Мои соратники

1. СОБАКА.
В детстве меня укусила собака.
На даче я подружился с дворняжкой. Около сарая разрослась трава. Валялись  на этой лужайке, моя подруга радостно повизгивала, когда я чесал ей брюхо.
Погладил, когда она обсасывала кость.
Маленькая шавка, едва мне по колено.
Но зубы оказались неожиданно острыми.
Я размазал по щекам непрошенные слезы. Обидно, когда  тебя предают.
Собака поджала хвост и забилась под сарай.
Родители настояли, пришлось обратиться к врачу.
Наверное, взбесилась, ошибочно решили они.
Столько болезненных уколов, что  не осталось живого места.
Следующим летом я снова пострадал.
Собачья свадьба, на всякий случай прижался к забору. Один хромой кобелек приотстал от своры.
Слишком рано покинул я  убежище. В злости и отчаянии полоснул меня по ноге.
Сельский врач привычно нацелился шприцем.
Вспомнил о былых страданиях, когда на завод пришли бережливые хозяева.
Еще не все растащили, приставили собак стеречь  добро.
Любопытная порода: среднего размера, но с замечательно развитыми челюстями.
Предпочитали сидеть в засаде и стремительно бросаться.
Например, посреди двора оставлена тачка. Призывно приоткрыта передняя дверца. И, кажется, можно поживиться желанной добычей.
Но возбраняется даже приблизиться.
Зверь, что прячется в укрытии, способен  загрызть.
Поводок гудит перетянутой струной; если повезет, человек успеет отпрянуть.
Все же  растяпы пострадали.
Один, самый деловитый, обещал засудить убийцу. Не собаку, конечно, а хозяина.
Передумал после беседы с ним, нагрудный карман его заметно оттопырился.
Многих работяг разогнали, но я еще держался за некогда хлебное место.
Дежурил по ночам, предполагалось, что если грабители минуют собак, то я повяжу их.
Поэтому прятался в бывшем своем цехе, и выбирался на улицу только в случае крайней необходимости.
Некоторые города возведены на непрочной основе, и когда происходит землетрясение,  трескаются стены и рушится кровля.
Здание, где я укрылся, построено более двухсот лет назад, кирпич давно искрошился,  поднялся ветер, лицо и одежду запорошило кирпичной крошкой. Посыпались осколки черепицы.
Соскочил с лежанки,  судорожными прыжками одолел простреливаемое пространство, скатился по крутым ступеням.
Одна из проверок на трезвость, когда-то отправляли домой тех, кто не мог одолеть  лестницу. Пусть отдохнут и проспятся.
Отдых у некоторых надолго затягивался.
Потом в месткоме строго наказывали прогульщиков.
Отказывали им в премии и в тринадцатой зарплате.
Но поскольку почти все  были лишены и того и другого, то не  расстраивались.
На этой раз я успешно выдержал испытание. Не разбил голову, не сломал ноги.
Во дворе сохранилось несколько тополей, ветер срывал сухие ветви, можно и здесь погибнуть.
Поспешил укрыться в современном здании, его построили не более пятидесяти лет назад.
Когда-то из шликера там формировали заготовки, работали в цеху бывшие сидельцы, кислотный туман за два-три месяца выжигал кожу, казалось, по погосту бродят ожившие мертвецы.
Теперь уже не бродили, но кислота намертво въелась в стены и механизмы.
Растопыренной пятерней заранее прикрыл я лицо.
Только самоубийцы могут промышлять здесь, решили новые хозяева, и на эстакаду, что еще больше пострадала от кислоты, сложили силумин.
Завод умирал, зарплату не платили; чтобы выжить, тащили все подряд.
Даже умудрялись снимать шины под напряжением.
И естественно, не прошли мимо этого металла.
Тогда к ограде эстакады привязали собаку-убийцу.
Той же породы, что и другие, но заметно выше их в холке, и челюсти у нее  более развиты.
Бессердечные люди, только сидельцы могли выжить в этих условиях.
Пробираясь к самому надежному зданию – земля, кажется содрогалась в предсмертных судорогах, - я все же обходил сторожевые посты.
У одного из пришельцев выпросил карту с их расположением. Пообещал познакомить его с чистой и непорочной девушкой.
А когда на следующий день он потребовал исполнить обещанное – интересно, почему они так ценят эти эфемерные качества, - недоуменно уставился на него.
Жители бывших окраин империи  плохо владеют нашим языком, что он  не так  понял.
Или, как они для нас на одно лицо, так и мы кажемся им безликой массой. Перепутал и не к тому обратился.
- Ты труп! – на ломаном своем языке, приветил меня.
- Это мой город,  я здесь хозяин! – Не поддался ему.
Мое хозяйство -  умирающий завод и оголодавшие люди. И  все больше жителей роются на помойках.
Подписал себе смертный приговор, но, чтобы отложить его исполнение, сунул руку в карман и прищелкнул пальцами. Будто взвел курок пистолета, пришелец поостерегся казнить.
Но наверняка подговорил кинолога, собаки его изготовились.
Поэтому подобрал дубину, прикрылся ладонью и на глаза надвинул картуз.
Может быть, не признают, а если признают, попытаюсь отбиться.
Идешь  по минному полю, если собьешься, то попадешь под камнепад или загрызут звери.
Какими-то чудом добрался до кислотного цеха, ворота медленно и скрипуче затворились за спиной, закашлялся и захрипел, так же, дразнясь и издеваясь, захрипел пес, которому предстояло загрызть.
Человек настолько  продвинутое животное, что только он способен на безумные поступки.
Некоторые женщины, отчаявшись от безответной любви, бросаются под поезд.
Чаще всего это случается в былых романах.
Читатели недоверчиво хмыкают или недоуменно пожимают плечами.
Мужики обычно травятся.
Покупают в ларьках напитки неизвестного происхождения, после первого  же глотка на губах вскипает пена.
Но животным чужды наши страдания.
И им надо поплотнее пообщаться с нами, чтобы перенять некоторые привычки.
Мухтар повесился.
Правильно рассчитал, выбрал такую длину поводка, чтобы задние лапы не дотянулись до пола, когда спрыгнет с эстакады.
И ошейник у него самозатягивающийся, если одумается в последний момент и попытается содрать удавку, то ничего не получится.
Раньше, в благословенные старые времена,  когда казнили преступников, то милосердно напяливали им мешки на голову.
Но минула эра милосердия, или теперь хранят в мешках зерно и другие необходимые продукты.
Накинули петлю и столкнули с помоста.
Напоследок судорожно дернулись задние лапы.
Уронил дубину и ухватился за поводок.
Колючий металлический шнур разодрал ладони.
Уперся ногами и потянул. В радужных кругах преобладал красный цвет.
Когда-то ходил в горы, среди прочего ознакомили с основами медицины.
Непрямой массаж сердца, вспомнил те уроки.
Нащупал ребра изуродованными пальцами.
Не услышал биения.
Лапы неестественно изогнулись.
Тогда, изгоняя смерть, припал к  морде.
Задохнулся  от тяжелого запаха.
Но даровал жизнь сторожевому псу.
Сначала неохотно, так оживает проржавевший механизм, медленно и неуверенно сократились грудные мышцы.
Выхаркнул слизь, что скопилась в желудке, я едва успел отшатнуться.
Кажется, удалось спасти, уселся рядом со спасенным, тот положил голову мне на колени.
Извернулся и лизнул ладонь.
Сидели обнявшись, когда  нас нашел кинолог.
Беспокойная ночь, ему не спалось, вышел проведать своих подопечных.
Различил в кислотном тумане и недоверчиво протер глаза.
Сгорбился и постарел, старик этот с трудом добрел до своей каморки. Среди лекарств и снадобий отыскал пузырь со спиртом.
Нельзя закладывать, когда натаскиваешь псов, слегка разбавил спирт водой и выпил. Легче не стало.
Опорожнил весь пузырь, но не утешился.
Ничком повалился на лежанку.
А я  обрел друга  и был уверен, что он не предаст меня.

2. МУЖЧИНА
- Чтоб тебя псы загрызли! – С таким приговором выгнали меня с завода.
Поиски заработка привели в район новостроек.
Требовался электрик в жилищную контору, предложил свои услуги.
- Подавай таким полный социальный пакет, - вроде бы отказал начальник.
Наверное, надо было пасть на колени, подползти к нему и облобызать ботинок.
Так надраил обувь, что грязь не налипала на полированную поверхность.
Или дорогую кожу до блеска вылизали другие претенденты.
Или не отказал, а поделился своими предположениями с главным инженером.
Оба тощие и заморенные;  наверняка не объедают нас, может быть, решат местные жители.
Но такой организм у начальника: малый коэффициент полезного действия, или не в коня корм, как говорят в народе.
И главного инженера подобрал  такого же, наивно решил, что тот не подсидит его.
Главный  оправдал  ожидания.
- Размечтался, - слаженно откликнулся он.
- И права будет качать! – осерчал начальник.
- Качать и переворачивать лодку! – согласился  главный.
Щеки его раздулись.
Наверное, столько накопил горечи, что когда та выплеснет, то захлестнет.
- Честь имею. – Попятился я к двери.
То ли попрощался, то ли сослался на некие полузабытые традиции.
Пусть барахтаются и погибают.
Жилконтора располагалась среди однотипных домов, можно заблудиться в этой одинаковости.
Осень  наступила, первые листья опали.
Отопление еще не включили, газ с перебоями поступал в котельные.
До конторы доехал я на трамвае. Денег на билет не было, когда подступил контролер, безнадежно развел руками.
Всех не  перестреляют, понадеялся я.
Видимо, так же посчитал контролер, внушительный детина, ему бы работать вышибалой в кабаке, но не покалечил, выкинул из трамвая и даже не придал ускорения.
Остаток пути преодолел пешком.
Обессилел после общения с начальством и присел на лавочку.
Распахнулось окно на третьем  этаже.
Дул холодный северный ветер, даже укрывшись в своих квартирах, жители не могли согреться.
Некоторые поверх кофт и свитеров укутались  одеялом.
А на этом горячем мужчине была рубашка с короткими рукавами. И летние брюки, я различил, когда он вскарабкался на подоконник.
Привязал к раме веревку, та свесилась почти  до земли.
Не веревка, а свернутое жгутом постельное белье, удалось мне различить.
Повязали и заперли в камере, как в дальнейшем рассказал мне узник.
Штучный товар, специалист высшей категории, наверное, подобных ему можно пересчитать по пальцам одной руки.
И конечно, желательно, чтобы свой талант и умение они целиком отдавали  хозяину.
Виктор  отдавал, но хватало его на несколько месяцев.
А потом в краткие мгновения просветления то обнаруживал  себя около пивного ларька, то вместе с другими страдальцами требовал наказать виновных и вернуться к чистым истокам.
Иссякли родники, напрасно они надеются.
Не сразу удавалось утихомирить его.
Тем более долго не соглашался  лечиться.
Вода камень точит, чуть ли не силой заставили.
А чтобы закрепить победу, после лечения заточили  в одиночную камеру.
Так посоветовал хозяин.
Ему бы родиться на сотню лет раньше, всех бы посадил и обезвредил.
Железная дверь с тюремным оконцем, через которое просовывали пайку, параша в углу камеры.
Окно не стали укреплять решеткой, враг может засечь, да и узник настолько боялся высоты, что жил на первом этаже, и лабораторию его устроили в подвале.
Зачах в тюрьме, и наконец решился.
Совсем не трудно  сплести веревку, человек не зря долго и старательно учился, а  к окну можно подобраться и на ощупь.
Зажмурился, но тусклый осенний день пробивался сквозь неплотно сжатые пальцы, придумал  полотенцем завязать глаза.
Слепой беглец, подивился я; ветер отбросил его от стены, и когда он беспомощно повис на руках, я зажмурился, чтобы не видеть падения.
Но приоткрыл  глаза.
Одна рука разжалась.
Если упадет и придавит меня, погибнем вместе.
Подскочил к стене дома и изготовился.
Ломая кусты и раздирая лицо и одежду о колючие ветви, повалились на землю.
Так мы познакомились.
Накинул на него куртку, беглец, кажется, не заметил, настолько изнывал от жажды.
Так в пустыне бесполезно совращать заблудившегося странника всеми сокровищами мира, но устремится он к водному миражу, чтобы испить из призрачного  источника.
При заточении его не догадались обыскать, припрятал деньги.
Мы вкусили.
Устроились в садике, где скамейки были сдвинуты вместе, а земля  в окурках.
Каждый поведал о своей нескладной жизни, настолько увлекательная тема, что не услышали друг друга.
Лишь слегка утолили жажду, пришлось возвратиться к роднику. Заметно потеплело, Виктор расстегнул куртку, я взмок под плотным свитером.
Некоторые считают, что выпивка обращает человека в зверя, мне кажется,   подчеркивает его основные качества.
- Она волнуется, надо позвонить, - забеспокоился Виктор.
Изобразил, чтобы я осознал. Указательным пальцем прокрутил воображаемый телефонный диск.
- Теперь кнопочные, - не согласился я.
Тогда потряс таким же невидимым колокольчиком.
Его заперли в камере и запретили общаться, я достал  мобильник. Денег осталось на пару разговоров.
Виктор набрал номер, расправил плечи и вздернул голову.
Я заткнул уши, не люблю подслушивать.
И все равно догадался.
Так железом царапают стекло, от скрипа закладывает уши.
Я запустил руку под ворот свитера и рванул на груди рубашку.
Друг мой постарел в одночасье. Сгорбился, шея надломилась, голова поникала. Глубокие морщины изрезали лицо, глаза выцвели, помутнели и  запали.
Как встарь, как на заводском дворе, деревья нацелились сухими ветвями.
Или снова попал на собачью свадьбу, псы подступили.
Друг мой отчитался и обессилел, одной рукой придерживая его – если упадет, то разобьется, - другой подхватил я мобильник.
Интересно, когда режут свинью,  та визжит  в предсмертной муке?
Не визжала, но обвиняла, такой тембр голоса.
- Нет,  не сидел с этим больным, - откликнулся я.
Речь немного разладилась, чтобы не сбиться, медленно и осторожно выговаривал каждую букву.
- Нет, за него работать не умею, - отказал и на этот раз.
Неудобно держать телефон и одновременно укладывать занемогшего друга.
Но все же уложил его на скамейку, достаточно широкую, чтобы не упасть.
Ветви не вонзились и не покалечили, дома не рухнули и не погребли под обломками.
- Всем вам нужны надзиратели! - выкрикнула женщина.
Мобильник захрипел   и умолк, наверное, сорвала голос.
- Обойдусь, - отказался я.
Не бросил друга, вспомнил, что тот боится высоты, подобрал полотенце, которое валялось около стены, и прикрыл ему лицо.
Теперь не разобьется.
В бутылке осталось больше половины, такая гадость, что можно отравиться,  забрал ее с собой.
Подсунул под брючный  ремень, свитер на бедре заметно оттопырился.
Окраина города, рядом пустырь, некоторые прямо на земле разложили  товар.
Подумаешь, пришелец с пистолетом, наших людей не запугать такой ерундой.
Отыскал продавца и приценился.
Жена ушла к  более успешному, за долгие дни разлуки, наверное, ослаб.
И теперь  все  реже вскипает кровь.
Задрал рукав свитера и показал часы.
Продавец мимоходом взглянул и растопырил два пальца.
Две таблетки, догадался я.
- А сколько надо? – спросил у специалиста.
- Кому как,- усмехнулся он.
- А тебе? – не угомонился я.
- Мне не надо.
Парень среднего телосложения  с неприметным лицом. Впрочем, лицо не при чем.  Наверное, есть другие достоинства.
Когда он похвалился, то почудилось, что крепким кулаком ударил по широкой груди,  там загудело, как в бочке.
С такими бесполезно спорить и торговаться, избавился от часов – древние люди умели определять время по солнцу, - давясь и содрогаясь, с трудом проглотил  таблетки.
Кровь если и не закипит, то хотя бы удастся вспомнить о былом кипении.

ЖЕНЩИНА.
Вспомнил и попытался различить в тумане.
Такой густой, что побрел на ощупь.
Заблудился, но попытался выбраться.
Может быть, не изменился номер телефона. Забыл его, но пальцы не ошиблись.
Услышал знакомый, чуть хрипловатый голос, но не  отозвался.
Таблетки еще не восстановили  мужскую силу.
На этот раз не высадил контролер.
Одни пассажиры старательно не замечали меня, некоторые женщины приглядывались. Наверняка,  уставшие и отчаявшиеся.
Погрозил пальцем и щелкнул зубами, избавляясь от их пригляда.
Или лекарство уже будоражило кровь, поспешил укрыться в знакомом дворе, чтобы не растерять боевой задор.
Ступени как горные склоны, не сорвался  и не разбился, но взошел на вершину.
Стремительно дотянулся до звонка, если задумаешься и усомнишься, то скатишься к подножию.
Зримо представил,  будто увидел.
Женщина потеряно бродит по квартире.
Жизнь не сложилась.
Когда расстались – такие непохожие, что невозможно быть вместе, - то разошлись в разные стороны.
Я мечтал осчастливить человечество. Создать такое устройство, чтобы люди могли мысленно общаться.
А она хотела понять. Рассказать о наших бедах и свершениях.
Когда у меня что-то получилось, и силой усадил жену на пыточный стул, а голову ее опутал проводами, то увидел, как почернела большая часть экрана.
- Ты с ним…Правда? – Не поверил я.
- Что ж,  сам увидел. – Не пощадила она.
Вдребезги разбил  устройство, а потом еще и растоптал осколки. С хрустом полопались хитиновые оболочки микросхем.
Несовершенная конструкция вводит людей в заблуждение.
Прозрел и отчаялся.
И уже не усовершенствовать, научно-исследовательские институты ликвидировали, с трудом удалось устроиться на завод.
Потом выгнали и оттуда.
Поэтому, когда встретил слегка уставшего ученого – может быть, их осталось несколько человек на всю страну, - то невольно потянулся к нему.
И выжить можно, подсказал он, только отомстив нарочито заботливым надзирателям.
Я поверил и вернулся.
Такая же неблагополучная судьба у женщины.
Сначала охотно писала о наших достижениях.
Например, каждый год на неделю раньше земледельцы заканчивают посевную кампанию.
И если собрать вместе старые газеты, то сеять придется  глубокой зимой.
А передовики успешно перевыполняют план.
Кажется, почти все население состоит из передовиков.
Конечно, еще встречаются отдельные отщепенцы, но в таком малом количестве, что не имеет смысла упоминать о них.
Не стоит развращать непуганый  народ.
Она не развращала.
Но однажды  - вроде бы ничто не предвещало истерику – достала газетные вырезки.
Сложила их и попыталась порвать.
Не справилась с толстой пачкой. Догадалась разделить ее на несколько частей.
Так торопилась, когда складывала, а потом рвала, что обломала ноготь.
Невелика потеря, наверное, отрастет, но так стало жалко, что разрыдалась.
Когда выплакала слезы, подбросила к потолку обрывки, и они закружились бумажными снежинками.
Услышав звонок, вспомнила о том снегопаде.
Замерзла на холодном пронзительном ветре, подняла воротник халатика, но все равно не согрелась. Накинула кофту и запахнула  на груди.
И только после этого подошла к двери.
Забыла заглянуть в глазок, растворила  навстречу беде и опасности.
А я взмок в плотном свитере, но не дано поделиться своим обманчивым теплом.
Кажется, поздоровались, не разобрал за грохотом камнепада.
Чтобы не рухнуть в пропасть, ухватился за притолоку.
Не протянула спасительную руку, сам выбрался из ущелья.
Проник в комнату, стул жалобно скрипнул,  или сказала хозяйка.
Когда задумал отомстить и вернуться, то, чтобы не передумать, принял лекарство, и оно подействовало, поэтому девицы заинтересовались, и полный сил и надежд подобрался к подножию, и казалось, легко одолею эту кручу.
Одолел  и обессилел.
Пришлось признаться.
- Так давно не виделись. Зримо представил  и перегорел, - поздоровался с женщиной.
- Будешь есть? – спросила она.
Так встречают, когда нечего сказать, или презирают пришельца.
- Ничего не получится, - согласился я.
Лицо ее все время было в тени, но не успела застегнуться и обеими руками удерживала на груди кофту.
Не удержать, если придется готовить.
И когда вспыхнет огонь, различу на ее лице каждую морщинку.
Тогда, может быть,  подействует лекарство.
- Жизнь меня измотала, - признался я.
Туман рассеялся, различил до мельчайшей подробности. Ничего не изменилось, будто вернулись те годы.
Она тоже вгляделась.
- Только что…, - удивилось женщина.
Кое-где потрескались половицы, наверное, некоторые заскрипят под неосторожной ногой.
- Только что был бумажный снег, - увидела она.
- Где? – не поверил ей.
- Но уже растаял.
- Выгоняешь? – напрямую спросил я.
- Будешь картошку? – спросила женщина.
Так узнику, приговоренному к высшей мере наказания, позволяют  насладиться напоследок.
Последний глоток, достал и поставил на стол наполовину опорожненную бутылку.
- Глотну и навсегда уйду, - попрощался с женщиной.
Картошка в мундире, вернулись к истокам, бутылка с косо наклеенной этикеткой, умельцы уже наладили подпольное производство.
- Не надо, - сказала женщина.
Что-то со слухом: различал даже крадущиеся шаги пешеходов, но с трудом разобрал ее слова.
Что-то с речью и с артикуляцией, не понять, то ли не разрешила выпить, то ли не позволила уйти.
Картофелина  остыла, но как встарь, как в детстве, обжигаясь, перекинул ее с ладони на ладонь.
- Кому я такой нужен? – Глотнул, поперхнулся, закашлялся, но все же попытался выяснить.
- Нужен, - откликнулась она неполным эхом.
Уже не прижимала к груди кофточку.
Потянулся, чтобы губами прикоснуться к шелковистой коже.
Беспомощно уронила руки.
Дома наши на неверной основе.
Наверное, из недр выкачали воду и выскребли полезные ископаемые. Тонкая скорлупа над подземной выработкой. Оболочка эта прогибалась и трескалась.
Дом раскачивался.
Нацелился губами прижаться к душистой коже на груди.
Но не устоять в безумной качке.
Склонил голову на ее колени.
Цепным  псом или узником, вырвавшимся из камеры.
Она не оттолкнула, гладила и перебирала волосы.
Среди бури и гибели забыл и забылся под ласковыми ее руками.
Ветер разогнал тучи, солнце одарило живительным теплом, на пепелище взошли травы.
И мы поверили.
…………………….
Г.В. Ноябрь 21