомобиль реанимации.
Из палат местной больницы их, а с больными, чтобы не вызывать особых подозрений, отправились только Девана и мать Радо, которая, как и все родичи малыша, уже была в курсе его особого дара, так вот всю эту компанию из больницы забирали, как в голливудских боевиках – на броневиках и с бойцами URNA.
В Центральном военном госпитале, куда их перевезли, в тот же вечер некие люди отвлекли Светлану от присмотра за Проводниками, и отвели ее и Миладу в другую комнату. Немолодой, симпатичный мужчина, оставшись наедине с ними и представившийся Кветославом, сначала на русском, а затем и на чешском просто и доходчиво рассказал во всех красках дамам о том, чем занимались Радо, Игорь и их группы на территории Чехии в разрезе современного Уголовного кодекса этой страны. Когда же стало понятно, что спецслужбы, говоря образно – взяли обе группы за горло, Кветослав снова поочередно довел молчаливым женщинам следующую информацию:
«Я, — спокойно продолжил он, — уполномочен сделать для вас заявление. Напоминаю, вы находитесь на территории республики Чехия. Должен сказать, что в вашем случае правительству безразлично кто из вас является гражданином нашей страны, а кто нет. С этого дня мы больше не допустим никакого противоборства сторон.
У нас достаточно материалов для того, чтобы отдать вас в руки налоговой полиции и, если не закрыть ваш бизнес, то серьезно испортить его. Отсюда предложение: официально считаем что то, чем занимаются мальчик и белорус теперь является достоянием Чехии. Вам в обязательном порядке придется оформить частную предпринимательскую деятельность со сноской «Особые ритуальные услуги». С вами свяжутся представители налоговой полиции. Возражения не принимаются.
Будете исправно платить налоги, которые, с сожалением должен сообщить вам, будут гораздо больше pau;;ln; da; . Так ваша деятельность станет легальной. В противном случае все закончится уголовными сроками и прочими неприятностями.
Мы изучили массу материалов по деятельности древнего ремесла Водивого. Повторюсь – от этого дня – вы наше достояние, наша история и пока вы не приступите криминальную черту – будете под защитой государства.
Не нужно этого пугаться. До тех пор, пока мы вам не понадобимся, так же, как и ранее вы не будете нас видеть, но! С другой стороны, как только нам понадобитесь вы, а это, уверяю вас, будет происходить исключительно редко, мы попросим вас о помощи и вы, по возможности, нам ее окажете. Поверьте, мы знаем, видим, чего стоит эта работа вашим Водивым, и ни в коей мере не будем злоупотреблять вашими возможностями. Каналы связи с вами мы уже имеем. Последнюю работу ваши парни получили именно от нас.
Мы приносим свои извинения вам, пани Милада. Никто не знал, что «Star; Vodi;» окажется …пусть и непростым, но все же мальчиком. У меня все, — стал закругляться Кветослав. — Думаю, выбора у вас нет, — уже менее официально добавил он. — Оформляйтесь и занимайтесь тем, чем занимались. Без проблем. Хочу только заметить, что те люди из окрестностей Гоуска, которых провели ваши Водивые, были …страшные персонажи в понимании обывателей. Просто чудовища! Но, как это ни странно прозвучит, и они – достояние Чехии. Мы их выявили, заменили для их практик людскую кровь на другую и взяли под жесткий контроль – не давали делать криминал.
Высшие силы видят все. К ним недавно приезжали …как видно близкие им по духу гости из Китая. Мы подозреваем, что именно они и привезли им ту самую, модную теперь болезнь.
Еще раз извините, пани Милада что прибегли к услугам ребенка, но, будем справедливы, вы и сами его до того эксплуатировали. Так что, если не хотите проблем – не указывайте нигде в документах его имя.
А вас, — обратился к Свете Кветослав, — скажите, все же Светлана или Девана? — Света кивнула в ответ, де, можно и так, и так. — Вам и вашим людям, — продолжил представитель правительства Чехии, — как беженцам из Беларуси мы дадим официальный статус и документы на проживание. Деньги за оказание услуг под Гоуском, вам выплатят в полной мере, но только после официальной регистрации и уплаты налогов…»
Вот так непросто подходили к встрече Нового 2020 года две, отныне официальные группы особых ритуальных услуг, которые, ко всему прочему, как и всё имеющее статус достояния Чехии, теперь обязаны были иметь привязку к одному географическому месту, а именно к поселению Хлистовице возле знаменитой «Кутной горы».
С Ктибором провели разъяснительную работу и он, дабы не вступать в спор с налоговой полицией, отдал группе Велесова в безсрочную аренду свой дом, а Радомир, на радость дедушке, теперь жил у него, посещая местную школу. Все спорные вопросы пришлось в срочном порядке урегулировать, а Новый год группы Велесова и Радомира встречали вместе, в лесу, до поздней ночи сжигая в костре бересту…
…Итак, как уже говорилось, двадцатого апреля уже нового, 2021 года, Игорь и Геня прогуливались по дороге возле Хлистовице. Солнечный день радовал глаз и, если бы не ветер, время для прогулки можно было бы назвать идеальным.
— О, — оживился вдруг Сорокин, — чуешь? Пахнет.
— Чем пахнет? — не понял Велесов.
— Тополь, — пояснил Геня. — Вот же… Через какой-то месяц все вокруг будет благоухать, цвести, а сейчас немного дохнуло тополиными почками и уже радость на сердце.
— Хм, — задумчиво улыбнулся Игорь, — я где-то читал, что по весне люди даже первым мухам радуются.
— Скажешь тоже, — притворно обиделся Сорокин, — то мухи, а то тополя. У нас, наверное, все еще спит. Здесь же южнее?
— Конечно южнее, — заметил Велесов, и двусмысленно, с грустью добавил, — да, скорее всего там все еще спит. А после этой зимы уже, наверное, и не проснется.
— Шесть лет колонии, — возвращаясь к разговору, начатому еще в доме, повторно возмутился Сорокин. — За что? Галя пишет, что и Мишку в институте потихоньку преподы травят. Дожили, блин. Снова в ходу «враги народа», репрессии как при Сталине, тюрьмы, люди пропадают. Света говорит: «Успокойся, может, не так там и страшно. Полно ведь и фейков», но даже если половина всего – правда, то как там люди теперь живут?
— Живут, и будут жить, Гена, — отмахнулся Велесов, — помнишь анекдот о том, как немцы в газовой камере никак не могли задушить белоруса? М-да, — тяжко выдохнул Игорь и процитировал финальную фразу из этого анекдота: «Адразу трохі вочы шчыпала, а тады прывык, нічога ».
— Но Галя не та баба, что будет что-то выдумывать, — продолжал ворошить неприятные новости Геня, — она пишет, как есть. Кругляк просто оттолкнул мента, что молотил палкой девчушку. ОМОНовец даже не упал, Игорь! Налетели, скрутили… Шесть лет!
— Гена! — не выдержал Велесов. — Уймись! Там людям за красно-белые полотенца на балконе по тридцать суток вкручивают. Радуйся, что ты не там. Уже влез бы куда-нибудь.
— Чему радоваться? — все больше распалялся Сорокин. — Думаю, как это Кругляк не врезал менту, как положено?
— И получил бы десять лет, — спокойно ответил Игорь. — Что ты можешь изменить, Гена? Им надо было в августе идти до конца, а теперь – все! Придется молчать и глотать кровавые сопли. А за Галю с Мишкой не безпокойся, поможем. Малому Кругляку учиться надо. Как бы не выперли прямо с первого курса как сына врага народа.
Геня отмахнулся:
— Это запросто. Сейчас там все что угодно может быть. Я с Мишкой списываюсь в Вайбере. Говорит, что пока терпимо, хотя и подъедают при случае. Пишет, что сейчас ко всем так присматриваются. Он устроился на подработку в парк Янки Купалы. Катает детей на пони и, в хорошую погоду, на электропаровозике.
Игорь удивленно посмотрел на Сорокина:
— Ладно паровозик в парке есть, а откуда у него пони?
— А в цирке дают, — пояснил Геня, — там же госцирк напротив парка. Добрые люди дают студентам заработать, ну и себе, понятно, что-то оставляют. Они бы и на слонах катали, если бы дали возможность. Мишка писал, что в мае в цирк привезут большую лошадиную программу, — Сорокин рассмеялся. — Коней уже завезли для представления, все здание забито. Этого пони хоть домой забирай.
— Что за интерес – такой цирк? Одни лошади! — пожал плечами Велесов.
— Там одних костюмов, или как их? Попон для них две фуры привезли. Стоят опечатанными. Сено со всей Беларуси возят. Он, втихаря, своему пони у них таскает.
— Ну, — развел руками Игорь, — пусть таскает. Не самому же кормить этого зверя. Привет передашь Мишке.
— Хорошо…
Гулявшие товарищи заметили, как к их дому подъехала машина Светланы. Нужно было возвращаться…
У двери Сорокина и Велесова встретил Марадона, несший в дом дрова для камина:
— Их сиятельство Светлана Васильевна сегодня с такими новостями, — шутливо и как-то двусмысленно заметил он, — что лично я в нокауте! Велели вас кликать и камин истопить. Говорят – покалякать надо.
Подобный актерский этюд немало развеселил Игоря и Геню.
— Пошли, что ль калякать, смерд Олежка, — Подталкивая Марадова в спину, притворно торопил Сорокин, — Осерчает еще барыня…
Светлана ждала их стоя у окна. Мужчины поприветствовали ее, рассаживаясь кто где, понимая, что раз Светлана Васильевна (как официально сегодня о ней отозвался Марадов), объявила сбор, то, скорее всего, принесла новости об очередной работе.
Сложив у камина дрова, плюхнулся в кресло и Марадов, но Девана, бросила на него столь красноречивый взгляд через плечо, что воспринявший все по-своему Олег немедленно поднялся и начал разводить огонь. Велесов и Сорокин переглянулись. На лицах обоих отобразилось удивление.
— Свет, что случилось? — тихо поинтересовался Проводник. — Ты здорова?
— Знобит слегка, — ответила отягощенная мыслями женщина и прибавила, — или невроз.
— С чего невроз-то? — обеспокоился Сорокин. — Говори уже, чего ты тянешь?
— В том-то и дело, Геня, что не знаю, как вам об этом сказать. — Оборачиваясь лицом к своей команде, вздохнула Светлана.
— Говори, как есть, — переглянувшись украдкой с Геней и Олегом, который уже успел зажечь налущенные щепки под «хаткой» дров, напирал Игорь. — Не на спектакле же. Все эти паузы только воруют у нас время.
Светлана повторно тяжко вздохнула. Марадов поднялся от камина и стал рядом с ней. Она вдруг побледнела и опустила взгляд. Затем, раздираемая некими противоречиями, снова подняла глаза на ребят и вдруг покраснев, приложила ладони к своим щекам:
— Ты прав, Игорь, — прячась за холодными пальцами рук, сдавленно прошепелявила женщина, — сколько не тяни, а сказать надо. …В общем, братцы, дело такое, — убирая руки от лица, собралась она, — м-м-м, я беременна.
Лица Велесова и Сорокина вытянулись до допустимых природой размеров.
— Не сказать вам не могла, — продолжала Девана, — хотя бы потому, что скоро стало бы видно, а еще вы должны быть готовы, что это может грозить неприятностями: некоторые из моих природных способностей и особенностей могут перестать работать, или будут работать как-то не так. Я не знаю, как на все это среагирует мой организм.
Первым нашел в себе силы проявить хоть какую-то активность Велесов. Он неуверенно поднялся и, оставшись стоять рядом с Сорокиным, треснувшим от переживаний голосом, произнес:
— Так, может, мы эти девять месяцев вообще… ляжем на дно? Заработали неплохо, с нашими аппетитами на две жизни хватит.
— Не выйдет, — чувствуя облегчение от того, что высказалась, начала входить в свое привычное, стабильное состояние Светлана, — так эти дела не делаются. Рано уходить на каникулы, хотя где-то ты прав. Надо поговорить с соседями. Путь, если клиенты не против, берут нашу работу. Никто не знает, что выкинет мать-природа, когда женщина в таком состоянии.
В этот момент зашевелился очухавшийся от услышанного Марадов. Он суетливо повернулся и, неуверенно став на колени, дрожащим голосом произнес:
— Радченя Светлана Васильевна, ты – сильная, самодостаточная женщина, но все равно нельзя беременной оставаться одной – выходи за меня!
— Да заткнись ты, Марадона! — вспылил, глядя на это Сорокин. — Шуточки ему. Тоже мне, герой нашелся, но …где-то он прав, — осторожно продолжил Геня, — Свет, ты можешь нам сказать, кто этот счастливчик, отхвативший такой лакомый кусочек? Он хоть знает, что ты, ну...?
— Знает, — покосилась на Олега Девана, однако это выглядело так, словно она просто отдает ему дань уважения за эту жертву.
— И? — продолжал разбираться в происходящем Сорокин. — Вы будете со счастливым отцом оформлять все это официально?
— Я еще думаю, — побледнев, ответила Светлана.
— Она думает, — стал заводиться Геня. — Понятно, свободная женщина, свой дом, своя машина, чего не устроить личную жизнь?
— Мне уже давно надо было ее устроить, — спокойно ответила Девана. — Я же доктор, и знаю это. Мои биологические часы тикают, Геня. Это вы можете гулять до шестидесяти, хоть до семидесяти и успеть оставить потомство, а женщине с этим сложнее. Поэтому, если я хочу пожить жизнью матери, то надо родить сейчас, потом уже может быть поздно.
— Так ты это целенаправленно? Или, все же, залетный? — продолжал ковырять вопросами эту непростую ситуацию Сорокин. — А, может, Игорь прав? Давайте все возьмем что-то типа отпуска. Малой Радо пусть пока водит клиентов, а мы все переженимся с чехами, родим хотя бы по одному бела-чеха-русу, а потом снова начнем работать. Серьезно, пацаны. Я тоже хочу семью? Мне мои будущие дети по ночам снятся. И часы, Светик, у всех тикают. Но я-то человек ответственный, понимаю, какая опасность может грозить моей семье, пока я занимаюсь этим делом. Вон посмотрите, Ваня Кругляк: сидит в тюрьме. Ему и так там не сладко, а подумает – каково Мишке без бати барахтаться, и Круглому еще хуже делается в неволе. Хотя, если честно я, когда на них посмотрю – завидую Ваньке. Уф-ф, — с затяжкой выдохнул Геня, — и тебе, блин, Света завидую. Треп это все. Говори, красавица, откуда сватов ждать? Здешний, из Хлистовице, или столичный сука-кавалер подобрал отмычку к нашему сокровищу?
— Здешний, — коротко ответила Девана.
— О! — улыбнулся Сорокин. — Круг сужается. Так, подумаем: Карел, наверное, для тебя старый, Радик – молодой…
— Да я – отец ребенка, — почернев лицом, тихо буркнул только-только поднявшийся с колен Марадов и, не отрываясь, глядя Деване в глаза, добавил, — Света, я же давно прошу – выходи за меня…
День шел к концу. Влад, Ольга и их группа под видом туристов на двух машинах возвращались из Доубравице. Все указывало на то, что как минимум одна из искомых ими групп Проводников работала где-то к востоку от Праги. Найти их с помощью сверхъестественных способностей было сложно – хитрая защита постоянно уводила в сторону. Приходилось уповать на обычные поисковые мероприятия и играть роль путешественников, которых интересует все необычное, странное, мистическое. Этого добра, как уже говорилось ранее, в Чехии было с избытком, поэтому кататься нужно было много.
…По пути в Прагу навигатор показал, что недалеко, у поворота на Честлице, есть гипермаркет «Элберт». Парни хотели вечером расслабиться, выпить и хорошенько закусить в домашних условиях. В баре, где, конечно же, тоже можно было это сделать, не способна родиться новая креативная мысль, которая сейчас их группе была нужна позарез. В сообщениях с Родины отчего-то упрямо торопили, несмотря на то, что ситуация в стране визуально выглядела намного стабильнее и уже не вызывала серьезных опасений. Силовой блок в связке с принятием драконовских постановлений и законов загнали крайне взрывоопасное народное недовольство обратно на кухни. Несмотря на это, из центра упрямо толкали в спину и все больше намекали на то, что в случае продолжения поступления к ним сообщений о бесплодности попыток нащупать след Проводников, в Чехию будет направлена другая группа, а эту отзовут для выполнения других задач.
И ежу понятно, что никаких других поручений для них не будет. Для Влада и Ольги подобные сообщения означали полный крах карьеры, а с учетом методов конторы и того сколько эта парочка знала, можно было с уверенностью говорить о том, что в лучшем случае свои короткие дни Ольга Михолап и Владислав Кецко закончат в психушке, где с помощью специально изготовленных для этого препаратов они, сидя порознь в разных закрытых отделениях, и не заметят, как тихо и незаметно попрощаются с разумом, а потом и с жизнями.
В ведомстве, где новый куратор открыто советовался с Ниной Сергеевной и Егором Палычем, Кецко и Михолап уже не считались незаменимыми. Ни Ольга, ни, тем более, Влад, конечно же, не станут спорить, что уровень Нины и Палыча несравним с тем, что могли Кеца и его эксперт по снам. И Ольга и Влад прекрасно понимали, что стоило только отправить в Чехию Нину или Палыча, задание будет выполнено за пару недель, но контора отчего-то упрямо настаивала на плодотворной работе именно их группы. Короче, было ребятам о чем поговорить дома, да и слегка расслабиться им тоже не помешало бы.
Мужчины, едва войдя в гипермаркет, сразу же нацепили обязательные сейчас маски и направились в отдел с алкоголем, а Ольга взяла тележку и пошла в ряды с рыбой. Хотелось чего-то эдакого. К удивлению Влада не больше чем через три минуты она вдруг вернулась к ним бледной, тихо привлекла к себе ребят и торопливо произнесла:
— Влад, Велесов здесь. Это точно, я, когда шла в зал, узнала его на входе, когда еще шел без маски. Чехи одевают еще на улице, они сейчас вообще почти их не снимают, значит, из совка. Присмотрелась, и узнала, и… почувствовала – это он! Тихо, — предостерегла она, — не дергайтесь. В магазине два выхода. Быстро, четверо со мной, трое с Владом к задней двери. Идем быстро, но так, чтобы это не вызвало подозрений. Удлиненная куртка красного цвета – Влад узнает его даже в маске. Если пойдет через вас, устройте драку на стоянке, и в машину его. Смотрите, вдруг он не один. Если через нас… я что-нибудь придумаю…
Ничего не подозревающий Игорь в это время спокойно расплачивался на кассе самообслуживания. Сорокин был возле машины. Когда они возвращались из Праги, отчего-то стало спускать левое заднее колесо. Прежде чем заехать на шиномонтаж, что был на этой стороне разделенной отбойником трассы, они решили сразу заскочить в магазин, а шину временно подкачать компрессором.
Игорь не захотел тащить пакеты в руках и покатил тележку через стеклянный холл с раздвижными, стеклянными дверями, когда вдруг услышал за спиной: «Обиваешь, Игорь, чужие пороги – не пойдут дальше сами никуда твои ноги, не пойдут твои ноги»!..
Велесов опешил и повернулся. Говорившая сняла маску, и он узнал Ольгу. Его колени вдруг потеряли чувствительность, их парализовало. Сразу вспомнилось, как еще в Минске подобный фокус эта дама проделала с Валерой Левковым. Двое крепких молодцов тут же подхватили его под руки, а еще двое в компании со смеющейся, радостной девушкой, покатили следом за ними тележку Проводника. Выглядело это так, словно заботливые дружки волокут из магазина перепившего товарища.
Глава 3
Сорокин видел, как Игоря тащат в машину всего метрах в двенадцати-пятнадцати по фронту, но не спешил сорваться с места, давая возможность проявиться всем злоумышленникам. Геня хладнокровно завел двигатель и, затянув ручной тормоз, одел маску. Он выждал еще секунд десять, после чего, взяв целлофановый пакет, спешно вышел, направляясь в сторону магазина. Со стороны это был самый заурядный покупатель, лавировавший между машинами, сокращая себе путь.
В авто с похитителями Велесова чиркнул стартер и запустили мотор, но тронуться с места они не успели. Как раз в этот момент Сорокин, проходя между машинами, вдруг ускорился и с разворота мощно ударил локтем в стекло водителя. Высадив его начисто, Геня тут же, не давая сопернику опомниться, молниеносно отоварил шофера в челюсть. Все это произошло так внезапно, что никто в салоне не успел даже осознать происходящего. Дернув дверь, Сорокин, уложил набок находящегося в нокауте шофера, одним жестом выключил зажигание и, выдернув ключ, вышвырнул его куда-то в сторону бетонного технического строения.
Секундное замешательство внутри авто похитителей стало проходить. Открылась задняя дверь, но появившаяся в проеме нога в черном туфле получила мощный удар створкой, а хозяин поврежденной конечности отозвался из салона душераздирающим криком.
Несколько зевак, находящихся вблизи этих событий, замерли на месте. Они видели, как тщедушный паренек с целлофановым пакетом в руках вспрыгнул на капот и сразу с него, в прыжке, двумя ногами мощно впечатал парня, выскочившего с переднего пассажирского места и пытавшегося обежать автомобиль, в стоящий рядом микроавтобус.
Тем временем на заднем сидении произошла заминка; там, помимо «пьяного» Велесова, лежавшего на ногах сидевших, оглушительно звучал дуэт визжавшей в истерике девушки и того из парней, что получил повреждение ноги от удара створкой. Последний, остававшийся целым похититель стремился выбраться наружу, но руки, не в пример ногам находящегося в каком-то странном оцепенении Игоря работали, и он всячески мешал ему это сделать. Геня схватил отвлекшегося на Велесова парня за волосы и, коротко ударив противнику в кадык, выволок его в пространство между машинами.
Визжавшая от отчаяния девушка, получив от выбирающегося из салона Велесова увесистую оплеуху, на несколько секунд умолкла. Ее волосы запутались в молнии куртки пробирающегося к выходу Проводника. Игорь, одуревший от ее визга, не стал миндальничать и, рванув полу куртки, вырвал у девушки клок волос. Закрыв лицо руками, она, видя, что удача, нечаянно улыбнувшись им в магазине, вдруг улетучивается, безсильно взвыла, спрятавшись в ладони.
— Ходу! — крикнул выбравшийся наружу Игорь, которому тут же под мышку услужливо поднырнул Геня.
— Что это с тобой? — шипел от усилия Сорокин, волоча товарища к своему авто.
— Потом! — упирался Проводник, вваливаясь в салон и сильно ударившись головой об арку двери. — Бля!!! Все потом! Газу, Геня!
Сорокин чуть не упал, обегая машину спереди. Хлопнули обе двери и взревевший двигатель, распугивая прохожих, понес легкий Ситроен прочь от неприятного места.
Выруливая на шоссе, в зеркало заднего вида наши герои видели, как на выезде со стоянки какая-то Шкода, резко стартовавшая за ними с другой части паркинга, не пропустила серебристое Пежо, и на полном ходу врезалась в него.
— Надо прятаться! Гони на СТО, — продолжая смотреть в зеркало, заключил Велесов. — Воздуха в колесе хватит?
— Должно, — разгоняя машину и восстанавливая дыхание, сопел Сорокин. — Точно, станция – то, что нам надо, она в стороне от дороги. Заодно и колесо заклеят. Что это за хрень, Игорь? Что с тобой там было, кто это такие?!
— Давай, жми, — оглядываясь назад, отмахнулся Проводник, — отдышусь – расскажу…
К дому Ктибора добирались самым длинным, предлагаемым навигатором маршрутом. Чудом не заплутали в дорожной паутине десятков больших и малых деревушек. Везде есть проезды и так же везде – любопытные чехи, вглядывающиеся в салон незнакомой им машины. Это объяснимо, ведь все местные авто и те, что часто приезжают кому-то в гости здесь знали, а вот чужие…, чужие сюда заглядывали редко. В какой-то другой момент, без этого дурацкого фона мнительности, заставляющего везде подозревать слежку и погоню, это не вызывало бы у Сорокина и Велесова раздражения и даже напротив – забавляло бы, но когда все внутри тебя натянуто, как струна!..
На базу добрались только к девяти вечера. Собрались у камина и около полутора часов обсуждали произошедшее. Светлана, или Светлана Васильевна, которую с легкой подачи Марадоны и в статусе будущей мамы теперь мужчины часто называли так, была бледна. Кто знает, ситуация ли, или капризный организм беременной женщины были тому причиной, но после всех обсуждений она, пребывая в глубокой задумчивости, вдруг попросила Велесова встать:
— Где шишка? — аккуратно осматривая голову Игоря, спросила она.
Проводник, подставляя под холодные женские руки макушку, указал на большой, неровный гуз, вздувшийся от удара о дверную арку машины.
— Болит? — ощупывая мягкий шишак, продолжала интересоваться женщина. — Голова не кружится?
— Болит, — не стал скрывать Игорь, но повернулся и сел на место. — Все нормально, Свет. Геня отомстил за все, а я еще и Оле отвалил на орехи…
— А, — рассмеялся Сорокин, — точно! Игорь зацепился замком куртки, запутался у нее в волосах. Она орет, как умалишенная. Он ей леща в ухо – бах! Выдрал клок волос и пополз ко мне. Так что за него и с этой… рассчитались.
— Клок волос? — оживилась Девана. — Где твоя куртка?
— Вон, на двери висит, — кивнул в сторону кухни Игорь.
Светлана подошла и осмотрела молнию куртки:
— Ничего нет, — разочарованно заключила она, — какие у нее сейчас волосы?
— Длинные, до плеч. — Задумчиво потянул уголки губ вниз Проводник. — Такие, …темные, коричневые, с оттенком красного дерева.
Светлана с недоверием посмотрела на Велесова:
— Ты что, не помнишь? — удивилась она.
— Я же описал, — округлил глаза Проводник.
— Игорь, темные, коричневые и с оттенком красного дерева – это все разные цвета! — недовольно заявила Девана. — М-да, жалко, конечно, что ничего нет.
— Ты о волосах? — поинтересовался Игорь. — Я их выдрал из замка, пока сидели на СТО.
— Выбросил? — коротко поинтересовалась Света.
— Не помню, — признался Проводник, — но вроде на полик в машине бросил. Тут не принято бросать мусор где попало.
— Вроде? — настаивала Светлана. — Сходите с Геней и принесите хотя бы один ее волосок. Я ей устрою…
Мужчины вернулись примерно через пять-семь минут. Волос был действительно целый пук. Они, как и говорил Проводник, лежали на полу возле пассажирского сидения. Велесов брезгливо бросил темную прядь на журнальный столик у камина. Девана тут же взяла ее и с удовольствием произнесла:
— С луковицами – отлично!
— Фу, Света, — не выдержал отмалчивающийся до того Марадона, — скажи еще, что неплохо было бы с кровью…
— Это было бы идеально, — аккуратно упаковывая похищенный клок в салфетку, деловито заметила Девана, — а так и луковицы отлично. В волосах нет ДНК, а в луковицах есть.
— ДНК? — насторожился Олег.
— Забудь, — отмахнулась мать его будущего ребенка, — ну все, мурзики! Мыться и спать, а у меня сегодня еще будет работа…
Влад, переживая все произошедшее, был на грани срыва. Только-только обретенная цель их бессрочной командировки самым наглым образом вырвалась у них из рук. Мало того, физически пострадали люди из группы – четверо в машине с Ольгой и еще один сейчас был в больнице с ушибом грудной клетки и переломом ноги. Его зажало в попавшей в аварию Шкоде.
Черт! А ведь они уже праздновали победу, там, возле гипермаркета. Не чувствуя беды, вторая машина не торопились к своим, а когда они подъехали и увидели результаты первоклассной работы какого спеца, находясь в шоке от этого, потеряли драгоценные секунды. Опомнившись, бросились в погоню, лихо, с визгом шин. Кто там смотрел на запрещающие знаки? Не пристегнулись и!.. Как только движок не ввалился в салон? Но, как говорят: «беда не приходит одна». Пострадавший в ДТП член команды, разбитые Пежо какого-то настырного студента и их Шкода и… Плюс к тому, болезненно-сумеречное состояние Ольги.
Вначале Влад мало обращал на нее внимание, ведь битый час объяснялись с полицией, ждали консула, но все это время, как говорили бойцы, Оля, оставаясь в салоне уцелевшей машины, натурально бесновалась. Понятно, когда такое случается с перепившими женщинами, причем с теми, что и в трезвом виде – непроходимые дуры, но чтобы подобное вытворяла умница-Оля!..
Вечером, уже на базе, когда закончились все неприятные звонки и разговоры с руководством, валившийся с ног Влад и двое уцелевших ребят, вынуждены были исполнять роль медбратьев, оказывая помощь тем, кто пострадал от абордажной атаки худого, усатого незнакомца, умыкнувшего у них Велесова. Успокаивало только то, что услышав о том, что группа пострадала, пытаясь захватить Проводника, в конторе этому обрадовались и обещали сообщить о находке искомого объекта куратору, а также успокоить консульство и простить помятую Шкоду.
Новый смотрящий за ведомством позвонил последним, поздно вечером: «Шевелитесь, ребята, — холодно сказал он в конце разговора. — Дипкорпус поможет с приобретением другой машины. Они свяжутся с вами, мы дали им прямой контакт. Это здорово, что вы напоролись на Проводника, рвите из-под себя землю, намекну вам, если раньше он был для нас лишь перспективным направлением, сейчас становится самым злободневным вопросом…»
Спать заинтригованному этими словами Владу в эту ночь почти не пришлось, поэтому он включил телевизор, то и дело, листая новостные программы с Родины, европейские или американские. Тишина! В Беларуси ровным счетом ничего особенного не происходило. Исправно паковали в тюрьмы за красно-белые шнурки, бело-красно-белые носки, ленточки, зонтики. Запад поучал белорусское руководство – так нельзя делать, а те в ответ отплевывались: «Это наше дело. Мы у себя в стране что хотим – то и делаем».
Статус «Госпиталь» их особняк начал терять только к 9 мая. Дольше всех значились больными Стас и Ольга. И если первый хоть как-то уже передвигался по дому с костылем, единственная в их группе девушка, не имея видимых повреждений, за эти дни перенесла что-то вроде тяжелого нервного срыва вперемежку с токсическим отравлением. Влад чувствовал странный, темный фон над Михолап. Недуг накатывал на нее волнами. Трудно было судить, что это такое, но всякий раз, когда Ольгу немного отпускало, она настаивала на том, чтобы ребята не обращались к врачам. «Я сама виновата», — постоянно твердила она, и, не стесняясь, вставала с кровати полностью обнаженной, ожидая, когда парни сменят ей постельное белье.
Нужно сказать, что во время припадков потела она так, что казалось – вот-вот умрет от обезвоживания. Когда же ее снова отпускало, пока ей перестилали, Ольга пила, пила и пила. Конечно, это не самое лучшее сравнение, но Влад, глядя на это, говорил себе: «Черт! Это же человек, девушка, стройная, молодая. Но так пить могут только лошади или коровы».
К 9 мая Ольга стала приходить в норму. Праздничным утром она посидела с ребятами за столом, что-то съела и попила чай. В группе настолько привыкли к тому, что на нее в любой момент снова может, что называется – накатить, что удивились, когда она перешла на диван и стала смотреть ТВ. Влад, обменявшись взглядами с ребятами, тихонько кивнул им на лестницу, ведущую на второй этаж. Дождавшись, когда они уйдут, Кецко взял со стойки оставленный кем-то стакан с попкорном и подсел к Оле.
— Какие новости? — глядя на начинающееся в Минске шествие, посвященное дню Победы, неопределенно спросила девушка.
Влад пожал плечами и потянул уголки губ вниз:
— Все зависит от того, что ты помнишь, а что нет.
— Рыжик, — устало выдохнула Ольга, — мне было очень, очень, …о-очень хреново, но я почти все слышала. Пацаны, пока тебя не было, шептались, что куратор немедленно требует Проводника?
— Есть такое, — закивал Кеца, предлагая девушке попкорн.
— Но ты же понимаешь, что мы его откровенно прое..ли? Мы их и так не чувствуем, а сейчас они вообще залягут на дно, или куда-нибудь переедут.
Кецко пожал плечами:
— Могли и уже…
— Нет, — тут же возразила Ольга, — они пока еще здесь. Я знаю это. Чувствую через ту, что меня держала…
— Держала? — удивился Влад.
— Это …она, — не отрываясь от экрана, заявила девушка. — Не могу сказать, кто именно, но точно «она». Не экстрасенс, не колдунья, но... какая же она сильная!
— Оль, — решил пошутить Кецко, — но ты же выдержала, значит, не такая уж она и…
— Нет такая, Влад. Такая! …Если бы она только захотела, удавила бы меня в первую же ночь. А так, просто проучила, типа: «На, получи! Знай, в другой раз, с кем связалась».
— Так что? — понизил голос Кецко и оглянулся, следя, чтобы никто их не подслушал. — Без шансов?
— Без, — тихо подтвердила Ольга. — Не имеет значения, что хотим мы или те, кто нас сюда послал. Важно лишь то, чего хотят они.
— То есть? — не понял Кеца.
— Если им будет это надо, — тоже опасливо покосилась в сторону лестницы девушка, — если, Влад! — повторила она, — Проводник и его люди найдутся сами. Разве ты не понял? Это в их силах – отыскать нас, или спрятаться, вывести на нас Проводника, или незаметно увести его с хутора. Им откровенно нас…ть на то, где мы будем и как к этому отнесемся – все решают они. Женщина, что придушила меня, ясно дала мне понять, что теперь имеет надо мной полную власть. Так что, Рыжик, на меня лучше не рассчитывай. Ну вот, опять…
Кецко показалось, что сейчас его глазам снова представится неприятное зрелище очередного припадка у девушки.
— На постель? — заботливо приподнялся он.
— Нет, — отвела его руку в сторону Ольга, — смотри… Это где? Откуда?
Влад близоруко прищурился на экран:
— Ютуб, — неуверенно сказал он. — Госканалы этого не показывают.
Какой-то европейский телеканал сводил воедино ролики сотен людей, снимающих праздничные улицы Минска. Главный проспект был наглухо оцеплен. В районе площади Победы все было забито военной техникой и цепочками ОМОНа. Сразу в нескольких точках города собирались небольшие группы протестующих…
— Влад, — тяжко вздохнула Ольга и повторила, — видишь? Опять! Неужели они снова на ОМОН попрут? Вроде уже всех, кого могли, пересажали.
— Овцы сломали стойло, — беспристрастно глядя на это, ответил Кецко. — Хозяева поправят жерди, привезут или изобретут другие, надежнее прежних; отобьют самым бодливым бошки, и опять загонят стадо на место.
— Там ведь наши люди, — обидчиво заметила девушка, — они же ничего плохого не делают. Ну, ходят с флагами и что? Магазины не жгут, милицию не убивают пока.
— Оль, таковы правила игры, — лениво пережевывая попкорн, заметил Влад. — Всегда было и, — тут же уточнил он, — будет так и дальше. Сама подумай, эта игра длится тысячи лет! Кто они такие, чтобы менять правила? Они же не первые такие. Многие, в разное время, хотели что-то изменить, у кого-то даже что-то получалось, но те, кто писал правила этой игры, спокойно пережидали, а потом, раз за разом незаметно адаптировали все под себя, доводя свою игру до степени «идеальная». Чего бы не случалось в нашей истории, стойла для этой игры строили всегда, и также неизменны персонажи этой игры – овцы и пастухи с собаками.
— А вон цирк, — вдруг оживилась девушка. — Рыжик, ты давно был в цирке?
— Давно, — признался Влад, не зная, как реагировать на это внезапное переключение внимания Ольги.
— Афиши! — отчего-то удивлялась та. — В стране творится черте что, а там «Фееричное лошадиное шоу». Интересно, ходит кто-то на это?
— Ты не дочитала. — Увлекаясь попкорном, причмокивал Кецко. — Представления начинаются только с 11 мая. Но я думаю, Оль, что это мало интересно – целый вечер пялиться на бегающих по кругу лошадей…
В этом году Минск не выглядел праздничным. Если говорить откровенно, то праздника не ощущалось даже в трансляции государственного ТВ, не то, что на улицах. Там просто невозможно было сопоставить силы тех, кого разного рода распоряжениями и приказами заставили выбраться на проспекты столицы, чтобы показать ликующую толпу и тех, кого привлекли для обеспечения безопасности. Везде кордоны, колючка, цепочки ОМОНа и вояк – вот такой праздник. И если раньше все, кого привлекали изображать многолюдное шествие, доставали свои телефоны для того, чтобы запечатлеть свое присутствие на этом грандиозном мероприятии, то теперь телефоны доставали только для того, чтобы определить – сколько времени еще следует мучиться.
Нужно сказать, что весна 2021 года выдалась холодной. К одиннадцати часам ни мерзнущие дети, ни отвечающие за них педагоги уже не скрывали своей усталости и раздражения. У всех на уме было только одно – уехать скорее домой, ведь впереди – длинные выходные. От холода дети часто просились в туалет, но в здание цирка, где, судя по афишам, готовилось грандиозное лошадиное представление, не пускали. Приходилось как-то выкручиваться, благо некоторые заведения на проспекте все же работали. Но! Опять же, для того, чтобы провести детей в туалет, надо было обязательно пересечь несколько цепочек ОМОНа, а к этим парням в нынешней Беларуси не хотелось приближаться никому.
Шествие уже шло на спад, когда обычный, майский ветер, крутанувшись над мостом у «Журавинки», вдруг сорвал с билборда огромный бумажный плакат с цирковой рекламой и накрыл холодное тело БТРа вместе с окружавшими его бойцами. В первые секунды у всегда готовых к отражению нападения сотрудников едва не случилась паника, но потом они мужественно взяли себя в руки и даже, в ответ на запрос начальства, нашли в себе силы ответить по рации с юморком: «Шестой, все нормально, на нас упали лошади из цирка». Проходящие мимо дети были удивлены, слыша дикий, нервный гогот этих черных дядек. Малыши и представить себе не могли, что эти люди, которыми пугали в саду и дома, умеют смеяться.
Массовку стали отпускать, но пустеющий на глазах проспект все еще стоял связанным, перетянувшими его войсковыми цепочками. Центр города приказано было держать до особого распоряжения потому, что где-то во дворах двигались несколько неуловимых протестных групп. Этим гражданам Беларуси нельзя было отмечать праздник Победы так, как им хотелось, тем более в центре. Именно поэтому у цирка, на площади Победы в праздник Победы оцепление и должно было стоять до нее, до победы.
Вскоре по рации прошло сообщение о том, что большая группа БЧБ протестующих движется к мосту через Свислочь. Как раз у этого моста на головы бойцов ОМОНа и свалился бумажный плакат, сорванный с билборда. Теперь им было уже не до смеха. Цепочку развернули лицом к мосту и усилили соседями, убрав часть личного состава от цирка. После короткого совещания было решено дать протестной группе перейти реку, а после заблокировать ее с двух сторон, вытеснив на улицу Интернациональную, куда уже перегоняли автозаки.
Тех, кто в этот день набрался смелости сунуть голову в пасть тигра, было не больше тысячи. Перейдя мост, они, видя, что их ждет, перестали скандировать и сжались в плотные ряды. На лицах людей застыл страх. Передние ряды начали сцепку. Незримые чаши весов уравновесили в них страх и смелость. Да, что ни говори, у этих людей, несмотря ни на что, хватило внутренних сил выйти на улицу. Впереди только страх, задержания, истязания, муки, неподъемные штрафы, увечья, сломанные жизни…
Тигр сжимал свои челюсти, поднимая металлические щиты, бряцая ими в притихших от ужаса кварталах. Двойная цепочка двинулась на обреченных людей со стороны цирка и такая же, тройная, появилась в парке Янки Купалы. Они катили, как танк на безоружного пехотинца, но вдруг!.. Жалкая, готовая добровольно отправляться в автозаки толпа протестующих взорвалась криком.
Вначале это казалось каким-то массовым безумием. Бойцы ОМОНа недоуменно переглядывались, пока не поняли, что люди смотрят куда-то повыше их голов. За шумом ликующих людей не было слышно, что в данный момент изрыгала в эфир визжавшая рация. Бойцам задней цепочки пришлось оборачиваться. Из-за плотности рядов, а еще из-за качества забрал то, что происходило выше, у цирка рисовалось им какой-то мистической галлюцинацией – со стороны проспекта, бросая на асфальт щиты и палки, бежали их обезумевшие от страха коллеги. Падая, они подхватывались и бежали снова, поскольку за ними, верхом на лошадях мчались десятки всадников, одетых в цвета и доспехи крылатых польских гусар, тамплиеров и прочих воинов, чьи исторические цвета перекликались с бело-красно-белыми цветами протеста. Они вытекали, словно горная река из открытых транспортных ворот госцирка, наполняя город звуком цокающих копыт, которого здесь не слышали отродясь, поскольку эти здания строили уже после войны. Не завел двигатель ни один БТР, ни один автозак! Выли сиренами и срывались с места только редкие экипажи ГАИ, да машины начальства, уносящиеся куда-то в сторону площади Независимости.
Тот, кому пришла на ум подобная костюмированная идея, был – гений! Силовики обучались диктовать условия только покоренным, задавленным страхом людям. Они не могли противостоять настоящей силе! Да, было видно, как у стены кто-то из бойцов, скорее всего, офицер, выстрелил во всадника из табельного оружия, но через секунду он получил сразу два мощных удара меча по шлему, свалился на землю, и далее уже не было видно, что там происходило.
Видя, а скорее, слыша этот выстрел, толпа за мостом негодующе взревела. Тут же, у стены, один из ОМОНовцев выскочил из цепочки. Это кто-то из проживающих на третьем этаже дома, выплеснул на него сверху целый электрочайник кипятка. Вот чья-то рука и на втором этаже сделала тоже самое. Видя, как разобравшись с оцеплением на проспекте, пара десятков всадников направили своих коней сюда, к мосту, силовики дрогнули и стали пятиться к автозакам. Замечая это, толпа протестующих смело двинулась на них.
Бойцы, что стояли ближе к парапету парка Янки Купалы, видели, как улепетывают к Свислочи их товарищи, двигавшиеся с той стороны. Раздумье длилось недолго. Как только стало понятно, что противостоять надвигающейся импровизированной литовской кавалерии нет никакой возможности, с десяток сотрудников, бросив щиты, перевалились за чугунный парапет, и бросились через парк к реке.
Толпа с гиканьем и ревом рванула с места и закрыла Интернациональную в районе «Журавинки». ОМОН вынужден был вернуться к мосту. Протестующие набросились на незащищенные автозаки, пытаясь их расшатать и перевернуть. Подоспевшая конница окончательно сбросила с людей оцепенение страха. Пока всадники разбивали цепочки силовиков, задымил один автозак, потом другой, появилось открытое пламя. Крайние машины взревели дизелями, сигналили, но ехать не могли, люди пробили им шины…
К 15:00 все кавалерия согнала войска, что стояли у цирка к лодочной станции парка и вынудили ОМОН прыгать в воду. Экстренный выпуск новостей CNN транслировал на весь мир то, как уже с другой стороны проспекта, с моста у парка Горького, бойцы ОМОНа тоже прыгали через перила в Свислочь. Глядя на это, опешившая от происходящего Ольга, тихо спросила у Влада:
— Рыжик, как думаешь, а наш куратор, что торопил с поиском Проводника, он был в курсе всего этого? Ну не просто же так он нас торопил?
— Это только цирк, Оль, — понуро ответил Кецко. — Посмотри сама. Да, соглашусь, это ловко придумано – под видом цирковой программы собрать эту костюмированную, разношерстную конницу, но ведь они только постановщики, ролевики! Хоть их и много, но войск в Минске больше и теперь силовикам вообще развяжут руки. Через пару часов приедут парни со стволами и, как я и говорил, сколотят новые загоны для этих выскочивших из стойла баранов.
Смотри, кругом камеры видеонаблюдения, особенно там, в центре. Три-четыре недели и вся эта кавалерия будет сидеть на нарах, а сроки получат лет по двадцать, а кто-то и вышку! Отгребут даже те, кто кипятком ОМОН поливал, и те, кто автозаки поджигал. Новостные каналы на этих кадрах дважды заработают денег: первый раз сегодня, а потом второй – продав все это нашим спецслужбам. И в этом нет ничего такого, это же просто бизнес. Это их профессия – снимать и передавать материалы людям. В комитете прогонят все записи через программы распознавания лиц и…
— И что «и», Рыжик? — пряча наворачивающиеся слезы, спросила Ольга. — Ну нельзя же семь миллионов посадить?
— Нельзя, — согласился Кецко, — но ведь всех можно и не сажать. Я же говорил, самым бодливым посшибают рога, а остальным… Они же бараны, Оля. Видя, как лупят других, они сами, добровольно побегут в свое старое стойло и никто больше, слышишь, никто не рискнет поднять голову. Мы же проходили все это прошлой осенью.
Глава 4
Сложно было переключиться на что-то другое. Снова Минск удерживал на себе внимание миллионов людей. Так влечет к себе уродство другого человека, чья-то смерть или страдания. Именно об этом спрашивал когда-то Карела малыш Радомир:
— Дедушка, а зачем взрослым надо это смотреть?
— Что это?
— Страшилки. …Детям нельзя, а сами смотрят. Там же страшно?
— Страшно, — согласился дед.
— Так зачем смотреть? Значит, вам хочется?
— Можно сказать и так.
— Деда, а почему людям так хочется смотреть страшное?..
Девятого мая Карел с Радомиром были дома в Хлистовице и, как и многие другие, смотрели по телевизору эти «страшилки». С утра было трудно отыскать хоть один новостной канал, не использовавший в своих стримах снятые на сотни телефонов и выброшенные во всемирную сеть кадры из столицы Беларуси. Что ни говори, а средневековая, крылатая конница на самом деле производила впечатление. Мир с упоением созерцал, как разбивали они войсковые цепочки, как гнали закованных в пластиковые латы бойцов через парки, рубили мечами шлемы стрелявших, бросали в стрелков копья и дротики, заставляя других силовиков, вооруженных только щитами и палками, спасаясь от преследования, прыгать с моста в Свислочь.
Выход кавалерии разбудил проспавший всю зиму город. Во дворах, после полугодового перерыва, снова стали собираться толпы людей с бело-красно-белыми флагами; тихие, задавленные страхом улицы наливались шумом и пришли в движение. Минчане осторожно, с оглядкой, показывали друг другу выброшенные в сеть ролики с победным шествием Погони и бегством от нее силовиков, обнимались, ликовали, а некоторые тут же хватали все, что попадало под руку, и бежали пестрыми ручейками на ближние улицы, где уже формировались шумные людские реки.
Власть продолжала держать под контролем только главный проспект от площади Независимости до КГБ. Отведенные в резерв или, говоря точнее – отступившие и частично рассеянные по городу подразделения, получили команду вернуться в стоящие во дворах автобусы и ждать. Стоит ли говорить, что именно сегодня милиционеры, загрузившиеся в выделенный им для темных дел городским руководством общественный транспорт, чувствовали себя в нем неуютно. С пугающим постоянством в старых, выстроенных сразу после войны минских дворах, из окон верхних этажей, что были скрыты от видимости пышными кронами деревьев, на крыши автобусов прилетали бутылки и прочие предметы.
Над городом дребезжали двигатели вертолетов. Романтики небес – экипажи этих воинственных стрекоз, призванные, как и весь силовой блок – защищать свой народ, равно, как и наземные службы, послушно исполняли волю нелегитимного верховного главнокомандующего. Возможно, кто-то из летчиков, кружащих над городом, сжимая ручку управления циклическим шагом винта, утешал себя: «А мне что? Я всего лишь пилот. Никого в тюрьмах и на площадях ни бил, не винтил, не стрелял. Моя работа летать, вот я и летаю…». Но, будем откровенны, скорее всего, в их головах не было подобных мыслей, в противном случае они бы не выполняли подобных распоряжений. Единицы военных, у которых еще тлел под сердцем крохотный уголек совести, и те приказывали себе верить в правоту действий руководства. Что же, в чем-то они были правы, формально их ежеминутные доклады на землю о состоянии дел в различных районах города на самом деле никого не убивали, не бросали в тюрьму и не травили газом. Тут, как говорится, не поспоришь.
Меж тем уязвленный ударом кавалерии дракон диктата и не думал сдаваться. Шок проходил, ругань и крики в радиоэфире силовиков понизили тон и начали превращаться в короткие, будто плевки, команды.
К этому времени возле парка Горького уже разворачивался стихийный праздник. Люди, выбегающие из метро и подземных переходов, быстро заполняли пространство площади Победы. Они шалели от счастья, видя перед собой своих защитников – средневековых рыцарей, будто проникших сюда из далекого 1410 года прямо из-под Грюнвальда .
Опьяненные успехом всадники улыбались и застенчиво краснели, пряча в ножны переставшие быть нужными мечи, а вместо них брали в руки пластиковые удочки с только что нацепленными на них полотнищами бело-красно-белой расцветки.
Девушки и женщины, собравшиеся вокруг них, дарили рыцарям цветы, махали шариками, а некоторые даже танцевали, услышав музыку невесть откуда взявшегося, стихийно собравшегося оркестра. О, девушки и женщины Беларуси!.. За все то, что они смогли сделать и перенести за этот страшный год, они безоговорочно заслужили то, чтобы в итоге, после победы, во главе этой страны стала одна из них!..
Да, Минск снова поднимался. Словно проспавший всю зиму зубр. Медленно вставал с земли и тряс головой, не понимая, что за черный морок вынудил его уснуть на долгие месяцы. Молодые парни и девушки обнимались, целовались, стараясь запечатлеть все происходящее на камеры телефонов, а толпа на проспекте все росла и росла, наполняя воздух плотным, стадионным шумом.
Гордое собой рыцарство, оценив масштабы начинавшегося, стихийного мероприятия, поняло, что рискует быть намертво скованным этой человеческой массой. Чтобы избежать этого, тут же было решено выстроиться парадным строем и, неся по городу знамена победы, позволить вырваться на свободу всему закипающему городу. За двинувшимися в сторону цирка всадниками стала формироваться колонна. Из парков Янки Купалы и Горького, от цирка, из других мест в голову шествия съезжались все новые рыцари. Многие из них уже были навеселе, некоторым радостные горожане подносили горячительные напитки уже здесь, в парадном строю. Бравое рыцарство не могло отказать благодарным людям и, отдавая дань прошлому, пило по-гусарски – сидя в седле, из горла, с отставленным в сторону локотком…
— Радомир, — устало оторвав взгляд от экрана, со вздохом проявил себя отмалчивающийся с утра Карел, — ты так на все это смотришь…. Может, придумаем себе какое-то другое занятие? Битый час пялимся на этот разгул анархии. Кто их знает, когда все это закончится?..
— Смотри, — дрогнувшим голосом ответил ребенок и тут же настоятельно повторил, — смотри! Это надо видеть. Люди бились и за всех нас. …Хоть где-то подняли голову, гордо подняли. Ничего особенного не просят, просто восстали и дают понять, что отныне они не скот. Не рабы или вельможи, а просто люди – человеки! …Сколько же будет работы, — чуть не плача вдруг неведомо к чему добавил Радо, — боги мои, скольких же!.. Горе, Карел, великое горе. Я не смогу один, — заплакал малыш, — много молодых, их надо будет быстро переводить, чтобы сразу вернулись, понимаешь? А я не смогу столько сам провести!..
— Чего ты? — выпучил глаза дед, сбитый с толку этой внезапной переменой в настроении своего предка-потомка. — Радик, я тебя не понимаю...
Вместо ответа Радомир кивнул на экран…
Стихийный марш Свободы медленно двигался мимо цирка, в сторону площади Независимости. Ни хмельным рыцарям, ни тем, кто шел за ними, не было видно, как в это же время впереди, за горой, из служебных ворот КГБ возле ДК Дзержинского выкатили два тяжелых Chevrolet Tahoe «Armed Escort», некогда входившие в президентский кортеж и Лексус 570 VPAM VR10, одна из машин нынешнего сопровождения. Выстроившись в ряд, они, свирепо засвистев через глушители, словно три огромные, черные торпеды пронеслись мимо ГУМа и стали жестко тормозить на подъезде к тройной войсковой цепочке со спецтехникой, перегородившей проспект Независимости по улице Энгельса. Военные пропускали их неохотно. Боевой порядок уже был сформирован и готовился вступить в противодействие с толпой. Пришлось расступаться и отводить в сторону технику. В глазницах балаклав бойцов ОМОНа ясно читались вопросы: «Что, черт возьми, происходит?» И: «Неужели президент, наконец, решил встретиться с народом и все закончится»?
Что ни говори, а на сегодняшний день ни за какие премиальные военным не улыбалось махаться с показавшей себя во всей красе «литовской» кавалерией, хотя бы потому, что многие из силовиков на сегодня уже свое получили. За час-два, что прошли после отступления, пострадавшие не могли не поделиться с находящимися в резерве товарищами ужасом, пережитым в схватках возле парка Янки Купалы. Руководство, прохаживаясь в рядах, или посещая бойцов в автобусах, беспрерывно и монотонно внушало: «Это только психологическая атака, ребята! Поймите, все их щиты, шлемы и кольчуги бутафорские. Бояться нечего, это только спектакль…»
Да уж, спектакль?! Те, кто стоял с утра возле цирка теперь знали наверняка, что пусть мечи этих ряженых рыцарей и были тупыми, но каски ОМОНа они щелкали, как грецкие орехи!..
Бойцы слушали замполитов насупившись. Даже эти, не особенно обремененные интеллектом головы, понимали – резиновые пули со стальными сердечниками только злили всадников, не причиняя им особого вреда. И, напротив, никто из тех, кто поднимал на рыцарей карабин или пистолет не остался цел возле цирка…
Тем временем три черных джипа кое-как проползли сквозь плотную щель в заграждении и далее, дав закрыть за собой заслон, выстроились в диагональную шеренгу, на удалении друг от друга в два корпуса. Через двадцать секунд, словно дождавшись от кого-то команды, они медленно поползли навстречу шествию, добравшемуся на тот момент до Министерства обороны.
У черного хода Республиканского Дворца профсоюзов картежные авто вдруг резко повернули, став боком к толпе. Задние двери распахнулись и из них, поочередно, закрепленные на металлических турелях, выплыли три одинаковых пулеметных расчета. Страшное и великое чудо инженерной мысли! Кто бы смог ответить – какой божий промысел кроется в этом? Всегда, прежде чем создать что-либо великолепное и полезное, инженеры сначала изобретают и собирают оружие. Много ли история знает тех из технарей, кто отказался идти другой, созидательной дорогой?.. Создали порох? Казалось бы – шаг вперед в эволюции, но нет же! Вначале – бомба! Придумали поршень? Ага, сейчас! Вначале – пуля или снаряд для пушки!.. Расщепили атом? Получили колоссальную энергию – прямой путь к будущему счастью человечества? Где там? Вначале ядерная бомба…
В тот момент, когда до силовиков стали доноситься низкочастотные хлопки очередей крупнокалиберных пулеметов, тут же над цепочками пропал напряженный, недобрый говорок, летавший над ними с обеда. Еще через несколько мгновений появился устойчивый и замеченный всеми запах сероводорода. Даже те «деревянные», у кого от рождения не было совести, и не работали мозги, вдруг почувствовали, как у них под формой, по бедрам, потекли горячие струйки. Поднимая забрала и скалясь в переглядах между собой, они пытались скрыть за этим подобием улыбки свои страшные догадки. Каждому хотелось думать, что по ногам течет пот, и что происходящее в четырехстах метрах от них лишь ответная постановка властей, на утренний спектакль аппозиции!
Тем же, кто сидел или стоял выше, было очевидно, что это никакой не спектакль. Сыпались на проспект горячим, звонким дождем гильзы, а у Министерства обороны, заливая все вокруг фонтанами теплой крови, падали на асфальт кони и люди. Пулеметчики хладнокровно отстреляв очередную коробку патронов, тут же торопливо меняли ее на новую и продолжали стрелять…
Кто-то в заслоне, не выдержав, опустил щит и, покосившись по сторонам, прохрипел:
— Бля, теперь нам точно пи..ец!
— Что ты серешь? — тут же вырвалось у раскрасневшегося от нахлынувших эмоций офицера. — До этого нас прикрывали и сейчас прикроют. Ну что? Что ты глазками лыпаешь? Не мы же стреляем?
— Да как? — побледневшими губами пролепетал боец, — они же из пулеметов! Э, пацаны?..
— А ну! — яро махнул рукой краснолицый офицер и давшего слабину «говоруна» тут же изъяли из цепочки и уволокли в неизвестном направлении. — Есть еще ссыкуны? — возбужденно выкрикнул командир. — Что вы топчетесь, как бабы? Стоим и работаем! — рявкнул он. — Теперь понимаете, какие яйца надо иметь, чтобы служить там? А мы?.. Только в цепочках пердеть и умеем. Будьте мужиками! Назад нам пути нет, война не бабское дело. Собрались! Готовимся теснить толпу!..
Джипы шпиговали шествие пулями не более двух минут, но стоящим в цепочках казалось, что прошло не меньше получаса. Турели ловко убрали в салоны, двери закрылись и грозные машины медленно, с достоинством мастера, качественно выполнившего свою работу, развернулись и проследовали через вновь открывшийся коридор обратно к КГБ.
В рядах подали команду «внимание». Шлемы подравнялись, бойцы заученно подняли щиты и медленным, приставным шагом так, будто до толпы оставалось всего метров десять, стали двигаться вперед.
Брось взгляд налево – открытое пространство Октябрьской площади, направо, за забором, такое же – Александровский сквер. Фланги шагающих вперед цепочек были открыты, уязвимы, но кому было на них нападать? Странная, безумная белорусская революция не делала этого раньше, когда до ее победы было меньше полушага, разумеется, она не станет делать подобного и сейчас! За неполный год сопротивления, только однажды, в Пинске, люди решились дать отпор ОМОНу, Минск же …только дарил цветы, шарики, утирался и плакал от боли в изоляторе на Окрестина.
Гремя щитами на безлюдном пространстве, войска постепенно подобрались к Республиканскому Дворцу профсоюзов. Шаги становились все короче, а кромки металлических витражей опускались все ниже. Да, Радомир был прав, людям нравится смотреть на страшное. Безумное, кровавое месиво приковывало взгляд военных, дразнило их рецепторы странной, леденящей душу смесью запахов пороха, конского пота и свежей крови.
Цепочки стали деформироваться – некоторые бойцы остановились, упершись в трупы. Заметив это, рассвирепевшие офицеры орали до хрипоты: «Держать ряд!». В центре, где их крики уже не помогали, взбесившиеся руководители дошли до крайних мер и стали без злобы, но ощутимо лупцевать резиновыми палками впавших в ступор подчиненных, и приговаривать: — «Переступаем, пацаны, держим ряд! Ровняемся по флангам!»
Странно, но все это возымело действие. Подчиненные послушно выравнивались, вначале переступая через трупы, а затем и просто шагая по ним, перенося свое сознание в алгоритм: «главное – держать равнение, остальное – ерунда!».
Они прошли не более пятидесяти шагов и снова остановились. Посреди бордового от крови ковра из трупов, поднялись, невесть откуда взявшиеся парень и девушка. Вытащив из-под убитого рыцаря удочку с залитым кровью полотнищем флага, они гордо подняли его и, обнявшись, самозабвенно что-то пели, захлебываясь слезами и глядя в сторону гремящей щитами силы.
В этот раз напрасно начальство срывало глотку, пытаясь двинуть вперед свои ряды. Задавленные угрозами силовики уже плевать хотели на мертвых сограждан – они боялись живых! Этих щуплых, уцелевших в мясорубке, безстрашных молодых людей, которые видели все происходившее!
Таково уж свойство людской психики, попадая в шоковую ситуацию, она тут же включает отрицание. Все военные, участвующие в операции, так или иначе говорили себе: «А чего мне бояться? Стрелял-то не я… Я вообще был далеко», и так далее». И хотя давно уже известно, что Высшие силы не имеют ни малейшего понятия о всех земных выдумках, включая справедливость или воздаяние, в данном случае через этих молодых, окровавленных свидетелей преступления судьба ясно указала защитникам режима на проблему. Их дрогнувшее отрицание вдруг сменилось прозрением! «Черт, а ведь они все видели! И не только они! Наверняка кто-то еще и снимал на видео. Теперь об этом узнают наши родители, жены, дети, …все»! Стоит сделать один шаг и они, глядя на экран, могут узнать тебя – любящего мужа или брата. И что с того, что стрелял не ты? ТЫ шагаешь по кровавой реке, ТЫ находился там, ТЫ – один из тех, кто все это натворил!..
Трудно в это поверить, но эти парень и девушка, словно ангелы смерти, возвышающиеся над ратным полем, могли сейчас шагнуть вперед и легко заставить пятиться плотные войсковые цепочки. В их жестах и действиях было столько силы, столько решимости, что глядя на них, вспоминалась фраза: «и один в поле воин».
Не меньше пяти минут простояли в нерешимости силовики перед этой парой, но! Вдруг дала о себе знать впаянная людям с детства плата христианства. Не выдержав всего того, что на них свалилось, парень и девушка вдруг стали на колени, заклиная вояк именем Христа одуматься. Где этим молодым людям было знать, что сила признает только силу. Заскрежетал и снова заработал раскрученный «замполитами» маховик. Гремящие щитами ряды двинулись вперед, а упершись в тела стоящих на коленях – смяли их. Избив палками, этих …детей бросили назад, где после, последние ряды, били их до смерти…
Преодолев это нелепое препятствие силовики, шагая по сотням мертвых или еще стонущих людей, медленно подходили к улице Янки Купалы. Киберпартизаны сломали системы видеонаблюдения, поэтому руководство МВД, уже два часа находящееся в информационном голоде, предполагало выставить в этом месте заслоны и таким образом закрепиться в ожидании дальнейших распоряжений.
Едва только гремящие, черные ряды показались из-за угловых домов, где-то глубоко по улице прокатился леденящий душу гул. Взмокшие от напряжения бойцы даже не успели как следует сгруппироваться. Сразу с двух сторон на них обрушилась слепая, неудержимая ярость раненного города. Несущаяся, словно селевой поток, толпа смела фланги заградительных цепей, сдавила заслоны к центру, окружила военных, и начала их остервенело бить. Упавших силовиков тут же отбрасывали назад, где те попадали в руки других обезумевших горожан, так же, как и первые горевших желанием мстить за украденные свободу и жизни своих соотечественников. Несмотря на то, что поверженные бойцы не оказывали уже никакого сопротивления, на них рвали форму, сдирали защиту, со всех поголовно стаскивали шлемы и били ими же по окровавленным головам военных до тех пор, пока не становилось понятно – это труп.
Взбесившийся город в одночасье проглотил всю собранную против него силу. Никто из заслонов не уцелел. Потерявшие берега минчане стали жечь спецтехнику. Видя столбы пламени и черного дыма, от Дворца Республики и из Александровского сквера на помощь ОМОНу побежал припоздавший, уже бесполезный резерв, который тут же был атакован и разбит.
Страшная драка шла по всей площади. За пеленой ярости увечащие друг друга силовики и горожане не могли видеть, как со стороны ГУМа тихо подкатили и заняли позиции те самые три президентских джипа с пулеметами. Снова слаженно и быстро открылись двери, выдвинулись турели и, словно чудовищная газонокосилка, шквальный огонь начал сечь всех без разбора…
Больше десяти минут поливали пулеметчики Октябрьскую площадь. Затем турели с дымящимися установками мигом свернулись, и джипы умчались куда-то в сторону Володарского.
Над заваленной трупами площадью повис странный, розоватый туман. Через минуту те немногие, кто уцелел в этом кошмарном месиве, поднимались и, не в силах двинуться, чтобы на кого-нибудь не наступить, так и стояли, словно могильные столбы. На этот час смерть примирила всех белорусов.
В это время, оставаясь незамеченными, с возвышения у края Александровского сквера шарили по площади слепые глаза нескольких телекамер Белтелерадиокомпании…
«Это по-вашему мирные акции? — во время вечернего выпуска новостей тыкал в окровавленное тело мертвого бойца тот самый краснолицый офицер, что командовал цепочками у Октябрьской. — Смотрите, — раздувая ноздри от волнения, бесцеремонно таскал он труп за ворот расстегнутого бронежилета, — это же пулевые ранения! И без экспертизы ясно. Заслоняя собой мирных граждан, двадцать четыре бойца полегли на наших глазах! Эти безумцы с фашистскими, бело-красно-белыми флагами стреляли и своих, и чуж.., — офицер вдруг запнулся, — и …не своих. Наших, то есть, бойцов. А что мы могли им противопоставить? Куда с палками и щитами против боевого оружия»?..
Диктор чешского телевидения, комментирующая события для своей страны, не понимала сказанного белорусским военным, но все равно не могла скрыть своего волнения. С большим трудом она проговорила предоставленный ей текст:
— В связи с трагическими событиями на Октябрьской площади в Минске, рассматривается вопрос с введением в Беларуси военного положения…
— Ничего уже не поможет, — слушая ее, заключил Радо.
— Что ты сказал? — выныривая из тяжелых мыслей, спросил не расслышавший его Карел.
— Ему ничего уже не поможет, — пояснил внук, — никакое военное положение. — Старый безумец, он умирает. Болезнь доедает его жидкий мозг и дряблое тело. Он сейчас сжигает мосты. Думаю, ему уже объяснили, что его ждет после смерти. Рядом с ним чувствуются непростые люди, они ведут его много лет. Это черные колдуны, — вздохнул ребенок. — Если бы не они, не было бы столько крови, …вообще ничего этого не было бы.
Колдуны. Это они напитали химерами больной, от природы зыбкий, как студень, разум простого, но больного амбициями человека. Хитрецы. Налили воды иллюзий, добавили дрожжи лжи, разожгли смертоносный пожар, а теперь пытаются все то, что натворили, собрать на его, как на куклу, и похоронить вместе с ним и его детьми.
…Кто их станет искать, колдунов? Бросятся ловить министров, советников, чиновников, а эти, как всегда, улизнут. Они-то свое получили – столько жертв! Поток энергии, гавваха , равный дню страданий всей планеты.
— Подожди, ты хочешь сказать, что, руководство страны не виновно? — Удивился Карел. — Ну, слушай…, это уже ахинея…
— Ну что ты, они виновны, конечно же, виновны, — не дал ему договорить Радомир. — Кто, как не они вступили в сговор с этими колдунами? Кто больше двадцати лет имел с этого свои блага? Кто, как не они пользовались страхом, который пробуждали в людях советы этих негодяев? Я говорил о другом, об ответственности, а ответят за все это только президент, дети, внуки и все, кто прислуживал их двору. Колдуны же опять останутся в стороне. Но вот же …мироустройство. Придет время, и для того чтобы провести черных колдунов через мост, обратятся к кому-то из Водивых и он поведет, не может не повести, понимаешь?
— Нет, — в сердцах хлопая себя по коленям, вдруг вскочил Карел, — уж прости, внук, или дед, как там …я скоро с ума сойду от всего этого, но нет! Этого я понять не могу, не хочу! Не по-людски это. Мы много спорили с тобой, но тут, уж прости, даже такая, как ты говоришь, сырая религия, как христианство, намного честнее этого вашего непростого дела…
— Что ты такое говоришь? — развел маленькими руками внук. — Христианство же часто требует любить и прощать. Их отцы знают о колдунах, но молчат, может и не любят их, но, в угоду правителю, прячутся от совести за библейским прощением грехов.
— Не надо перегибать, — примирительно выставил вперед руки Карел, — в Библии в равной степени достаточно и того, как надо карать за преступления и того, как надо прощать. Но помогать таким тварям, посредством которых заливают кровью городские площади!.. Нет уж, увольте.
…Скажи, кто вам, Проводникам, указ? Не скажешь? Не можешь или не знаешь? Молчишь? …Тогда не ведите этих колдунов и все! Пусть мучаются, сучьи дети, пусть висят между мирами, они это заслужили. Разве не так? Ты ведь сам только что дал мне понять, что ты сострадаешь погибшим людям?
— Да, я могу сострадать, — спокойно ответил Радо, — но все равно, я обязан водить. Все не так просто. Колдун, застрявший между мирами – проблема, проблема не только этого мира, но и проблема всех соседних миров. Вот скажи, в чем виноваты те миры?
А если говорить о сострадании, то не скрою, мы допускаем эмоции, но только в земной жизни, в бытовых ситуациях. В нашем основном деле эмоции только мешают, отнимают силы. В мирах, в которые ты хочешь отправить колдунов страдать; в мирах, что существуют рядом и которых огромное множество, нет и половины тех эмоций, что испытывает любая сущность здесь.
Вот представь, город медленно движется в большой пробке. В ней стоит твоя машина, где ты спокойно ползешь к окраине, а рядом машина страдающего перед смертью колдуна. Он дергается, бесится, толкает стоящие рядом машины, авария, затор, и движение останавливается вообще.
Если кто-то оставит свое авто и начнет успокаивать взбесившегося, или приедет полиция, эвакуатор… все это тоже не исправит ситуации, ничто ее исправит, понимаешь? Для того чтобы все спокойно покинули город, надо каждому водителю опереться на свой опыт и аккуратно, соблюдая древние правила, спокойно двигаться к окраине.
Мы, Проводники, знаем, как убрать из общего потока машину колдуна или нечестивца и этим даем возможность другим спокойно двигаться туда, куда им нужно. А разбираться с негодяями не наша задача. На то во Вселенной есть другие инстанции.
— Да, как же!? — Снова не выдержал Карел. — Кто станет с ними разбираться? Ты же сам сказал, что в других мирах не знают и чувствуют наших, земных, эмоций. Значит, просто не заметят того, что несут в себе сущности этих колдунов. А это несправедливо, понимаешь? Не справедливо! Лично я не могу этого ни принять, ни понять! — махнул рукой Карел.
Радомир, наконец, выключил телевизор, устало встал и, повернувшись к деду, сказал:
— Справедливость, это тоже чувство, и оно так же неизвестно в других мирах, как и земная месть или зависть. Там его попросту нет, Карел. А что до того, что ты не можешь или не хочешь этого принять, так именно поэтому ты и не стал Водивым.
Глава 5
Старший Брукнер опустил взгляд. Странное положение, в котором он оказался после того как Радомир открыл ему свою тайну сильно угнетало его и раньше, сейчас же, в эту самую минуту Карел и вовсе чувствовал, что оно было критическим.
Помнится, писатель, используя весь имеющийся у него такт и талант, потратил целый день на то, чтобы в доступной форме подготовить Войтеха и его жену Итку к принятию того факта, что их ребенок является их же далеким предком. К счастью финал той беседы пришелся на два часа ночи и перевозбужденные дети, выпившие все успокоительные лекарства его дома, не решились мчаться в Прагу за психиатром – спасать ребенка или изолировать от общества спятившего деда. Когда накал достиг своего апогея, положение спас сам Радомир. За полчаса, используя рассказы и истории из жизни своих родителей, о которых, как они думали, не знал никто, он заставил Войтеха и Итку поверить в переселение душ. Используя парализовавший родителей ступор, малыш тут же разъяснил им несомненные выгоды материального характера, которые ожидают их семью в ближайшее время. Услышав это, Итка и Войтех переглянулись, напряжение в их фигурах заметно спало, и они задышали свободнее.
Еще больше у них отлегло от сердца, когда Радомир уведомил о том, что все нюансы этого семейного бизнеса будут тянуть не они, а уже введенный в курс дела дедушка Карел. По всему выходило, что теперь им вообще не о чем было безпокоиться, разве что о том, как правильно легализовать тот поток денег, который хлынет в их семейный бюджет в ближайшие полгода.
Все случилось так, как говорил Радомир, обещанные деньги потекли рекой. Окрыленные этим шансом судьбы Войтех и Итка тут же решили и сами заняться бизнесом. Они открыли частную контору по поддержке фермеров. Супруга Карела Элишка всегда жила какой-то своей, обособленной жизнью, а потому в узком кругу семьи было решено не посвящать ее глубоко в дело Радо. Узнав о том, что муж плотно занимается образованием младшего внука, а родители полностью сосредоточились на таланте молодчины Матуса, Элишка Брукнер, страстно любящая старшего внука, то и дело ездила на концерты и выступления с его участием, все больше избегая контакта с мужем и Радомиром.
А что же сам Карел? О, как уже говорилось выше, тут все было весьма непросто. Из-за постоянного пресса поступающей от Радо информации жизнь маститого чешского писателя неудержимо двигалась к состоянию, близкому к отчаянию.
Взять хотя бы сегодняшний день. Мало того, что ему пришлось безотрывно смотреть эти шокирующие видеозаписи из Беларуси, так ко всему этому внук …или все же прадед, черт, тут на самом деле можно свихнуться! Так вот Радомир после всего этого вдруг стал фонить странным, неприятным возбуждением. Он наотрез отказался пойти прогуляться и не захотел есть. С большим трудом Карел уговорил его попить чаю и сменить канал ТВ. После недолгих споров сошлись на нейтральной научно-популярной передаче о природе.
О, если бы старший Брукнер только мог знать, что за безумный ветер поймают паруса его внука в те самые злополучные минуты, пока дед отлучился, чтобы включить чайник. Телепередача жестко привязала внимание Радо к экрану телевизора. Там рассказывали о процессах, происходящих в телах умирающих животных. Светила танатологии с увлечением повествовали о том, что все живые клетки на земле имеют своеобразную красную кнопку, после «нажатия» которой в теле животного или человека начинаются необратимые и быстрые процессы, гарантированно ведущие к смерти.
«Это часть самозащиты нашего организма. — С равнодушным холодком в голосе вещал какой-то темноволосый мужчина в белом, лабораторном халате. — Проще говоря, — продолжал он, — если какая-то клетка будет заражена вирусом, или по каким-то другим причинам она не будет видеть спасения, понимая при этом, что может стать угрозой всему организму, она тут же «жмет на кнопку» или, говоря проще, решает умереть. Точно также, локализуя очаг опасности, погибают все клетки, что находились рядом и были повреждены или заражены. Происходит так называемое «Коллективное самоубийство клеток»»…
— Природа. — Жадно вслушиваясь в это, глухо сказал Радомир. — Сотни миллионов лет в ней все урегулировано и понятно. Вот тебе и подсказка.
— Ты о чем это? — ставя на журнальный столик чашку чаю и блюдце с круасанами, попытался изобразить на растерянном лице подобие улыбки Карел.
— Это выход, — задумчиво заключил малыш, — единственный выход.
— Выход куда? — усаживаясь рядом, и близоруко щурясь на экран, старался вникнуть в тему дед.
— Куда? — страшно улыбнулся малыш Радомир. — Туда, Карел, откуда в этот раз мне вернуться не получится. Только не бледней и не вздумай схватить удар. Знаешь что, дедушка, лучше выпей-ка ты сразу свои таблетки. Сегодня надо быть здоровым. По крайней мере, вначале, пока не придет помощница…
Карел послушно встал, подошел к комоду. Выстрелив из початого блистера сразу две таблетки, он налил себе стакан воды, проглотил лекарства и вернулся на диван к внуку.
— Вот и хорошо, дедушка, не помирай! — развязно подмигнул ему Радо, на лице которого сияло какое-то странное просветление. — Надо действовать быстро, — продолжил он, — причем нельзя рисковать другими. Это должен делать один, обязательно очень опытный Водивый, прочим в такую проводку нечего даже соваться…
Радо смерил взглядом Карела:
— Мне очень нравится, что ты пока молчишь, мой дорогой потомок, — сказал малыш мягче, — правильно и делаешь. Для тебя сейчас гораздо полезнее слушать.
Я все ломал себе голову, как и где бы мне добрать недостающих сил в этом непростом провождении и тут …природа. Она мне подсказала выход.
Карел, души этих людей обязательно надо вернуть. Раньше Проводники делали подобное, в дни великих битв. Волхвы уводили души воев на малый круг без их восхождения на мост. На это требуется много сил, потому что ведун должен быть с ведомыми до конца. Из-за той черты уже не вернуться назад. Это та же клетка в организме, понимаешь? Так работает механизм жертвенности, Карел, это установила природа.
— Какая природа?! — не в силах больше молчать, вскричал старший Брукнер. — Что ты несешь, Радо? …Что?! Что я скажу Войтеху?! Остальным? Как я буду жить с этим...?!
— Вот оно что? — холодно, с укором глядя в лицо деда, заметил малыш. — Все о себе думаешь? А ты знаешь, почему кошка, которая панически боится огня, может прыгнуть за котенком в горящий дом?
— При чем тут это? — не понял ошарашенный ситуацией Карел.
— Подумай, — настаивал Радо, — я жду ответа.
— Да как я могу? — судорожно соображал дед, но перехватив упрямый взгляд внука, вдруг понял, что это, может быть, его единственный шанс заболтать Радомира, потянуть время. — Ну, …возможно это ее кровь, ее ребенок, — сдержанно предположил он.
— Хм, — грустно улыбнулся малыш, — ты сказал то, что очевидно, наверху. В старину говорили: «То, что лежит сверху – доступно и понятно, потому это и называется – ложь. Гляди глубже и познаешь правду». А правда, Карел, тут в том, что в определенных условиях кошка запросто бросится в огонь даже за чужим котенком. Это тоже программа природы. У кошки просто нет времени на осознание всего того, чем это может грозить, а так же на то, чтобы взвесить все шансы котенка на спасение. У нее самой шансов уцелеть немногим больше, но, уверен, она бросится, даже если у нее не будет шансов совсем. У Природы масса готовых программ на подобные случаи.
— Но почему? — не в силах скрыть трясущихся рук, развел их в стороны Карел.
— Я же тебе говорил – так устроен механизм жертвенности, — снова тяжко вздохнул малыш и тут же добавил, — я запускаю механизм своих клеток…
— Ты с ума сошел! — вскочил дед. — Это невозможно!
— Ты забыл, с кем ты говоришь, — снисходительно улыбнулся Радо. — Я уже не раз приходил и уходил в этот мир и делал это, когда мне это было надо. Это еще и отсылка к нашему с тобой старому разговору о том, почему страшно болеют и умирают невинные дети. Теперь, наверное, ты понимаешь почему. …Безсмысленно хвататься за сердце, дедушка. Чтобы ты мне не говорил, «кнопка» уже нажата и пути назад нет.
— Это невозможно, — одними губами повторил как заклятие Карел.
— Скоро ты увидишь, что возможно, а что нет, — ответил Радо. — Пойми, другого пути нет. Тело, что не будет связано нитью с душой, отдаст много больше энергии тому, кто перейдет за черту и пойдет выполнять эту непростую миссию, а выполнить ее надо обязательно. Кто-то же должен указать свободным Душам путь? Вывести их в нужное место по малому кругу.
Лишь единицы успеют вернуться в свое или чужое тело. Другие, пройдя за мной, воплотятся позже, но уже с четким пониманием того, что нельзя повторять ошибки прошлого. Все то, что мы видели сегодня, не должно повториться. Эти освободившиеся души воплотятся снова и придут с теми, кого направили сюда специально для этого времени, понимаешь? Души будут «общаться» на пути сюда, и потому придет целое поколение тех, кто будет на подсознании понимать, что привело всех нас к этим проблемам. Тем, у кого оборвали жизненную нить, оставляют много воспоминаний. На подсознании они будут готовы к переменам, которые сейчас нужны всем людям на Земле, не только в Минске. Время требует этого. Зерно, брошенное в готовую почву, прорастает быстрее. В будущем те, кто не смог совершить перемены сейчас, сами того не понимая, будут заодно с новым поколением, сейчас же этого взаимопонимания нет.
Я все думал, зачем я очутился именно здесь? Какой был смысл в том, что меня воплотили так странно, да еще и в это время? Это был тупик, я не знал, что мне делать. Пришлось идти на крайности – открыться тебе.
Карел встрепенулся. У него снова появилась возможность затянуть разговор, увести его в сторону:
— Воплотили? — оживился он. — Ты ведь говорил, что это сам решил воплотиться сейчас.
Радомир устало улыбнулся:
— Ты так ничего и не понял, — вздохнув, ответил он. — Там, в тех мирах, все не так, как здесь. Оказавшись и существуя там, ты если и помнишь о том, что такое совесть, горе, радость и так далее, то очень отдаленно. Что там? Даже здесь, в разные эпохи, эти понятия включают в себя такие же разные определения. Там же ты вообще слабо понимаешь, что все это такое. Ты заявляешь предкам готовность помочь своему роду и просишь воплотить себя в то время, когда твоя помощь будет на самом деле необходима. Они все взвешивают и отправляют тебя в явный мир. Проявляешься полный планов и сил решить все проблемы своего рода, а тут... Всегда сюрпризы…
Сегодня, Карел, я словно прозрел. Стоит признать, они точно знали кого сюда, к вам, послать и для чего. Не хмурься, дед, и не кради напрасно мое время, пытаясь меня заболтать. Мои часы уже тикают, клетки меня услышали. Беги к соседям, зови Девану и, только ради всего хорошего, ничего не объясняй ей по пути…
Девана вернулась на рассвете. Накануне никто особенно не удивился тому, что вечером позвонил их сосед из Хлистовице – Карел и попросил помощи пани Радчени. Подобное бывало и раньше. Даже те, кто крутился вокруг этого странного бизнеса, знали, что когда Радо предстояла по-настоящему серьезная задача, он всегда прибегал к помощи пани из конкурирующей фирмы.
В эту ночь в доме Деваны спать легли поздно – обсуждали события на Родине. Долгие посиделки серьезно сдвинули заведенный здесь, обычно ранний подъем. Просыпаться начали в районе часа по полудню, и первым поднялся Сорокин. Его возня на кухне разбудила Марадова, который, шлепая босыми ногами по коридору, попутно постучал в дверь Велесова. К моменту, когда завтрак был готов, сделали погромче телевизор и стали дожидаться Светлану.
Она не торопилась – долго возилась в душе и упрямо отказывалась идти завтракать, отшучиваясь тем, что всех беременных с утра мутит и, особенно, когда в доме сильно пахнет едой. Необычно капризную женщину все же как-то уговорили поесть и без четверти два к радости изголодавшихся мужчин, вся компания наконец-то расселась за столом.
Разговор откровенно не клеился, а в момент, когда Геня стал разливать по чашкам чай, Девана вдруг нервно дернулась, звучно бросила ложку на стол и, спрятавшись в ладони, заплакала.
Мужчины непонимающе переглянулись. Подобное поведение никак не соотносилось со Светланой. Марадов, на правах отца будущего ребенка, решил пролить свет на странное поведение близкого ему человека и осторожно спросил:
— Свет, может, …не надо было тебе вчера…? Понятно, что скоро тебе вообще нельзя будет практиковать какое-то время, но мы же не голодаем. Зачем так напрягаться? Деньги-то есть. Сама говорила, что мы вполне даже можем перебраться отсюда туда, где потеплее. Даже домики показывала в Португалии и на Кипре…
Светлана, продолжая прятаться в ладонях, горько вздохнула и ответила:
— Радику надо было помочь и деньги тут не при чем.
Марадона хотел спросить что-то еще, но в этот момент Девана убрала руки от лица и, отмотав от рулона бумажное полотенце, стала вытирать мокрые от слез щеки.
— Все верно, — продолжила она, — нам надо уезжать – срочно продавать дом, машину и валить отсюда подальше...
— Мы думали – ты шутишь про Португалию, — осторожно вступил в разговор Велесов. — Свет, ты можешь нам объяснить – в чем дело? Что случилось такого страшного? Чем нам здесь плохо? Нет, не то чтобы мне было лениво куда-то перебираться, но надо же все взвесить. Неизвестно еще, как нас где-то там встретят, а здесь... Всю улицу пасут ребята из полиции. К нам никто не лезет, напротив, всячески оберегают, помогают если что. Наши дома и здесь и возле Брукнеров что-то вроде старинного костела – местная достопримечательность, которой власти крепко дорожат. Может, давай сейчас обойдемся без этого «я решила». Мы же команда. Думаю, в этой ситуации правильным будет посовещаться. Решение-то непростое. А, мужики? Что скажете?
Вместо отмалчивающихся Сорокина и Марадова, ответила сама Девана:
— С нашими деньгами и умениями мы без труда найдем себе другое теплое местечко. Слушок идет по земле – нигде не обидят. Только решение о продаже дома и машины не шутка. Придется договариваться с Клоканом и снова какое-то время пожить в его доме. О, — будто очнулась она, — чуть не забыла, хорошо, что ты напомнил. Касательно решения: нам надо сейчас же решить еще одно – пойдем мы на похороны или нет.
Марадона, замечая, что Светлана вот-вот снова взорвется слезами, аккуратно положил свою ладонь на холодную руку любимой женщины, а застывший с чайником в руках Геня вкрадчиво спросил:
— У Брукнеров кто-то умер?
— Умер, — коротко ответила Девана.
— Так что, — стал строить догадки Сорокин, — Карел вчера звонил, потому что кому-то было плохо? Элишке? Не мог же он сам для себя…
Светлана подняла руку и Геня умолк. Набравшись духу, дрожащим от волнения голосом Девана сказала:
— Сегодня утром умер Радомир.
Повисла звенящая тишина. Мужская часть «Bo;; panna» была шокирована услышанным. Геня, медленно поставив чайник на стол, отодвинул стул и сел. Марадов, глядя в лицо Деваны, пытался еще до ее объяснений понять, что же случилось в эту ночь, а Велесов, тупо глядя перед собой на столешницу, произнес:
— Странно, я спал спокойно. Он бы пришел ко мне, если бы была нужна помощь...
— Какая помощь? — отмахнулась Девана. — Ему вчера было не до тебя. Хотя, ты знаешь, мне кажется – придет еще и не раз. …Ох, ребята, понимаю, что нужно вам все рассказать, а как начать не знаю.
Он…, Радик, сразу знал, что не вернется, понимаете? Только не перебивайте! — снова предостерегающе подняла руку Светлана. — Я постараюсь сейчас все до вас довести, но только не с начала, нет, не с начала, — повторила она. — Если с начала я и сама запутаюсь, и вам заверну мозги…
Значит, так… Предыстория… Карел и Радомир вчера смотрели по телевизору то, что творилось в Минске. После этого Радик попросил деда вызвать меня. Если коротко – он решил провести через мост всех, кто перешагнул черту там, на проспекте.
Сразу замечу, это важно: с самого начала было решено, что поведет он один. Потом расскажу почему. Мне в начале вообще ничего толком не поясняли, а сама я редко лезу с вопросами. Сами понимаете: кого вести, сколько? Моя задача от этого сильно не меняется. Так и в этот раз – провод и провод, хотя Радик и сказал, что будет непривычно много свободных душ. Были и еще какие-то необычные мелочи, но я-то не знала, что он задумал!
Девана едва сдержалась, чтобы снова не заплакать, но взяла себя в руки и продолжила:
— Душ было больше двух сотен. Как он их тащил на мост! …Теперь понимаю, о чем он говорил раньше, помните? Когда спорили о принципиальной разнице между опытным, осознанным Проводником и тем, кто только начинает этот путь. Множество его воплощений позволяют просто брать людей за руки и тянуть на насыпь. Хотя и это, конечно, адский труд. Я сразу стала что-то подозревать. Было видно, что он скорее умрет, чем остановится.
Вымоталась и я, это понятно. Собралась выходить, смотрю на него – чуть держится на ногах, едва дышит. Говорю: «Отправляй их, Радик. Мне надо выходить. Не могу больше держаться. Сам-то в силах выбраться?» А он повернулся и, вместо того, чтобы вести души на другую сторону, развернул их и повел по дороге, от моста, обратно...
— Как это? — не удержался Велесов. — Не с насыпи? По дороге? Разве так можно?
— Можно, — снова усилием воли приводя свои эмоции в порядок, ответила Девана. — Это, оказывается, один из путей сюда, в этот мир, понимаешь? Я же говорю – у него опыт.
— Как это работает? — оживился Проводник.
— Как? — Горько произнесла женщина. — Я так и не узнала как – надо было уходить. У меня не было сил, кто ж знал, что он развернется? Сказал: «Прощай Девана» и повел души, а я – хлоп! Очнулась. Лежу. Измоталась. От усталости пошевелиться не могу, а рядом Карел на коленях стоит у кровати Радика и ревет, как …белуга. А Радик …остывает.
Я постепенно начинаю понимать, что произошло, поднялась как-то, шатает, говорю: «Давай спасать, звони медикам!», а Карел сквозь слезы: «Не помогут ему медики. Он решил уйти и ушел».
Я пыталась там что-то предпринять, дергалась – врач же. Ну как было стоять на месте? Передо мной умерший ребенок, здоровый ребенок, а помочь я ему не могу! Ну, завелась…
Сейчас вспоминаю – стыдно. Даже истерика получилась какая-то вялая. Наверное, из-за усталости. Или Карел ее остудил. Он, когда немного успокоился – пересказал весь их разговор и о том, что Радо задумал.
Боже, мне страшно представить – что Брукнер пережил за вчерашний день. В обед твой внук заявляет, что запускает в своих клетках механизм уничтожения жизни, говорит, что его предназначение – вернуть эти освободившиеся в Минске души на землю, заставляет тебя поверить во все это, а вечером, будучи здоровым, крепким ребенком умирает. Я не знаю, сюр какой-то...
Для чего и как он все это сделал, сейчас не имеет значения. Сделал! Это его решение и его дела, но вот как Карелу, да и нам теперь со всем этим жить?.. Представьте его ночной звонок своим, в Прагу. Это просто!..
Медики вскроют, проверят. Скажут родителям: «По неустановленным причинам становилось сердце», или что-то еще, но что будет с ними? А что в голове, в душе Карела? Что ему выскажут, когда приедут его дети, жена?..
Вы знаете, когда я уходила, вернее, он сам меня отправлял, Карел уже вызвал медиков и был спокойным, как камень. …А я сейчас маюсь – дожил ли он сам до утра? Ох, как представлю, что там сейчас происходит…
А еще – главное, мне это вот только пришло в голову: везде же по улице скрытые патрули. Что, если меня утром видели там? Что мне говорить, если спросят о том, что я там делала?..
Влад был подавлен, хотя и не раз сталкивался с подобным. Не только его, но и всю группу этот плановый звонок нового шефа поверг в депрессию. Обычно он просто вяло интересовался – как дела? то да се, а тут… этот «новопреставленный» (так в их группе именовали меж собой нового премьера) слету, вместо приветствия зло и ядовито врезал: «Что вы там себе думаете? Неплохо устроились. Хотел бы и я беззаботно проедать за границей казенные деньги...»
Гневный, кислотный спич продолжался долго. Премьер говорил умело, профессионально – так, как это умеют делать только аппаратные чиновники и те «энтузиасты», что у них учатся «руководить». Сейчас было модно – «ровнять» подобным образом подчиненных, модно с самой головы донизу.
«Вообще, — слушая все это, рассуждал про себя Влад, — для того чтобы занять такое высокое кресло с портфелем, в нашем государстве подобный персонаж даже не должен иметь знаний или образования в вверенной ему области. Достаточно уметь делать только две вещи: первое – даже во сне не иметь собственного мнения и всячески выражать свою преданность существующей системе; второе – вот так же, как наш «новопреставленный», уметь уничтожать подобными выволочками одного-двух человек в неделю. Делать это следует даже просто так – для профилактики, чтобы не потерять форму.
Они – аппаратчики, конечно же, уверены в том, что подобными штуками стимулируют подчиненных к работе, что называется – приводят в движение шестеренки отлаженного страхом механизма управления, но самом на деле…
На самом деле каждый, кому дают испить подобного эмоционального стрихнина, (стоит только убрать угрозу уголовной ответственности), легко при первой же встрече придушил бы такое «Его высокопревосходительство» не чувствуя ни малейших угрызений совести. Но, к сожалению, приходится признать – система защищается, защищается агрессивно, и поэтому всё, что мы можем сделать, это мысленно послать это «превосходительство» на…»
— Что случилось, Роман Александрович? — едва не произнеся вслух этот популярный адрес отправления чиновников в пеший секс-тур, ласково и угодливо поинтересовался Влад в ответ. — Мы что-то упустили?
— Пишите, — чуть смягчаясь, ответил шеф, — селение Хлистовице. Дом Карела Брукнера. Его любой покажет, он человек известный.
— Что там? — замерев в изготовке над бумажкой, поинтересовался Кецко.
— Это адрес двух чешских групп Проводников – «Bo;; panna» и «Star; Vodi;».
— Групп? — неподдельно удивился Влад.
— Да групп, но в каждой группе водит только один Проводник, остальные обеспечение, — сдержанно пояснил шеф и не преминул ядовито добавить, — вся Европа о них знает, а вы там в шапку спите.
— Но, Роман Александрович, — так, словно премьер его видит, пожал плечами Кецко, — в последний раз нас инструктировали, что искать нужно только наших – белорусов. Да и мы уже практически нашли их…
Шеф шумно вздохнул в трубку:
— Время, Кецко, нас торопит время. Найдите контакт и очень осторожно начинайте переговоры. По нашим данным у них там конвейер. Это для нас хорошо, не думаю, что будут сложности. Узнайте – сколько это будет стоить. А еще у меня к вам второй – главный вопрос: новости смотрите?
— Смотрим.
— Тогда должны понимать, куда дует ветер, а еще, кого и куда ведут сейчас горе-советники таким …непростым путем. Думайте, Влад, думайте. Раз посажен самолет «Ryanair», раз случилось вчерашнее и многое другое, надеюсь, вы понимаете, что все это шаги к пропасти? Тот, кого к ней упорно толкают – глуп, стар и слеп. Так или иначе, он скоро в нее упадет! Те, кому дано ставить подобных исполнителей на это место, быстро покумекают и поменяют персонажа. …Соображайте, пока есть время, хотите ли вы и дальше быть нужными?
Мне вашу группу передали лично, ручались, что вы специалисты. Так докажите, что вы на что-то годны. Помните, нашего «слепого» надо будет вести срочно и так, чтобы оборвать все его нити к родным и тем специалистам, что вели его до сих пор. Все его пути там, за порогом, должны быть обрезаны начисто. Надеюсь, наш агент-переводчик после стычки на стоянке поправился? Здесь надо будет все его умение. Сразу обрисуйте чешским Проводникам объем работ и, повторяю, узнайте цену. Влад, вы ведь понимаете кто этот «слепой»?
— М-г, — прогудел Кецко в нос.
— Работайте, …и думайте. — Напирал премьер. — Повторюсь: «слепые» могут творить всякий бред, но их постоянно меняют, а та сила, что их ставит их на это место остается. Старайтесь быть ей полезными.
Все, мы уже долго болтаем. Думаю, что вы все поняли. Как только будет результат, сразу дайте сообщение сюда, в Вайбер. Он целиком под контролем госбезопасности и МВД. Напишете что-то типа: «свяжитесь со мной». При первой же возможности я перезвоню. Это канал не слушают, мне гарантировали, по нему можно говорить. Все, отбой…
Глава 6
Рано утром 12 мая пять человек из группы Кецко выдвинулись в Хлистовице на разведку. План своих действий они активно продолжали обсуждать в пути, дружно умолкнув только напротив злополучной стоянки, где сорвалась памятная всем попытка захватить Велесова. Каждый из спутников Влада, глядя на проносящееся за окном пространство, заполненное автомобилями, вспоминал свое.
— Что-то мне ерунда какая-то видится, — первой прервала паузу Ольга. — Сегодня… кресты какие-то, венки, кладбище. Не к добру. Еще стоянка эта…
— Перестань, — отмахнулся Влад, — почему тогда я ничего такого не видел? Надумаешь себе всякой ерунды, и нам на психику давишь.
— Рыжик, — недовольно толкнула его сидение девушка, — не сравнивай нас, пожалуйста. Если мне что-то видится, то всегда к чему-то. Не забывай мою специальность. Не надо психовать, просто будьте повнимательнее на дороге.
— Не напрягай, Оль, — нервно завертелся Кецко, — мы же только в разведку. Осмотримся, попробуем войти в контакт, и домой – обдумывать дальнейшие действия…
Не зря в народе говорят: «Гладко было на бумаге, но забыли про овраги». Отдававшему распоряжения премьеру издали, конечно, лучше было видно, но прибывшей в Хлистовице группе пришлось порядком покататься вхолостую, прежде чем они нашли хоть кого-то, изъявившего желание пообщаться с приезжими.
«Мормоны какие-то, — злился Чернявский – штатный переводчик группы. — Я же ничего особенного не спрашиваю – простые, обыденные вещи! Шарахаются, как от прокаженного, зыркают поверх твоей головы, как будто снайпера боятся, ей богу. Ты им: «Здравствуйте…», а они мычат, как глухонемые, отворачиваются и уходят…»
— Виталя, — не выдержал его нытья Кецко, — думаешь, мы не видели этого в окна? Говори лучше, что по этой последней тетке? Вы долго болтали…
Чернявский облегченно вздохнул и ответил:
— Эта, слава богу, не глухонемая. Сказала, что не на той улице ищем. Нужно выехать обратно, на большую дорогу. Она ведет к местному костелу, по ней все туристы ездят. Этот храм – здешняя достопримечательность. У перекрестка будет указатель «Kostel sv. Ond;eje. Нужно свернуть в сторону храма, а метров через двести будет дом Брукнеров.
— Он там один? — не понял Влад.
Переводчик растерянно пожал плечами:
— Я ее спросил, — ответил он, — как его найти? Какой номер дома?
— А она? — кивая водителю, чтобы тот разворачивался, задумчиво поинтересовался Кецко.
— Сказала: «Там сегодня много машин и цветов, не промахнетесь».
— Что это значит? — озадачился Влад.
— Откуда я знаю, — вяло возмутился Чернявский, — поехали. Больше-то все равно информации нет.
Делать нечего, вернулись к въездной дороге и, как им и советовали, возле указателя свернули направо. Вдали, по левую руку, за зацветающими кустами сирени, одетые в строительные леса, на самом деле замаячили острые шпили старинного костела.
— Направление задано верно, — сокрушенно заметил сидящий впереди, а потому видевший больше других Влад. — А вот тебе и цветы, и кресты. Тормози, Саня, — бросил он водителю, — не подъезжай близко. Паркуйся где-то здесь, не доезжай до соседнего дома.
Через мгновение всем стали понятны эти распоряжения Кецко. Вся правая обочина впереди была плотно загружена автомобилями и одетыми в траурные одеяния людьми, ожидающими панихиды в окружающем их пестром озере похоронных венков и цветов.
— Ну вот, — горько выдохнула Ольга, — что ты теперь скажешь, рыжик? Что я тебе говорила?..
— Накаркала, — недовольно ответил руководитель группы, в который раз убедившийся в том, что дар Ольги на самом деле имеет место в отличие от того, во что играл он сам. — Надо бы поразведать. Виталя, — повернувшись, бросил переводчику, — как там твоя нога? Сходи еще разок? Ну, не морщи рыльце. Позвони в соседский дом – спроси, что тут случилось. Не ленись, давай. Ближе подъехать не можем, лучше не светиться.
Чернявский открыл дверь, но только он поставил ногу на обочину как, вот же закон подлости, весенний порыв ветра бросил металлическую сворку обратно и придавил ему многострадальную конечность ровно в том месте, где все еще сиял огромный синяк, оставшийся после памятной потасовки на автостоянке. Счастье, что тот худощавый не раздробил ему кость? Сцепив зубы и морщась от боли, он в сердцах сильно захлопнул дверь и похромал вперед.
Через несколько шагов слева, перед ним, перебежал дорогу за ползущей в сторону костела машиной какой-то молодой мужчина – спортивного телосложения, с бритой, лысой головой. Он не был похож на одного из тех, кто приехал сюда, чтобы отдать последний долг неизвестному умершему; шел быстро, вертел головой, словно искал кого-то. Двигались они попутно, поэтому хромому переводчику ничего не оставалось, как ковылять следом.
Справа, за забором, мелькнула чья-то голова. Чернявский обрадовался этому и уже собрался было перепрыгнуть придорожную канаву, но бритый опередил его и, перебираясь ближе к ограждению, обратился на плохом чешском к развевающемуся на ветру поверх штакетника хохолку светлых волос:
— Пан, па-ан! Йедну минуту. ;ekn;te mi, co se tu stalo? Hled;me d;m pana Brucknera nebo jeho souseda pana Кlokana .
Виталию пришлось быстро ориентироваться и на ходу перевоплотиться в праздного зеваку, пришедшего посмотреть на чьи-то похороны. Тем временем за забором произошло какое-то движение и с той стороны бритому молодцу ответили тоже с явным акцентом:
— U pana Br;cknera zem;el vnuk Radom;r. Co m;te s panem Кlokanem spole;n;ho?
Бритый, явно шокированный услышанным, вначале смутился, но быстро взял себя в руки и продолжил:
— M;;ete mi ;;ct, kde je pan Кlokan? P;ijeli jsme z Ruska a cht;li bychom si popov;dat s n;k;m z «Bo;; panna».
Над крашеным штакетником появилась худая, вихрастая голова и у Чернявского, вполоборота следившего за этим, вначале сперло дыхание, а затем невыносимо заныла ушибленная нога.
— D;m pana klokana je p;ed v;mi, ale Poslechn;te si mou radu: pan Ctibor klokan n;m p;;sn; zakazuje-jeho pracovn;k;m-komunikovat s ciz;mi lidmi. Jsem jeho zahradn;k. Mohu jen ;;ci, ;e v;echny sv; kauzy pan Ktibor vede p;es sv; sv;;ence a je velmi obt;;n; se k n;mu dostat. Je v tomto dom; velmi z;;dka, je zde jen jeho host;. Rad;ji hledejte jin; kontakty, pane. Tady nem;te co hledat. .
Бритый поблагодарил садовника за предоставленную информацию и, едва не столкнувшись с Виталием, поспешил на другую сторону улицы, где его ждали в Ауди с затемненными стеклами.
Чернявский, стараясь не вызывать подозрений, проследил за ним, затем какое-то время постоял у крайних авто, после чего медленно развернулся и, выражая на лице разочарование, стараясь не смотреть в сторону забора, побрел к своим.
Никто из них не мог подозревать того, какой вулкан эмоций скрывала в себе его спокойная, размеренная походка. Да, отмечалось некое странное болезненное выражение на лице, но это легко было списать на ощущения в ушибленной ноге. Первые звуки, а именно шумный выдох и глухой стон все присутствующие приписали именно к врожденному актерству Чернявского. Чего греха таить, за Виталием водилось такое – подороже продать свои страдания, переживания или действия. Сегодня все было иначе: когда он, после долгого выдоха, снова набрал в себя воздух, чуткое ухо окружающих уловило во всем этом что-то новое, неизвестное:
— Это какой-то пи..ец! — повторно, но уже с яркой артикуляцией выдохнул переводчик. — Так не бывает.
Влад, на секунду шокированный тем, что услышал от Чернявского нечто подобное, неуверенно повернулся:
— Ты что, Виталик? — часто моргая в стеклах очков, изумился он. — Напросился за стол на поминках?
— Сосед, — все еще не находя в себе сил справиться с эмоциями, коротко ответил переводчик.
— Та-ак, — моментально сгруппировался Кецко, — ты видел соседа?
— Садовника.
— И что? — окинув взглядом всю свою команду, от лица всех стал торопить Влад. — Что садовник?
Чернявский тут же собрался и за пару минут красочно и точно описал все что видел и слышал у забора некого Клокана. В машине повисла тишина. Все сидящие в ней боялись даже шевелиться, дабы снова не спугнуть капризную птицу-удачу. Первой, как это случалось чаще всего, нарушила молчание Ольга:
— Давайте уточним, — осторожно начала она, — что мы имеем на выходе… Здесь живет некий Ктибор Клокан, который, в этом можно быть уверенными, имеет непосредственное отношение к одной из групп, разыскиваемых нами. Его дворник…
— Садовник, — уточнил Чернявский.
— Хорошо, садовник, — продолжила Ольга, — его садовник – этот тот парень, что в одиночку отбил у нас на стоянке Велесова. Виталя в этом не сомневается, ведь так?
Переводчик уверенно кивнул в ответ.
— Хорошо, — заключила Ольга, — и это, ребята, большой шаг вперед. Раньше у нас подобного не наблюдалось. Теперь, далее: сегодня проходят похороны мальчика Радомира – внука некого Брукнера, как я поняла, имеющего отношение ко второй группе, которую мы ищем.
— Это только предположение, — заметил Кецко, — нельзя говорить наверняка.
— Пусть так, — задумчиво продолжала девушка, — но это след. Хоть что-то! Я так понимаю, что беспокоить этого Брукнера пока не надо, а вот Клокана…
Упоенный своей внезапной значимостью переводчик тут же возразил:
— Стоп! Садовник ясно сказал: «все свои дела пан Ктибор ведет через своих доверенных лиц и так просто попасть к нему очень сложно. Он в этом доме бывает крайне редко». Это говорит, что на самом деле есть какие-то каналы, по которым на них можно выйти. Потому Шеф и сказал: «вся Европа о них знает». Ну что? У кого-нибудь есть идеи, как нам выйти на этих доверенных лиц? Нет? Ну, тогда послушайте, что думаю я…
Четыре пары глаз вопросительно уставились на Чернявского, который в этот момент активно вертелся на месте, пытаясь что-то высмотреть позади их машины.
— О, — живо заметил он, — они еще стоят. Это те россияне, ну, с бритым. По ходу они знают больше нашего и тоже совещаются, раз еще не уехали. Вон та тонированная Ауди…
— Заводи! — резко скомандовал Влад и водитель, запустив двигатель, круто развернувшись, уже через минуту припарковался рядом с указанной машиной.
Трудно себе представить, откуда у Кецко вдруг нарисовалось столько бесшабашной отваги. Возможно, это случилось из-за того, что его здорово истощили все эти безрезультатные мотания по Чехии. Он вышел из машины, решительно подошел к Ауди и постучал в стекло. Изнутри нажали кнопку подъемника и в образовавшийся проем спросили по-чешски: «Co chcete?»
Влад нагнулся к стеклу и ответил по-русски:
— И мы, и вы ищем одно и то же – выход на «Bo;; panna» или «Star; Vodi;». Выходит мы – союзники. Предлагаю поделиться друг с другом своими наработками. Уверен, вместе мы справимся быстрее. Я – руководитель своей группы. Хотелось бы переговорить с тем, кто представляет вас. Обещаю – не пожалеете…
С другой стороны Ауди открылась дверь, и к Владу вышел солидный, упитанный человек, стриженный так же коротко, как и тот, что ходил к дому Клокана. Он смерил взглядом Кецко и нехотя, вальяжно, с ленивой хрипотцой произнес: «Ну, пойдем, прогуляемся»...
Утром 15 мая в гости к своим соседям вдруг пришел Карел Брукнер. Девана к девяти уехала в Прагу, нужно было завершить дела, связанные с продажей дома, и в особняке Клокана остались лишь мужчины, которые в это время начинали готовить завтрак. Их немало удивил столь ранний звонок с улицы. Системы видеонаблюдения в доме Клокана не было, пришлось Марадову одеться и выйти к калитке. Вернулся он с Брукнером, которого ни Велесов, ни Сорокин сразу не узнали. Нынешний образ писателя – согбенный, слабый старик с желтой, безкровной кожей, никак не соотносился с былым, энергичным и веселым человеком.
Ему предложили сесть, налили чаю и очень бережно, так чтобы не напоминать об утрате, попытались отвлечь простыми, бытовыми вопросами. Карел игнорировал большинство из них, но чай выпил с удовольствием и даже съел половину плетеной булочки с корицей. Беседа не складывалась. Казалось, что его раздражают вопросы соседей, но с чего-то же он пришел?
Видя, что Брукнер внутренне забаррикадировался, Велесов решил пойти от обратного – чтобы спровоцировать гостя на разговор, нужно не жалеть его, а быть жестким и поставить вопрос так, что пусть либо разговаривает и откроет соседям все то, что накопилось в его душе, либо пусть убирается восвояси и не портит людям утро.
— Карел, дружище, — отбросив всякую осторожность, начал он, — поверь, мы скорбим вместе с тобой, но посмотри на себя. За эти дни ты усох, как вобла. Желтый, нечесаный, немытый. Думаешь, твоим родным станет легче от того, что увидят тебя в таком состоянии?..
— Хе, родные…, — недовольно отозвался Брукнер, играя на дубовой столешнице пустой фарфоровой кружкой. — Знаешь, что сказал мне на прощание Войтех? О! Когда они садились в машину, он задержался, подошел ко мне… Я – наивный романтик, думал, что он хочет утешить меня, ведь и я так же как и все потерял близкого мне человека, внука! А он… Подошел и говорит: «Понимаю, тебе тоже плохо, но я даже прощаться с тобой не хочу. В голове вертится много чего. Ты всегда жил, как хотел, а мы молчали, как же, это же Брукнер – знаменитый писатель. Сейчас я не буду молчать …Сдохни здесь в своей чернокнижной Хлистовице – вот все, что я хочу тебе сказать. Мы все не хотим тебя не видеть, ни слышать»… Вот так попрощался со мной сынок.
— Круто, — вырвалось у Марадоны. — Ты-то тут при чем?
— Я был рядом с Радо. — Непонимающе пожал плечами старик и продолжил немного спутано. — Радик все рассказал мне – что делать после его ухода. Игор, — вдруг повернулся Карел к Велесову, — они ведь не хотели его сжигать! Я добился этого, я!..
Полиция, экспертиза. Врачи заключили – просто ночью остановилось сердце. Какая моя вина для родных? Другого Радо они не знают, никто не знает. Теперь моя жизнь будет такой. Но вот, я чуть не забыл, с чем пришел к вам. Радомир ушел, а я забыл спросить: что делать с Черным кубом?
— А с ним надо что-то делать? — удивился Велесов.
— Я хочу отдать его вам.
— Ну ты, Карел, даешь! — с трудом сдерживая эмоции, замотал головой Велесов. — Мы сегодня здесь, завтра – там, послезавтра еще где-то. Как его через границу перетащить? Это же ваше семейное сокровище – память о Радомире. Если бы он хотел отдать нам этот куб – сказал бы Деване. А так, …ушел – ни слова, ни полслова.
— Он не мог вам говорить, — опустил голову Карел, — вы разные.
— Само собой, — начал, было, Проводник, — но Брукнер перебил его:
— Вы разные не потому, что все люди разные. Перед тем, как все это случилось, мы с ним часто говорили. О многом, и о вас тоже. Есть вещи, которые я с трудом воспринимал тогда, не понимаю и сейчас, а есть...
Радо был сильно расстроен тому, чем сейчас стало его древнее ремесло. Для вас и других это, …как сказать – бизнес! А Водивый – это дар. Тебе он еще это прощал. По его словам ты воплотился только третий раз, молодой, потом все осознаешь и станешь относиться к этому иначе, а вот другие, ваши Хледаты и даже Девана…
Я вам расскажу: в Индии есть сиддхи – люди, способные делать абсолютно чудесные вещи. Но все, кто изучал их культуру, были поражены тому, что они – безспорное порождение некой древней и могущественной культуры, совершенно не могут объяснить природу всего того, что они умеют. Это так же, как kon;k – кузнечик, понимаете? Нет? Ну как? Он рождается с совершенно чудесным умением прыгать в десятки раз выше и лучше, чем все другие, и ему в голову не приходит узнавать – отчего он так может, что тому причиной. Так и сиддхи, так и вы, Игор. Радо, это совершенно другое. Он, как и я – романтик, только он глубоко знающий романтик. Но, — Карел, наигравшись, отодвинул от себя кружку, — мы говорим не о том. Я не зря вспомнил о Черном кубе. Мне не стать Водивым, не родить больше детей, а те из моих родных, кто сейчас живут, после смерти Радо теперь на пушечный выстрел не приблизятся к этому делу.
Мои годы кончаются, Игор, я умру. Дом, скорее на всё, продадут. Кто-то купит и найдет куб. Отдадут на переплавку. Кто может знать, что случится в тех, других мирах, если это сделают? Там же Мортис!..
— Карел, — попытался что-то сказать Геня, но Велесов поднял руку и Сорокин осекся.
Наступила пауза, во время которой Игорь, успел признать правоту покойного малыша Радо. На самом деле, знаний современному Проводнику не хватало и сейчас очень не помешало бы присутствие хотя бы Светланы Васильевны.
— О, Карел, — вспомнив о Деване, оживился Велесов, — давай дождемся Свету. Может быть, она что-то сможет подсказать?
— А когда она приедет? — поинтересовался писатель.
Велесов, Геня и Марадов переглянулись. Никто из них не знал ответа на этот вопрос.
— Это …неизвестно, — признался Проводник, подвинул к старику тарелку и мрачно пошутил, — позавтракай с нами, а то, не дождешься еще.
Брукнер на удивление спокойно воспринял эту колкость, более того, согласившись немного поесть. Он подвинул тарелку к краю стола и сказал:
— Не нужно за это переживать, дождусь. Я теперь знаю, что будет держать меня в этом мире. А пока будем кушать… Скажите, вы слышали что-нибудь о проклятии девятой симфонии?
Подсаживающиеся к столу мужчины отрицательно замотали головами, и стали раскладывать еду.
— О, — с благодарностью принимая порцию завтрака, увлеченно продолжил Брукнер, — поверьте, это очень интересно.
Много столетий, начиная с Арнольда Шёнберга, и Густава Малера стало считаться, что любой композитор способен написать только девять полноценных симфоний. Некие непонятные обстоятельства всегда не позволяют им написать десятую. Но кто это смог, никогда не писал больше. Этот предрассудок на то далекое время не имел, как сказали бы сейчас, доказательство, он оставался бы буквами на бумаге, пока через несколько веков кто-то не прочел об этом и проанализировал. Выяснились совершенно страшные вещи. В списке пострадавших от этой теории – более двух десятков человек! В их числе сам Бетховен!
Люди погибали, умирали при странных обстоятельствах, но так и не могли завершить работу над своей десятой симфонией. Разумеется, — увлеченно причмокивал Карел, у которого вдруг стал просыпаться аппетит, — находились хитрецы, которые пытались обмануть судьбу. Хм, — ловя в тарелке вывалившийся из руки кусочек хлеба, изобразил писатель на своем лице что-то похожее на улыбку, — одного такого умника звали Брукнер – мой однофамилец. Представьте, он присвоил своей девятой симфонии номер ; – ноль. Ее и сейчас называют «нулевая симфония Брукнера», но! Ничерта у него не получилось. Насколько мне известно – он все равно ее не закончил.
Только не думайте, пожалуйста, что старик-чех сошел с ума, и плетет всякую бессвязную ерунду. Вскоре вы узнаете к чему вся эта история. Я продолжу? Ну, раз уж у нас появилось время…
Так вот: я узнал об этом случаем. Журналист спросил. История показалась мне очень занимательной, писатели любят такое. В те дни у меня долгое время был непробиваемый творческий кризис, и я пытался отвлечь себя, лишь бы не думать о том, что писать мне стало не о чем. Узнав эту информацию, я примерил всё на себя, и вдруг, какой-то бес подтолкнул меня в бок! У меня восемь больших романов! Целый день я занимался математикой и везде, если сводить все цифры строк, глав и частей к натуральным числам, вырисовывалась цифра девять!
Но…, опустим мои страдания. Скажу только, что когда мы с вами познакомились, я уже был твердо уверен в том, что и на меня действует это проклятие «Девятой симфонии». Всем известно, что любая творческая работа начинается с идеи, а ее у меня в голове на то время и в помине не было. Я жил, как говорят – старым жиром, потчуя на лаврах всего, что написал раньше. Потом мне открылась тайна Радо, и я стал чувствовать, что с романами не покончено…
Я уже долго работал с материалами, ожидая прихода идеи, и вот вчера меня вдруг осенило: «Я знаю, о чем будет мой новый, последний роман!» Вы понимаете меня? Ну же!.. Я напишу обо всем, что было с нами! Поменяю ваши имена, поменяю много и оставлю только суть. Это же может быть кому-то очень интересно! Люди ничего не знают о смерти…
Брукнер старался встретиться глазами с каждым, присутствующим за столом, но его белорусские друзья в этот момент недоуменно переглядывались и он, немного обескураженный тем, что его блестящая идея не получила должного отклика у соседей, откладывая в сторону вилку добавил:
— Мы же сейчас все равно будем ждать пани Радченю, так? Пан Игор, расскажи, с чего все началось?..
Девана приехала только в половине четвертого. За это время Брукнер выведал у Проводника и Следопытов все, что только они ему могли рассказать. Карел и не настаивал на большем, легко приняв тот факт, что существуют тайны, которые они не открывают даже друг другу. Ему не казалось это странным. Так уж устроено это ремесло – каждый знает и делает только то, что ему положено, стараясь без особой надобности не переступать границу ответственности товарища. Но того, что ему стало известно было вполне достаточно для будущей работы. Дальше, как говорится, это уже дело рук и фантазии писателя, а еще того благодатного ветра, что наконец-то наполнил его алчущие работы творческие паруса.
Девана казалась уставшей. Поздоровавшись с соседом, она, ничуть не остерегаясь его, сразу, от входа заявила:
— Хорошо, что все продали. И машина сегодня ушла. Ребята, нужно собраться. Что-то нехорошее шевелится вокруг. Да, забыла спросить: Клокан не приезжал? Нет? Странно. Звонил часа два назад, сказал – заедет. Что-то этот дядя опять мутит, ох мутит.
— Света, обед? — поинтересовался Марадона.
— Обед, — устало ответила она.
— Жди, я быстро разогрею, — засуетился Олег, попутно кивая на соседа, — у нас тут появились вопросы. Карел не знает, что делать с Черным кубом?
Девана нахмурилась. Было заметно, что ее голову сейчас занимали совершенно другие заботы. Она подошла к окну и выглянула за занавеску:
— Вначале Клокан, — многозначительно сказала она, — а потом, если будет время, подумаем и о кубе…
Глава 7
Светлану оставили с Олегом, давая ей возможность спокойно поесть. Остальные же поднялись наверх. В четыре по полудню позвонил Ктибор и сказал, что подъезжает – встречать его не надо. Не успела Девана положить трубку, как и она, и Марадов, который в это время мыл посуду, дружно отметили у своих окон какое-то движение. Олег закрыл воду, аккуратно отряхнул руки и подошел к краю окна:
— Ничего не видно, — заглядывая вниз, насколько позволял обзор, тихо сказал он.
— Плохо, что не видно, — медленно поднимаясь, заметила Светлана, — там кто-то прячется, и не один.
Марадов сдвинулся в сторону:
— Это то, о чем ты говорила про Клокана? — спросил он.
— Да, — коротко ответила Девана и тут же громко крикнула, — Игорь! Гена! Гроза!
В комнатах наверху послышался какой-то шум, а вместе с этим дверная ручка входной двери тихо поползла вниз. Олег присел у стола, сунул под него руку и быстро достал ее обратно уже с пистолетом. Заслоняя Светлану собой, он отступил в угол и сложил руки на груди так, чтобы хоть немного замаскировать оружие.
Дверь медленно открылась. На пороге появился Клокан, лицо которого было в сгустках крови и кровоподтеках. За ним, прикрываясь Ктибором, словно щитом, занимая весь дверной проем, стоял крепко сложенный, бритый молодец.
— Позвольте нам войти, — вальяжно, с ленивой хрипотцой сказал он. — У нас есть разговор.
— У него ствол! — громко из-за спины Олега, так, чтобы слышали все, включая тех, кто занял оборону наверху, сказала Светлана.
Марадона, стараясь оценить арсенал прячущегося за чехом громилы, обратился к нему:
— Дядя. Может, сразу начнем шмалять? Что-то у меня нет сегодня настроения на разговоры.
— А я не с тобой пришел говорить, — нагло выталкивая Клокана из его собственного дома, и не закрывая за собой дверь, вкрадчиво полусказал, полупросипел бритый. — …Каждый пусть занимается своим делом. Я буду говорить с тобой только если ты – Велесов. Нет? Где он?
Марадов недовольно сжал губы и в следующий миг так резко и мощно толкнул ногой стоящий перед ним стул, что тот, скользя по полу, прицельно и гулко ударил бритого в колено. Незнакомец выпучил глаза и, как видно, с трудом сдержался, чтобы не выстрелить в ответ.
Марадона, глядя на то, как бритый невольно согнулся, ощупывая ушибленное место, тут же про себя заключил: «Похоже, у них нет задачи – просто всех перебить. Но этот дядя слишком медленный, я все равно выстрелил бы быстрее»…
— Неплохо, — морщась, процедил сквозь зубы незваный гость.
— Нет, — возразил Марадона, — плохо. Правильнее было бы выстрелить. Будь уверен, был бы ты один – получил бы пулю.
— Да, я не один, — криво ухмыльнулся бритый, — и наслышан какие молодцы охраняют Проводника. Но ты погоди, браток, кипятиться! Вам же пока неизвестно с чем я пришел? Давайте попробуем обойтись без поединков, хотя бы даже и на стульях. Поверьте, со мной тоже пришли не подростки, но все мы здесь не для того, чтобы воевать.
— А к нам только за одним приходят, — отстраненно ответил Олег, слушая то, что шепчет ему Девана. — Наверное, очередные топтуны из Минска?
— Из Минска? — со смешком переспросил бритый. — Нет, паря, бери выше – Москва. Сечёшь разницу организаций? Это не ваши колхозники. Дом оцеплен. На второй линии автоматчики, на третьей снайперы. Ты лучше зови Проводника, уважаемый. Мы ненадолго – сядем с ним, поговорим. У вас – товар, у нас – купцы. Я слышал, что деньги для вас не пахнут…
Вдруг у проема двери мелькнула чья-то тень. «Там никого нет, — тихо сказал кто-то невидимый из-за угла. — Появится – притащим».
Бритый нахмурился, не сводя взгляда с Олега, он повернул голову и недовольно бросил через плечо:
— Найти! Утром он был тут. …Соседа вашего ищем, — пояснил крепыш всплеск своих эмоций Марадову и Светлане. — Пару дней уже прошло после похорон внука. Пора старику снова браться за дело. Мы решили сразу пообщаться и с «Bo;; panna», и с «Star; Vodi;», чего два раза ездить? …Что? Что вы так смотрите? Ребя-а-та, — самодовольно протянул он, — не удивляйтесь. Мы же подготовились – знаем о вас все. Ну, так что? Говорим?..
— Как интересно, Олег, — ответила вместо Марадоны Светлана. — Этот мужчина так уверен в себе. Представляешь, как он расстроится, если узнает, что на самом деле не знает ничего?..
— А ты бы помолчала, цыпочка, а то…, — с кислым лицом перебил ее бритый и вдруг, выпучив глаза, умолк. В его глазах отобразился неподдельный ужас.
— Ну что? — спокойно, но, все еще оставаясь за спиной Марадова, заметила Девана. — Это, конечно, не стулом получить в коленную чашечку. …Жутко, правда? Вламываешься в чужой дом, считаешь себя хозяином положения, а тут – бац! Тебя подводит то, что никогда не подводило – собственный рот. Что, не открывается? И язык одеревенел, как от укола новокаина, правда? Очень интересный эффект. А теперь подумайте, господин-крепыш, какие еще сюрпризы вас могут ожидать от тех, кто умеет подобное. Не отвлекайтесь на ощущения и не надо напрягать свою силу воли, она у вас не такая сильная. Просто расслабьтесь. Это, милый мой, природа, а ей лучше не сопротивляться. Вы снова сможете говорить, но только после того, как я разрешу.
А теперь, когда вы немного обвыклись с вашим новым состоянием, настоятельно советую запомнить то, что я сейчас скажу: всякий раз, когда вам снова придет в голову строить из себя хозяина Вселенной, я буду делать вас немым. А пока, пользуясь тем, что вы все еще молчите – спрошу: вам что, плохо доходит? Мы же вам несколько раз четко дали понять – мы не поведем того, за кого вы хлопочете. У нас и раньше не было на это особого желания, но после августа 2020 года, а особенно после 9 мая 2021-го пусть его черти ведут. Все, эта тема закрыта…
Лицо Деваны, до того смотревшей на бритого холодно и жестко, вдруг просветлело:
— Что ж, если у вас все еще есть вопросы..., — она стукнула костяшками пальцев по столу и побледневший гость, волшебным образом ощутивший, что снова может говорить, тут же облегченно выдохнул:
— Ну ты, мать, даешь. Нефига себе фокусы!
Светлана, продолжая выглядывать из-за спины Марадова, снисходительно улыбнулась:
— Давайте и дальше все проясним: раз вы не знаете, кто я такая; раз вы не в курсе ситуации с нашим соседом, вы, как я и говорила, пребываете в омуте своих иллюзий и не больше того. А это уже хорошие новости. Теперь, милейший, когда вы вполне на себе ощутили, что даже моей защиты Проводнику будет достаточно, должна вас предупредить, если я по-настоящему почувствую угрожающую ему опасность – спущу на вас охрану и выключу всех ваших ребят. Вы мне верите?
Бритый коротко кивнул и слегка потянул уголки губ вниз, что, по всей видимости, означало: «Вынужден верить, но не хорохорься, цыпочка, мы еще посмотрим, кто из нас круче».
— Нам все равно, прикрываетесь вы Москвой или Вашингтоном, — продолжила Светлана, — повторяю, если дело касается провода за мост главных усов Беларуси, сделки не будет. А теперь, раз вы так желали диалога, попытаемся сделать первый шаг к мирному урегулированию нарисовавшегося конфликта, а именно – удовлетворите мое женское любопытство, скажите – кто вам о нас рассказал?
Бритый неохотно повернул голову к двери и крикнул:
— Давай дамочку!
Через минуту в дверном проеме показались два дюжих молодца, ведущих под руки связанную, грязную, с растрепанными волосами девушку.
— Вот, — кивнул на нее бритый, — к вам привели она и ее друзья. Она, кстати, тоже всякие штуки умеет делать, пришлось повозиться, но справились же – как-то спеленали. Тумаки, мадам, снимают всякую порчу.
Здоровяк поставил перед собой пленницу и, толкнув ее в бок, приказал:
— Говори. Слышишь? Давай, а то нам никак не получается нормально отрекомендоваться этим господам. Ну…
Девушка поправила прядь слипшихся волос, сваливающуюся ей на глаза, и тихо сказала:
— Меня зовут Ольга…
— Нормально говори! — рявкнул незнакомец.
— Меня зовут Ольга, — повторила она громче. — Я представляю специальный отдел при КГБ Беларуси. Мы занимались поиском вас…
— А, — вспоминая что-то свое, грустно улыбнулась Девана. — Так это вы были на стоянке? Хм, красавица, вам было мало?
Ольга вполоборота покосилась на бритого, но тот, не дав ей повернуться, снова толкнул ее, вынудив продолжить.
— Да, это были мы, — горько морщась от боли и своих воспоминаний, ответила девушка. — Искали вас, а наткнулись на них. Хотели совместно, обменявшись информацией, попытаться вступить с вами в переговоры. Договорились о координационной встрече. Они приехали и… всех наших перебили. Осталась только я…
— Вот! — снова сваливаясь на вальяжный тон превосходства, выступил вперед бритый. — Это то, о чем вы все никак не даете мне сказать. Я просто хочу, чтобы вы поняли, мы – серьезные люди.
— Вижу, — сочувственно глядя на Ольгу, ответила Девана. — Но то, какие вы серьезные, не имеет никакого значения, все это туман. Говорить будете только со мной. Если я позову Проводника, вы тут же попытаетесь его захватить силой, а это недопустимо.
— Хм, соображаешь, — снова криво ухмыльнулся бритый. Он хотел добавить что-то еще, но Светлана вдруг предостерегающе подняла руку и крикнула куда-то вверх:
— Геня! — сделай на улице маленький «Але-гоп!» и вернись на место! Слышишь меня? Дядя все еще думает, что он тут главный…
В верхних комнатах что-то грохнуло, посыпалось стекло и вдруг на улице мерно, словно кто-то отстраивал перед концертом малый барабан, захлопали выстрелы пистолета с глушителем.
Когда все стихло, Девана подождала минуту и так же громко, как и перед этим, снова спросила в потолок:
— Геня! Сделал «Але-гоп»?!
— Сделал! — глухо отозвался кто-то сверху.
— Отлично! Спасибо! Ну что ж, — кивнула Девана в сторону окна, выйдите – спросите у своих, как у них дела? Думается мне, что раз наш Геня так свободно обернулся, никаких заявленных вами снайперов у нас под окнами нет. Сделайте милость – пересчитайте тех, кто остался и тогда, может быть, мы поговорим как равный с равным...
Бритый, держа перед собой пистолет, неуверенно шагнул к двери и выглянул во двор. Не обнаружив там никого из тех, кто должен был дежурить на подхвате, он вышел за порог. Повертев головой влево, вправо, он окликнул кого-то раз, затем второй. Только через минуту сбоку замаячило чье-то плечо. Они перекинулись несколькими крайне эмоциональными фразами, из которых ясно различимыми до слуха Марадова и Деваны долетели только слова бритого: «Спрятать всех, быстро! Вы что сдурели? Менты кругом»!..
За то время, что «гости» общались, Девана и Марадов могли десять раз убежать или спрятаться, но, несмотря на это, они спокойно продолжали оставаться на месте. Только раздавленная происходящим Ольга, не в силах больше держаться на ногах, села на стул.
Вскоре бритый вернулся. Он всем своим видом старался показать, что ничего страшного не случилось и он по-прежнему хозяин положения, но кого он хотел обмануть? Девана и Марадов ясно видели, что этот человек деморализован. Единственное, на что еще хватило его внутренних сил, так это косо и зло посмотреть на сидящую посреди комнаты девушку. По-видимому он считал ее своей собственностью, а таковая не имеет права садиться без разрешения хозяина.
Нахмурившись, бритый все же не стал заострять на этом внимания. Он спрятал ставший ненужным пистолет, и недовольно бросил стоявшим перед ним Марадову и Светлане:
— У вас хороший «Дикий гусь» .
— Не пытайтесь унизить моих ребят, — спокойно ответила на скрытый вызов Девана. — Да, они на самом деле работают не просто так, но это лучшие специалисты в своей области, а специалистам нужно хорошо платить. Но заметьте, это не киллеры, это воины. Не по контракту, а по духу воины, хотя лично я не считаю подобный талант чем-то хорошим. Что тут поделаешь, они такие, от природы. Волки тоже далеко не все злодеи, но и они так устроены – выслеживать, догонять и рвать на куски добычу. Это их природа…
Бритый не сдержался:
— Почему тогда вы ко мне не настолько лояльны? Я ведь тоже только делаю свою работу и всё!
— Выша работа? — хитро улыбнулась Девана. — Давайте-ка кое-что проясним: мои ребята в свое время присягнули несуществующей ныне стране и выполнили присягу. Затем они присягнули мне. Ничего не скажу, они и здесь твердо держат данное слово – охраняют меня и Проводника. А вы?.. По-моему есть вопросы. Раз вы заявляете, что представляете Москву, значит, за вами стоит ФСБ, а если это так, то с вашей присягой явно что-то не так…
— С ней все в порядке, — отмахнулся бритый, но Светлана снова угрожающе подняла руку, что означало – «сейчас вам лучше помолчать».
— Вы хотите сказать, — в противовес своему жесту мягко сказала она, — что в принимаемой вами присяге на верность России было сказано, что вы обязуетесь мазать трусы Навального «Новичком» или обкалывать запрещенными препаратами безобидных шаманов или губить души и судьбы сотен других людей только за то, что они с чем-то не согласны?
Бритый потупился:
— Я прислан вести диалог по другой теме, — сипло увернулся он.
— Вот как? — наигранно удивилась Светлана. — Почему тогда не ведете?
— А как это сделать? — изумился «гость». — Вы же …какие-то беспредельщики! Четверо моих бойцов на улице, они же двухсотые!
— Не мы это начали…, — подаваясь вперед, ласково ответила Девана. — Я понимаю, ваше государство сотни лет учит вас добиваться всего только силой, но мы – граждане другой страны и вправе защищаться. Это же не мы вломились в ваш дом? Вот скажите, почему нельзя было сразу связаться с нами нормально, через доступные каналы, как все? Что, не царское дело? Отсюда стразу, от входа, и козыри – мы из Москвы! Значит, все должны дрожать и прятаться, так что ли? Особенно, если перед вами выходцы из постсоветских республик. Кстати, Клокан – гражданин Чехии. Жестоко избив его, вы мало что себя, вы и нас поставили нас в дурацкое положение.
— Ха, так вы же ничего не знаете, — снова не сдержался бритый, — он же на вас стучал и на денежку кидал…
— А почему вы думаете, что мы об этом не знали? — со снисходительной улыбкой ответила Девана. — Но это наши с ним дела. Вы-то тут при чем? Кто вам сказал, что именно вы должны с этим разбираться? Хотя Клокан – полбеды. Вы убили ребят из спецотдела при КГБ Беларуси, а подумают опять же на нас. Они же нас искали?.. Понимаю, вы таким образом хотели отрезать нам путь домой и великодушно предложить перебраться в Россию, под вашу защиту. Не мотайте головой, мой любезный друг, осторожнее. В ней не так много мыслей, еще, не дай бог, перепутаются, а мне нужно, чтобы вы какое-то время были в форме...
Девана отстранила Марадова, подошла к столу и, подвинув один из стульев, села за него. Она кивнула бритому и тот, нехотя, сделал несколько шагов вперед и занял место напротив.
— Олег, — тихо обратилась Светлана к Олегу, — закрой. Хоть на дворе и май месяц, но эти глупые российские зарисовки выстудили нам дом.
Марадов, на всякий случай, стараясь не мелькать в проеме, прошел вдоль стены, закрыл дверь и вернулся в угол комнаты.
— Давайте не будем спешить, — сопровождая его взглядом, начала Девана. — Теперь, когда вы не будете разговаривать со мной, как будто у вас за спиной все танки и ракеты России, думаю, мы, к вашей вящей радости, сможем обсудить наш вопрос. Однако я должна вас предупредить: это произойдет только случае полного признания вами поражения. Сдаетесь?..
О, надо было видеть, как ломало этого великодержавного шовиниста. Не меньше минуты он молчал, глядя в непроницаемое лицо Деваны, и только не подчиняющиеся скрываемым эмоциям жевательные мышцы демаскировали все то, что происходило внутри этого человека.
— Надеюсь, никто в округе не услышал Гениного «Але-гопа». — Давая возможность полноценно «отработать» в голове бритого густо заваренной браге амбиций, продолжила развивать наступление Светлана. — Наша улица обычно наводнена полицией… Как мне к вам обращаться? — спросила она вдруг, но понурый гость все еще находился в плену разыгравшихся внутри него эмоций.
— Успокойтесь, — с хладнокровием старого следователя, продолжала Девана. — У вас есть имя? Или все же лучше по званию?
Бритый еще глубже озадачился. Все его усилия по организации этой операции катились коту под хвост. С ним тут не церемонились и не боялись. А меж тем поставленная задача – договориться с Проводником любой ценой, ни куда не делась. В навязанной ему игре указать на свое звание означало снова попытаться опереться на отыгранную карту силы. Звание-то присвоено государством, то есть страной, которой он безмерно гордился, но кичиться которой сейчас означало полностью завалить доверенное ему дело. А хуже всего было то, что ответить было надо, а это автоматически говорило о том, что он признал свое поражение…
— Дмитрий, — хрипло произнес он.
— Хорошо если вы – Дмитрий, — сомневаясь в том, что бритый назвал свое настоящее имя, мягко произнесла Девана. — А фамилия? Не пугайтесь, у нас так принято. Помните старую славянскую поговорку: «Враг не страшен, когда знаешь кто он».
— Пусть будет Петров, — не меняя интонации, буркнул бритый.
— А отчество, наверное, Иванович? — притворно догадалась Девана.
— Иванович, — подтвердил Лжедмитрий.
— О, отлично, — на чешский манер легко согласилась Светлана. — Тогда, исходя из вашей глупой скрытности, я буду обращаться к вам – «товарищ», хорошо? Знаете, тут же уточнила Девана, — а ведь вы, не назвав мне свои настоящие данные, впервые за сегодня сделали что-то по-настоящему умное. Должна признаться, что это не такая уж большая проблема – напрячься и все же узнать от вас все, но я лучше не буду этого делать. Слишком велик будет потом соблазн по-настоящему насолить не только лично вам, но и потомкам…
— За что это? — решил отшутиться «Дмитрий». — За этого Клокана?
— Бог с ним, с Клоканом, — отмахнулась Девана, — его давно надо было бы проучить, да все как-то …жалели его жену и детей. Они-то не виноваты, что он такой. Тут дело в другом…
— И в чем же? — понемногу приходя в себя, стал заметно смелее «Петров».
— В чем? — переспросила Светлана, и ее красивые глаза угрожающе сузились. — Я поясню, но для начала скажите, кого именно вы представляете?
Лжедмитрий, думая над ответом, задержал дыхание.
— В чем дело, милейший товарищ Петров? — Девана начала сверлить ФСБешника взглядом.
— Пытаюсь правильно ответить, — признался тот. — Вопрос не так прост, как кажется. Скажем так: я представляю объединение очень влиятельных и сильных людей России…
— О, — догадалась Светлана, — и дальнего зарубежья?
Бритый, соглашаясь, кивнул.
Девана, до того сидевшая, опираясь на локти, расслабилась, откинувшись на спинку стула:
— Вот оно как? — удивилась она. — Значит, все эти слухи о том, что у вашего «карлика с черным лицом», совсем плохи дела со здоровьем – правда? Хороша парочка, — горько улыбнулась Светлана, думая о чем-то своем, — оба на ладан дышат, и оба в своих странах творят напоследок такое.
Бритый навострил уши. Было заметно, что он не понимает о чем идет речь.
— Вас озадачило кто эти двое? — спросила Девана.
— Да, — переводя взгляд с нее на Марадова и обратно, — осторожно ответил «Петров», — особенно «карлик с черным лицом». …Кто это?
— Вы не слышали о карлике? — удивилась Девана. — Видно правду говорят, что вам в ФСБ сейчас вливают в уши только сладкую патоку: «мудрые христианские старцы прочли в древних текстах предсказания о том, что придет на Русь князь Владимир, и соберет он снова под крылами могучей России огромное государство». Что-то типа этого, да, …Дмитрий? Разумеется, вы во все это верите. Можете не отвечать, я не в претензии. Любой захочет в такое поверить, особенно, когда вещают мудрые старцы, о которых никто не слышал. Но почему бы просто не предположить, что подобные предсказания клепает по кабинетам ваша же организация?
Кстати, непонятное вам имя «карлик с черным лицом», тоже взято из предсказаний. Его нынешнему президенту вашей страны дал еще в четырнадцатом веке наш земляк Василий Немчин . Я так понимаю, вы о нем не слышали? …Жаль. А меж тем этот человек еще несколько столетий назад знал о двух косметических операциях того, о проводе которого вы пришли с нами договариваться.
Если верить Немчину или тому, что все эти тексты в интернете – его предсказания, то вашему Пу… на самом деле осталось жить недолго. Ну, а если даже не верить в эти предсказания, то все одно дело плохо – джин сомнения выпущен из бутылки и обратно его уже не загонишь. Я давно все это читала, но точно помню, что мне там больше всего понравилось – в этих предсказаниях никто не льет елей в уши нищих о долгом терпении и будущем всеобщем богатстве. Но я не просто так об этом заговорила. Поверьте, когда стало известно о том, что к власти в России пришел невысокий человечек из спецслужб, многие сразу вспомнили о предсказаниях Немчина.
Вы знаете, Дмитрий, а ведь я вам благодарна. Честно. Вы дали мне время на то чтобы все обстоятельно взвесить и обдумать. Теперь, когда я уже приняла решение, позвольте дать волю женской слабости и выпустить на волю эмоции. Хочется, знаете ли, напоследок в вашем лице высказать все, что я думаю вашему «Объединению очень влиятельных и сильных людей России и дальнего зарубежья». Знаю, они стребуют с вас детальный, подробный отчет о нашей встрече. Так вот слушайте и передайте им: Мне, откровенно говоря, было бы наплевать на то, что они или ваш «карлик с черным лицом» сделают с Россией и куда ее заведут. Но, есть одно «но». Взращенные ими паразиты как глисты орудуют в больном теле и моей родной Беларуси.
Страшный 2020 год, 2021-й, а особенно расстрел в Минске 9 мая! Это ведь ваша работа – любителей синих трусов Навального. Вы постоянно разжигаете огонь в Украине, как бы они не старались его погасить. Вы жгли пламя в Сирии, Ливии – везде! Ведь это не он – Черный карлик, это все вы! – «Объединения очень влиятельных и сильных людей России и дальнего зарубежья» и те, с чьего молчаливого согласия они все это делают. Вы же, глупые, еще и радуетесь всему этому ужасу, называя его «мощь России»…
Что ж, никто на этой Земле не свят. Нужно признать, — тяжко вздохнула о чем-то своем Девана, — Радо был прав – и наше дело стало только бизнесом. Но если даже и так, то я за бизнес честный. Одно дело провести спятившего колдуна, возомнившего себя пупом земли и исковеркивавшего больше свою карму, чем судьбы других людей, а совершенно другое – ваши правители, за одного из которых – историческое недоразумение готова была спуститься в ад эта потерянная девушка, а за другого в него спуститесь вы товарищ «Петров» или как вас там?
Все спящие и в нашем, и в вашем омуте рано или поздно проснутся с предсказаниями Немчина или без них. Как вы думаете, люди вам простят ваши дела? Или вы надеетесь спрятать все свои преступления за туманом очередной войны?..
Глава 8
Девана поднялась и медленно подошла к бритому:
— Люди быстро забывают только добрые дела, — продолжала говорить она, заходя за спину Лжедмитрия и укладывая ему на голову свои горячие ладони, — а вот плохое помнится долго, оно не прощается, товарищ «Петров», …лично я вам этого не прощу. …Вы, конечно, милейший Дмитрий Иванович, еще немного поживете, — массируя вспотевшие, бритые виски ФСБешника, приговаривала Девана, — ровно столько проживете, сколько понадобится. Внимайте словам моим, несите их, как ветер носит оспу черную – пусть и вашего карлика, и нашего цыгана черти ведут, куда им надо! На тех словах моих печать да замок, и ключ от них потерян – брошен в море…
Светлана убрала руки от неподвижной, вспотевшей головы ФСБшника и медленно отошла в угол к Марадову. Бритый около минуты сидел загипнотизированным, а затем резко поднялся, охлопал себя по карманам, достал сигареты, прикурил и с видом крайне озабоченного человека вышел из дома.
Марадов тут же метнулся к краю окна, наблюдая за тем, как двигаясь к воротам их непрошенный гость, призывно махал руками, сзывая к себе всех оставшихся бойцов, рассредоточенных по двору. Те высовывались из-за углов, непонимающе переглядываясь и, отдав все на откуп командира, дежурно обводя окна здания задранными вверх стволами, перебежками бросились за ним.
Еще через пару минут во внезапно опустевшем дворе вдруг появился хромой, испуганный Ктибор. Он явно был вне себя от обрушившейся на него свободы. Осмотрелся, отряхнулся, подошел к воротам, выглянул на улицу и, судя по всему, не обнаружив там ни единой живой души, спешно запер калитку…
Девана устало подошла к столу и села за него, спрятав лицо в ладони.
— Их много, — глухо выдохнула она, — а я не всех чувствовала. Боже, все могло пойти не так…
Марадов, оторвался от окна, подошел к матери своего будущего ребенка и, чмокнув в ее макушку, бросил взгляд на постороннюю девушку.
— Свет, — сдержанно заметил он, — может, не надо было так напрягаться? Тебе же уже …нельзя. Думаешь, мы бы с Геней не разобрались?
Открылась входная дверь. Вошел Клокан. Девана убрала ладони от лица и смерила хозяина дома недобрым взглядом.
— Нет, надо было, — безцветным голосом ответила она на вопрос Олега. — В этот раз еще надо… Что, Ктибор, напихали тебе братья-славяне?
Клокан опустил голову и промолчал. Взгляд Деваны не предвещал ему ничего хорошего.
— Я тебя предупреждала, — сидя за столом и невольно сжимая кулаки, повысила тон Светлана, — предупреждала же? Из-за твоего крохоборства могли пострадать ваши дети и Катержина. Они-то не виноваты в том, что ты сволочь! С этой секунды знай, я не буду их жалеть. Деньги с собой есть?
Ктибор кивнул.
— Сейчас же забирай эту девушку и уходи. — Продолжила Девана. Вызовешь такси. Отвези ее к посольству Беларуси, высади, а сам езжай домой. И упасти тебя бог попасться здесь на глаза Анежке – твоей сестре или зайти к ней сейчас в гости. Телефон с собой?
Клокан отрицательно покачал головой.
— Если узнаю, что по возвращению ты хоть кому-то звонил и говорил о нас, все, что ты имел в этой жизни, превратится в пепел: дома, квартиры, семья, бизнес! Веришь, что я смогу это для тебя организовать? Ни Яшкову, ни его жене – сутки, до 17:00 завтрашнего дня никому ни слова о том, что произошло! Тебя же не из дому выкрали?
Клокан отрицательно покачал головой, а Светлана продолжила:
— Помни, сквалыга, что жизнью своей ты обязан Катержине и детям, и только им! Без них, если бы случилось чудо и тебя не пристрелили эти братушки, за все дела, что ты творил за нашей спиной «отблагодарили» бы тебя мы.
Завтра этот твой дом будет пуст. И не вздумай впутывать ни во что Карела. Узнаю, что у него проблемы – пришлю кого-нибудь по твою душу, понял? Иди…
Ктибор стал пунцовым от стыда. Считая себя великим бизнесменом, он никак не мог подумать, что и в «Bo;; panna», и в «Star; Vodi;» все известно о его «блестящих» делах на стороне.
Вопросительно глядя на него, поднялась с места Ольга.
— Идите за ним, — сказала ей Девана.
— А можно…, — задержалась на миг девушка, — у меня есть возможность остаться в Чехии.
— Вас найдут.
— И пусть, — отмахнулась Ольга, — у меня есть к кому обратиться в Университете, дадут охрану. А в контору доложу, как все было. Они что, пришлют мне новую группу?..
— Оставьте, — подняла руку Девана, — меня мало волнуют ваша судьба. Но, милочка, повторюсь – вас найдут, а еще замечу: если и вы еще раз попадетесь мне на глаза…
— Я поняла, — с готовностью ответила Ольга, отправляясь к выходу вслед за Клоканом.
— Устала я, — тяжко выдохнула Девана, — как только за ними захлопнулась дверь. — Олег, зови наших. Пятнадцать минут на сборы.
— Геня! Игорь! — крикнул Марадов в потолок. — Отбой! Слышите? Собираемся, эй!
Дверь наверху щелкнула замком, и вскоре на лестнице появился Карел Брукнер, а за ним, в обнимку, Велесов и Сорокин. Геня был ранен в плечо. Его майка была разорвана, бинт пропитан кровью. Марадов в одну секунду оказался возле лестницы.
— Хорошо, что ты, Олег, сунул аптечку в сумку с оружием, — сопя от напряжения, сказал Игорь. — Тут, снизу тоже бинт есть?
— Есть, — перехватывая друга и помогая уложить того на диван, кивнул в сторону платяного шкафа Марадов, — на верхней полке коробка, на всякий случай. Ты как, Геня?
Пока Велесов рылся в шкафу, Олег и Карел хлопотали возле Сорокина. За их спинами появилась Девана:
— Я не слышала, — со слезами на глазах, сказала она, — Геня, я этого не слышала, не чувствовала.
— Да успокойтесь вы, — нетерпеливо заелозил на своем ложе Сорокин. — Мясо прошило и всего-то. Кровищи, правда, много вытекло, но остановилась же. Вот, — он хоть и с гримасой боли, но все же уверено пошевелил пальцами руки, затем кистью и, после некого усилия, даже описал малую дугу предплечьем. — Когда только высунулся из окна, со стороны деревьев, у забора, хлопнуло. Я сразу в ответ. Выскочили трое. Я, не спрыгивая вниз, прям в макушки их…, и назад. Тут Карел и Игорем оттащили меня от окна, смотрю – кровь. Я сразу даже не понял чья. Хорошо, что ума хватило – дальше не полетел воевать. Я нормально, ребята, правда. Так, что? Выходит – валим?
— Да, — утирая слезы, кивнула Девана, — все по плану. Мы готовились к этому, знали, что придет такая …минута. Но вот к твоим бинтам, Геня, я не была готова. Прости, виновата. Теряю потихоньку дар, наверное, ребенок тянет на себя. Собираемся, ребята, по коням!
— Где мне вас искать? — вдруг остановил всех Карел.
— А зачем мы тебе? — остановившись, удивилась Светлана и подошла к Брукнеру.
— Мой внук, — дрогнувшим голосом ответил писатель, — он, очень ценил вас и дорожил тем, что вы есть. Радо ушел, …теперь уезжаете вы, а в моих часах еще много песка. Ты ведь знаешь, «Bo;; panna», у меня тоже есть этот дар, только я задавил его в себе, он не развился, и уже не разовьется. От него остался мне только долгий век, Радо мне об этом сказал. Я буду нести свою трусость, погубившую этот дар, очень долго. О, это тяжко. Зачем мне мои годы, когда весь мир отвернулся от меня? Сын желает, чтобы я сдох. Жена и дочка не звонят, наверное, тоже этого хотят. Куда мне себя девать? Я хотел бы иметь возможность хотя бы позвонить вам.
— Карел, — положа свою теплую ладонь ему на плечо, мягко сказала Девана, — мы не можем тебе сказать, куда мы отправляемся. Думаю, ты это понимаешь. Нам, как говорят бандиты, надо лечь на дно. Мне – выносить и родить ребенка, ребятам: кому восстановиться, кому подлечиться, но обещаю тебе, старик, мы дадим о себе знать. Но ты не унывай, эй! Кстати, ты же обещал написать об этом книгу? Знаешь, а мне и ребятам будет интересно читать ее, отдыхая где-то. Я оставлю тебе имейл. Будешь высылать мне ее, главу за главой?
Брукнер встрепенулся и вдруг заговорил вдумчиво, с вдохновением:
— Да, я напишу, …напишу. О, милая, «Bo;; panna», хочу вам сказать, …Радо переживал о том, чтобы я не рассказал всю правду в книге. Людям незачем ее знать. Но переживать не стоит. Достаточно пустить козла фантазии в мой огород творчества и, поверьте, это дикое животное способно и не из таких правдивых историй делать попорченный огород. Я постараюсь преодолеть то самое проклятие девятой симфонии Брукнера. Несмотря на предсказанное Радой долголетие, я ясно чувствую над собой темный мир. Он тянется ко мне и может помешать закончить работу. Я, как и мой однофамилец, попробую обмануть это проклятие. Есть разные мысли о том, как это сделать, например, закончить последнюю часть не на девятой, а на восьмой главе. Когда моих романов будет девять, кто станет считать главы? Как ты думаешь, моя пани?..
Девана устало улыбнулась:
— Я знаю только одно, — вздохнула она, — все эти проклятия работают, несмотря на то, веришь ты в это или нет. Но что, если тебе вдруг на самом деле удастся обмануть судьбу? Лично я буду этому очень рада. Карел, дай волю фантазии! Пусть этот козел перевернет все вверх дном в твоем огороде. Нагороди такого, чтобы никто в это не поверил, пусть примут за сказку, но так, чтобы тебя просили написать ее продолжение. А теперь, прости, нам пора собираться…
Карел смотрел в окно. Его соседи уходили из дома Клокана через задний двор. «Настоящие партизаны, — с улыбкой подумал он, — белорусы». Все верно. Эту тропу видно только из его дома, а там, по дороге, до станции в T;ni;t; рукой подать. Доберутся как-нибудь.
Он вспомнил о новом романе и ясно ощутил в своих пальцах забытый, приятный зуд. Нужно признать, послушные его воле, его фантазии, они соскучились по работе. Руки писателя тянулись к ноутбуку, в голове уже множились определения новых запросов в поисковиках интернета и только его ноги продолжали упрямо держать его у окна. Уже никого не было видно на тыстенской дороге, но и идти в кабинет Карел не торопился. Трудно было сделать этот шаг, шаг к своему девятому роману. Ранее Брукнер не решался начать его писать из боязни скорой смерти, а теперь…. Теперь он ждал толчка. Опыт приучил его к тому, что нельзя начинать творческое дело без того, чтобы что-то Всевидящее и Всезнающее не послало тебе какой-то знак или благословление.
Вспомнился Радомир. Его могила. Его похороны. Рабочие на кладбище, отчего-то путающиеся в том, куда и как следует ставить крест над урной, будто они делали все это в первый раз. Карел смотрел на них тогда и плакал, представляя рядом с собой Радо. Возможно, это сам Радомир и путал рабочих, не желая быть привязанным к христианскому эгрегору. Удивительно, но старику там, у могилы, даже грезился смех мальчика, однако, чей это был смех? Брукнер, как ни старался, не мог вспомнить, как смеялся Радо и смеялся ли он когда-либо вообще. Впрочем, что тут удивительного? И самого Карела вряд ли можно было назвать жизнерадостным, веселым человеком. Он, так же, как и Радомир, с детства был угрюмым. Никто и никогда не мог объяснить причин этой странности, никто, кроме умницы Радо, рассказавшему старому Брукнеру о пожаре. Как же сильно его в детстве сковал этот испуг. До сих пор Карел как ни старался, по-прежнему не мог пробудить память и вспомнить то роковое происшествие, наложившее неизгладимый отпечаток на его тогда еще хрупкую психику.
«О, боже – куб! — дернулся он вдруг. — Пани моя, вы же так мне и не сказали, что с ним делать!»
Карел спустился на первый этаж, оделся и отправился в мастерскую Войтеха. Сколько он не возился с запасным ключом, а так и не смог открыть двери. Кто-то поменял замок после недавнего пожара, но кто, когда и зачем? Он отошел на несколько шагов, затем остановился и, косо глянув на запертую дверь, направился в гараж. Благо человек его возраста, помня не самые лучшие времена, когда достать что-либо из инструмента было не так просто, как правило, не выбрасывал в отходы то, что было нажито с таким большим трудом.
В одном из старых саквояжей нашлась ржавая, мощная фомка и такой же древний молоток со сломанной ручкой. В былые времена с эдаким-то инструментом можно было ограбить кассу их сельского муниципалитета, не то открыть эту легкую, филенчатую дверь.
Не смотря на оптимизм, подталкивающий его в спину, с дверью все же пришлось повозиться. Карел сильно испортил ее лицевую деревянную накладку, но совершенно не расстраивался по этому поводу. Раз его бросили все, раз ему желали сдохнуть тут в одиночестве, он имел право делать в этом доме все, что ему заблагорассудится.
Поднявшись на чердак, Брукнер с каким-то необъяснимым детским трепетом стал пробираться через черный от копоти мусор, под которым прятался заветный куб. Вот и он. Все на месте, даже малыш Мортис.
Карел сел на пыльную тумбочку и представил, что он был сейчас не на пропахшем дымом чердаке мастерской Войтеха, а у могилы Радо. Старик не мог сейчас себе позволить поехать к ней. Очень уж не хотелось встретить кого-то из родственников. А здесь, эта вещь…. Она даже больше напоминала ему Радомире, чем могила, ведь как ни крути она – это горькая память, а куб? О, куб. Это не просто память, это целая жизнь былого Радо, Радо-Бозидара. Эта штука была здесь и во времена его сына – Антонина, и во времена Первуша, того, кто построил на этом месте первый дом; и Силена, и Ждана – отца Карела! Только вот что же будет с ним дальше? На Кареле нить Водивых оборвалась и может появиться только у наследников хрупкого музыканта-саксофониста Матуса. Других детей у Войтеха и Милады не предвидится, а к этому внуку и его жизни старого Брукнера теперь никто не подпустит.
Странно, но былой мысли о том, чтобы избавиться от куба в голове Карела теперь и в помине не было. И действительно, как он мог об этом думать? Он, человек, который хранил в нескольких старых саквояжах кучу ржавых гаечных ключей, фомок, ломиков, монтажных мантировок и прочего барахла! Это же просто немыслимо – выбросить в мусор такую интересную, дорогую душе вещь.
«После моей смерти – пожалуйста, — рассуждал, улыбаясь Карел, — тогда – сколько угодно. Мне, признаться, уже будет все равно, что Войтех со всем этим сделает. Сожжет, продаст… Кто его знает, этого чумного. В мать пошел, не в меня. Вся их жизнь в каких-то ненужных эмоциях, в пустом сотрясании воздуха. Год работают на то чтобы отдохнуть, летят куда-нибудь, валяются там на пляже, и снова год упираются для того, чтобы в следующем году опять полететь и хвастаться этим перед другими»…
Карел вдруг задумался, а чем же живет он сам? «Я, — думалось ему. — Я тоже летал, но летал не потому, что хотел похвастаться. Меня приглашали. Хотя в молодости…. О, тогда мне казалось, что там можно поймать вдохновение. Идиот! Разве оно ищет место потеплее? Интересно, неужто и Войтех летает туда, надеясь поймать там эту капризную птичку?
М-да, мне проще, чем сыну, — рассуждал Карел, — намного проще и сложнее одновременно. Он создает проект, заносит его на бумагу и все. Это как заливать металл в форму. У него творчество присутствует только в создании этой формы, а дальше только техника. Потом следующий проект, следующий. Писатель же, добросовестный писатель, создает свой мир, множество миров и эти миры не перестают жить даже по окончании работы над романом. Все картинки, персонажи, события движутся там постоянно, будто ты каждый раз читаешь эту книгу снова и снова. Ты едешь в машине, в поезде, разговариваешь с кем-то, а все эти романы транслируются в твоей голове скрытые или явные, будто кинофильмы в разных залах одного кинотеатра. Смотришь один, но понимаешь, что в других что-то тоже показывают, и ты даже знаешь что.
Случалось – какое-то время не вспоминаешь о романе, но в голове процесс его воспроизведения все равно не останавливается. Что-то похожее есть в том, когда встречаешь кого-то из давних знакомых. Начинаешь спрашивать – завязывается разговор. Оказывается, все время, что ты не видел этого человека, в его жизни что-то происходило, она не была статична, присутствовала какая-то динамика. Что ни говори, а как не противно или не лень писателю, а перечитывать свои романы полезно. Хотя бы для того, чтобы подобная динамика не обманула твою собственную память. Бывало такое, что читатель спрашивает тебя: «Что было дальше в законченном только что романе?» Ты начинаешь рассказывать ему свою версию развития сюжета, а читатель, в пику тебе, рассказывает тебе то, что виделось ему. Вот вам и парадокс. Какая динамика? Обоим стоило бы вспомнить, что роман-то закончен, все, конец!..»
Лет пять назад Брукнеру довелось разговаривать с одним художником. Нужно сказать, что писал тот просто потрясающе! Его идеалы – старые школы живописи. Так вот этот Франц Киу за чашкой коньяку сказал Карелу: «Мой друг, не восхищайся моей работой. Вот смотри: ты видишь точку? Нет? Так нарисуй ее. А вот и я – нарисовал еще одну… Ничего особенного, правда? Так вот: я беру миллион разных точек или мазков, располагаю их на холсте или бумаге в определенном порядке и картина готова». Ты же, Карел, другое дело. Писатель берет точку и говорит ей: «Ты будешь Альфредом Нитке, биржевым маклером». Она, эта точка, тут же оживает, становясь этим человеком. Весь фокус, Брукнер, в том, что в твоих «точках» проявляются сам Альфред, его костюмы, дачи, машины, даже его капитал. Ты способен дать ему столько денег, что он купит всю Землю, а можешь разорить беднягу в один момент. Понимаешь, о чем я?..»
Именно тогда Карел понял одну непопулярную вещь: творческий человек не есть бог – создающий в своих картинах, музыке или романах Вселенные. Художник, не важно, скульптор ты или композитор, он – только ловкач, который имеет ключ к фантазии других людей. Фокус прост, ты открываешь им дверь, а уж они сами там творят, представляют что захотят…
Брукнер бросил взгляд в закопченное окно. Опускался вечер. Он не взял с собой фонарь, значит, нужно было выбираться, чтобы потом к радости своих родственников не переломать себе ноги.
Он поднялся, подошел к кубу и протянул руку к обугленному куску картона. Вдруг на черном силуэте Огненного камня что-то шевельнулось. Фантазия человека всегда реагирует моментально, стараясь отыскать объяснение непонятным вещам, поэтому Карелу показалось, что по кубу пробежала мышь. Он осторожно поднял упавший лист картона. Под ним, в позе покорной домашней собаки сидела черная, блестящая фигурка Мортиса.
Из далеких глубин подсознания в его старое, измученное недавними переживаниями сердце закралась тревога: а что, если он нечаянно коснулся этой статуэтки? Ведь снова может случиться пожар?
Карел замер на миг, но вдруг подался вперед и со словами: «Ну и пусть горит к чертям! Вместе со мной…» протянул руку к фигурке. Холодное, твердое тело собаки пригнулось, словно ждало прикосновения человеческой руки, а дождавшись, скользнуло черной змеей вверх по рукаву. Момент, и Мортис замер, скрутившись калачиком на плече Брукнера, будто гусарский эполет. Карел дотронулся до куба, тот был холоден, как могильный мрамор. Забросав семейную реликвию черным чердачным мусором, писатель, ощущая под сердцем необъяснимое чувство торжества, спустился в мастерскую. Мортис все также сидел у него на плече, словно был приклеен.
Брукнер захлопнул испорченную дверь, вымыл у садового крана покрытые сажей руки и, войдя в дом, замер у гардероба. Ему нужно было снять пальто и разуться. Если со вторым не было никаких проблем, то как быть с Мортисом? Едва только Карел стащил с ног старые туфли и осторожно потянулся к воротнику пальто, блестящая, черная фигурка юркнула вниз и увесисто бухнула в карман его кардигана.
Писатель поднялся наверх, в кабинет, включил ноутбук, дождался загрузки операционной системы и открыл файл с новым, пока безымянным романом. Вдруг в кармане что-то дернулось. Это Мортис, блеснув черной, лоснящейся мышкой по его ноге, взобрался на стол и устроился у вазона с кактусом так, как будто он всегда тут и лежал.
— Это добрый знак, — произнес Брукнер вслух, открыл в браузере свежие сохраненные закладки, скопировал их, вставил на чистую страницу документа и, отведя курсив в начало листа, начал набирать текст: Роман «Проводник». Затем, подумав немного, он добавил: «Нулевая симфония Брукнера».
Проклятие девятой симфонии — суеверие, состоящее в том, что, начиная с Бетховена, всякий композитор, написавший 9-ю симфонию, умирает вскоре после этого...
Конец второй книги из серии «Проводник».
Дорогие читатели. Вы вызываете у меня уважение тем, что потратили свое время на хорошее дело - прочтение книги. Думаю, вы прекрасно понимаете, что и само написание книг это тоже труд. Если вам НЕ понравились плоды моего труда или вы просто склонны писать всем гадости, можете отправлять их на мой имейл skarabey@tut.by. Мне, признаться, все равно, а вам станет легче. Но ежели вы не жалеете потраченого времени и уважаете труд писателя, можете добровольно донатировать ему любую сумму в АСБ «Беларусбанк» на счет: BY33AKBB30140002274610070000.