9. Кухня
Великий полдень –
когда человек стоит посреди своего пути
между животным и сверхчеловеком
и празднует свой путь к закату
как свою высшую надежду:
ибо это есть путь к новому утру.
Фридрих Ницше. «Так говорил Заратустра»
- На базаре был? – спросила жена из кухни, услышав шорохи в прихожей.
- Был, - ответил он.
Вот и все, кульки добрались домой. Можно было вздохнуть счастливо. Недельное затворничество начинается прямо здесь и сейчас. «О, сколько нам открытий чудных!..»
- Я мандарины купила, - жена появилась на пороге – такая родная, в переднике, с запахом котлет, холодца, цитрусовых и аджики. – И помело, и ананас. А ты дотерпеть не мог? Бухнул? Просила же.
Спросила без злобы, так, чтобы соблюсти протокол. Знала: когда муж предупредило «базарном» дне, что отправляет его свободный полет. Хорошо еще, что не начал с самого утра или даже со вчерашнего вечера. Так что почти весело наблюдала за тем, как он ищет носком ноги непокорный вертлявый тапочек, и делала строгое церемониальное лицо сварливой супруги. Хотя чего уж «сварливить»? До отъезда осталось несколько часов. Нужно провести их так, чтобы потом не было мучительно больно за неверно расставленные интонации.
- Мандарины? – привычно попытался сменить тему. – То-то пахнет Новым годом. Елочки не хватает
- Елочки ему не хватает! – фыркнула жена и скрылась на кухне. Продолжала уже оттуда. – Чего набрал? Как только дотащил? Я на неделю уезжаю, а ты на месяц запасаешься.
- Мяса много. На будущее, - оправдывался он.
- И как ты будешь его мариновать? Ужратый?
- Да какой ужратый? – «обиделся» он.
Перетащил кульки на кухню. Пакеты с деликатесами попытался втиснуть на полки в холодильник.
- Оставь! – приказала жена. – Мне еще холодец распихать надо. Я сама потом. Переодевайся, поможешь курицу обобрать.
- С удовольствием! – сказал он и тихонько стащил из холодильника бутылку пива: раз уж праздник начался, то прерывать его негоже.
- Куда? – спиной возмутилась жена. – Поставь на место! Потом!
- Одну! – парировал он и пошел переодеваться, с откупоренной добычей в руке.
Расслабляться было рано, работы предстояло много. Сбросив джинсы и футболку, накинув халат, он уже через мгновенье (как ему показалось, а на самом деле – через хороших минут пять) повязывал кухонный передник. Попутно имел одну важную мысль и усиленно думал ее, мысль про одежду: вот что это он только что стянул с плеч. Вроде, футболка, но с длинным рукавом. Не разбирался он в этих современных названиях. В его время все тонкое и без воротника называли футболками, а все толстое и шерстяное – свитерами. Теперь все эти поло, лонгсливы, фуфайки, водолазки, бадлоны, худи, бомберы, свитшоты, толстовки – жена и дочь периодически занимались его просвещением в этом вопросе, но абсолютно безуспешно. Названия, вроде, запомнил, различия – никак нет.
- С мясом разберись, - отвлекла от дум супруга. – У меня передышка, пойду на веранду кофе пить.
- Куряга! – напутствовал жену.
- Я взрослая женщина, родила двух детей, мне теперь все можно, - серьезно ответила жена и скрылась за входной дверью.
Так, мясо… Начал с чего попроще. Телячий кострец – на тушение. Тушить будет завтра, сегодня маринует. Он вывалил мясо из кулька в кухонную мойку. Сполоснул под теплой водой. Переложил в казан, плеснул растительного масла, пересыпал солью, купленным на базаре травяным сбором, чуть сдобрил яблочным уксусом, кинул ветку свежего розмарина. Накрыл крышкой, встряхнул. Первый мясной полуфабрикат готов – до утра достоит и без холодильника, утром – на огонь. И часа два лишь воду подливать не забывай. На очереди каре ягненка.
С молодой бараниной он произвел те же манипуляции: помыть, присолить, помаслить, пересыпать специями, добавить ветку розмарина, переложить в кулинарный контейнер, встряхнуть, убрать в сторону. Пусть промаринуется два-три часа при комнатной температуре. Потом он переложит каре ягненка в кулек и спрячет в морозильную камеру – до поры.
Свиная шея требовала большего количества времени и манипуляций. Сначала он наточил нож. Старенький точильный брусок давно уже требовал добротной стирки, но пока справлялся. В конце концов, бриться кухонным ножом он не собирался.
На разделочной доске все шесть килограммов шеи не умещались, поэтому он отсек половину, вторую оставил в мойке. Удалил лишнее, распластал, потом нарезал из пластов мясные брусы, а уже из брусков – почти правильные параллелепипеды длиною сантиметров по восемь, где-то граммов по сто пятьдесят веса. Нарежешь крупнее – не дойдут изнутри, нарежешь мельче – пересохнут на углях, утратят сочность.
Посмотрел на творение рук своих и сказал, что это хорошо. Так, наверное, в Древней Руси кузнецы-ювелиры рубили серебряные «колбасы», гривны, и получали рубленые кусочки, которые так и назывались – «рубли». Правда, первые, «новгородские», серебряные рубли весили чуть больше – 200 граммов. Да и корень «руб», скорее всего, обозначал характерный рубец на слитке, полученный не от зубила, а в процессе отлива. Как нумизмат он некогда интересовался «древнерусской темой».
Точно таким же образом разделался и со второй половиной мяса. Повозился с луком – очистил шесть средних луковиц, каждую луковицу превратил ножом в четыре-пять толстых, чтобы не сгорели в одно мгновение на костре, колец. Пересыпал дно кулинарного контейнера солью и специями, бросил ветку розмарина, выложил мясо, сверху – две луковицы кольцами. Повторил операцию еще дважды.
Есть мнение, что мясо нужно солить уже на углях, в процессе приготовления, или уже на тарелке. Со стейками он так и делал – вначале запечатывал на большом огне, а потом уже присаливал. Иначе мясо отдавало сок при жарке. Но присоленное шашлычное мясо не только отдавало свой сок, но и впитывало маринад – травы, лук, перцы, уксус, словно «дышало», «открывало поры». И просаливалось по всей глубине, а не только по корке. Что хорошо для стейка, не всегда хорошо для шашлыка. Но это дело вкуса, о вкусах, как известно…
Сбрызнул многослойный мясной «пирог» яблочным уксусом и растительным маслом. Закрыл крышкой, встряхнул, поставил поверх контейнера с каре ягненка. Жена уже давно вернулась и теперь курсировала между гардеробной и прихожей – проверяла комплект походного чемодана и дополняла всякими мелочами. Прежде чем отчитаться в готовности, он тихо, чтобы не нервировать супругу, раздвинув банки и бутылки в кухонной кладовке, извлек маленькую, всего в 50 миллилитров, бутылочку виски «Chivas Regal».
У этого чуда было много имен: «бейби», «мини», «миньоны», «миниатюры», «пробники», но самое родное имя – «шкалик», пронзительное для мужской души еще со времен советской юности. Было слово «шкалик» родным до боли, при том что пришло к нам из Нидерландов и в переводе означало «шкала», «чаша». Раньше шкаликами измеряли количество выпитого в кабаках. Выпил два шкалика – вот тебе и чарка. А сто чарок – это уже ведро. Кстати, «стопка» и «чекушка» — это тоже про него, про шкалик.
Он посмотрел на «Chivas Regal» с уважением. Очень полезной штукой была эта маленькая бутылка виски. Великий потенциал таился под ее нарезной крышечкой. Немалое удобство было заключено в ее незначительных размерах. Можно было незаметно брать на прогулку с собакой, можно было носить в кармане или сумке – на всякий случай.
Как-то случился с ним этот самый «всякий». После могучего корпоративного празднования, которое нельзя было ни отменить, ни проигнорировать, предстояло ему выступать перед большой аудиторией. Самое страшное, что публичное выступление назначено было на восемь вечера, так что ни о каком утреннем лечении не могло быть и речи. До самого вечера изнывал он в корчах и мучениях. Ох, как много раз в тот жуткий день намеревался он поступиться долгом во имя инстинкта самосохранения. Но – ответственность! Но – сила воли!
Вечность обрела конец – в хорошо вентилируемом (объективно), но очень душном (субъективно) зале мероприятие входило в завершающую фазу. Ораторы сменяли друг друга, близился момент его выхода на сцену.
- Я сейчас подохну, - шепотом сказал он супруге.
- Вижу, - согласилась супруга, также шепотом. – У тебя есть лекарство.
- Есть, - он хлопнул по сумке.
- Я не спрашиваю, я знаю, - прошептала жена. – Иди лечись. Еще минут десять осталось до твоей речи. Успеешь.
Он не помнил, как прополз меж рядов к выходу из зала. Как добрался до туалета. Как заперся в кабинке. Сердце грозило остановиться. Дыхание собиралось оборваться. Черные круги перед глазами застилали большую часть изображения. В общем, на лицо были все те симптомы, по которым опытные вегетососудистые дистоники безошибочно определяют паническую атаку. Первая бутылочка нырнула, не оставив кругов. Он отчаялся. Никаких изменений. Как последний патрон, извлек он из сумки второй, окончательный шкалик…
Назад к своему месту он шел на автопилоте. Не верил, что сможет преодолеть ступеньки на «подиум». Но – о, чудо! – у микрофона он был уже вполне жизнеспособным, говорил складно, улыбался радушно, двигался ровно. С тех пор он относился к этим маленьким волшебницам-феям с большим уважением. Пара таких и жизнь спасли, и от конфуза уберегли. И в тот раз, и еще неоднократно впоследствии.
Есть такая ветвь коллекционирования – алкоминималистика. Сравнительно молодое направление – годов с тридцатых двадцатого века. Любители собирают шкалики с разными этикетками от разных брендов. Он себя алкоминималистом (коллекционером алкогольных миниатюр) не считал. Хотя «миниатюр» в доме было вдосталь – по тайным углам и закоулкам. Только собирал он не разные бренды – всего два-три наименования, «Chivas Regal», «Macallan», «Monkey Shoulder». Но в экземлярности. По упаковке. В каждой упаковке – дюжина. Вот и сейчас в кухонной кладовке за бутылками, пакетами и солидными емкостями с растительным маслом, соками, уксусом и самогоном пряталась упаковка «миньонов». От нее осталась половина, полдюжины.
И вот еще минус одна. Собственно, в потаенных алкогольных схронах надобность давно отпала. Супруга потеряла интерес к увлекательным квестам из разряда «найди и перепрячь», а потом выдавай по своей номенклатуре. Где, чего и в каком количестве хранится – подобная информация перестала быть его секретным достоянием. Отношения с Дионисом были регламентированы. В «жреческие» периоды он брал столько, сколько просили душа и тело. В периоды аскезы не брал ничего. Так что вот такие «возлияния с оглядкой» были, скорее, данью старине и традиции. Потому и не пополнял он боле маленькую армию. Отважные «миньоны» утратили актуальность. Точно так же его дети не курили в его присутствии, соблюдая взаимную договоренность по формуле: «Глаза не видят, сердце не болит».
Он быстро, в два глотка, приговорил «мензурку» и определил пустую бутылочку на прежнее место в коробке. В мусорном ведре пустая тара могла случайно «всплыть», попасться на глаза. Не стоило повышать градус напряженности – еще несколько часов, и можно будет пить вволю на совершенно законных основаниях.
Лет пять-шесть назад он набрасывался на алкоголь в первые же минуты «холостой» свободы. И мог ушатать здравомыслие и память в считанные часы. Бывало, посадит жену на поезд, отправит с компанией на горнолыжный курорт, а сам вернется домой – и давай виски после игристого, пиво после виски. Жена звонит из поезда:
- Как дела? – спрашивает.
- Все в порядке! – сообщает он трезвым голосом. – Как у вас? Как добрались? Как разместились?
- Вообще-то, я звоню сообщить, что мы только тронулись, что первую бутылку текилы открыли в купе, - говорит жена после секундного молчания. – Мы завтра приедем на место, размещаться в десять утра будем, а сейчас десять вечера. И ты уже накидался.
- Пожалуй, - соглашается он с широчайшей внутренней улыбкой, которая в данном контексте означает: «И что?».
Нынче настали иные времена. Один старый бык в таком же старом анекдоте унимал пыл молодого бычка, который быстро хотел сбежать с горы и немедленно оприходовать пеструю буренку из стада. «Мы сейчас медленно-медленно спустимся с горы и медленно-медленно оприходуем все стадо», - говорил старый бык пылкому юнцу. Так и он, в который раз «недельный холостяк», не спешил прорежать винные запасы – он готовился с чувством, со знанием дела, неторопливо и обстоятельно.
- Я готов! – окликнул он супругу.
- Держи! – сказала жена через минуту.
Две стеклянных миски – одна с еще теплой основательно разваренной базарной курицей, другая пустая, для отобранного мяса - оказались перед ним.
- Цельба пьянице на столе в склянице, - вспомнил он поговорку.
- Чего? – не поняла жена.
- Поговорка такая, - пояснил. – Всю стеклянную посуду на Руси называли «сляницей». Главная цель пьяницы на столе – это скляница с брагой.
- Здесь нет скляницы с брагой, - серьезно возразила жена. – Здесь только скляница с курицей.
- Это мы сейчас легко исправим, - улыбнулся он в ответ.
И на столе появились бутылка пива из холодильника и винтажная граненая кружка – родом из советской юности. Жена посмотрела с укором, вздохнула и махнула рукой – пациент безнадежен.
- До ужина не дотянешь, - сказала она и возобновила маршрут «гардеробная-прихожая».
Он принялся за дело настолько же благодатное, насколько и благодарное: за разбор курицы. Нужно было отделить полезное мясо от бесполезных костей. Шкура, хрящевые части, трудноотделимое мясо на кистях крыльев и цевках лап – все это, присыпанное солью, шло дополнительным бонусом «обирателю» под пиво. Его ждали минут двадцать бездумного и потому счастливого телесозерцания, семейно-полезного труда и горечь хмеля с нежно-соленой закуской.
Беззубые новости на экране, пенный янтарь в кружке, монотонный, но при этом творческий кулинарный труд наполняли его душу высокой благодарностью к супруге. Он знал, что все утро, пока он совершал базарный свой вояж, жена трудилась на кухне, чтобы сделать его «холостые дни» еще более разнообразными по гастрономической части.
Бодрящий, свежий смешанный аромат томатов, чеснока и лука, доносившийся из кухни, просто-таки кричал о баклажанной икре. Жена называла ее не иначе как «икра из синих». Или «из синеньких».
Готовила ее из одних и тех же ингредиентов (баклажаны, помидоры, болгарский перец, лук, чеснок), но в двух вариантах: «под себя» и «под мужа». Готовя «под себя», нарезала печеные овощи ножом (то, что хозяйки называют «крошила»). Нарезала довольно крупно, «по-деревенски». «Под мужа» помидоры не пекла, овощи пропускала через мясорубку. Субъективизм восприятия. Жена воспринимала баклажанную икру в качестве холодной закуски, могла намазать на хлеб; он – как соус под мясные блюда. Аналог аджики.
Кстати, про аджику. Надо будет принести из погреба литровую банку. Жена разрешила. Так-то закрутки были уготованы на зиму. Но по случаю отъезда одну банку даровала от щедрот. Такой дефицит домашней аджики был продиктован некоторой сложностью ее приготовления.
Хозяйкой супруга была отменной, редких умений, классической закалки. За что бы ни взялась, все получалось выше всяких похвал. И аджика была далеко не самым сложным блюдом с точки зрения рецептур и технологий. Помидоры, яблоки, морковь, болгарский перец, много чеснока и много острого перца.
Правда, такое сочетание на родине аджики называют одним из вариантов «сацебели». В традиционную абхазско-грузинскую приправу входят только острый перец, кориандр, пажитник, чеснок и соль. В переводе с абхазского само слово «аджика» означает «соль». Все остальные составляющие – это вольное творчество «на местах». Но в том и прелесть национальных рецептур, что в других местностях, в каждом городе, у каждой хозяйки рецепт подвергается сказочным метаморфозам, призывает на помощь все новые и новые ингредиенты, так что в итоге от исходного блюда остается только название.
Так вот, сложности были связаны не столько с самим созданием аджики-сацебели, сколько с подготовительными работами. На базар ехали вдвоем. Только так можно было решить ряд заготовительных задач. Он выполнял роль грузчика, на ней лежал аспект творческий.
Выбрать нужный продукт, привезти десяток килограммов помидоров домой, перемыть каждый овощ, превратить томаты в фарш, переварить в медном тазу, простерилизовать нужное количество банок, закатать в них готовую аджику – по сути, не такой уж затейливый набор действий. Еще лет двадцать назад любая советская хозяйка на хрущевской кухне пожала бы плечами: ничего, мол, сложного.
Однако в эпоху тотального перепроизводства, когда на полках супермаркета можно подобрать уже готовые продукты на любой вкус, трудоемкие, энергозатратные заготовки стали уделом немногих апологетов домашней кухни. И если за чертой города хозяйка, что не снимает фартук весь день, еще не редкость, то в городе женщина, готовая часами трудиться на благо семьи у кухонной плиты, достойна всемерного уважения.
И он уважал. Уважал ее как человека, чтил ее как женщину, любил как спутницу жизни и щедро восхвалял ее кулинарные умения. И без всяких шуток признавал литровую банку домашней аджики весьма ценным призом. Да, между прочим, вместе с этой добычей нужно будет поднять из погреба и другую - трехлитровый бутыль маринованных помидоров. Бутыль тоже был определен на «холостое» пользование после долгих увещеваний.
В магазинах промышленники-фабриканты предлагали широчайший ассортимент солений и маринадов. На базарах ценителя ждали домашние разносолы. Но никогда, нигде, ни у кого не пробовал он маринованные помидоры вкуснее, чем дома. Не было никакого секрета в маринаде, в технологии приготовления. Была какая-то семейная традиция со щепоткой магии, которая передалась жене от ее матери.
Он даже не пытался перенять заклинания и секреты зельеварения. Листья хрена, сельдерея, петрушки, черной смородины, эстрагона – что-то из всего этого шло в маринад для огурцов, что-то – в маринад для помидоров. Все равно никогда он не рискнет воспроизвести акт творения. Разве что дочь когда-нибудь – в шутку, на пробу – сотворит наследное чудо, удивится сама собственному мастерству и не сможет потом остановиться.
Из солений к холостому столу были еще огурцы. Маленькие огурцы («огурчики» сказала бы жена) сорта «Родничок», два дня выдержанные в рассоле и в… тыкве. Этот рецепт они подслушали на экскурсии по родному городу. Так солили огурцы с давних времен. Решили воспроизвести в современных условиях. Долго выбирали на базаре подходящую по размеру тыкву («кабак» на местном наречии), аккуратно срезал он «шляпку», а потом долго и усердно долбил внутренности этой твердокожей ягоды, любовно укладывали они огурцы в тыквенную колыбель.
Вышли огурцы ничем не хуже тех, что засаливали в обычном кулинарном контейнере. Но и не лучше. Разве что слегка переняли желтоватый цвет, словно подернулись ржавчиной. Единственное отличие «по существу» - экстравагантная подача. Хотя кто ж тыкву будет ставить на стол? Огурцы перекочевали на тарелку и совсем утратили эксклюзивную изюминку.
И тогда в нем заговорил повар и просто любознательный человек. После недолгих поисков он выяснил, что наиболее подробно рецепт засолки огурцов в тыквах описан в издании 1851 года. Книга эта называется «Полная хозяйственная книга с прибавлением домашнего лечебника и домашнего секретаря». Автор книги – сибирская сказочница Екатерина Алексеевна Авдеева, та самая, что подарила детям сказку «Колобок» (из уст нянюшки Авдотьи Степановны Черепьевой). И вот там огурцы в тыквах солили иначе. Масштабно.
Огурцы складывали в тыквы, тыквы складывали в дубовые бочонки. Пустоты между тыквами тоже заполняли огурцами. И только потом заливали бочки рассолом и отваром дубовой коры в соотношении 2:1. И отправляли в подвал на хранение – до зимы. Так что нечего удивляться, что самодел в полтора килограмма огурцов в одинокой тыковке за пару дней не сумел стать кулинарным чудом из прошлого. Но вид малосолка имела оригинальный, благодаря этой самой тыквенной «ржавчине». И, будучи использована под рюмку водки, обеспечивала, как минимум, эстетическое удовольствие.
Еще один шедевр домашней кухни – печеные перцы. Зеленые, желтые, красные, мясистые, очищенные от тонкой кожуры, от души приправленные давленым чесноком и растительным маслом, печеные перцы были идеальной закуской под крепкие напитки и вполне себе самостоятельным блюдом под нетребовательные вина.
Вина с тонкими вкусами и богатой ароматикой не переносили чеснок и масло. Масло блокировало вкусовые рецепторы, а чеснок вдобавок не оставлял в носу свободного места. Поэтому на «грамотных» дегустациях вин не будут предлагать грецкие орехи, чтобы обнулить вкус предыдущей позиции, - они содержат много масла. И никаких крепко пахнущих закусочных сочетаний. Только пресные хлебцы или «тихий», «молчаливый» сыр для гастрономической пары.
Он хорошо знал себя: уже через день-другой «холостых» возлияний внешний мир отойдет на задний план, станет фоном для глубоких внутренних исканий. Спуститься на кухню, открыть холодильник, достать бутылку и что-то к ней – вот и все, на что он будет годен в таком состоянии. Ему предстоит недельный марш-бросок на сухом пайке.
Жена тоже хорошо знала своего мужа. Поэтому всегда перед отъездом варила кастрюлю первого блюда – куриный бульон, или супы: овощной, грибной, гороховый на копченых ребрышках. Он и сам мог замечательно сварить уху или солянку. Или даже разгуляться на какой-нибудь томатный суп из морепродуктов. Но все это нужно было готовить до старта. «В движении» он был не в силах не то чтобы приготовить суп, но и не всегда в памяти, чтобы его себе подогреть.
Каждая мама знает, что «ребенку для желудка нужно жидкое поесть». Знает об этом, заменив «ребенок» на «муж», и каждая жена. В этот раз на плите дымился царь первых блюд – Его Величество Борщ. На грудной говяжьей косточке, из свежих, без всяких пассировок, овощей, густой и бордовый, борщ у жены всегда получался отменный, на лютую зависть другим хозяйкам. К борщу полагались пышные пампушки, натертые чесноком. Да, чеснока в блюдах было предостаточно, но кто ж будет против этого молодецкого духа в «холостые»-то дни? Правда, пампушки были фабричными, купленными в магазине, но с учетом прочих составляющих, это было уже не важно.
Что может быть роднее, вкуснее, лучше, чем тарелка борща, мясная кость с горчицей, тонкие розовые на просвет свернутые «листики» сала и рюмка самогона из запотевшей бутылки? Говорят, что самогон лучше пить в температурном режиме «хинатакан» или «идохадакан» - «солнечным» или «человечьей кожи», по аналогии с японским саке. Так, якобы, вкусовая гамма раскрывается в полной мере.
Замечательная была вкусовая гамма у его самогона – для себя же делал, с умением и любовью. Но предпочитал употреблять его в обжигающе-холодном варианте. Так пьют биттер «Егермейстер» - либо теплым, чтобы почувствовать вкус всех пятидесяти шести трав, кореньев и корок; либо ледяным, в закуску с апельсиновой долькой. Он принадлежал к «ледяной» партии. И еще к партии «бекон-яичница». Говорят, что всех людей можно разделить на приверженцев йогурта на завтрак и любителей есть по утрам бекон и яичницу. Он определенно принадлежал ко вторым.
- Готов! – снова отрапортовал он.
Теперь куриные кости и куриное мясо были разделены по мискам. Пора было идти на кухню – крошить мясо и откупоривать новую бутылку пива. Однако возникли проблемы – пиво в холодильнике закончилось. «Перетерплю», - подумал он, сжал кулаки и скрепил сердце.
В два счета измельчил он мясо, разбросал по шести тарелкам, нарезал кружочками две отварных моркови, в несколько движений ножа расправился с зеленью. Семейным подрядом – он с мелким ситом, она с половником – разлили бульон, отошли, глянули и сказали, что это хорошо.
- За это стоит выпить? – спросил он.
- Скоро будем ужинать, - как бы отказала она, но железа в голосе он не услышал.
- Тогда я поставлю в холодильник вино, пиво и шампанское, - предложил он компромисс.
- Не хочу шампанское, - наморщила она носик.
- И не будем, - согласился он. – Но в холодильник я его поставлю.
- В холодильнике нет места, - жена открыла дверцу и продемонстрировала только что выстроенные двухэтажные конструкции из разделочных досок и тарелок с холодцом.
- Найду и втисну. Кроме того, у нас есть еще один холодильник, - напомнил он. – В бане.
У них было три холодильных устройства: один двустворчатый холодильник на кухне, другой холодильник поменьше в бане и морозильная камера в подвале. Кухонный агрегат был предназначен для каждодневного пользования. В морозильную камеру загружали мясные полуфабрикаты стратегического назначения, купленные «на вырост», в ожидании будущих застолий, а также дары плодовых деревьев, что стали падалицей уже тогда, когда период бражной перегонки был окончен. Они шли в первую перегонку в следующий сезон.
А вот третий холодильник, банный, служил исключительно религиозным целям. Пиво и белое вино загружали в него не иначе как в преддверии «холостых» дней, в предвкушении того творческого отпуска, когда бог Дионис воцарялся на своем праздничном престоле. Оздоровительные банные процедуры с травяными чаями, медом и фруктами на время уступали место хмельным парениям с раками и пивом.
А в жаркие летние месяцы он любил захаживать в баню, просто чтобы освежиться в бассейне и посидеть у телевизора с пенным бокалом и пачкой чипсов или фисташек. Белое вино в банном холодильнике оказывалось по заказу супруги, когда семья ожидала гостей. Тогда источник жизненной энергии переносили поближе к парилке. Сыры, нарезки и вино перекочевывали из кухни в баню.
Вначале он спустился в погреб. Здесь не спеша плеснул себе в бокал сухого хересу, счастливо обвел взглядом многообещающие залежи напитков винных, висковых, текильных, ромовых, самогонных и водочных. Потом любовно отобрал в две коробки-переноски шампанское, вино красное, вино белое, самогон, текилу, водку – всего двенадцать бутылок. Доставил напитки на кухню первым эшелоном. Жена посмотрела с подозрением, но поступь его была тверда, поэтому никаких замечаний из разряда «Хряпнул уже внизу?» не последовало.
Вторым эшелоном он поднял ящик пива, и вот тут уже без презрительного «Успел уже?» не обошлось. Он привычно-правдиво ответил «Да как можно?» и зазвенел бутылками на кухне у холодильника, распихивая их по свободным от продуктов местам, как, наверное, распихивали между тыкв огурцы в дубовом бочонке.
- На стол накрывать? – спросила жена. – Через два часа нужно выезжать. Хочу спокойно поужинать.
- Накрывай, конечно! – ответил он, постаравшись передать в этих двух словах и радость от совместного ужина, и грусть от скорого отъезда. – Чем помочь?
- Иди уже, - отмахнулась жена. – Через пятнадцать минут я сажусь ужинать. Ждать не буду.
- Я быстро! – пообещал он, зная, что, конечно, жена будет ждать. Будет звонить, злиться, ругать, торопить, но ждать, и поэтому нужно обернуться быстро, чтобы не подвести, не злить, не обидеть.
Два ящика пива он занес в баню еще накануне. Оставалось только включить холодильник и разместить пару дюжин бутылок на полках. Теплое пиво он не любил категорически, откупоривать бутылку не стал, так что действительно справился за десять минут, успел к столу и даже помог расставить тарелки и разложить приборы.
- Фильм? – спросил он.
- Не хочу цепляться, - ответила жена. – Пусть будут новости. Или что там сейчас по программе?