ТРИ ВУОКСЫ
Эпитафия по Е.Полтораку №2
10 ноября 2021г. На ужин у нас сегодня отварная картошка из Владимира, гордость земледельца Кузьмы (она же Леночка, друг и подруга), и селедка. Мы с женой любим рыбу, а самую народную рыбу едим не реже раза в месяц. Хотя вкуснее свежепойманной и своими руками, пусть даже плотвички, ничего нет. До переезда в Питер я на рыбалке бывал раза три-четыре, один раз еще салаженком лет 8-ми на реке Или(и была она пошире Невы), которая текла из Китая в Балхаш, поймал тугого окуня, или он сам поймался, так как треснутая удочка из бамбука полдня торчала с берега, суля местным вододышащим пучок червей на ржавом крупном крючке. А как оказался в Питере, пардон, Ленобласти, Егор повел меня на речку за райцентром Поляны. Для этого я купил по дешевке удочку Волжанка, толстую и черную. Весила она пару килограммов, зато стоила 200 руб. Катушку Невскую помятую Егор подарил от своих щедрот. И леску, крючки и поплавок гусиный…
1. ПАСТОРАЛЬ
91-й год был долгим и суровым. Первый год, прожитый в северном имперском городе. Осень, зима, весна, без проблесков свинцовые небеса с дождем-снегом, ветер с залива, секущий лицо кристаллами льда, заботы и хлопоты. Мы замутили бизнес – торговали книжками на столиках, потом Егор уболтал заведующую в мебельном на Некрасова, нам сдали в аренду пятачок на входе, куда поместились два стола. Чейзы, дюмы, пикули, брошюры с советами по питанию, астрологии, как правильно пить мочу, как строить карьеру…У меня были проблемы с жильем, с подругой, с напарником, с самым пафосным и хмурым городом России. Ходил одно время в кожаном пальто от умершего в 76-м году деда, его перекрасили из рыжего в черный и кожа заколдобилась, плохо гнулась и охотно трескалась на сгибах. Сезон поносил и куда-то сбагрил. Были куплены на барахолке английские легкие ботинки с дыркой на левой подошве, заклеил, лопнула подошва поперек, но уже появился клей Момент, еще месяц носил, лопнуло, и с пару месяцев я поверх носка и под второй носок надевал целлофановые пакетики, чтобы с мокрыми ногами не болеть. Ничего, бизнес держался. А идея была в том, чтобы накопить сумму и основать свое издательство, себя и прочих достойных людей издавать. Спустя вот этот год я стал догадываться, что напарнику Егору издательский проект уже не кажется перспективным и реальным. А вот книготорговля его увлекла. И я стал отходить от общих дел. Но вымотались, конечно, оба: мы носились с утра до вечера по базам, квартирам, в клуб на Крупской с огромными сумками, набитыми старыми и новыми книжками. Троллейбусы и автобусы, давка в метро, лишь изредка частники на замызганных авто, снежная грязь на брусчатке, крайне ожесточенные и напуганные переменами сограждане… Когда Егор предложил ехать в конце июня на Вуоксу за щуками, я сразу же с энтузиазмом подхватил идею.
С нами собирался ехать школьный приятель Егора, высокий улыбчивый парень, брюнет и пижон. Мы трое встретились спозаранку на квартире-студии, еще слегка лишь отремонтированной после въезда Светланы Викторовны с ее командой, обсуждали снаряжение, провизию, маршрут, а потом приятель отлучился для звонка, вернулся и сказал, что только что в город из Грузии приехал его двоюродный дядюшка, будет встреча и все такое, поэтому ему не до Вуоксы. Сегодня мы вдвоем едем, а завтра он тоже приедет, потому что выбрали место для лагеря то самое, заветное, и он знает, куда добираться. Егор сильно расстроился, чуть ли не впервые я увидел, как он может так сильно обломаться. Мне прямо неловко было, спрашивал его, не отменить ли поездку. Хотя смешно – лежат набитые рюкзаки с одеялами, едой, снастями, пучок удочек и спинингов . Поехали. А Егор мотал головой и повторял – ну как же он так, ну опять, нет, больше никогда…Я так понимаю, хоронил он школьную горячую дружбу. Грузин, естественно, на Вуоксе не объявился. С трудом добрались до Финляндского, волоча рюкзаки, мешки и свертки. На вокзале Егор царским жестом оплатил билеты, а у меня в карманах сквозило, как обычно.
Часов пять тряслись в электричке, очень ловко и быстро перегрузились в лодку, взяли ее напрокат на лодочной станции, что аккурат под насыпью ж\д станции в Приозерске, и вот уже гребем. Греб я, а Егор указывал, куда держать курс между островками и мысами. Все шло прекрасно, только он продолжал вслух обижаться на друга, променявшего пирушку на рыбалку, а я понял, что нет средств от комаров. И пока садились в лодку, комары начали меня шугать. Егор убеждал, что настоящий рыбак на комаров внимания не обращает. Вообще-то уговор был, что он пшикалку возьмет, да и я на всякий случай запасную собирался прикупить, но так вот неудачно вышло. Пока что унывать из-за этого не стоило – на воде кровососущих нет, ветер и все прочее, а греб я часа полтора, пока мы не дочапали сквозь пролив до второго огромного озера, выбрали заветный мысок с полянкой, где имелись и кострище, и пара бревен для посиделок, и удобные выходы к воде. Как выгрузились, распределили без обсуждения роли – я строил лагерь, то есть палатка, костер, дрова, булыжники, чтобы был очаг и опора для котелка, за дальними кустами ямка для туалета. Под палатку охапка сосновых и еловых веток – мягче дрыхнуть. Егор же упоенно мастерил кружки из бутылочек, пенопласта, рогулек с черной ниткой и тройников. Комары уже были, в предзакатном солнцепеке не наглели, присматриваясь к нам, а мы выпили чай, надергали удочками штук десять живцов, а потом поплыли ставить жерлицы на ночь. Чтобы мы спали, а щуки сами засекались и ждали нас на крюках до утра.
К чаю напарник выгреб из своего рюкзака груды упаковок и свертков. Тушенка, сгущенка, буханки, нарезки сыров и копчений в запаянных пластиках, несколько бутылок пива, лучшего тогда «Афанасия», огромную коробку с пакетиками бергамотного чая Дилма, два блока «Житана», ну до хрена всего. По моим понятиям, взвод неделю кормить можно. И это богатство навело меня снова на досужие размышления: я ведь считал, что доходы от книготорговли мы обязаны собирать и копить, тратить на себя аккуратно, чтобы поскорее до заветного издательства дожить. А тут такое расточительство! И был второй момент. За неделю-две до рыбалки одна из девушек-продавщиц, высокая худющая Юля, сказала мне со смешком, что Егор полюбил ходить через дорогу, в игровые автоматы, и просаживает там кучи денег. Я спросил его, он радостно все подтвердил, красочно объяснял, в каких местах автоматы не подпиленные, а где безнадега, предлагал вместе сходить поиграть. На вопрос – разве можно впустую просаживать деньги? – ответил, что во-первых, пару раз прилично выигрывал, а во-вторых, никто мне не запрещает делать то же самое.
Спустя эти годы я подробностей не вспомню, тогда я разговоры говорил и окончательно для себя уяснял, что в паре с Егором работать не будем. Он обронил, что толку с меня мало, ни одной новой торговой точки я не нашел. И это было правдой, ну не лежала у меня душа к расширению бизнеса. Зато я налаживал канал поставок с Минском, а именно с отцом Елены, Юрием Федоровичем, бородатым поклонником Махно и Кропоткина, который торговал книгами, а потом и чем угодно, в Беларуси. Там издавали белое собрание Чейза, аналога золотого стандарта в годы сумасшедшей инфляции! И я решил не париться – сам по себе, да и хрен с ним, не пропадем. То есть, было страшно, но если вовремя пирожоек с кофе съешь, то страшно меньше...
Звенели сучьи дети комары, быстро темнело. Мы на лодке кружили по ближней воде вдоль тростника, оставляя в заводях живцов на поводках. Штук десять, не меньше. Кстати, утром ни одной щуки не попалось, и больше рогаток не ставили, как и кружков плавучих. Вернулись, еще по кружке крепкого чая, спать. Егор залез в палатку с дымящей веткой, через пару минут ее выкинул – типа, с комарами проблем не будет. Улегся и минут через пять захрапел. Я, конечно, тоже лег, и даже старательно замотался с головой в одеяло и свитер, ведь не каменный, а очень даже уставший за день парень. Но звери с крылышками звенели, находили, куда приткнуться, и даже сквозь одеяльце вонзались в меня. Через пару часов я вылез – остатки костра слегка дымили. Руки начинали опухать от укусов, тело там и сям зудело, будто бы опрыскали кислотой. Я раздул огонь, напихал веток, прилег под дым и закурил. Дышать в дыму непросто, зато не грызут. А ночь, серая и мутная, с бледно-чистым звездным небом, воплями ночных татей, шумными плесками рыбин за частоколом камыша и осоки, была хороша и в меру тревожна. Прогремела в стороне электричка, через полчаса кто-то попер в лодке на веслах мимо нашего берега, или сети ставить или к финнам в гости. С другой стороны, где днем мы огибали на лодке красивый остров с соснами на гранитных обрывах, виднелись огоньки большого лагеря и даже едва слышалась музыка. Все любят Вуоксу, и браконьеры, и туристы, и даже зверье всякое. Когда утром, под храп Егора, я очнулся от короткой дремы и пошел чистить зубы, впереди по траве скользнула узорчато-черная змейка, явно похожая на ужа. Змеебоязни у меня не завелось даже в пустынях, и я переждал минуту, навел марафет. Солнце еще не грело, лишь слепило, повиснув над лесистым горизонтом. Я вскипятил котелок, засыпал свою заварку (чай из пакетиков и тогда не мог пить, хотя напарник купил самые дорогие) и разбудил Егора. Я ему про комаров, он про то, что не выспался. Полезли в лодку.
Вот и довелось мне получить в руки спининг средней длины, пощелкать дужкой катушки, не с первого раза заменить блесну на верблюжке. Ну и закидывал – то в тростник, то с усердием на берег, иногда в скопление водорослей. Рыбак рядом был терпелив и мрачен – уже выяснили, что за ночь ни одна щука не поймалась. После часовой тренировке я сел на весла, медленно выгребал вдоль берега, а Егор щегольски метал свои блесны туды-сюды. Лишь когда он вытянул первую щучку, с полкило, бледно зеленую и юркую, я поверил, что на блесткие железки поймаем еды. Он вытащил и вторую зубастую, покрупнее, я был в восторге. Егор на весла, стал кидать я, все более сноровисто. К обеду Егор уже удивлялся, что редко зацепы делаю. Мой бзик был в том, чтобы метнуть как можно дальше, на деле не дальше, а точнее и умнее забрасывать нужно было, выискивая именно те точки на воде, где обязательно таилась злобная и жадная колбаса. Одного карандаша (щуренка) граммов на 300 и я вытянул, отмахнулся от предложения его отпустить. Солнце пекло, оба взмокли от гребли, решили возвращаться обедать.
Егор оставлял запасы в рюкзаке под кустом, и пока мы искали щук, муравьи нашли колбасы, начатый сыр и даже подавленные в дороге шоколадные конфеты. Я его переживания пресек, сложил еду с мурашами в другой, крепкий пакет, опустил в воду и долго тряс, пока жадные до чужого добра насекомые не всплыли и не отправились с волной навстречу рыбешкам. А Егор вскрыл трех пойманных щучек, обсыпал щедро солью и уложил в тазик под гнет из дощечки и камня. Засолил рыбу, на что привез две пачки крупной соли. Мокрую еду надо было срочно оприходовать, мы ее обсушивали над костром и жевали – наелись до изумления в кишках. Я ведь ночь не спал, устал от гребли и жары, первый уполз в палатку и вырубился. Очнулся часа через три, распарился от духоты. Вылез, а Егора нет, уплыл на лодке. Я не обиделся, а быстро вскипятил себе в котелке воды, всыпал чай и наслаждался мутным чифиром с печеньем. Ветров не было, комары с меня сыпались в кружку, я их не без злорадства прожевывал.
Зашлепали весла, а я уже с час посидел у дальнего выхода в тростнике, где черный камень-увалень, с автомобиль, блин, нависал над омутком. Клевала красноперка, три или четыре штуки вытянул. А у Егора в садке оказались окуни и хорошая щука на кило. Я ей:
- Лапуля!
Она щелк-щелк пастью и выгнулась упрямой девой.
Напарник пошел рыбу солить, начал сокрушаться – тазик набит! Говорит мне – наверное, будем впредь рыбу отпускать. Я аж окрысился, и знаю у кого научился, мол, я не барин и не живодер, чтобы драть рыбе глотку, а потом выпускать. Поймал – съешь, честное и всем годное правило.
- Так ведь протухнет рыба,- гнул свое Егор.- Вот с утра наловим, она к вечеру завоняет.
- Фиг вам,- опять заартачился я и пошел дело делать.
Выкопал яму с полметра, упарился, выковыривая сплошные каменные зубья, а на потного меня комарики все веселее слетались. Бродил по кустам и округе, почти до железнодорожных путей дошел, в поисках плоских камней. Из них я складывал бастион с прорехой к ветренной стороне. От предыдущих туристов набрал прямо на нашей полянке несколько шампуров из алюминия и моток медной проволоки. Самодельно-скорострельная коптильня была готова к приему товара. А Егор тем временем бухнул в котелок риса (выпаренного, я его впервые тогда пробовал), потом две банки свиной тушенки, потом стал нервничать и звать меня. Наелись от пуза. Темнело, потому что сумерки и из-за густой завеси из кровососущих над головами. «Да, чего-то их налетело»,- удивился Егор, а я накидал побольше сырых дров, чтобы дымом комаров распугивать. Егору дымы не нравились, залез в палатку, опять обкурив углями в железной миске, я остался у костра. Дождей не было, ночи относительно теплые, с дымом была надежда не умереть от укусов.
И не умер: в куртке и с полотенцем на голове, теплых носках и всем прочим доспехом дремал я хлопотно и жарко, звон и боль мешали, но час точно спал. Кисти рук и лодыжки надулись как резиновые. Что с рожей сотворилось, не видел, да и сажи на лице хватало. На рассвете я искупался, чтобы зуд унять. Костер, чай, побудка Егора, его крики, что я по-жлобски выхлебал весь чай, и теперь придется второй котелок заваривать. Он, кстати, в те времена не купался совсем, я подозревал, что плавать не умеет.
Мы сделали огромный круг по озеру, держась метрах в двадцати от границы зарослей, меняли друг друга на веслах, и блесны пугали стрекоз и птиц, рвали водоросли, иногда попадали в тростник, иногда отрывались от лески, а то приволакивали черную палку или огромную ракушку, но вдруг рыба хватала приманку, и удилище дергало, гнуло то сильно, то резко вбок, а неподалеку воду резала озлобленная хищница. В первый заезд на Вуоксу нам везло по полной – то Егор, то я подтаскивали к борту рыбин, вытаскивал всегда он, а как я попробовал хватать щуку за жабры, так и упустил – не имея нужного навыка. Но в садок за кормой напихали штук пять-шесть красоток, направились к протоке. Егор ее высоко ценил, там была надежда на крупного окуня. На середине протоки из воды торчал камень, издали различимый пенным буруном. Егор сказал держать левее, я согласно шлепал веслами. И расслышал тихий и довольно грустный скрежет. Сказал напарнику. Он подумал, заглянул за корму и вытянул обрывок веревки. Садок на отмели за что-то зацепился и оторвался. Я хотел нырять за ним, Егор отговаривал – стремнина, дно в ямах и обросло густо водорослями, не найти.
- Там же рыба! - сокрушался я.- Столько еды, и пропадет без толку.
- В воде ничего не пропадает,- возразил он. - Раки сожрут, мальки тухлятину пощипают, а мы еще наловим…
Пару окуньков он вытащил, на обратном пути взяли еще три или четыре щуки, словно бы садок был обязательной данью, и Вуокса нас благодарила. А когда вернулись, окуньков солил ленинградец, а я занялся копченьем. Собственно, первый раз в жизни. Нет, я коптил в других условиях и широтах сурка, кусок конины, змеюку длинную, а вот щук впервые.
Выкинул из трофеев потроха и вырвал им жабры. Намешал соли с черным перцем и щедро протер изнутри розовые от крови бока. Щуки воняли, кололись плавниками, еще их надо было протыкать шампурами, чтобы сцепить в более-менее прочную кладку. Лезли мухи и слепни, начинали позванивать комарики. Я набрал из костра углей, перекинул в яму под коптильней, щедро наложил сверху сухой хвои, щепы, прутиков, добиваясь густого дыма. Потом пристроил щук выше, закрепляя концы шампуров в камнях. Сверху уложил аккуратно пару самых широких булыжников. Рыбины утонули в дыму, клочьями он стал заволакивать всю нашу полянку. Егор беззлобно ругался, понимая, что я делом занят, а не хулиганю. Я напихал еще хорошую охапку листвы с ольховника в яму, верх своей пирамиды закупорил связкой нарезанного тростника (сочные стебли долго не сдавались жару), и пошел ужинать. Примерно каждый час нужно было класть свежий ольховник под щук, чтобы горячий дым не сменился пламенем. Ничего, приноровился. Зато дыма было хоть попой ешь и над нечистью звенящей подсмеивайся. Пока не заснешь. Деловитая ночь: дымы, звоны, плеск от серой воды, вдруг трещит пламя и надо бежать к коптильне, похрапывает напарник, иногда ворочается и сморкается, хохочет ночная птица.
Примерно в тех же заботах мы провели и следующий день. В тазике у Егора засоленная рыба скрылась под черной пузырящейся жижей с неописуемым запахом. Он запаха забоялся и решил рыбу не брать. Повесил на веревочке досушиваться – подарком другим туристам и добытчикам. У меня было штук десять сильно прокопченных, кое где и обгорелых тушек щучьих, я их завернул в тряпку и запихал под крышку рюкзака, чтобы не раздавить в толчее электричек. Самую крупную штуку горячего копчения отдал Егору, а он отбивался. На утро пятого дня погрузились в обратную сторону, шлеп-шлеп веслами. Ветер был попутный, прохладный, легкий ход. Егор держал за кормой блесну на судака, но судак не взял. Именно тогда, или не тогда, а на полянке, он говорил, как ненавидит слово Санкт-Петербург и Собчака ненавидит.
- Я вырос в городе Ленинград. Родители жили в Ленинграде. Невозможно щелкнуть пальцами и объявить – теперь это Петербург.
- Ленинград он семьдесят лет, а Питером был сколько, двести лет, разве не так?
- Ты на людей, на дома посмотри, на Неву с набережными. Чего там петербургского?
- В Петропавловке Петр Первый лежит? Он этот город основал? И людей сюда привел. Нет ему дела до твоих переживаний… И всем, кто на кладбищах и в болотах лежат, тоже лежать в Петербурге приятнее, спокойнее. Ну, типа, солиднее.
Спорить я не мог, как человек свежеприбывший. Причем приехал из города, который назвали при основании Верным, а потом стали называть Алма-ата. Потом Алматы. Спустя несколько лет Егор перестал дергаться при слове Питер, привык.
В электричке люди косились на меня и мой рюкзак, потому что щуки пахли. А после жаркого дня в поездке, уже в тусклом вагоне метро народ как-то резко и недоуменно отхлынул, и я ехал на Васильевский в просторном свободном углу. Сам ничего не чувствовал. Большой проспект, комнатка на 8 метров. Таня радуется улову. Холодильника у нас не было, я щук упаковал понадежнее и повесил за форточку. А хозяйский кот позже добрался и изодрал пакеты и щук самым варварским образом. Я как раз поспал, зуд от сплошного покуса унялся – и вижу на кухне такой беспредел! Достал самую разодранную щуку, шмякнул кота по морде, он под кухонный стол забился. А я снова ел свежую копченку. То ли Игорю, Лине с Мишей, еще кому то раздавали рыбу, сами от души налопались. Я был счастлив и удовлетворен поездкой до глубины души.
24 ноября 2021г.
2. РОМАНС
Прошло два или три года, и мы снова в лодке, давит жаром низкое июльское солнышко, опять я чапаю веслами по блеклым и искристым волнам Вуоксы. Что-то поменялось – нас четверо, а не двое, с нами на рыбалку отправились подруги Таня и Света.
Я давно никаких дел с Егором не имел, а вот Таня по-прежнему работала у него продавщицей в книжном магазинчике на углу Староневского, в том же дворе, где жила семья Егора, а именно Светлана Викторовна и иногда дядька Толя. Черными и довольно страшными вечерами я встречал Таню, чтобы вместе вернуться в квартирку съемную на улице Димитрова, в Купчино, и поэтому пересекался с ним часто и вполне по-свойски. Но вот Света в статусе не продавщицы, а подруги для меня была еще новинкой. И я смотрел на нее в оба глаза, не без тревоги. Некоторое время тому назад я столкнулся на выходе из метро Василеостровская с Большой Таней, тв-работницей, с которой у Егора был роман длиной меньше года. У них погибла собака, молодая овчарка, думаю, для книготорговца и сказочника это было черной меткой, и он от Тани съехал, из ее квартиры на Декабристов, где я бывал, и даже раз ночевал, чтобы прочесть в один прием «Хроники Амбера» Желязного.
Покинутая подруга бросилась на меня и долго, со слезами, рассказывала, как это ужасно и нестерпимо. Вот хотели пожениться, а он ушел, толком ничего не объяснив. Я слушал, думая, что во-первых, почему же неясно, если собака от чумки умерла, а перед этим кот в окно с 5-го этажа спрыгнул и тоже кирдык, и она очень шумная и активная была, весь кислород напрочь выжигала, плюс и у меня есть Таня, две Тани в компании явный перебор. Еще это была вторая по счету подруга Егора, которая долго-долго плакала и жаловалась у меня, так сказать, на груди, в Москве такое тоже случалось, и мне категорически традиция не понравилась. Я смотрел на Свету и прикидывал, не будет ли она третьей? Казалось, что нет, я понемногу себя успокоил.
Очень говорлива, да и ее прозвище Пчела от старых подружек было мне известно. Но было заметно, что Света в нашей компании сдерживает себя, и как бы прислоняется к плечу своего парня, чаще всего и обращаясь к нему, а тем более ожидая его кивка на любое свое утверждение. Не без удовлетворения я перевел взгляд на Таню – красотка, непонятно как успевшая на севере посмуглеть, с фигуркой русалки и суровыми глазищами птицы Сирин. Две-три фразы за всю дорогу до Вуоксы мы услышали от нее, и это было сильным контрастом. Вторым, ожидаемым – противу нашего залатанного рюкзака Ермак с прикрученным свертком палатки, Егор со Светой привезли два рюкзака и огромное число набитых пакетов. Я знал, что там – еда. Егор предпочитал путешествовать в комфорте, а мне привычнее и понятнее были экспедиции с привкусом выживания. В лодке четверым, с грудой поклажи, было тесно. Егор сидел на корме и показывал мне курс, Света на носовом баке, Таня устроилась спиной ко мне на второй лавке, сильно отклонившись, чтобы не мешать мне в наклоне забрасывать весла по ходу нашей посудины. Надо сказать, выбора в прокате не было, лодку мы взяли старую, тяжелую и с небольшой течью, не успели лужу вычерпать огрызком бутылки из под пепси, а уже снова перекатывалась грязная волна по ребрам шпангоута, так что я свои кроссовки заранее снял и сунул под лямку рюкзака.
Грести-везти такую компании было трудоемко, раз Егор меня подменял, пробовали свои силы в гребле и девушки, быстро выбиваясь из сил. Я как та ломовая лошадь особой усталости не испытывал, пыхти и пыхти под болтовню, но когда нашли заветное место для лагеря и пришвартовались, был рад выпрямиться, постоял- покачался на тверди и отдышался, глядя, как волшебным макаром всю полянку закрыла гора вещей.
Мы с Таней накидали хорошую пышную подстилку из веток и достаточно проворно растянули свою палатку. Я пошел помогать ставить палатку соседям, они справлялись, разве что натянуть туго-претуго на случай дождя подсобил. И горделиво похвастался:
- Наша палатка из парашютного шелка! Сам, этими руками сшил.
Егор похмыкал, ему казалось, что лучше всего купить дорогое и качественное. В чем-то прав. Удовлетворение от самоделки, и тем более если денег на покупки нет, это прерогатива избранных. А дальше возня, еда с парой бутылок пива, грузимся и гребем, тыча вооруженные спиннинги в небо. Естественно, я уже облил себя антикомариными спреями с головы до ног.
Кидали блесны. У Тани не особо получалось, да и не проявляла азарта или должного старания. Света была и есть прирожденный рыбак, и речь даже не про талант или ловкость рук – ей добыча сама перла в руки, есть особый дар у человека. Наблюдал такое с ней всегда и в разных вариантах, грибы и ягоды и прочее, потому свидетельствую. А в этот вечер на правах лидера и гуру Егор первым вытянул небольшую, на пол-кило, щучку и царским жестом скомандовал: Таких не берем, пусть еще погуляет. Мы не вякали, разве что я под нос забурчал недовольно. Еще через какое-то время на заброс Егора среагировала хорошая такая дура, в полтора-два кило. Он подвел ее к борту, подхватил растопыренными пальцами под нижнюю челюсть и поднял из воды.
- Ай, какая! Поймал-поймал!- завизжал кто-то из девушек.
Щука визга испугалась или обиделась, крутанулась, стукнула Егора, потом меня по ногам, и , спружинив об железный борт, вывалилась в воду. Бульк, тишина, следом обиженный крик Егора:
- Засунь язык в жопу! Вот в жопу, а не поймал- поймал…
Мы слегка опешили. Неловко получилось. А обижаться – ну дык, Егор хотел сказать – я ой-ой как расстроился, и для такого вот горя нашел именно это выражение. Зато без грязных матюгов. Тем не менее, осадочек.
Забрасывали спиннингами блесны, а потом и прочие воблеры, вертушки и джиги еще часа два. Я вытащил щучку меньше кило, Света вытащила такую же. Вернулись в лагерь. Все, кроме Егора, искупались. Костер, обильный ужин с овощами, зеленью, тушенками и сгущенкой. Щук обернули фольгой и запекли на углях. И картошки напекли, мелкая подгорела слегка, но разве это беда? Девушки мужественно отмывали песком тарелки. Было хорошо. Ночью прошел короткий дождь, палатки выдержали, даже я пару часов поспал. Первая ночь на новом месте – нервишки всегда на стреме. Комары доставали в пределах терпимости. Когда с утра народ повылезал из палаток, я ставил котелок с водой для чая по второму разу.
Выяснили, что спали все так себе, дождь слушали , комары никого не тревожили. Кроме меня. На ночь я ставил две удочки с опарышем, никто не клюнул. Мимо лагеря то и дело с ревом проходили моторки и катера, Егор на них ругался – рыбу распугивают, а приличные рыбаки у берега на моторе не будут идти. Кагал загрузился, лодка просела, я начал грести. Буквально минут через двадцать я вытащил килограммовую щуку, а грести села мужественная Света! Потому что утро было ветреным и ощутимо холодным, захотела согреться. Я свою щуку руками не брал, наудачу перекинул прямо на леске, чуть не потерял рыбину – уже в лодке она выплюнула блесну и куснула меня за резиновый сапог.
- Ну, поперло!- решил Егор.
А потом час без поклевок. Да и в целом не играет рыба, не шумит в схватках окунь. Неблагодатный покой морщинистой от ветра воды, разве что скрежещет сухими листьями тростник. Здоровенные чайки поодаль плюхаются на волну, что-то дербанят, орут и снова поднимаются в сероватое небо. Я метнул воблер в дальнюю заводь, попал в тростник. Стал тянуть, и лодка сама подползла к кустам. Егор меня ругал за неметкость. А тут воблер сорвался с зарослей и жух, к нам засвистел и прямо Тане по носу! Таня в крик и плач, я посмотрел – рубчик на переносице кровавый. Говорю:
- Разве что маленький шрамик останется, ничего страшного. Но я извиняюсь, больше так не буду…
- Вот он какой, Тутса, специально тебе личико попортил, чтобы ты его не бросила,- сказал Егор.
Не меньше часа Таня на меня дулась, а потом она поймала щучку, и стала счастливой. И Света «карандаша» вытащила, вторым-третьим забросом. И мы вернулись на обед. С тремя щуками, шрамом на носу у Тани. Чуть мрачным Егором.
Плотный обед. Меня разморило, жизнь удалась, сказал, что полезу в палатку отсыпаться. Таня пошла чистить щук свежих, а потом хотела по лесу пошастать. Егор со Светой укатили на лодке. Я проснулся часа через два, снова соорудил очажок с котелком для чая, а Таня рассказала, что грибов почти нет, принесла по горсти черники и малины. Мы планировали рыбачить три дня, я решил коптильню не строить, а сильно подсолить рыбу, потом сильно запечь в углях, и такими везти назад – авось и не успеют протухнуть. (Не успели, были съедены нами, друзьями и прочими голодными хиппи). Вернулись Егор с подругой, Света осторожно-притихшая, Егор мрачный. Света сказала, что щуку Егор, конечно, поймал, но пожалел и отпустил.
- Не щуку, а малявку какую-то,- сердито возразил Егор.- Я детей не трогаю!
Я пошел искупнуться, Света и Таня пошли искупнуться, Егор решил, что ему купаться незачем. Копался в коробках с блеснами и воблерами, готовил на рыбу хитрую атаку. А на вечернюю зорьку мы с Таней отправились в лодке вдвоем, Егор со Светой пошли в лес. Мы поймали двух небольших щучек, и даже хвастаться не стали, просто зачистили-засолили. Нам принесли литра полтора черники, немного земляники. Я на ужин сварил супчик, сухомятки длительной никогда не любил. Это некоторым за счастье каждый день колбасу жевать, луком и огурцом зажевывать. Потом я долго готовил угли, закапывал в них фольгу с щуками. Одну щуку вымазал сомнительной (тиной воняла и плохо лепилась) глиной и тоже в угли.
С утра Егор и Света отправились пешком к мосту над проливчиком. Искать другое рыбацкое счастье. Мы с Таней опять в лодку, то бросали вертушки и блесны, а то просто кружили по огромному озеру, осматривая берега и чьи-то лагеря, похожие и непохожие на наш. Кувшинки рвали, иногда и блесны теряли. Вроде бы мой запас блесен-воблеров тогда иссяк, как-никак, дорогие они штучки. Мы приплыли назад, поели, я спать завалился, Таня по лесу пошастала и вернулась, и уже ближе к вечеру вернулись Егор со Светой, рассказали, что им было хорошо, окуньков у моста наловили, и все прекрасно. Пировали напоследок, уничтожая излишки продовольствия. Спал я хорошо.
Утром небо сильно хмурилось, мы сняли и упаковали палатки, спальники, спиннинги-удочки, кроме одного. Загрузились и направились обратным курсом. Мимо протоки с мостом и чьим-то домом, где должен жить самый счастливый рыбак на свете. В таком месте! Мимо высокого, в облицовке гранитных скал, острова, который в хмуром утреннем освещении стал похожим на торт. Егор держал за кормой блесну для судака. Судак не реагировал, грелся где-то в яме на дне. Когда мы выбрались с одного озера на другое, ветер резко усилился и стало моросить. Егор сменил меня, погреб с полчаса, я снова сел на весла, остальные сидоки что-то натягивали на себя от дождя.
Ветер стал боковым и быстро разгонял волны. Волны укрупнялись на глазах и все злее били в борт, лодку сносило, под ногами лужа увеличивалась. Света сидела на корме, в обнимку с Егором, и без умолку щебетала. Я попросил ее пересесть на носовой бак к Тане, чтобы корма не оседала так низко. А Егору предложил убрать спиннинг и вычерпывать воду. До него тоже кое-что дошло, и он занялся лужей под ногами. Я греб и греб, дождь пошел злобный, ветер и волны шли сильные, я сквозь воду на лице ничего не видел, а Егор иногда командовал: правее! Левее! Я кивал, усиливал рывки, и косился глазами на левый борт. Перегрузились мы, и борт был низко, и волны через три-четыре перехлестывали и падали мне в ноги. У меня один резиновый сапог был с трещиной, внутри чавкало.
Греб и думал, что Света нормально плавает. Таня почти никак. Если и Егор никак, то такая картина получается – я тащу Таню вплавь по волнам, а до правого берега метров пятьсот. А Света попрет Егора? Он тяжелее. Тогда мне его переть? А если Света с Таней утонут?
- Близко остров!- крикнул, нагнувшись ко мне, Егор. Я посмотрел вперед по курсу – остров и длинный мыс с чахлыми кустами, между ними пройти, а там и метрах в трехстах лодочная станция. Я навалился на весла, мозоли пузырные на ладонях давно уже сорвал, но ничего не чувствовал, разве что розовые струйки по запястьям стекали. Света и сквозь ветер что-то громко-весело рассказывала, Таня хладнокровно, или непонятливо - кто ее разгадает, помаргивала мокрыми ресницами. Егор нашел и сунул ей котелок, чтобы вычерпывала. Прошли впритык за остров, сразу волны и ветер ослабли.
Когда пришвартовались и выбросили на причал рюкзаки, я отошел и закурил. И Егор со мной закурил. У меня руки были как чужие гири на веревочках.
- Ну, ****ь, ничего так поплавали,- сказал я, зубы от холода постукивали. – Когда волны пошли, прям я занервничал …
- Да, вода вровень с бортами катилась,- кивнул Егор.
Мы поухмылялись. Приключение это было, и без гама и истерик обошлось. Очень даже атмосферно прокатились.
27 ноября 2021г.
3. СОНАТА РЕ МИНОР
В прошлом 2020-м году, еще ранней весной, Егор затеял разговор про не рвануть ли на Вуоксу. Вчетвером, как в старые добрые времена. Видимо, загорелся идеей он зимой, они тогда говорили, что на Воркзилле неплохо зарабатывают, да и в целом выглядели бодрее. А моя супруга сказала, что отпуска у нее отмечены в графике, и ехать к маме нужно без базара, поэтому она не в команде. Потом я у них пару раз бывал, атмосфера накалялась, скорее всего, начинались терки между старыми и молодыми, а успел ли появиться вентилятор, который жужжал и нервировал Егора, уже не вспомню. Был еще ковид, и у стариканов крышу-то сдвинуло, скорее всего, с подачи Светы. Самый первый разговор шел в рамках здравого смысла, хотя и с «жидомасонскими» гаданиями, кто придумал, кому выгодно. Я Егора спросил:
- А почему все лидеры государств всполошились и разом выступили за кошмарные меры? Если прикинуть, это обвал экономики, толпы безработных, избиратели и бизнесмены в ярости, кругом хреново. Зачем им все это?
- Наверное, старые они и боятся умереть,- криво усмехнулся он.
Где-то в июне я сказал, что готов к Вуоксе. Кстати, лето было жарким, к озеру рвануть самое оно. Но то ли Света сильно переживала за учебу Федора, то ли еще что, и они замялись. Егор сказал – да и с финансами неважно. Дорога на мне,- предложил я. Я закончил длинную муторную работу, деньги отдали, потратить до десяти тысяч было приемлимо, а по факту и меньше истратили. Света отказалась, Егор решился со мной ехать.
Встречались в зале на Финляндском, он пришел с гигантским рюкзаком и роскошным чехлом «Шимано» для удочек. Чехол жесткий, внутри два спиннинга и удочка плюс все снасти типа плетенок, блесен, крючков и поплавков. Я впервые такой увидел, не оценил – тяжело и громоздко. Разная школа туризма у нас, я ходил пацаном в горы, это дает основы минимализма, поскольку злобишься на лишние сто грамм, не говоря уже о большом пластиковом бревне. И мне благополучнее всего, когда умею обходиться минимумом вещей, сам себя уважаешь. К тому же меня беспокоила его форма. Вроде глядишь, оживленный бородатый мужичок, с брюшком, крепкий, а мнилось, будто он парень с глубокой трещиной внутри или еще с чем… Зато электрички теперь несутся быстрее, тише, бац и доехали, а на берегу сразу две-три лодочные станции. Егор заранее всех обзвонил, насобачился в интернете инфу скрести, и сказал, что на дальней станции цены пониже. Мы прошлись, выбрали лодку под залог Егорова паспорта – я всегда стремаюсь паспорт оставлять. Недоверие к людям. Еще мы взяли тут же в лавке две фляги по 6 л питьевой воды и по мороженому. Жара. Погрузились и поперли. Я озирался и не без грусти отмечал, что сам бы ни в жисть не вспомнил, как-куда плыть. Почти два часа я греб, напарник минут на двадцать подменял, но что-то я за его силы опасался.
Время для поездки, как выяснилось, мы выбрали удачно. Ковид, локдаун, слова непонятные, в итоге совсем мало отдыхающих и водного транспорта, а как вышли на второе озеро, то просто безлюдная тишь и гладь синего простора. Обогнули красивый островок, уплыли от высокой крыши дома у протоки, и вдруг оба согласились встать не на южном низком берегу, где тростники и комары, а на северном, где над гранитными плитами и утесами стояли рыжими рядами высокие сосны. Видимо, мы уплыли дальше обыкновенного, но место выбрали удобное и красивое – пологий каменный спуск для причаливания, в десяти шагах лагерное место с утоптанной площадкой для палатки, очагом, столик и два пня-сидушки (!). Комфортище. Кроху-палатку б\у я купил в пункте проката, в гаражах неподалеку от станции Купчино, прокат за 1500 р., с концами отдали за две. Оказалось, там палочки-держаки были с трещинами, но дело поправимое. Не без сомнений и переделок палатка встала, расперлась, Егор выгружал огромные кучи барахла. Газовая горелка с литровой кастрюлькой, презент от сына Васи, пять упаковок краковской колбасы в вакууме, две буханки и репчатый лук.
- Колбаса по акции, вдвое дешевле,- не без гордости сообщил он,- с ней точно знаю, что буду сыт.
Он давно уже привык очень много есть. Я это понимаю, ведь когда в животе много-много пережеванной еды, нервничать по всяким поводам физически невозможно. Нервные волокна не хотят дребезжать. У меня язва желудочная была в разгаре и ту колбасу я видеть не мог. Но тоже знал про расклад, не нервничал. Восстановил очаг, запалил костер – сушняка по жаркой погоде было сколько угодно. Комарья вообще не было, ветерок обвевал наш мысок. Чудо, а не лагерь.
Егор распаковывал шимановский чехол, метров на пять в круг раскладывал снасти, пакетики, с явным тщательным наслаждением. Я сидел на теплом камне у столика, прямо подо мной, метрах в двух ниже, светло-зеленые волны шмякались об хладнокровный гранитный скос. Нежные пятна мха, будто выделанные шкурки соболей или хорьков. Чистое от всего пространство воды, далеко топорщится низкая изгородь южного берега. Справа, в пятистах метрах, как вычурный торт выныривает из озера остров с солнечными рощицами сосен. Не менее самодовольный и вертикальный, чем Исакий. Мы тут были двадцать пять лет назад. Были пацанами, а теперь седые пни. Были с планами-надеждами, а вот уже и какие-то резюме налицо. Детки как перезрелые огурцы, непонятно, что с такими делать. Жены, живые и умершие деды-бабки. Солнышко было на востоке, рассветное, теперь за зенитом, к соснам падает, тихо падает. И прохлада от воды, обволакивает густая накипь ветра, плеска, егоровой возни, орут друг на друга птицы в кронах. Мне нет дела до моих забот, потому что я стою напротив мира, где все правильно и целеустремленно. Моя-то личная устремленность шебутная, курсор вихляет, ныряю и выныриваю, а тут все ясно. Сейчас напиться крепкого чаю, прыгнуть через борт, удилища в небо, будет окончательно ясно-понятно. Я посматривал на Егора и рассчитывал, что он теми же досужими мыслями живет. Он отходил подальше, с наслаждением высмаркивался, озирался и подолгу вглядывался в дальние берега. Отзвонился Свете и долго ей рассказывал, где и как и что. У меня вскипел на огне котелок, сел чаевничать. Егору мое густое чифирное варево не приглянулось. Он кипятил литр на горелке и опускал в него два пакетика. Я бы мог язвить, но если есть свое питье, язвить незачем.
Очень давно для себя уяснил: есть два Егора, один в другом. У Спилберга видел фильм про мальчика без иммунитета, который живет в прозрачном шаре. Спилберг говорил и о себе, трепетном творце, тоже (хотя случай реальный, и практика реальная). Тут у нас ситуация посложнее, но принципиально схожая. Есть Егор, которому примерно пятнадцать, часто добрый, чаще к своим по духу, и очень талантливый, и когда он выглядывает наружу, мы прям-таки млеем от полученного удовольствия это лицезреть и понимать. А есть второй, полунастоящий, полусконструированный Егорище, заросший толстый тролль, который озабочен и озадачен выживанием в нашем, диком и неприятном ему мире. Уметь видеть сквозь рожу тролля вот то лицо пацана, уметь его расслышать – трудно, а иногда за такое умение медаль нужно давать. Эти два егора сиамские близнецы, ладить-то приходится с каждым. Приходилось. Ненужные, а на Вуоксе неуместные сентенции. За дело.
Медленный вояж вдоль береговой линии. Северный, уже чернеющий в закате берег, западный – с глубокими заливами, где-то торчат подгнившие жерди для рогаток, видели пару кружков из пенопласта, под ними болтаются полудохлые живцы. Жара свое брала – мелководье густо зарастало и цвело, иногда желтые бутоны кувшинок образовывали густую и нелепую для глаза рыбака живопись. Клодмоневская услада. Рыба на шлепки воблеров и вертушек не реагировала. Вплотную к протоке с мостом, то есть когда мы прошли три четверти маршрута, у меня что-то сорвалось. Потом Егор поймал и отпустил малыша, таких еще называют шнурками, я не возражал. На протоке я показал и напомнил, где в первый общий заезд утопили садок, Егор про него не забыл. Он мне посоветовал ловить удочками в глубине протоки слева, где лежала в воде береза и плоско выпучивались мшистые большие валуны. Я покивал. Потом он слез под мостом, ушел и покидал суперлайтом (новомодным легоньким и коротким спиннингом) на другой стороне. Сказал, что видел пару раз окуней, но не взяли. Слишком жарко. И мы без особых разочарований вернулись в лагерь. Это была разведка боем.
Было ощущение, что ничего не изменилось, кроме нас самих. Мусора на стоянках люди оставляли гораздо меньше, это факт, Когда мы устраивались, то почти ничего собирать-сжигать-закапывать не пришлось. У дома возле моста появился второй этаж, обустроили площадку с пристанью, пара моторных лодок качались на приколе. Видимо, там уже бизнес организовали. И Егор на рыбалке себя, молодого, больше напоминал. Увидел лодку, тихо шедшую по середине озера, зашептал почти гневно: На судака, это он на судака дорожку тянет. Значит, судак есть! Вот сволочь, мы щучку взять не можем. Он судаков тянет.
- Или не тянет,- сказал я хладнокровно.
- Тянет. Мы в лагере сидели, я следил, он пару раз надолго застревал, тащил кого-то.
Когда выгрузились, Егор сказал, что вода чистая и теплая на удивление, надо купаться. Я не спешил, сидел и курил, следя, чтобы разгорелись ветки в очаге. Он пошел к плоской плите гранита, на которой лежала лодка. Разделся догола и пошел в воду. Мне пришлось вспомнить, как купалась в Красногвардейском озере его мать. Они одинаково медленно заходили в воду, демонстрируя степенное достоинство. Один в один.
- Чего голышом-то? – спросил я.- На том острове люди есть, я две палатки видел.
- А пусть отвернутся,- сказал он. Пофыркал, полусобачьим брассом закружил неподалеку от нашей пристани. Потом вылез, обсох, по-прежнему стоя на полном обзоре. Ну, с противоположного берега нас можно было изучить лишь в бинокль, а вот до острова метров триста-четыреста. С другой стороны, и вправду наплевать. Я занимался костром, потому что душа после гребли чайку хотела. Егор заговорил с каким-то мужиком на лодке, что вдруг к нашему лагерю подгреб.
- Чего он хотел?- спросил я позже.
- Намутил чего-то. Я так понял, тут в заливе у него сети, и боится, что к ним сунемся. Я сказал, что в залив не заплывем. Нас конкретно трофейная щука интересует.
- А он?
- А он посмеялся.
На ужин выложили кольцо краковской, черный хлеб, лук-огурцы-зелень, пряники и печенье, у меня шматок сала и кусок сыра, две лепешки, которые медленно черствеют. Егор досадливо следил, как я слишком быстро наедаюсь. Я краковскую из вежливости попробовал, а желудок, дрянь такая, стиснулся, я к пристани отошел и покурил, унимая тошноту. Думаю, за день напарник сильно вымотался, потому что как стемнело, он полез в палатку, в спальник от Васи – отдыхать. Я еще посидел на камне, ближе к огню. Подумал и набрал в котелок воды, как вскипела, кинул в нее гороховый концетрат, потом специй, накромсал пару картошин, зелени и чеснока. Минут двадцать держал на легком бульканье, отставил и закрыл крышкой. Вскипятил бидон и соорудил прикормку для рыбы, густую и жирную от подсолнечного масла, с укропом. Спал, как полагалось, плохо. Мешал не храп по соседству, а привычка.
Утром Егор вылез, а у меня суп горячий, в двухлитровом бидоне чай заварен, печенье разложено. Он сказал, что спал плохо, я молча позавидовал. Сон у Егора – вторая жизнь. Когда-то в общаге он мне объяснял, что во сне переживает замечательные истории, и зачастую они важнее и значительней того, что видит наяву. А если мало или плохо спит, снов не помнит и обязательно болит голова. Это хорошо липнет к моим россказням про двух егоров, про два мира и прочее. Мне мои сны чаще не нравятся, в них слишком много укоризны – опять что то делал не так, повернул не туда, не встретил, кого надо. Полезные сны, само собой, но грузят не по-детски.
- Я сразу на лещей,- сказал я, имея виду ловлю с удочками. И мы поплыли к протоке. Я предложил Егору вторую удочку. Он отказался. Я сказал, что могу перелезть на большой камень и ловить с него, напарник предпочел сам вылезти у моста и уйти с легким спиннингом на другую сторону, где за шумной бурливой протокой начиналось следующее озеро.
Я с невиданной широтой души зацепил на крючек штук десять опарышей, забросил. А до того и каши пшенной бухнул. Глубина была чуть больше метра. И раз, поклевка. Подсек – а оно потянуло-потащило, потом поперло к стремнине…
- Твою мать…- я оскоромился руганью и мягко задрал удилище, вывел рыбину ближе. Укоряя ее шепотом, когда грузно ворочалась и била хвостом, нащупал на дне лодки заранее приготовленный подсачник, завел его под рыбину и перекинул в лодку. Лещ! Жизнь удалась. Потом было два крупных подлещика и пара хороших плотвиц. Солнышко сияло, я напился воды из бутылки, полез с лодки через камень на берег, чтобы туалетнуться, провалился в заводь по пояс, наплевать. Показался Егор, я выгреб на его сторону. Он сказал, что пара окуней попалась, а отпустил, чтобы еще раз встретиться. Мой подсачник вызвал у него упреки, мне было фиолетово, поскольку я по натуре не спортсмен, а добытчик.
По дороге обратно кидали спиннинги и Егор взял щучку на полкило. Оба благодушествовали. Рано, потому что грянул эксцесс: у меня на замахе вдруг отвалилась от катушки ручка , нелепо крутнулась, и в воду бултыхнулась.
- Чудеса,- говорю.- Никогда со мной такого не было. И катушка шимановская, название ого, Сатана!
Егор взял в руки мой спиннинг, осмотрел остаток катушки на удилище, вдруг сказал с непонятной злостью: Да говно твоя катушка! Совершенное говно, и эти воблеры твои тоже из говна!
- Послушай-ка, два года у меня с ней никаких проблем не было,- возразил я. Честно говоря, хотелось тоже чего-нибудь резкого выдать, но смотрел на него, сильно перекошенного, и прикидывал, а почему он взвился? Потому что на рыбалке все должно быть качественно, правильно, красиво? Я не скандалил, поставил другую катушку и буквально через бросок запустил с расстройства воблер в дальние кусты, а за кустами обнаружилась поляна с палаткой. И Егор опять затрясся: Нельзя так, что ты за человек! Нельзя людям мешать!
Если это было требование отрезать воблер за 300р, то я проигнорировал, подгреб и освободил желтую железку. Кстати, не зря. Мы поплыли к своему лагерю, усталые, не вдоль берега, а наискось через озеро. Егор сел на весла, потому что я по жаре и взмок, и устал. Я кинул за корму воблер. И спустя пару минут задергало. Смотал снасть – у меня там судачок. Узкий, длинный, яркий как елочная игрушка. Грамм на триста, не больше.
- Нет, ну ничего себе, судака взял?- Егор больше моего поразился.- Только не говори, что заберешь. Отпусти…
Не требовал, а просил, да с какой-то улыбкой, уже много лет ему несвойственной. И я отпустил судака, впервые в жизни пойманного, которым мог один просто обожраться. Рыба уже была, не горевал, но красив он был, да…
Годы мои, сны пропущенные тоже мои, я устал сильно, кое-как зачистил рыбу, обмазал солью. Раскинул свой корейский спальник 20-ней службы на лужайке в тени и почти мгновенно вырубился. Проснулся – дрыхнет неподалеку Егор на своем спальнике. Нужен чай. И рыбу в фольгу для углей.
Егор за чаем предложил не выгребать на вечернюю зорьку, потому что жарища. Я согласился, видел, ему время нужно успокоиться, но предупредил, что завтра подниму его рано, надо будет успеть и за лещами к протоке, и спиннинги кидать. Договорились. Он пошел купаться. Дважды вечером купался, вот как время и обстоятельства меняют нас. Не за рыбой, а купаться.
Вели мы вечерами под чай разговоры. На две трети это были обычные рассказы последних лет. Про Федю и как Свете-Егору сложно с сыновьями договариваться, терпеть, объяснять. Про старые и новые планы расселиться. Первые планы жить всем в большом доме с повестки сняты, пожили вместе и ничего хорошего, все от всех устали. Бедный Вася с супругой, бедный Серега, бедные они сами. Эх, а в Семиозерье квартиры по грошевой цене. Есть даже за 700 тысяч в Каннельярви (тут и я заинтересовался), но прямо в доме у путей и сумма сразу. Обдумали, сумму сразу нереально. Есть пол-дома в поселке с участком. И я мог бы там пристроить что-то. Но бытовые заморочки достали, и Егора тянуло в квартиры с свежим ремонтом, где ничего не отваливается, никого не надо просить помочь. Еще сказал, что в съемное жилье в Семиозерье не поедет. На мое недоумение объяснил: я просто не смогу там жить в чужой квартире. И в квартире с молодыми вместе жить не сможет. Иначе говоря, хотел покоя и одиночества. И независимости.
Лет так десять назад я из любопытства заглянул на страницу Егора в Контакте. Была жива его мать, они жили припеваючи в огромной квартире в Семиозерье. Возможно, финансовые дела уже рушились, не знаю, а увидел я девиз на его странице: чтобы никогда больше не работать. Я к словам отношусь серьезно, а Егор когда-то – еще серьезнее. Не работать – на такие заявы мир может и обидеться. Детки-конфетки, жена и кто еще, ладно, а если просто весь мир? Но про этот девиз я ему на Вуоксе не говорил. Он бы заявил, что сочинять надо только для себя, фактически это досуг и развлечение, а работа – когда с людьми, а от людей после служения охранником он начал сходить с ума. Ни за что никаких говорящих людей. И мы бы жестко так спорили. Потому что он не выносил ситуации, когда попадал в унизительные положения, и скандалить в таких ситуациях тоже не мог. Я сказал, что тромбофлибит ко мне ползет, и года через два стройка может отпасть. Он сказал, что на правой ноге какие-то затыки и боли, так что и ходить далеко стало трудно. Это, кстати, был первый случай, когда Егор про свои болячки заговорил. В прошлые времена у него было неприятие разговоров про немощи. Самое смешное из этого ряда – когда мы с детьми неудачно приехали их семейство навестить (а думали, развеселить-приободрить) в новогоднюю ночь на квартиру-студию. А там мрачнуха и плакат про выплаты. Я там рассказал, что в рождественскую ночь мне резали грыжу, две сетки в брюхе и колятся, ходить даже неудобно, а он ответил – да ты все врешь!...Можно было добавить – язык в жопу. Не говори не о том.
(- Ты неправильные вещи говоришь -, сказал пират Коля.)
И был довольно муторный разговор про «детства светлые глазенки». Я вспомнил любопытную историю, которой они несколько раз восхищались. В середине лета много лет назад младший сынок потребовал, чтобы его отвели кататься на санках. А они устали что-то объяснять, Егор не пошел, застеснялся, а Света отвела сына с санками, и он пару раз съехал с горки по сухой хвойной подстилке. Вопрос, как из такого лета детства въехать на санках по траве во взрослую жизнь?
- Ни в чем отказа, да?- сказал я.- Абсолютное счастье детства, понимаю. Ты запомнил и обиделся, что у тебя чего-то не было, самых важных подарков-игрушек, так пусть будут у сына! (тут Егор активно закивал) . Я помню огромную грязную кучу игрушек в вашей гостиной, на треть комнаты. Гора! А здоровенный уже Вася возмущался, что ему столько игрушек не дарили.
Егор сильно уважал книгу Макаренко «Педагогическая поэма», написал по ней сценарий, и если бы мама не состарилась, не выпустила козырей из рук, мог бы и фильм сделать. Я в педагогике ни фига ни рылом, ни ухом. Но беспределов очень опасаюсь, и зароков опасаюсь, живу таким осторожным и зашуганным главой семейства.
Он поговорил по телефону со Светой, от моего супа на ужин отказался, лопал колбасу. Я испек пару свежих рыбин в фольге, остальных стал коптить. Набрал по кустам проволоки, прокалил, разместил повыше на камнях вокруг очага рыбу на кусках проволоки, бока и верх закрыл кусками жести, а потом подкидывал на угли зеленые ветки и изредка брызгал воду. Коптил часа четыре, вышло похуже, чем когда-то, потому что с возрастом тщательность дается не всем.
С утра к мосту, я поймал еще три-четыре крупных рыбины, леща-подлещика. Обалдел и понял, что коптить мне их, не перекоптить. Егор кидал суперлайт за мостом и принес тоже леща, тот взял на джиговую приманку! Потом кружили по зарослям, на воблеры или шумелки щука не реагировала совершенно. Бойкот, или от жары перешла на вегетарианскую диету. Чистить рыбу. Солить, в тени с ветерком вешать и укутывать от мух, потом сон. Потом чай. Длительный последний вояж по трем сторонам озера. Бросали вяло, я почти все время на веслах, а он то ли потерял надежду, то ли нравилось сидеть и смотреть.
Ровно через год я буду мастерить шашлыки у озера Гитарное, неподалеку от Семиозерья, где Егор-Света поселятся в арендованной сыном двухкомнатной квартирке. Убитая квартира и непонятные перспективы выкупить – напротив окна бывшей квартиры, там люди живут. Егор ходил по топким берегами пытался поймать окуней. Доктрина поменялась: рыбу теперь они ели, и собака ела, то есть и он стал добытчиком. Таня и Света набрали много грибов и литр брусники. Вечером он сказал:
- Вот как можно с ним договориться? Я недавно говорю – жить надо, всматриваясь и удивляясь красоте и всему, что есть вокруг, будто все может завтра кончиться. Ценить этот день как самый последний. Он кивает, а спустя пять минут что-то такое несет…
- Если пацану пятнадцать лет, у него совершенно другая интенсивность проживания. Он лучше нас видит и ощущает, как ярок и разнообразен мир. Нафиг ему сентенции? – я открыл рот, чтобы это сказать, но закрыл. Меня напрягло. Прошло три месяца, Егор стал пеплом, мне тогда и сейчас понятно, что он с собой говорил и что-то себе втолковывал. А меня в последний наш с Таней приезд спросил. За три дня до инфаркта.
- Ты ведь понимаешь, что оно все живое? Камни те, кусты, трава, они такие же живые…
- Само собой, - я кивнул, но не хотелось развивать мрачные или опасные для грустного настроения темы, я заговорил про другое.
Вот думаешь, какой ты был, таким остался, да только черта с два. К ужину я зачистил щуку, зафоршматил остатками рыбной каши, плюс кусочки сала и зелень, разложил на куске фольги и полил растительным маслом. В полураскрытом виде фольгу с щукой пристроил на угли, чтобы не отварная, а румяно-жареная получилась. Красота для еды важная вещь. И пошел отмывать руки. На косом гранитном спуске, прямо возле обеденного столика. Вижу – из озера к нам в лагерь, вот прямо на меня, чешет здоровенная змеюга. Гадюка, она в воде казалась густо-черной, непрерывно изворачиваясь, плыла по волнам с хорошей скоростью. Длиной сильно за метр, рыбину бы такую словить. И совершенно не хотелось давать ей швартовку. Я окликнул Егора, показал змеюгу. Он поухмылялся и благоразумно отошел от берега. А я взял несколько мелких камней и кидал их перед гадюкой, чтобы свернула в сторону. Бац и бац и бац – она игнорировала камни, мои крики, меня, а когда уже добралась до гальки и мокрых мшистых камней, я сам отскочил вверх. Змея подниматься к поляне не стала, свернула к большому , метра в три высотой, валуну. Под ним был тайник, заросшая расщелина, и там я нашел бидон, в котором варил кашу и прочие рецепты. Получалось, что там ее логово. А я раза три там шарился. Минут через десять я заметил, как от логова, по кромке воды, опять же плюя на меня, стоявшего в двух метрах, проползли два змеюнчика-детеныша по полметра длиной. Светленькие.
- Егор, еще две штуки ползут. Мы живем в змеином царстве,- сказал я. А Егор стоял голый, пузатый и седой, кто видел Пана врубелевского, подивится сходству, курил и собирался купаться. От него до змеиного лаза было метров двадцать.
- Да ладно, уже врешь!- радостно сказал он, кинул окурок в баночку на носу лодки и залез в воду.- Свете расскажу про гадюку, ни за что сюда не поедет! – крикнул он уже из воды.
Ну и я напомнил себе, что мне с детства змеи нипочем. А когда спать ложился, щедро пепла и углей перед палаткой насыпал, вроде бы они горелое не любят.
В последний вечер у костра на Вуоксе я его чем-то допек. Но угостил запеченной щукой, был рад, что он ел что-то свежее, а не вакуумную колбасу. Так, хорош о спорах и пересчетах. Выспались, с попутным ветром приплыли в Приозерск. На вокзале сидели, ждали электричку, я съел два мороженых, Егор одно. Там жара стояла дикая. В зал ожидания вошли двое молодых, парень и девушка, лет по двадцать, на них были маски. Егор вдруг подобрался, как перед схваткой, громко заквохтел: Нацепили! Придурки!..
- Эй, кончай!- тут и я разозлился.- Какое тебе дело? Они к тебе не лезут, и ты не лезь.
Егор умолк. В электричке поджидала духота, я напрасно пытался вздремнуть у окна. Рядом с нами и на соседних сидушках разместились какие-то дети. Одного возраста, лет по 12. Где-то в вагоне кричали и старшие сопроводители. Дети играли в слова, перебрасывались терминами физики, химии, а потом и чем-то из теории музыки и прочее. Я был хладнокровен и замучен галдежом, а Егор насупился, рот приоткрыл: значит, внимательно подслушивал. Когда на Финляндском мы вышли из вагона и встали перекурить, говорит:
- Где они берутся? Ты их слышал, детей вот тех, их разговоры? С ума сойти, я десяти слов из ста не мог отгадать. Даже Света бы опозорилась! Какие-то олимпиадники, их по провинции собрали и в город на экскурсию везут. Да, с разных мест самых-самых, иначе мне ничего не понять… - и крутил седой головой. А потом с шикарным чехлом и большим рюкзаком уехал в Купчино. Горелку Васи, кстати, Егор чуток испортил, сжег провод, а мне не сказал. Постеснялся.
28 ноября 2021г.