Глава 1
В нашем садоводческом товариществе в последние годы председатели менялись как перчатки. И то сказать, должность эта, по нынешним временам, не благодарная. На каждом собрании хор активных пенсионерок заводил одну и ту же песню, дескать, ворует, крадет, ворует… Кому же хочется постоянно подвергаться беспочвенным, а может и справедливым подозрениям? Год жили без руководства, дела пошли еще хуже, ведь многочисленные организационные вопросы, о которых рядовые члены товарищества даже не задумываются, некому стало решать. Наконец, по весне избрали-таки председателя, то есть он сам избрался. Пришел, открыл гвоздодером контору и начал работать, потом на собрании его утвердили за неимением других претендентов. Владимир Алексеевич был высоким, жилистым мужиком, лет шестидесяти, с испитым лицом, со злыми, глубоко посаженными глазами и какой-то волчьей повадкой. Держался всегда настороженно, говорил мало. Все те же бабки разнесли по поселку, что новый председатель отсидел за убийство, во что можно было легко поверить, учитывая общее впечатление, которое он производил и наличие большого количества татуировок. Сидел или нет, но склоки в садоводстве прекратились, постепенно стали налаживаться и бытовые дела. Заработал водопровод, фонари стали гореть не только на центральной улице, кое-где даже начали чинить дорогу. За несколько лет народ пообвыкся, с председателем стали вежливо здороваться, иногда даже беседовать. Он хмуро кивал, отвечал односложно и быстро уносился на своем стареньком джипе решать очередные вопросы.
Прошлым летом на маленькое чистое озерцо, рядом с которым, стояли наши сады, повадились ездить дикие туристы. Это было неприятно само по себе, ведь водоем мы считали своим, но кроме того музыка по ночам и горы мусора, который они не считали нужным убирать за собой, раздражали всех. Местные мужики ходили увещевать их, но ситуация только усугублялась. Однако в этом году их визиты прекратились, так же неожиданно, как и начались. Народ удивлялся и радовался. Однажды, гуляя по лесу, мы обнаружили, что дорога, по которой к нам прибывали незваные гости перегорожена огромными валунами. «Молодец председатель!», - одобрил мой муж. Вечером он поделился открытием с местным электриком, вечно пьяненьким, дядей Васей. «Да нет, не в том дело, - ответил тот, - камни-то объехать можно, если через гору ехать. Тут другое. Только между нами. Володька-то их машины пострелял. Ага. Бензобаки, девять штук. А че… Эти сволочи у Петровых собаку повесили. Типа она на их ребенка напала. Интересно, что их ребенок в чужом саду делал? Ну, Вовка взвился, и…». «И как он? В смысле, те же, наверное, в милицию пошли?», - встряла в разговор я. «Конечно, а то, как же. Только доказать никто ничего не смог. Алексеича всю зиму по прокуратурам таскали, да хрен им». «Ну, блин, он – герой, конечно!», - протянул муж. «А что ему! Жену он схоронил, дочка в Америке. Терять ему нечего!» - разглагольствовал дядя Вася. Когда он ушел, муж сказал: «Ну вот, как при феодализме. Свою территорию будь готов защитить с оружием в руках. А председатель силен! Мужик!». Я промолчала, хотя в душе была полностью с ним согласна.
Примерно через неделю, после этого разговора я отправилась в лес, проверить, не пошли ли грибы, после дождей. Вообще-то из меня турист никакой, с ориентированием совсем туго. Но в нашем лесу невозможно заблудиться, с одной стороны озеро, с другой шоссе, все равно выйдешь недалеко от дома. И почему-то я точно знаю, что в этом лесу со мной не может, случится ничего плохого. Он добрый, светлый и какой-то веселый, и за много лет он ни разу не напугал меня, хотя здесь водятся и лоси, и лисы, и енотовидные собаки, да много чего водится. Но в этот раз что-то пошло не так. Свернув со знакомой до мельчайших подробностей тропинки, я вдруг оказалась на заболоченной поляне, поросшей крапивой и папоротником. В двух шагах от меня на замшелой кочке свернулась гадюка. Я сдержала крик, и метнулась к тропинке, но никак не могла найти ее. Вдруг чей-то голос сказал: «Стой! Медленно обернись!». От ужаса я повернулась резко, невдалеке стоял Председатель. «Уходи отсюда, не ко времени ты здесь!», - и он показал на клубок змей, в который я бы вляпалась, не останови он меня. Не знаю, как мне удалось не заорать, но я спросила, похоже, одними губами: «Куда?». Он махнул рукой, показывая направление. В несколько прыжков я оказалась на тропинке, и припустила домой быстрее собственного визга, даже не поблагодарив спасителя. Да он и не нуждался в благодарности. Слегка отдышавшись и переварив происшествие, я задумалась, как так получилось, что я заблудилась в знакомом, чуть ни с детства лесу, как там оказался Председатель, почему у него вид был более странный, чем всегда? Я припомнила, что одет он был в какую-то меховую хламиду, а лицо его было испачкано сажей, как у десантников. Может он там охотился? Но еще не сезон. Камлал? Кто его знает? Может он какой-нибудь повелитель змей. Тут я отчетливо вспомнила, что неоднократно видела у него на руке татуировку змеи. Так или иначе, но этот случай сильно заинтриговал меня, и я стала осторожно интересоваться о личности Председателя у местных старожилов, хотя обычно этого не делаю.
Глава 2
Володька Калмыков был обычным мальчишкой из заводского поселка, летом околачивался с пацанами то на дальних озерах, то в местных гаражах, где многие тогда держали голубятни. Помогал родителям на покосе, иногда разгружал вагоны на станции, чтобы заработать деньги на папиросы и конфеты, причем он с удовольствием употреблял и то, и другое. Как и все парни, участвовал в драках бессмысленных и беспощадных, когда поселок выходил на поселок без всякой внятной причины, а по сложившейся традиции. Его уважали за крепкие кулаки, и за умение держать удар. Однажды он получил железной трубой по голове, другой бы упал замертво, но Володька продолжал драться, и только после боя товарищи притащили его в больницу без сознания. В школе учился неровно, все предметы, связанные с «говорильней», как он выражался, давались ему тяжело. Но в точных науках, в части решения примеров, он показывал блестящие результаты. Он мог решить практически любую задачку, да еще несколькими способами. Мог доказать любую теорему, но только письменно, говорить он совершенно не умел. Учительница математики, Маргарита Ивановна, была подвижницей, в ней еще бурлил дух шестидесятников, поэтому она искренне и рьяно пыталась сеять «разумное, доброе, вечное» среди своих учеников. Иногда после особенно успешного решения Калмыковым какого-нибудь заковыристого примера, она просила его произнести цитату Чехова, насчет того, что «в человеке все должно быть прекрасно…», висевшую в виде транспаранта в конце класса. Володя пыхтел, краснел, и иногда выбегал из класса, хлопнув дверью. Пыталась она разговаривать с ним и наедине, по душам, так сказать, но парень смотрел на ее полногрудую фигуру, на черные кудрявые волосы, собранные в небрежную прическу, и мог думать только о том, что учительница похожа на галку, шуструю вездесущую птичку, с круглыми любопытными глазами. Каждый раз она пыталась втолковать ему, что у него необыкновенный талант, что ему необходимо учиться дальше, но что без гуманитарных предметов ему не поступить в институт, а Володька и не хотел. Его будущее виделось ему предельно простым. Восемь классов, ПТУ, а потом завод, где трудились его отец и дед, и отец деда… Но судьба распорядилась по иному. После окончания училища, Калмыкова, как и всех молодых людей, достигших положенного возраста, призвали в армию. К этому времени он уже встречался с девушкой по имени Галя. Была она полненькой, румяной болтушкой и хохотушкой. Ей не нужен был собеседник, она сама задавала вопросы, сама на них отвечала, сама комментировала все, что видит вокруг. Володьке было с ней хорошо и спокойно. Они условились, что после армии поженятся, и парень ушел служить со спокойной душой. В первый год он регулярно получал от подруги простые, обстоятельные письма с грамматическими ошибками, но внезапно их поток прекратился. «Изменила, не дождалась!», - решил Володя. В письмах домой никаких вопросов он не задавал, родители тоже ни словом не обмолвились о будущей невестке. Радости от возвращения домой он не почувствовал, черная, злобная птица поселилась в его душе. Он не знал, как и кому, он будет мстить, но чувствовал, что за унижение, которое он испытывал весь предыдущий год, кто-то должен ответить. В родительском доме царила тревога, мать бросилась ему на шею чуть не с воем, отец сурово приказал ему сесть, и сухо без всяких эмоций рассказал, что Гали больше нет. Как-то зимним вечером девушка возвращалась со второй смены и налетела на компанию пьяных парней, они затащили ее в сарай, двое стояли на стреме, а один насиловал. Потом прохожие их спугнули, и они убежали. Галя же не смогла вынести позора и через неделю повесилась в том же сарае. Из родных у девушки была только полуслепая неграмотная бабка, заявление в милицию никто не принес, поэтому негодяи остались на свободе, хоть и окруженные ненавистью и презрением соседей. Двое не стали дожидаться, когда вернется из армии Галин жених и загодя смотались из поселка, но один, самый главный, остался. К нему и наведался Володя Калмыков через несколько дней после своего возвращения. Он не стал с ним разговаривать, а жестоко избил, пользуясь растерянностью своего врага, испуганного внезапным появлением солдата в его общежитской комнате, а потом в бессознательном состоянии приволок его в тот сарай, где покончила с собой Галя, и повесил его на той же перекладине. Через полчаса в его родительский дом пришел участковый, фронтовик и Герой Войны, Николай Степанович, ни глядя никому в глаза, он тихо сказал: «Собирайся, Володя!». Мать вскрикнула, но отец так посмотрел на нее, что она осеклась, и в гробовой тишине Володька отправился в свой нелегкий путь. За убийство с особой жестокостью ему светила высшая мера, но усилиями его бывшей учительницы Маргариты Ивановны, которая ездила в областной центр к адвокатам, собирала разные справки и ходатайства, парню дали пятнадцать лет, которые он и отсидел от звонка до звонка. Вернулся он уже совсем в другую страну. Родители давно умерли, дом стоял заброшенным, но был еще крепким. Все кто помнил его, отнеслись к нему равнодушно, с одной стороны его история уже успела забыться, а с другой все видели, что убийства стали рядовыми событиями в поселке. Шли девяностые и медеплавильные, и никелевые производства были лакомым куском для разного рода нечисти, вот и находили трупы в окрестных лесах чуть не ежемесячно. Калмыков осмотрелся и открыл в своем доме маленький магазинчик, куда вез все необходимое для сельчан от иголок до хлеба. Сам же снял комнату у тихой, незаметной женщины, работавшей в школьной библиотеке. Времена были тяжелые и скромную, интеллигентную Наталью не смутило близкое соседство с уголовником, тем более платил он аккуратно, с разговорами не лез, уходил рано утром, приходил затемно. Но все-таки когда не старые еще, одинокие люди живут под одной крышей, роман непременно возникнет в девяноста случаях из ста. И он возник, Наташа и Владимир поженились, через год у них родилась дочка Лена. Жили они, стараясь не привлекать к себе внимания, но дела, видимо, шли неплохо. Вскоре они переехали в новую добротную квартиру, глава семейства обзавелся джипом, купили они и садовый участок, как добропорядочные граждане. А Леночка росла окруженная любовью и заботой, потому что, несмотря на замкнутость обоих родителей, была активна, весела и жизнерадостна, и это отмечали все соседи. Видели соседи и то, что время от времени у Калмыковых гостят какие-то странные личности. Те, кто знал историю Владимира Алексеевича, догадывались, что это пришельцы с зоны, впрочем, надолго они не задерживались, неудобств никому не создавали и ими никто особо не интересовался. Лена окончила школу с золотой медалью, и поступила в МГУ по специальности «прикладная математика», а потом уехала в Америку, своей стране математики были не нужны. То ли от тоски по дочери, то ли просто время пришло, но жена Калмыкова умерла от скоротечной онкологии, и вот он на старости лет остался один. Это все, что мне удалось разведать. Что делал дядька на змеином болоте, я так и не узнала, да и не спрашивала, наверное, инстинктивно чувствовала, что за неправильный вопрос, как и за праздное любопытство, придется расплачиваться.
Глава 3
Владимир Алексеевич стер с лица нарисованные черным угольком молнии, поднял тяжелый рюкзак и быстро зашагал по высокой траве, не боясь наступить на какого-нибудь гада. Он вообще мало чего боялся в этой жизни, а сегодня он точно знал, что путь будет чистым, он обо всем договорился с Хозяином. «Вот только эта баба чуть было не помешала, откуда она только взялась?», – думал он. Но ощущения тревоги не было, а он привык доверять своим ощущениям. Только благодаря своей интуиции он выжил там, на зоне, да и потом, когда он еще не умел разговаривать с духами, она не раз выручала его. Путь предстоял неблизкий, нужно было перевалить Потанинские горы и переплыть довольно большое озеро, ночевать придется в лесу, но это было для него привычным делом. Он шел, и душа его, как в детстве, замирала от великолепия уральской природы, он любил эту землю каждой клеточкой своего организма, и не мог представить себе другого места обитания. Спускаясь в ложбину между двумя невысокими вершинами, он увидел, как поднимаются в небо журавли. Они медленно выстроились в клин, и, сделав прощальный круг над своими оставленными гнездами, исчезли в прозрачной голубизне блеклого сентябрьского неба. «Это хороший знак!», - прошептал про себя Калмыков, сглатывая комок, подкативший к горлу. Так было всегда, когда он видел этих величавых птиц, может быть, от песни Бернеса, запавшей в душу еще в той, другой жизни, может быть от преклонения перед ними, знавшими дорогу в теплые края, но неизменно возвращающихся на свою суровую Родину. К вечеру он добрел до шалаша на берегу озера. Костер разводить не стал, поужинал тушенкой, которой было много в его рюкзаке, и долго сидел, глядя как закат меняет цвет неба от серебристо-розового до сиреневого, а потом темно-синего. Он дождался появления звезд и все глядел в небо, ожидая, что какая-нибудь из них упадет, чертя черный ночной бархат мгновенной вспышкой. У него не было заготовленного желания, у него уже давно не было желаний, он просто хотел получить чисто эстетическое удовольствие. Но сегодня звезды не падали, и он уснул, укрывшись меховым жилетом, который когда-то давно подарил ему знакомый Шаман. Ему приснилась та испуганная женщина, на Змеиной горке, и будто он утешал ее, рассказывая, что в змеях нет ничего страшного, как и вообще в жизни нет ничего страшного. Проснулся он с хорошим чувством, как всегда просыпался в лесу, заварил себе душицу и мяту, съел горсть сушек и продолжил путь. В камышах он нашел спрятанную плоскодонку, вычерпал накопившуюся воду и направился к противоположному берегу. Причалив, он вытащил суденышко на песок и побрел по едва заметной тропинке к горе, заросшей молодым сосняком. У ее подножия, засыпанная прошлогодней хвоей, и оттого незаметная, ютилась маленькая избушка, на пороге сидела очень старая женщина с седыми кудрями и черными живыми глазами. «Здорово, Калмыков!», - произнесла она, улыбаясь беззубым ртом. «Здорово, Маргарита Ивановна!»,- в тон ей ответил Владимир. Они обнялись как близкие люди. Гость затащил в избушку рюкзак и начал выкладывать прямо на пол консервы, дешевые конфеты, несколько буханок хлеба, масло, спички, соль. «Что не топите-то? Дров я вроде достаточно заготовил», - спросил Владимир Алексеевич. «Да тепло еще по ночам», - отвечала хозяйка, разжигая щепками небольшой очаг, и убирая со стола какие-то книги и карты. Они сели закусить, и старая учительница сказала:
-Зачем так много притащил. Мне уже скоро ничего не понадобится, - и, сделав рукой предостерегающий жест, продолжила, - я знаю, математика, только и всего… Ты все помнишь, о чем я тебя просила?
Калмыков, молча, кивнул. По просьбе Маргариты Ивановны он уже давно вырыл яму в скалистом грунте, неподалеку от избушки, а в углу стояла выструганная им же домовина.
После своего возвращения из заключения Владимир Алексеевич долго искал учительницу, ведь ей он был обязан жизнью, но она как в воду канула. В школе сказали, что она вышла на пенсию и уехала из поселка, родных у нее здесь не было, а бывшие ученики так были заняты выживанием, что и думать забыли о своем школьном детстве и людях, которые их учили. Прошло несколько лет, и однажды, продавая продукты туристам, он услышал их веселый разговор, о старухах в заброшенной деревне, одна из них, очень горячо призывала студентов смотреть на звезды, ибо только человек, видящий звезды, может быть счастливым. Они не зло шутили над ней, и почему-то Владимир Алексеевич сразу понял, что это про Марго. Он подробно расспросил ребят и теперь был почти уверен, что старая учительница нашлась. В первый же свободный день он двинулся искать заброшенную деревню, и не с первого раза, но нашел. Она оказалась недалеко от железнодорожной станции, и раньше была дачным поселком, куда на лето съезжались семьи технической интеллигенции и не самого высокого начальства из областного центра. А теперь домики стояли заброшенными, почти ни один из них не был приспособлен к жизни зимой, электричества тоже не было. Но один, с виду, был поприличнее, там он и нашел Маргариту Ивановну в компании еще двух дам, значительно старше ее. Казалось, она ничуть не удивилась явлению бывшего ученика, они сразу узнали друг друга. Несмотря на то, что волосы ее стали абсолютно белыми, а фигура чуть оплыла, в ней чувствовалась все та же неуемная энергия ее молодости, рожденная, очевидно, временим больших свершений и тотального оптимизма. Вот и сейчас, глядя на скорбное лицо Калмыкова, озирающего убогое ее жилище, она звонко расхохоталась:
-Что, Володя, непрезентабельно живу? – спросила она.
-Ну, это… - он, как всегда, не мог выразить свою мысль, - как же вы с дровами, без воды и без электричества?
-А, ерунда! Дрова мы у лесника покупаем на всю зиму, колодец в соседнем дворе, и у нас большой запас стеариновых свечей.
-Но почему?! – задал, наконец, главный вопрос Калмыков.
-А ты не понимаешь? Чтобы там жить, нужно на многое закрывать глаза, и скорее всего, придется расстаться с человеческим достоинством. А я, знаешь, не могу, никогда не могла…Здесь же мы свободны. Вот Марта Ивановна, - она указала на величественную старуху, кутающуюся в клетчатый плед, - она, бывший хирург. Это ее дом, а в городе у нее квартира, нам удалось ее сдать, этих денег и наших пенсий нам хватает, чтобы сводить концы с концами. Машенька, нам по хозяйству помогает, - маленькая улыбчивая старушка поклонилась Калмыкову. А мы тут интересно живем, ты приезжай к нам, не пожалеешь.
С тех пор Владимир Алексеевич стал частым гостем в заброшенной деревне, и действительно не пожалел.
Глава 4
Когда началась перестройка, Маргарите Ивановне Надеждиной было уже много за шестьдесят. Как она была счастлива, когда впервые за долгие годы затхлости и разложения, вдруг потянуло свежим ветром перемен. Как она сопереживала Сахарову, как гордилась своим земляком Ельцыным, и как позже корила себя за свой всегдашний необоснованный оптимизм. Несмотря на уже преклонный возраст она продолжала преподавать математику, и все также вместо доказательства какой-нибудь теоремы могла выдать большой кусок из поэмы Евтушенко или пропеть романс Окуджавы, и если раньше это вызывало восторг учеников, теперь эти пассажи вели к их легкому недоумению. Марго чувствовала это, и с каждым годом, с каждым новым классом пропасть разделявшая учеников и учителя становилась все больше и больше. Она долго не решалась расстаться с преподаванием, ведь кроме работы у нее ничего не было, даже собственного дома. Жила она в маленькой квартирке при школе. Бурные романы ее молодости не оставили ничего кроме воспоминаний, местами горьких, местами приятных. Своими детьми она не обзавелась, отдавая всю душу чужим, и вот теперь, на старости лет, она оказалась в отчаянном положении. Так думали все окружающие, но не сама Маргарита Ивановна. Никогда в жизни она не унывала, и не позволяла себе опустить рук. Она совершенно четко знала, что все как-то образуется, и действительно все устроилось, может быть и не наилучшим, но вполне приемлемым для нее образом.
Много лет назад, отдыхая в санатории по профсоюзной путевке, Маргарита познакомилась с Мартой Ивановной. Несмотря на разницу в возрасте женщины подружились. Обе были волевые, веселые, любили закусить и выпить, и рассказать смачный анекдот. Но в основе их взаимного интереса лежали более глубокие вещи. Маргарита Ивановна уже несколько лет серьезно изучала астрологию. Увлечение ее началось с одной старинной книжки, случайно найденной ею при инвентаризации библиотеки. Будучи абсолютным продуктом советского воспитания и образования, она уже готова была отправить книгу в груду макулатуры, но заинтересовалась формулой на случайно открывшейся странице. Она забрала книгу домой, проштудировала ее и была потрясена стройностью расчетов и четкостью приведенных в ней выводов. С тех пор она стала по крупицам собирать информацию по заинтересовавшему ее предмету, что в советское время было весьма и весьма затруднительно. Маргарита никому не рассказывала о своем увлечении, но расслабленная ласковым морем и сладким виноградным вином, предложила Марте составить ее гороскоп. Та внимательно глянула на приятельницу и рассказала несколько невероятных историй из своей врачебной практики. Оказалось, что Марта уже давно интересуется оккультными знаниями и собрала довольно солидную библиотеку. Женщины стали переписываться, иногда Маргарита приезжала в Свердловск и останавливалась в большой профессорской квартире подруги, иногда они вместе проводили отпуска на даче, которая оказалась по близости с поселком, где учительствовала Марго.
В год, когда Маргарите Ивановне стало совсем невыносимо находиться в школе, скоропостижно умер муж Марты, и, несмотря на весь свой здравый смысл и понимание и принятие смерти, как очередного витка развития, подруга оказалась совсем не готова к этой потере. Маргарита приехала на похороны и осталась, не в силах бросить совершенно раздавленного и как будто разбившегося на части человека. Она заставляла Марту есть, читала ей книги, принудительно выводила на улицу. Но улица не радовала серыми домами, серым небом и серыми, мрачными толпами людей. К тому же постоянно кого-то убивали, кладбище пополнялось роскошными памятниками совсем молодым людям, погибшим в бандитских разборках. На лето подруги уехали на дачу, а осенью решили не возвращаться. Дом был построен мужем Марты из добротного кирпича, в нем была добрая печь. Электричество, правда, давно отключили, но почему-то это не смутило пожилых женщин, они вспомнили свое военное детство, полное лишений, и относились спокойно к бытовым неурядицам. К тому же обе были здоровы и полны решимости поддерживать себя физическим трудом и скромной пищей. Маргарита Ивановна с ее организаторскими способностями взяла на себя все денежные дела. Ей удалось сдать квартиру Марты одному американскому проповеднику, которого подруги считали жуликом, но деньгами его не брезговали. На них они закупали дрова, свечи, запасы консервов, иногда им хватало и на книги. Позже к ним прибилась Мария Ивановна, всю жизнь, прослужившая в домработницах и не заработавшая пенсии. Денег у нее не было от слова совсем, но она стала прибирать дом, развела огород, знала грибные и ягодные места, что очень поддерживало бюджет отшельниц. Так три Ивановны стали жить в доме, который был как бы вне цивилизации, но по соседству с ней. Раз в месяц они ходили на станцию получать в почтовом отделении пенсии, денежный перевод за квартиру, покупать газеты и узнать последние местные новости. Так они прожили несколько лет, потом в их компании появился Калмыков. Он, как мог, помогал им по хозяйству, что было совсем не лишним в старом доме без всяких удобств, а для него дни, и в особенности вечера, которые он проводил со старыми дамами были весьма полезны и поучительны, благодаря им, он нашел ответы на многие вопросы, которые волновали его уже не первый год.
Глава 5
Попав на зону, Володька Калмыков, как и положено, в тех кругах, ощутил на себе жесткий прессинг местных авторитетов. Но закалка, полученная им в суровом быте уральского заводского поселка позволила ему не сломаться в первые месяцы, потом от него отстали, и он остался жить особняком, благо, его натура не требовала никакого общения с себе подобными. Но через несколько лет в их бараке появился маленький, затурканный человечек по имени Васька, не то чукча, не то якут. Конечно, местные аборигены не упустили случая поиздеваться над вновь прибывшим, и вдруг, неожиданно для себя, Калмыков встал на его защиту. Он не понимал, что взыграло за его грудиной, но он почувствовал какой-то прилив небывалой энергии, он ощущал себя диким зверем, волком. И не то чтобы его волновала судьба Васьки, в тот момент он ощущал реальную, ничем не обоснованную потребность растерзать кого-то из этих скотов. Он не отличался крупным телосложением, но закаленные бесконечной физической работой мышцы были готовы наносить смертельные удары, из груди вырывался звериный рык, а глаза были холодными и отстраненными. Зэки забились по углам, и даже пахан не произнес ни слова. Владимир, молча сел на свои нары, пытаясь унять охватившую его дрожь. С того дня Васька стал ходить за ним хвостом. Поначалу это несказанно раздражало Калмыкова, но постепенно он привык, к улыбчивому, косноязычному приятелю. Они стали общаться почти телепатически, но прекрасно понимали друг друга. Ваське, единственному, он поведал свою великую тайну, о том, что он видел мертвых, мог общаться с ними. Это случилось сразу после убийства, к Володе пришла Галя. Тихая, улыбчивая, она, молча, гладила его по голове, но не говорила ни слова. Во время суда за ним стояли какие-то люди, которых он не знал, и тоже молчали, только внимательно слушали. А потом, уже в лагере, его не раз предупреждали о готовящихся в отношении него пакостях, и то, что он выжил, Владимир считал заслугой некоего старичка, которого он мысленно называл дедом. Васька слушал, меланхолично улыбался и качал круглой головой, казалось, ничего не понимая. Но после этого разговора, Васька стал показывать своему спасителю разные приемы общения с духами. Ритуалы его были до смешного просты. В них он использовал обыкновенные травки, растущие у барака, камушки, подобранные на дороге, воду, которую он мог зачерпнуть из близлежащей канавы. Поначалу Калмыков только подсмеивался над товарищем, но получив несколько раз убедительные доказательства, того, что духам известно про него все, он поверил в то, что с головой у него все в порядке, и надо как-то принимать реальность, которая существует персонально для него. Васька сидел по легкой статье за кражу оленей, он не считал, что он их украл. Это были олени его семьи, но государство числило их колхозными, а Василий искренне не понимал, как стадо может быть ничьим, он угнал их в далекую тундру, где было много ягеля, и где животные чувствовали себя гораздо лучше, чем в окрестностях районного центра. Милиция нашла стойбище, Ваську посадили, оленей забрали, часть из них погибла от голода и болезней. В день, когда Васька покидал лагерь, он подошел к Калмыкову, и со своей всегдашней полубезумной улыбкой сказал: «Володя, ты, когда выйдешь, не езжай домой. Езжай сначала ко мне», - он сбивчиво, но подробно объяснил, где через пять лет можно будет найти его стойбище. Владимир пожал плечами, он не знал, что будет через пять лет и не хотел давать зряшных обещаний, да и зачем ему ехать куда-то в тундру, к непонятным ему людям. Но ровно через пять лет, когда отбывших наказание зэков, высадили на местном вокзале, Владимир, почти на автомате, купил билет до районного центра из которого, по словам Васьки, было рукой подать до его стойбища. Позже, он не мог сам себе объяснить свой поступок, пока не понял, что река его жизни несет его сама, и нужно только довериться и отдаться ее течению.
Когда поезд остановился на станции, Калмыков, злившийся всю дорогу сам на себя, за нелепый свой вояж, с удивлением увидел на перроне Ваську. Тот размахивал руками, и улыбался, кажется, всем своим существом. «Володя, айда, скорей!»,- суетился он, усаживая друга в нарты, стоящие неподалеку от убогого здания вокзала. Слегка оглушенный таким приемом, Владимир не сразу сообразил спросить, откуда Васька точно узнал о его приезде. Но тот только тараторил что-то на своем языке, изредка вставляя русские слова, из которых Калмыков понял, что его появление в этот день, и в этот час было предсказано главным шаманом рода, и что, сейчас они очень спешат, чтобы увидеться с ним. Они ехали по осенней тундре, Владимир никогда не видел таких удивительных красок, а может быть, он просто отвык от них за годы заключения. В нем как будто просыпалась жизнь, он хотел этого, но боялся поверить, что все еще возможно, что все еще впереди. Потом он всю жизнь будет помнить этот острый запах, схваченной первыми морозами тундры, запах свободы. Добрались до стойбища они только к вечеру. Гостю очень хотелось помыться, но его сразу посадили за стол с диковинной для него едой. Калмыков и с детства не был избалован деликатесами, а после скудного тюремного рациона с удовольствием поглощал все, что предлагали ему некрасивые, приветливые женщины. Все было для него чужим, загадочным, но душа его была готова принять это ласковое гостеприимство, даже если оно было обусловлено только обычаями и традициями. Спать его уложили на оленьих шкурах, возле мирно горящего, веселого камелька. Проснулся он глубокой ночью от того, что кто-то смотрел на него. Владимир незаметно приоткрыл глаза и увидел седого сгорбленного старика, с ним был Васька и еще какой-то человек. Калмыков напрягся по своей, выработанной годами, привычке. Туземцы шептались о чем-то, часто повторяя слова «утха» и «заарип». «Вставай, - приказал старец,- на вот, выпей!», - он протянул ему железную кружку с каким-то травяным отваром. Владимир подозрительно принюхался. «Пей, пей, тебе надо!», - прошепелявил Васька. Неожиданно для себя, гость перестал сопротивляться, и покорно осушил кружку. Потом он уже ничего не помнил, вроде бы старик скакал возле него с бубном, бабы водили хороводы, потом и вовсе образы спутались в его сознании люди, олени, собаки, волки, какие-то еще животные и омерзительные твари, казалось, поочередно заполняли его тело. Потом наступила тишина и темнота. Очнулся Владимир через трое суток, как выяснилось потом. Сначала он хотел прибить Ваську вместе с шаманом, но постепенно чувства его успокоились, он ощутил внутри себя необыкновенную силу, настроение улучшилось. Васька, как мог, объяснил, что Володя переболел шаманской болезнью, а теперь нужно поблагодарить духов и старого шамана. «Но у меня ничего нет», - растерялся Калмыков. «Есть. Вот эти олени твои. Я их тебе подарил, еще как вернулся!», - сказал Васька. Владимир пошел к старику, передарил оленей, одного из них тут же зарезали и принесли в жертву духам. Шаман отдарился кухлянкой, расшитой бисером и сказал на прощание: «Ты – сильный, не трать свою силу на зло, будь справедлив, помогай, если попросят. А теперь уходи, не оглядывайся!». И Владимир Калмыков пошел в новую жизнь, не оглядываясь и ни о чем не жалея.