Иллюстрация: Даниил Хармс и Алиса Порет. Фото П. Моккиевского, 1930.
ВОТ ИГРАЕМ ХАРМСА! АРИНА БРАГИ
В пятницу 16 октября 2009 года посреди Зазеркалья, аспирантка Алиса раскинулась в кресле в своей лаборатории на последнем этаже здания-урода Bellevue, бывшего сто лет назад приютом безумцев Манхеттена. Алиса читала манифест Хармса из письма 16 октября 1933 года к актрисе Клавдии Пугачёвой. Клавдия, судя по переписке, была монстром Хармса, сама не зная того. Фальшивая нежность его письма к ней – лишь часть метафизической игры вредины-Хармса и его луковки-Алисы Порет. У этой бесшабашной и страстной гёрфренд Хармса было абсурдное имя – Алиса Ивановна! То-то Хармс изгалялся!
Сдвинув стопку графиков, Алиса задрала ноги на свой стол в предбаннике кабинета Шефа, Белого Кролика. Сегодня день «не опыта» и нужно копить силы для эксперимента следующей неделе.
Строки Хармса - «…прекрасно солнце, и трава, и камень, и вода, и птица, и жук, и муха, и человек. Но также прекрасны и рюмка, и ножик, и ключ, и гребешок…», потом - взгляд на двойное фото костюмированных Хармса и Порет, потом - вновь строки манифеста «…стихи, ставшие вещью, можно снять с бумаги и бросить в окно, и окно разобьется…».
Алиса выгибается из безоконного предбанник, и через дверной проем оценивает окно Шефа: «Сомнительно, что «Сквозь волнистые туманы пробирается луна» попадут и разобьют стеклянную щель меж подоконником и кондиционером. Это два эстета, Кролик и Шляпник, так укрепили этого монстра на серебряных соплях "утиного" тейпа.»
Алиса усмехается: безумец-Хармс напоминает её Безумного Шляпника аспиранта последнего года – рационального и необузданного – оба хейтеры детей.
- Легок на помине!
В проем всовывается рука, охватившая длинными фалангами противный бумажный стаканчик. Алиса чует кофейный пых. Фигура Шляпника – длинноногая диагональ – точно вписывается в прямоугольник двери. Шляпник встречает хитрый взгляд любимой и чует, что сегодня она ускользнет от него в тарабарщину своей кириллицы. Алиса видит в его восточных глазах - на миг - сиротство, и, сдунув пожар челки со лба, выстреливает смешное: «Хармс» - damage - переводит про себя Шляпник, и его боль немножко скукоживается.
Алиса показывает фотку:
- Я хочу собирать монстров как Хармс! И у меня есть парочка на примете!
- Кто? – осторожно интересуется Шляпник.
- Толстяк в парусиновом фартуке на пороге кофейни у моего дома. Он всегда кричит мне вслед Bella Signorina, думая, что это комплимент! Сутками торчать в дверях! Да он превратиться в барельеф и будет моим львом-монстром! А твой?
- Шломи! – не раздумывает Шляпник
- Ты просто ревнуешь меня к Шломи!
- Ты подумай, шестеро детей дома, а сбежал в Нью-Йорк. Учиться! Да он сам может курировать любых ординаторов, когда Большой Босс в отъезде! И всегда приносит тебе иерусалимский бабагануш! Ну чем не монстр?
- Согласна, будет деликатесный монстр! Но лучше - Феликс! Прости, он твой друг. Не годиться!
- А кто еще из незнакомых? – задумался Шляпник
- Фруктовщик! Вечно высматривает меня издалека и сует бумажный пакет с манго-апельсин-бананом! Откуда у него эти уродцы-фруктики?
- Ого! Монстр-фруктик! – целует ее Шляпник.
Через несколько часов за ленчем Алиса продолжает:
- Теперь новая игра! Давай подкараулим Феликса, завяжем ему глаза и отведем к Святому Патрику. Феликс так ненавидит соборы! А потом вы с ним можете завязать глаза мне и ведите «туда, не знаю куда»!
Отловить Феликса не удалось, хитрюга повел свою пухлую гёрлфренд в японскую забегаловку. В субботу вечером, под грозными взглядами Феликса и Шляпника, Алиса честно зажмурилась под повязкой, переплела пальцы правой руки со Шляпником, взяла левой рукой Феликса под ручку, и странная троица отправилась в путь с перекрестья 28 стрит и второй авеню.
Алиса старательно вслушивалась в шум толпы и внюхивалась в миазмы города. Вот улетучилась вонь хот-догов, фалафрлов и мусорных мешков, значит они вышли на Парк авеню. Вскоре ее провожатые свернули с тротуара, заскрипел песок и ноги увязли в кокосовом ворсе. Скрежет двери и гулкое эхо вестибюля, тепло и запах пыли книжных переплетов. Шаги шутников удалились и шорох вращения двери впустил глоток свежескошенной травы. На счет десять Алиса сняла повязку.
Ярко ударило по глазам. В стеклянном кубе цвела киноварью и распухала золотом туша библии Гуттенберга 1445 года! Алиса нависла над сине-зелёным витком виноградной лозы по развороту книги, но подошел охранник, и подняв кустистые брови, выставил вон последнюю посетительницу и замкнул за Алисой дубовые двери Библиотеки Моргана.
Следующий раз, троица условились убить ненавистное Хармсу время. Хотя, время и так давно уже обижалось на Шляпника. Выбрали часы на стене Зоопарка: каждый час, на радость детворе, из них выезжали бронзовые фигурки толстых зверей под перезвон колоколов. В воскресенье Алиса задумалась об этом важном деле, а беззаботные Феликс и Шляпник впрыгнули на накрученные байки и принялись гонять под гром поездов по мостам с Манхеттена в Грин Поинт.
30 октября на Хэллоуин Алиса, Шляпник, Феликс и его гёрлфренд, а также Мартовский Заяц и даже Шеф, Белый Кролик и многодетный монстр Шломи, нарядились в нелепые костюмы, фотографировались и веселились на вечеринке Белой Королевы.
Алиса, размахивая руками и стараясь перекричать шум, рассказывала маскам и монстрам об играх ОБЭРИУТОВ 20 годов в Советской России.
Но почему то никто уже не видел в этом ничего удивительного.
29 ноября 2021
***
МАНИФЕСТ ДАНИИЛА ХАРМСА 16 ОКТЯБРЯ 1933
Из письма Клавдии Пугачевой
Я думал о том, как прекрасно все первое! как прекрасна первая реальность! Прекрасно солнце, и трава, и камень, и вода, и птица, и жук, и муха, и человек.
Но также прекрасны и рюмка, и ножик, и ключ, и гребешок.
Но если я ослеп, оглох и потерял все свои чувства, то как я могу знать все это прекрасное?
Все исчезло, и нет для меня ничего.
Но вот я получил осязание, и сразу почти весь мир появился вновь.
Я приобрел слух, и мир стал значительно лучше.
Я приобрел все следующие чувства, и мир стал еще больше и лучше. Мир стал существовать, как только я впустил его в себя. Пусть он еще в беспорядке, но все же существует!
Однако я стал приводить мир в порядок. И вот тут появилось Искусство. Только тут понял я истинную разницу между солнцем и гребешком, но в то же время я узнал, что это одно и то же.
Теперь моя забота создать правильный порядок. Я увлечен этим и только об этом и думаю.
Я говорю об этом, пытаюсь это рассказать, описать, нарисовать, протанцевать, построить.
Я творец мира, и это самое главное во мне. Как же я могу не думать постоянно об этом! Во всё, что я делаю, я вкладываю сознание, что я творец мира.
И я делаю не просто сапог, но раньше всего я создаю новую вещь. Мне мало того, чтобы сапог вышел удобным, прочным и красивым.
Мне важно, чтобы в нем был тот же порядок, что и во всем мире; чтобы порядок мира не пострадал, не загрязнился от соприкосновения с кожей и гвоздями, чтобы, несмотря на форму сапога, он сохранил бы свою форму, остался бы тем же, чем был, остался бы чистым.
Это та самая чистота, которая пронизывает все искусства.
Когда я пишу стихи, то самым главным кажется мне не идея, не содержание и не форма, и не туманное понятие «качество», а нечто еще более туманное и непонятное рационалистическому уму, но понятное мне, это — чистота порядка.
Эта чистота одна и та же в солнце, траве, человеке и стихах.
Истинное искусство стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением. Оно обязательно реально.
Но, Боже мой, в каких пустяках заключается истинное искусство!
Великая вещь «Божественная комедия», но и стихотворение «Сквозь волнистые туманы пробирается луна» не менее велико. Ибо там и там одна и та же чистота, а следовательно, одинаковая близость к реальности, т. е. к самостоятельному существованию.
Это уже не просто слова и мысли, напечатанные на бумаге, это вещь, такая же реальная, как хрустальный пузырек для чернил, стоящий передо мной на столе. Кажется, эти стихи, ставшие вещью, можно снять с бумаги и бросить в окно, и окно разобьется. Вот что могут сделать слова!
Но, с другой стороны, как те же слова могут быть беспомощны и жалки! Я никогда не читаю газет. Это вымышленный, а не созданный мир. Это только жалкий, сбитый типографский шрифт на плохой, занозистой бумаге.
16 октября 1933.
***
РЕЦЕНЗИЯ Е.Э. ЛЯМИНОЙ. КУРС CWS ОСОЗНАННОЕ ЧТЕНИЕ 30е ГОДЫ
Арина, здравствуйте!
Большое спасибо, что выбрали именно Хармса как предмет вдохновения для творческой работы! Я очень этому рада, поскольку считаю, что именно этот автор (ну, наверное, и шире - весь обэриутский круг) практически универсален, т.е. в нем есть и экзистенциальный ужас, и гомерический хохот, и тонкие размышления практически обо всем, и цинизм, и отвратительность, и символизм, и детали - всего полной мерой. И еще он экспериментатор, и еще он самоироничен - словом, все, что я так ценю в пишущих людях, не просто имеется, а сверкает.
Душевно рада, что Ваше эссе, собственно, обо всем этом и говорит.
О том, если угодно, что люди благодаря Хармсу находят себя в пространстве (всяком - душевном, сексуальном, пространстве фантазий и воспоминаний). Немного кто из писателей, вообще-то, может этим похвастать.
Здорово также, что есть отсылки к давнишнему, но прекрасному спектаклю.
Отлично это все ложится на другие фантазии, может быть, даже и не совсем здоровые, например, Кэрролловские!
Вообще очень здорово у Вас получилось соединить совершенно современных людей вообще не в России живущих и даже не причастных никак к русской культуре, и тех, с которыми дружил/спал Хармс (из России никогда не выезжавший), которых он ненавидел или любил.
Всегда была очень рада видеть Вас на «заседаниях осознанных» и вообще рада знакомству! Всего Вам самого доброго
Еще раз спасибо за текст
С уважением
Екатерина Лямина
***
Екатерина Эдуардовна Лямина преподавателя ВШЭ и CWS.