Mein Vater war ein verbannter
Koenig von ueberm Meer.
Ihm kam einmal ein Gesandter:
sein Mantel war ein Panther,
und sein Schwert war schwer.
Mein Vater war wie immer
ohne Helm und Hermelin;
es dunkelte das Zimmer
wie immer arm um ihn.
Es zitterten seine Haende
und waren blass und leer, -
in bilderlose Waende
blicklos schaute er.
Die Mutter ging im Garten
und wandelte weiss im Gruen,
und wollte den Wind erwarten
vor dem Abendgluehn.
Ich traeumte, sie wuerde mich rufen,
aber sie ging allein, -
liess mich vom Rande der Stufen
horchen verhallenden Hufen
und ins Haus hinein:
Vater! Der fremde Gesandte...?
Der reitet wieder im Wind...
Was wollte der? Er erkannte
dein blondes Haar, mein Kind.
Vater! Wie war er gekleidet!
Wie der Mantel von ihm floss!
Geschmiedet und geschmeidet
war Schulter, Brust und Ross.
Er war eine Stimme im Stahle,
er war ein Mann aus Nacht, -
aber er hat eine schmale
Krone mitgebracht.
Sie klang bei jedem Schritte
an sein sehr schweres Schwert,
die Perle in ihrer Mitte
ist viele Leben wert.
Vom zornigen Ergreifen
verbogen ist der Reifen,
der oft gefallen war:
es ist eine Kinderkrone, -
denn Koenige sind ohne;
- gieb sie meinem Haar!
Ich will sie manchmal tragen
in Naechten, blass vor Scham.
Und will dir, Vater, sagen,
woher der Gesandte kam.
Was dort die Dinge gelten,
ob steinern steht die Stadt,
oder ob man in Zelten
mich erwartet hat.
Mein Vater war ein Gekraenkter
und kannte nur wenig Ruh.
Er hoerte mir mit verhaengter
Stirne naechtelang zu.
Mir lag im Haar der Ring.
Und ich sprach ganz nahe und sachte,
dass die Mutter nicht erwachte, -
die an dasselbe dachte,
wenn sie, ganz weiss gelassen,
vor abendlichen Massen
durch dunkle Garten ging.
---
... So wurden wir vertraeumte Geiger,
die leise aus den T;ren treten,
um auszuschauen, eh sie beten,
ob nicht ein Nachbar sie belauscht.
Die erst, wenn alle sich zerstreuten,
hinter dem letzten Abendlaeuten,
die Lieder spielen, hinter denen
(wie Wald im Wind hinter Fontaenen)
der dunkle Geigenkasten rauscht.
Denn dann nur sind die Stimmen gut,
wenn Schweigsamkeiten sie begleiten,
wenn hinter dem Gespraech der Saiten
Geraeusche bleiben wie von Blut;
und bang und sinnlos sind die Zeiten,
wenn hinter ihren Eitelkeiten
nicht etwas waltet, welches ruht.
Geduld: es kreist der leise Zeiger,
und was verheissen ward, wird sein:
Wir sind die Fluestrer vor dem Schweiger,
wir sind die Wiesen vor dem Hain;
in ihnen geht noch dunkles Summen -
(viel Stimmen sind und doch kein Chor)
und sie bereiten auf die stummen
tiefen heiligen Haine vor...
Rainer Maria Rilke, I: 1.10.1900, Worpswede, II: 12.4.1900, Berlin-Schmargendorf
Мой отец находился в изгнаньи -
Король надморских земель.
Пришёл к нему раз посланник:
Пантера его одеянье
И меч, что иных тяжелей.
Отец же мой как всегда был
Без мантии и без венца;
И комнату затемнило
Убогожеством без конца.
Его содрогались руки
И были бледны и пусты -
Невидящий взгляд, полный муки,
На фоне серой стены.
Мать моя в сад выходила,
В зелёный лунь превратив
И пред вечерней зарей тоскливый
Ждала она ветра мотив.
Мечтал я, что меня позовёт -
Но она выходила одна,
Мне лишь ступеньки край остаётся ;
Тающий топот копыт раздаётся -
И уж домой ждут меня:
Папа! Гонец тот нездешний...
Что вновь в ураган умчал...
Что он хотел? - Белоснежный,
Дитя, твой он волос узнал.
Папа! Как был одет он!
Его так струился плащ!
Будто бы скован кем-то:
Плечи сильны, конь горяч.
Голос его звенит сталью, он -
Порождение тьмы ночной
Венец же хрупок и тонок,
Тот, что принёс он с собой.
При каждом шаге звенел он
Рядом с тяжёлым мечом,
И перл в его центре белый
Кровью многих людей обагрен.
Остервенелым боем
Был выкован тот обод,
Что многим был приятен:
То детская корона
И короли без оной;
- Мою мне прядь отдайте!
Носить иногда её буду,
Ночами, от стыда бледный,
Тебе же, отец - мне не трудно, -
Скажу, куда вестник делся.
И что там стоят вещи,
И стоит ли каменный град,
Или на таможне встрече
Со мною кто будет рад.
Отец мой был оскорбленным
И редко знал он покой.
Всю ночь меня слушал он темную
С поникшею головой.
На локоны обруч он мне положил.
И тихо в ухо ему прошептал
Что мать не просыпалась -
Она так же размышляла,
Когда от отчаянья седела,
Пред зарею вечерней
И в тёмный сад уходила.
---
Так стали мечтательной скрипкой,
Что тихо с улицы вступает,
И пред мольбой, как соглядатай
Услышит, нет ли здесь соседа.
И лишь тогда, когда настроят,
Пока набат последний стонет,
Играют песни, за которыми
(будто в лесу ветр за фонтанами)
Шумят футляры потемнелые.
Оркестр лишь тогда прекрасен,
Коль тишине он подпевает,
Когда за голосом летает
Лишь словно шум сердцебиенья;
Страшны, бессмысленны мгновенья,
Когда над суетой напрасной,
Отдохновение не правит.
Терпи: кружится тихо стрелка
И сказанное станет явью,
Мы то что шёпотом молчальник
Промолвит; лугом перелесок
Ставший, напевом мрачным полный -
(но то не хор - многоголосье)
И молчаливо изготовясь,
Во глубине дубрав священных,
Они...
Райнер Мария Рильке. I: 1.10.1900, Ворпсведе, II 12.04.1900, Берлин - Шмаргендорф.