Двадцать четвертый номер «Огонька» открывается известием о том, что «2 июня 1915 г. почил в Бозе Его Императорское Высочество Великий Князь Константин Константинович».
Мы не так уж мало знаем об этом представителе дома Романовых. Он ненавидел политику и сторонился политических деятелей. Вот как характеризует его сотрудник Государственного архива (ГАРФ) Владимир Хрусталев: «Поэт, глава Академии наук, основатель Пушкинского Дома, прозванный современниками "князь-рыцарь"... был также отцом девятерых детей и искренно любящим супругом, в то же время находившим причину глубочайшего страдания в противоречии этого своего положения с собственной гомосексуальностью». По материнской линии происходил из шотландского королевского рода Брюсов. Великий князь любил музицировать, писал стихи, недурно рисовал, но ждала его служба на флоте, поскольку его отец – родной брат Александра II – являлся главнокомандующим российского военно-морского флота.
Среди придворных учителей великого князя с удивлением нахожу писателей И.А. Гончарова и … Ф.М. Достоевского. Побывав в 1881 г. на Афоне и побеседовав там со старцем Иеронимом, Константин записал в дневнике: «Прощался со старцем: он благословил меня и поклонился до земли. Мне припомнился земной поклон старца Зосимы (у Достоевского) перед будущими страданиями Дмитрия Карамазова. И мне, быть может, предстоят великие страдания...».
А вот еще одна дневниковая запись, помеченная тем же, 1881 годом: «Я старался насильно привязать себя к морю, заставить себя полюбить флот — но, к великому моему разочарованию, не успевал в этом... Три года я думал и раздумывал и пришел к убеждению, что все мои чувства и стремления идут вразрез с положением моряка. В последних моих плаваниях я, скрепя сердце, старался честно исполнять свой долг и, кажется, ни разу не изменил ему. Вместе с тем, думая, что, если придется всю жизнь служить немилому предмету, к которому не имею влечения, — жизнь моя будет одна мука и страдание. Разумеется, пока я свято буду продолжать служить во флоте, во что бы то ни стало хочу совершить кругосветное плавание, считая, что только морская служба может служить мне подготовкой к другому роду деятельности, может выработать мне знание жизни и людей и дать мне некоторую опытность». Здесь князю пришла на помощь болезнь (воспаление легких), и лейб-медик С.П. Боткин заключил, что море вредно влияет на здоровье Константина Константиновича.
Во время службы в гвардии (Измайловский полк, с 1882 г.) Константин Константинович переводит шекспировского «Гамлета» и ставит его в Офицерском собрании полка, сыграв в постановке самого датского принца. Графиня М.Э. Клейнмихель вспоминала: «… Между прочим, великий князь Константин Константинович играл там (в Эрмитаже и Зимнем дворце – А.А.) Гамлета, прекрасно им переведенного на русский язык… Спектакль был повторен три раза — в первый раз он был дан для двора и для дипломатического корпуса, во второй — для родственников исполнителей и в третий — великий князь Константин Константинович, бывший прекрасным артистом, получил разрешение выступить в роли Гамлета перед артистами императорских театров — русского, французского и итальянского».
Константин Константинович пробовал себя также и в роли драматурга: он сочинил драму «Царь Иудейский» (замысел был подсказан П.И.Чайковским, с которым князь дружил). В 1879 г., выступив под инициалами К.Р., опубликовал свое «первое удачное стихотворение» («Задремали волны,/Ясен неба свод…»), которое впоследствии положил на музыку С.В. Рахманинов. В день своего тридцатилетия (10 августа 1888 г.) Константин Константинович признался: "Жизнь моя и деятельность вполне определились. Для других — я военный. Для себя же — я поэт. Вот мое истинное призвание".
Не буду распространяться о 26-летней деятельности великого князя на посту руководителя Академии наук, его хлопотах по созданию Пушкинского Дома (ныне Институт русской литературы РАН), строительству Большого зала Московской консерватории и реформе русской орфографии (проект реформы был воспроизведен в большевистском декрете «О введении новой орфографии»).
Замечу лишь, что накануне Великой войны князь в чине генерал-майора заведовал работой военно-учебных заведений Империи. В конце сентября 1914 г. он стоически пережил гибель сына Олега, смертельно раненного в кавалерийской стычке близ Вильны. В мае 1915 г., как было сказано выше, погиб на Кавказе его зять, князь Багратион-Мухранский. Скончавшийся от сердечного приступа, Константин Константинович не дожил до страшной развязки, которой завершилась жизнь других его сыновей - Ивана, Константина и Игоря, принявших мученическую смерть. В ночь с 17 на 18 июля 1918 года большевики расстреляли их в заброшенной шахте под Алапаевском...
Хотелось бы рассказать об одной нити, связывающей этого Романова с самим Александром Сергеевичем Пушкиным. Совсем недавно, из телепередачи, показанной на канале "Культура", я узнал, что знаменитый создатель "Толкового словаря живого великорусского языка" В.И. Даль находился рядом со смертельно раненым на роковой дуэли Поэтом. Он не отходил от умиравшего гения ни на шаг, оказывая ему посильную медицинскую помощь и скрупулезно фиксируя каждый ускользающий миг жизни Пушкина. Тронутый такой преданностью, Поэт перед смертью подарил Владимиру Ивановичу один из своих перстней - тот, что был украшен изумрудом. Даль, в свою очередь, чувствуя приближение смертного часа, передал перстень "в надежные руки". В конце концов реликвия оказалась у Константина Константиновича, завещавшего перстень Поэта Пушкинскому музею. Таким образом, мы обязаны Великому князю тем, что эта пушкинская вещь, почитаемая Александром Сергеевичем своим талисманом наряду с утраченным кольцом с печаткой, сохранилась до наших дней...
Однако вернемся к № 24 нашего журнала.
На смерть великого князя пространной эпитафией откликнулся Аполлон Коринфский («Памяти К.Р.»; «Он был одним из тех певцов,/Чья песнь вещает радость…»). Автор эпитафии замечателен тем, что родился в Симбирске, семь лет проучился в одном классе с В. И. Ульяновым (Лениным), составил и опубликовал этнографический сборник «Народная Русь», сочинил несколько «бывальщин» и «сказок», в которых критики находят искусственность и идеализацию русской старины. После Октябрьской революции, А. Коринфский, враждебно относившийся к большевикам, бедствовал: в 1922 г. ОГПУ обвинило его в антибольшевистской агитации, а через шесть лет отправило в качестве «административно высланного» в Тверь, где он, прожив в нищете около девяти лет, тихо скончался в 1937 году.
В номере опубликовано также довольно большое (12 строф) стихотворение Ив. Рукавишникова «Красные тюльпаны» («На столе моем красные тюльпаны./Принесла их не та, кого люблю я…»), относящееся к жанру любовной лирики. Этот писатель и поэт, выходец из купеческого сословия, к тому времени автор сборника стихов «Близкое и далекое» и романа «Проклятый род» (история купеческой семьи), прослыл в среде дореволюционной литературной критики как «мастер триолета» (он много сочинял в рамках этой твердой формы) и «декадент», основным настроением которого стало «исполненное почти непомерного пафоса заявление о своей пророческой миссии» (критик А. Измайлов). Валерий Брюсов саркастически замечал: «Боимся, что Ив. Рукавишникову так и суждено остаться растрепанным романтиком с декадентскими проповедями на устах». Советскую власть И. Рукавишников принял с энтузиазмом, стал членом Всероссийского союза писателей, правления Всероссийского союза поэтов, объединения «Звено», Псковского археологического общества. В 1926 г. в Малом театре торжественно отмечалось 30-летие его литературной и общественной деятельности.
По части прозы следует упомянуть рассказы С. Городецкого «Тайная правда» (на военную тему) и Александра Рославлева «Каменный лоб» (о любви).
Сергей Городецкий – «певец национальных восторгов» (по определению художника И.Е. Репина), известный литератор и живописец. Поэта в нем первым разглядел, расслышал его друг со студенческой скамьи Александр Блок. Сборник стихов С. Городецкого («Ярь», 1906 г.) заслужил восторженные отзывы К. Чуковского, М. Волошина, В. Брюсова. С 1911 г. сближается с Н.С. Гумилевым и переходит в стан акмеистов. Позднее популяризирует творчество О. Мандельштама и молодых талантливых «крестьянских» поэтов – Н. Клюева и С. Есенина.
В начале «Второй Отечественной войны» его творчество определили шовинистические тенденции, от которых он освободился, побывав на Кавказском фронте. С 1918 г. его стихи приобретают «пролетарское звучание». С. Городецкий сотрудничает с газетой «Известия», руководит литературной частью Театра Революции, пишет оперные либретто и новый текст к опере «Иван Сусанин».
В начале Великой Отечественной войны отправляется в эвакуацию в Ташкент, где переводит произведения узбекских поэтов. После войны возвращается в Москву и продолжает сочинять стихи, нередко на заказ (например, «Кантату о Партии»). Преподает на заочном отделении Литературного института.
Некоторые критики полагают, что всё «эстетически значимое» написано С. Городецким до революции.
Александр Рославлев принадлежит славной плеяде поэтов Серебряного века. Исключенный из четвертого класса гимназии за «неспособность», переживший самоубийство отца и душевную болезнь матери, прозябая «на дне», в ночлежках и на базарах, где торгует спичками и морфием, он начинает писать стихи. Десятилетие мучительных поисков места в жизни, адский труд над выработкой своего литературного языка и стиля, увенчались успехом: Рославлева охотно печатают литературные журналы, в свет один за другим выходят четырнадцать сборников его стихов. Максим Горький выводит Александра в своей эпопее «Жизнь Клима Самгина» под именем «толстого поэта» и даже приводит в тексте книги одно из его стихотворений.
Прославился А. Рославлев текстом «Новогодней песни» («Над полями да над чистыми», 1908 г.), которую долго считали русской народной песней (музыку к стихам написала в 1928 г. школьница Лиза Горина). В 1909 г. весь Петербург цитировал не вполне цензурную эпиграмму А. Рославлева на конную статую Александра III, которую я здесь не привожу "по просьбам читателей".
Позвольте, однако, процитировать начальное четверостишие сонета, вышедшего из-под пера А. Рославлева:
Есть женщины, что сотканы из света,
Но демона печать на их челе;
Любовь их сфинкс... Их души для поэта —
Заветные сады в скитаньях по земле...
Октябрьскую революцию он принял что называется всей душой, но заболел тифом в Екатеринодаре, где и безвременно скончался в ноябре 1920 г.