АЛЕКСАНДР ЗЛАТКИН - http://proza.ru/avtor/azlatkin - ПЯТОЕ МЕСТО В 124-М КОНКУРСЕ ПРОЗЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Если верить версии, что освоение Русского Севера началось в незапамятные времена новгородцами, то Александр Иванович внешне явно потомок этих самых ушкуйников. Среднего роста, широкоплечий, с могучей грудью, светлые волосы чуть вьются, а глаза чисто голубые- просто выставочный образец древнерусского типажа.
Его отец, получив ранение в Гражданскую на Перекопе, прожил недолго и оставил после себя двух сыновей, а своей мамы он вообще не помнил и никогда о ней не говорил. Мальчиков вырастил дед. И единственное, о чем рассказывал Александр Иванович, это то, что у деда отняли корову за неуплату каких-то налогов. Обида на власти и на коммунистов, которые смогли сотворить такое, осталась на всю жизнь. Помню, как при первом знакомстве он спросил меня, не коммунист ли я. Точно не коммунист? А в разговорах о людях, которые слишком стремились к власти, могли быть способны на несправедливость, воровство и прочие грехи, уточнял, не были ли они коммунистами.
На войну его взяли не сразу (1926 год рождения, малый рост, худоба и слабость). Однако отслужил и вернулся в 1947 году. Вспоминал потом, что ему предлагали остаться в армии, за удивительно хороший почерк могли произвести в писари, говорил, что бывал в Ленинграде, на Дворцовой площади, и вся его жизнь могла бы сложиться иначе, если бы...
Не знаю, что случилось с их домом, но, вернувшись после службы в одной шинели, он пошел работать в леспромхоз в поселке за 7 километров от деревни, жил там в землянке и работал в той же шинели и армейских сапогах, в которых вернулся с войны. А работал он всегда хорошо, вскоре был поставлен бригадиром, начал хорошо зарабатывать и регулярно получал разные грамоты за “успехи”.
Женился Александр Иванович на Александре Александровне, молоденькой темноволосой и кареглазой певунье, и пришел примаком жить в дом Александра Васильевича. Тесть, высокий и немногословный, принял зятя философски, а теща, урожденная Антоновская, не раз упрекала его в том, что он, голодранец, ничего не имел, придя в их дом.
Работа лесоруба требовала физической силы и выносливости. В лес уезжали рано (архангельские зимы снежные, снега по грудь, морозы под сорок), и он, бригадир, пробивал дорогу в сугробах первым. Там все на виду, уважение товарищей зарабатывается трудом и характером. И Александра Ивановича уважали и ценили все, кто имел с ним дело.
И закрутились годы. Подрастали дочки. Старшая говорила потом, что в детстве почти не помнила отца. Уезжал, когда они спали, приезжал, сырой от снега, дождя и пота. Вытряхивал опилки из сапог и одежды. Приносил острый запах свежего леса. Ужинал и ложился отдыхать. По дому всю работу делали женщины. По традиции, еще новгородской, мужчина не касается приготовления пищи, даже разогревать себе не будет, дождется женщин.
Летом добавляются сенокосы. В то время коров, поросят и овец держали все, ведь в местных магазинах мясо не продавалось.
Один раз Александра Ивановича наградили путевкой на двоих в дом отдыха в Крыму. Черноморское побережье оказалось не для него. Слишком много людей, чужая еда и жара. Жару переносил плохо, хотя и в их деревне летом бывает за тридцать градусов, но, очевидно, то совсем другое тепло. В Крыму весь разболелся и еле дождался возвращения, почувствовал себя лучше только подъезжая к Москве. И вспоминал потом, как плохо северному человеку на знойном юге, не его это все. А Александра долго жалела о закончившейся путевке, вспоминала заботливое обслуживание, чего никогда не было в ее жизни, возможности не топить ежеутренне русскую печь, ставя в нее большие чугунки с картошкой, а просто и вальяжно ходить на завтраки, обеды и прочие удовольствия беззаботной санаторной жизни, подтверждая, что женщины гораздо более приспособлены ко всему.
Уникальна его реакция на известие о том, что его представляют не то к ордену, не то к званию Героя Труда за многолетние достижения. И по такому случаю в леспромхоз собирается приехать партийная комиссия, которая будет знакомиться с ним и его передовой бригадой. Узнав об этом, Александр Иванович к приезду этой самой комиссии купил ящик водки и напоил всю бригаду так, чтобы “эти коммунисты” никогда больше ему ничего такого не предлагали. И потом со смехом описывал реакцию высоких гостей на пьяненьких и веселых передовиков.
Как, наверное, многие проведшие большую часть своей жизни в лесу, Александр Иванович верил в разные таинственные лесные нечистые силы, заговоры и наговоры. Интересны были его рассказы об охоте, хотя настоящим охотником, как его тесть, он не был. Думаю, что на охоту ходил просто потому, что многие мужчины (возможно, все в этом лесном краю) были охотниками. Жило в нем множество разных предрассудков. Например, он никогда не ел мясо убитого им животного, не мог зарубить курицу, хотя овец резал и разделывал, объясняя это тем, что овца не понимает, впадая в ступор, что с ней происходит. Резать поросенка всегда приглашали соседа, потому что поросенок, считалось, понимал происходящее.
Как-то зимой у них гостил трехлетний внук, в котором души не чаял Александр Иванович. Довольный дедушка, решив удивить ребенка, принес с охоты подстреленного им зайца и с порога радостно возвестил, что принес зайчика. Счастливый внук бежит к дедушке, видит мертвого зайца и в рев: дедушка, ты зачем зайчика убил? После этого Александр Иванович зарекся не ходить больше на охоту. Слово свое сдержал и никогда больше ружье в руки не брал.
Была в Александре Ивановиче особенная основательность, добросовестность и порядочность. Я любил смотреть, как он работал топором. Уверен, ему тоже нравилось обтесывать бревна, вырубать пазы и в итоге укладывать венцы за венцами, поднимая стены. Получалась не баня, а картинка, мастер-класс, образец соснового сруба. Печи, сложенные его руками, до сих пор исправно согревают избы и бани. А какие он делал деревянные грабли и топорища, для которых тщательно выбирал березы, выпиливал доски, вытесывал заготовки и доводил их до подлинного произведения декоративно-прикладного искусства! Топорища получались удивительно красивыми и удобными, ловко сидящими в руке.
В последние годы он все больше задумывался над тем, что будет после него со всем, за что он отвечал, как будто готовился к уходу и готовил дом к существованию без хозяина. Сделал новые потоки, вытесал столбы для ограды впрок. Пригодились они только через двадцать лет, когда мы собрались менять штакетник и я стал вкапывать эти столбы. При этом явственно чувствовал, как приятна Александру Ивановичу его “нужность”, что труд не пропал напрасно, все пригодилось для дома, для его никогда не виденного им правнука. Поэтому он срубил новую баню, как избушку, в которой можно при необходимости жить, готовил материал для оконных рам и даже доски для гроба, в который он готовился лечь в назначенное время.
Александр Иванович вел дневниковые записи в большой и толстой тетради, в которую своим четким почерком хорошим слогом скрупулезно записывал основные события жизни, погоду, урожаи и тд. После него остались аккуратные подшивки всех газет и журналов, которые он выписывал и внимательно прочитывал.
Помню август1991 года. До этого два месяца я рисовал портреты на Манхеттене в жаре и страшной суете огромного города, потом был переворот ГКЧП с митингами и танками на улицах Вырвавшись из этой толкотни, мы приехали в деревню. Нас ждали, была истоплена баня, на столе вкуснейший ужин из самых что ни на есть натуральных продуктов, холодная запотевшая бутылка. После всего этого, мы вышли на мураву во дворе, посмотрели вокруг на синеющий лес, за которым виднелся купол церкви, на соседнюю деревню в свете никак не заходящего солнца, на нашу березу перед колодцем, и Александр Иванович сказал: “ОХ, ХОРОШО!”
Когда наступили непонятные и смутные времена нечистых душевно людей в 90-е годы, Александр Иванович растерялся. Он не мог понять, как он, всегда хорошо работавший и зарабатывавший, к пенсии собравший приличную сумму, которой, казалось, должно на все хватить, вдруг оказался вообще без средств. А соседка, не работавшая ни дня в своей жизни, вдруг получает пенсию большую, чем у него. Думаю, он испугался повторения голодного детства и юности, того, что вся его трудовая доблесть была напрасной. И Александр Иванович достал из шкафа стопки своих грамот с профилем Ленина, медали в красивых коробочках и удостоверения к ним, сел у топившейся печки и начал просовывать грамоты между горящими поленьями в открытую дверцу. Александра Александровна застала его, плачущего, за этим занятием, успокоила, как маленького ребенка, его и себя заодно. И стали они жить дальше, как получается, потихоньку.
А потом, когда ему стало по-настоящему плохо, когда оторвался не вовремя и не к месту какой-то тромб в его, казалось, еще крепком организме, Александр Иванович стеснялся своей беспомощности, теребил простыню пальцами натруженных рук и смотрел, как бы извиняясь, своими синими глазами, в которых стояли слезы.
Когда уходит хороший, честно живший человек, не ждавший для себя никаких привилегий и наград и не искавший легких и объездных дорог в жизни, потом волей- неволей будешь свои поступки соизмерять с его, думать о том, что он мог бы сказать по этому или другому поводу. И так хочется, чтобы, посмотрев на нас, Александр Иванович сказал бы: ”ХОРОШО”!
Почему-то, не знаю почему, меня все время тянет в нашу деревню. Хотя, если подумать, что там такого хорошего? Все обычно. Тишина, потому что и шуметь-то там некому стало, чистота, потому что нет вокруг никаких производств, речка из которой можно напиться без опаски, ведь вытекает она из леса, в котором нет людей, а только безгрешные животные и некому замутить ее воды, небо с облаками, похожими на корабли космических пришельцев. Короче, одно слово: “ХОРОШО”!
На 124-ый Конкурс прозы для начинающих http://proza.ru/2021/10/01/190 Международного Фонда Великий Странник Молодым