Юрий Лавров
Мы интернатовские
«Рисует узоры мороз на оконном стекле, но нашим мальчишкам сидеть не по нраву в тепле…слова из песни, которую любили все наши интернатовские ребятишки Пудинской средней школы в далеких семидесятых годах прошлого столетия. А ведь и, правда, мальчишки, да и девчонки эти были особой породы – интернатовские! Раз интернатовский значит – деревенский!
Ну, а если деревенский, значит мороз и жара им нипочем!
Вот и собрал Пудинский интернат таких мальчишек и девчонок под свою крышу со всех окрестных деревень : Львовка, Ляшкино, Красный Яр, Таванга, Рогалево, Лавровка, Шерстобитово.
Много их в этот год набралось! Не хватило крыши нового интерната на всех, пришлось размещать по пустующим зданиям в селе. Заселили целую комнату в двухэтажке на улице Ленина, на улице Набережная в пустующее здание бывшего нарсуда. Некоторые ребятишки поселись у знакомых в селе.
В интернате, который недавно построили в школьном дворе, заполнили все комнаты. В левом крыле, расположились мальчишки, в правом девчонки.
Мальчишки и девчонки в одной комнате были разных возрастов. В центре здания располагалась столовая и кухня. В интернате имелось свое подсобное хозяйство, небольшой сарай в котором содержалось несколько поросят.
Какая же это была благодатная пора для мальчишек и девчонок! Общий их дом, установленный порядок, несколько отличный от домашнего, радость каждодневного общения и чувство большой общей семьи придавали им силу и веру в новой жизни и учебе.
Трудно было на первых порах привыкать к строгому распорядку. У себя в деревне время можно растянуть на весь день, а здесь все надо делать строго по часам. Утром, зарядка, завтрак, школа, обязанности по дежурству в интернате, домашние уроки, сон, все это надо делать по часам.
Деревенские ребятишки привычные к труду быстро всё это освоили и даже радовались такому порядку, где они чувствовали себя причастными к общему делу. Общих дел, действительно много. Надо натаскать дров к печкам, надо привезти воды в кухню, заготовить продукты. Дежурство по комнате, дежурство по кухне, тоже было обязательным.
Все это в дальнейшей жизни пригодилось, и часто вспоминается, чему мы научились в интернате.
Вспоминаю и я с благодарностью время моего пребывания в интернате.
Кто знает, как бы сложилась моя жизнь, если бы не было интернатовских правил в ней.
В силу обстоятельств моего проживания в далекой деревне Львовка привели бы меня все равно в Пудинский интернат. Однако мы с другом детства мечтали несколько иначе.
С другом, Черемисиным Владимиром, который тоже жил во Львовке, мы мечтали о профессиях. Он хотел быть капитаном дальнего плавания, а я мечтал быть радистом на его корабле. В интернате, я смастерил детекторный приемник и ночами до утра сидел и ловил радиостанции. Потом делал и другие карманные приемники. Во Львовке установили семафорную связь между нашими домами, пытались сделать радиосвязь, но из-за недостатка радиодеталей это у нас не получилось. По радиотехники изучал английский язык, азбуку Морзе, читал схемы, покупал и собирал всякие радиодетали.
Осенью и весной мы с ним все время ходили пешком из Львовки в Шерстобитово по правой стороне Чузика и охотились на уток и рябчиков. Однажды весной, с нами ходил по Чузику Дмитрий Валерьянович Скворцов. У него была школьная тозовка и мы вдоволь постреляли тогда уток на плову в речке. Потом он угощал нас жаренным рябчиком, которого испекла в духовке его хозяйка, у которой он жил на квартире Ковальчук Дуся. У меня была берданка 32 калибра, а у Вовки была возможность добывать патроны от боевой винтовки, которые подходили по калибру берданки. Однажды мы осенью решили подозвать лося. Потрубили в лесу дулом берданки. Лось сразу нам отозвался. Мы испугались, сбросили фуфайки, забрались на разные деревья. Оказалось, что берданка была у меня, а патроны у него. Лось через некоторое время прошел недалеко, мимо нас не останавливаясь.
Вот такие охотники мы охотники с ним. Помню, что даже однажды выстрелил у меня в руке патрон, когда пытался его разрядить, но кроме обожженной порохом ладони ничего не случилось.
После восьмого класса наши пути с другом разошлись до сегодняшнего дня. Знаю только, что его мечта сбылась, он ходит на корабле.
Я же, по совету своего отца, решил поступить в железнодорожный техникум в Томске на факультет автоматики и телемеханики железнодорожного транспорта.
Помню, что, собираясь в Томск, я набрал полный чемодан свежих огурцов.
Этим я надеялся обеспечить себе пропитание в городе.
Этот «исход» для меня был началом взрослой жизни, когда начинаешь думать о дальнейшей своей судьбе, появляются заботы о своем существовании, о взаимодействии с окружающем тебя миром. Хотя такой небольшой опыт у меня уже имелся, когда жил в Шерстобитовском интернате.
Итак, в город Томск я прибыл в июле 1963 года.
Томский железнодорожный техникум находится на ул.«Стародеповская». Рядом с ним находиться общежитие, где меня и поселили.
Когда я готовился и сдавал экзамены, то, бывая, в аудиториях внимательно все разглядывал и радовался тому, что сделал правильный выбор профессии. Очень мне нравились кабинеты с макетами, схемами, что относилось к автоматике и телемеханике на железной дороге.
В общежитии появились друзья и соратники. Городские студенты задирали нас , и мы объединившись давали им отпор. Их мы не пускали на территорию общежития, где был небольшой спортивный городок. Случались стычки, устраивались драки с применением «холодного оружия», в то время у тех и других имелись кастеты, цепи.
В одной из таких драк мне проткнули ногу «спицей», которая считалась незаконным оружием у всей шпаны. Однажды получил небольшую рану ножом в ягодицу. Но этим все и закончилось.
После того, когда сдал все экзамены, у меня появилось свободное время до сентября месяца, когда будут объявлены результаты зачисления в техникум. В городе делать нечего, а чтобы ехать домой у меня нет денег на билет, и я решил поехать в г Омск, где проживали родственники по маминой линии. На оставшиеся деньги, купил две булки хлеба и прямо с вокзала Томск 2 поехал товарником на тормозной площадке в сторону Омска.
На станции Юрга, я пересел на другой товарняк, так тот, на котором я ехал, пошел в сторону Кемерова . Пришлось прыгать на ходу, благо практика в этом есть.
Долго ждал я такой товарняк, который шел в сторону Новосибирска. Это я определял по выходным стрелкам со станции.
В то время, на некоторых перегонах составы тянули еще паровозы, поэтому весь воздух на путях был грязным от дыма и пыли угля, который перевозился на открытых платформах.
В Новосибирске опять пересадка на очередной товарняк, так как там тоже узловая станция, и составы идут в разных направлениях, и вот я в Омске.
На перроне, я решил помыть руки в луже и увидел свое отражение лица, которое было не чище моих рук. На мне висел мешком отцовский плащ из прорезиненной ткани, он весь забит угольной пылью, отчего и стали грязными лицо и руки. В таком виде я и явился к тете Нине Хотемлянской . Тетя Нина родная сестра моей мамы. Когда мы жили в Называевке, часто с мамой бывали в Омске в гостях у её братьев и сестер. Семья Хотемлянских жила в бараке на улице «20- летия РККА». Я все рассказал тете Нине и дяде Боре и они разрешили мне, чтобы я пожил у них до сентября. Потом они, почему - то, решили, чтобы я остался жить у них и учится в девятом классе в Омске. Я думаю, это нужно им, для того чтобы получить квартиру, так как в бараке жить было невозможно. Где была одна комната на всех пятерых человек. Кроме меня у них два сына Валера и Коля.
Я написал письмо домой во Львовку и получил согласие у родителей. Таким образом, я пошел в школу в девятый класс в Омске. Школа эта была четырехэтажной и не очень большой. Располагалась она, недалеко от барака, на улице «10 линия». В школу я ходил пешком, а иногда на трамвае.
Естественно, здесь появились новые друзья и новые увлечения. К сожалению увлечения, были несколько не безобидные. В то время дядя Женя, тоже мамин брат имел некоторые наклонности несоответствующие законам, да и друзья были из той же команды, который взял меня под свое попечительство в свободное от школы время. Кроме этого, теснота у тети Нины, зависимость от финансового обеспечения, наталкивала на мысль, вернутся домой. После первой четверти девятого класса, я принял решение уехать домой, и продолжить учебу в Пудино.
Я вернулся во Львовку и там узнал, что пришел вызов на учебу в техникум. Оказывается, я успешно сдал экзамены в железнодорожный техникум! Поразмыслив, что я много потерял времени первого курса в техникуме, решил учиться в школе.
После таких мытарств, где бы мог выйти на «кривую дорожку» как говорил мой отец, я в Пудино - в интернате. Здесь все знакомые, мои бывшие одноклассники. Интернат наш располагался сначала на ул. Набережная, в пустующем здании бывшего нарсуда. В одной из комнат там мы жили вчетвером. Все мы были из одного села Львовка :Колька Кузнецов, Слава Сук, Лановлюк Мишка и я. Слава Сук мой давний друг по Шерстобитово.
В школе, активно начал заниматься уроками, физкультурой и в кружке трактористов. Ходил в секцию штангистов, занимался лыжным спортом. По лыжным гонкам получил даже третий взрослый спортивный разряд. Очень любил лыжи и все время после уроков, мы с другом, Славиком Сук, бегали по лыжне вдоль речки Коньга. На берегу речки, в глухом лесу, устроили шалаш. Здесь мы разжигали костер, пили чай и возвращались в интернат. Это место мы называли «У костра». Если кто - то спрашивал, где были, мы отвечали «У костра».
Ходили мы на лыжах и на знаменитую гору «Лысую» на Чузике. Однажды в этом направлении потерялся парень деревенский. Мы всем классом ходили и искали его. В конце, концов его нашли замершим в бору на лыжне.
В кружке трактористов, мне очень нравилось изучать двигатели. В классе были прекрасные макеты различных узлов и деталей техники. Во дворе стоял первый трактор в СССР «Фордзон». Он был на железных колесах с шипами, но уже без двигателя.
Устраивали нам и практические занятия по вождению трактора. Однажды мы даже ездили на ДТ-54 в Вернюю Тавангу за силосом с санями. Несколько пацанов по очереди вели трактор, а рядом сидел преподаватель. Помню, как мы намучились вытаскивать трактор из снега.
Дорога очень узкая, снега много, и трактор то и дело съезжал из своей колеи и садился на брюхо. Мы привязывали бревно поперек к гусеницам и таким образом, трактор выбирался снова на дорогу. Цепляли сани с силосом и ехали дальше. Вот так и приобретали навыки вождения техники.
В девятом и десятых классах наш классный руководитель Бояринова Инна Васильевна. Её муж Бояринов Владимир Акимович преподавал нам трактора. Брат его, Виктор Акимович Бояринов, давал на уроки физики, а его жена, Людмила преподавала математику. Немецкий язык вела Грашина Мирдза Карловна, химию Волкова Мария Игнатьевна, литературу и русский язык «Журден» (помню только прозвище) и Мартынова Антонина Ивановна. Зайцев Андрей Алексеевич тоже иногда вел у нас уроки физики. Вот такие наши учителя, пользовались нашим уважением и авторитетом.
В девятом классе, меня избирают секретарем комсомольской организации школы, заместителем и казначеем Илью Палинова. Занимались комсомольской работой, которая в основном сводилась сбором членских взносов, собирали собрания по приему в члены ВЛКСМ, оказывали помощь школе и интернату в заготовке дров. Весной организовывались все старшие классы и выезжали на заготовку дров в лес. Мальчишки кололи дрова, а девчонки складывали их в поленницы. Всем эта работа нравилась, и никто не отлынивал. Передовой отряд заготовителей дров наш интернатовский; Толя Детиненко, Вовка Кий, Вовка Лушов, Слава Сук, Сашка Ластовка, Ленька Андреев, Илюха Палинов, Колька Смольников, Колька Кузнецов, Колька Плешанов, и наши девчонки; Валька Солодченко, Валька Ковшарова, Катька Сук, Людка Пересадько…….
На каникулы и в праздники, из интерната, мы стремились попасть домой. В то время, во Львовке уже работал аэропорт. Билет стоил два рубля, и мы без проблем, добирались домой, когда летали самолеты. Однако, часто, приходилось ходить пешком, по той дороге, где когда-то меня возили по ней с раненой ногой. Как-то, на 7-е ноября, мы несколько раз ходили в аэропорт, чтобы улететь домой, но самолеты не летали из-за плохой погоды. И вот в последний день, решили идти пешком прямо из аэропорта. Пацаны, отчаянные ребята: Коля Кузнецов, Слава Сук, и ваш покорный слуга - Юра Лавров. По тайге семьдесят километров, все нипочем!
Вышли, где- то, в четвертом часу дня. План наш такой; дойти до Куликов, потом переночевать и утром идти до Львовки. Сначала, погода стояла теплая, идти было легко и хорошо, но на полпути, вдруг полил дождь. Мы все одеты в фуфайки и основательно промокли. Потом, когда стемнело, и на ночном небе высыпали звезды, вдруг «выскочил» мороз! Все наши фуфайки закостенели, и двигаться стало очень трудно.
С нами шли еще и девчонки - Катя Сук, Любка Чернакова, Любка Кублинская, Полька Кудрявцева…
В общем, ночью часа в три, мы пришли в Кулики. Там стояла избушка для скотников и дом где жила бабка Гуториха, это все что осталось от деревни. Естественно, стали, стучаться к бабке, но она не пустила. Пришлось идти в избушку для скотников. Хорошо, что там еще сохранилась печка. Мы растопили её и сушили свои фуфайки прямо на горячей плите. К обеду, следующего дня, приехал за нами на телеге Долгополов Николай Платонович из Львовки. Мы посадили на телегу девчонок, а сами продолжили путь пешком до самой Львовки. Никакие трудности добраться домой не пугали нас! Никакие трудности проживания в интернате тоже не страшны были нам. Не боялись мы даже останинских собак, когда ездили в
пищекомбинат за костями. В пищекомбинате нам давали обрезанные кости, из них нам варили супы. Так вот, нагрузив в конные сани эти кости, мы поехали в интернат. На останинской горе увязалась за нами целая стая деревенских собак. Такие наглые были, что запрыгивали прямо в сани!
Мы начали бросать им кости, и тогда они отстали от нас.
За такое геройство повара наградили нас этими же костями, выдав их нам в качестве добавки к отваренному из них супу.
Такие поручения давали только старшим воспитанникам интерната. Старшие следили и за порядком в интернате, и выполняли тяжелые работы. Наколоть и натаскать дров к печам, привезти воды в бочку для кухни. Накормить свиней в сарае, все это делали старшие.
Кроме этого старшие всегда шефствовали над малышами, а их было достаточно в интернате. Самый маленький считался у нас Сашка Чемоданов из Ляшкино. За ним приходилось постоянно следить. Что- нибудь он да натворит. Однажды пришлось его спасать, когда остался один на плоту посреди лужи перед интернатом. На этой луже весной был у нас плот, и пацаны, катались на нем, отпихиваясь шестом. Вот и захотелось ему тоже покататься, когда никого не было рядом из ребятишек. Забрался он на плот, отпихнулся шестом, а шест, воткнувшись в дно, застрял и вырвался у него из рук. Плот отошел на середину лужи и остановился. Вот так и сидел он на плоту посредине лужи, пока не схватились о нем в интернате.
Когда выручили его старшие пацаны, он до того замерз, что еле-еле отогрели ему руки и самого. А ревел он как! Никак не могли успокоить.
На всю жизнь запомнил он этот случай! На встрече одноклассников и всех пудинцев в 2018 году я напомнил ему этот случай, и он рассмеялся, сказав, что запомнил это надолго.
Вот такие мы интернатовские ! Светлая память о нашем втором доме, пудинском интернате всегда с нами. Да как же этого ни помнить? Ведь основные правила человеческого общежития получены здесь. Здесь мы научились любить, дружить, быть честными и сострадающими.
Память человеческая универсальна! Она всегда выдает сюжеты прошедшей жизни в нужное время. Любая встреча с однокашниками, любой разговор с ними, всегда приводят к воспоминаниям о нашем интернате.
Вот и Мария Фризоргер в девичестве Лушова, сестра моего однокашника по интернату Володи Лушова (ныне покойного) пишет свои воспоминания в присущем ей стиле самокритики и откровенности:
Позади 4 класса учебы в Тавангинской начальной школе.
Загружаемся в тракторную тележку и вперед - в «светлое будущее», где не нужно полоть грядки, таскать воду на коромысле для полива, скрести – мести тротуары, мыть полы, нянчиться с Ванечкой…, а главное никто не будет ворчать, поучать…
Как прошел первый день в интернате не помню, знаю, что к вечеру загрустила о доме, забилась в какой - то угол и плакала, пока ко мне не подсела Рита Малиновская, она здесь уже привыкла, обжилась и стала меня успокаивать, что так грустно только первые дни, а потом будет как дома.
Привыкла ко всему и я, но домой, где сестренка Нина, где маленький братик, бабушка, мама и папа тянуло всегда, хотя в интернате жил мой старший брат Володя тоже. Мальчишки, насколько я помню, жили в левом крыле, девочки в правом, наша комната по центру.
Состав из года в год менялся, но помню с кем жила: Мария Семенова, Галя Тюгайкина, Люба Зубревская, Варя Хорунжина, Галя Бервинова, сестры Чемодановы : Вера, Надя, Люба…
Хотя, когда мама звонила воспитателю – Нестерову Дмитрию Григорьевичу, он всегда ее утешал, что девочка хорошая, спокойная, старательная…, но я не оправдывала эту характеристику, так как мне присуще было чувство стада… открыто сама пакостей не делала, но подыграть могла, смолчать могла, где бы нужно заступиться, броситься в бой. Это пришло гораздо позднее, когда сама по жизни нахлебалась несправедливостей. Старалась быть всегда на стороне слабых, по этой причине в период моей трудовой уже деятельности, зачастую попадала в немилость к начальству, но на одном месте ведущим экономистом, а потом и начальником планового отдела Базы Авиационной охраны лесов проработала 33 года. Хотя какой там начальник без подчиненных, всю планово-экономическую работу тянула одна, просто, чтобы заработная плата повыше была, нас ведущих экономистов, во всех регионах, переименовали. Это сейчас там пять экономистов наплодили...
Теперь о пакостях: Раньше телефонов мы не имели, а переписку любили.
И внутри интерната забавлялись. Писали кому-нибудь, даже мальчишкам, а от кого не указывали, были все под номерами, которые знал лишь «почтальон», и отвечали на письма, и так хотелось разгадать, кто же, есть кто…? Ну это ладно, безобидная шалость, а вот потом «..по взрослой понеслось»! Девчонки устроили переписку с Машей Семеновой, как бы от парня. Конверты настоящие, благо стоили копейки. Она получает, читает с упоением и пишет ответ, всегда находился, кто – ни будь кому «попутно» на почту, конечно же, читали, уничтожали и снова через неделю она получала письмо… Жестоко и я понимала это, но шла на поводу. Просили заткнуться, а она моя двоюродная сестра, я не вытерпела, раскололась. Она плакала и я вместе с ней. Долго она обижалась на меня за мое невольное предательство. А вот почему, она ни обращала внимание на отсутствие почтового штемпеля, не знаю?
Делали и мне пакость, укладываюсь спать, свет уже вырубили, чувствую ногой коснулась чего мягкого, вскочила, включила свет, а на постели мышь! ...Истерика…! Было и такое, что просыпались, а лица разрисованы зубной пастой и ни только у меня, возможно только у тех, на кого падал свет из коридора, посчитали, что это мальчишки «балдели», двери то не закрывались в комнаты. Но как так могли спать и не почувствовать, сейчас, в старости от каждого шороха просыпаемся… ? Вспоминаю и то, как многих нас ранним утром выносили из комнат в коридор и тыкали в нос нашатырь, угорели, но это уже ни шалость, рано истопница прикрыла трубу, могли бы и не проснуться…
Иду однажды из школы, на подходе к интернату, чую запах паленого, мальчишки мышку пригвоздили к стене и через увеличительное стекло, жгут ее солнечными лучами, испытала чувство омерзения больше к мальчишкам, чем к мышке, хотя их тоже терпеть не могу.
Проходили и такую «школу» - через оконное стекло сдувать чужую работу по черчению. У кого- то проходил этот номер, а я попалась! Не забуду, как Савушкин толстым, красным карандашом «влепил» мне кол, да так, что карандаш сломался, и пустил мою «работу» по полу через весь класс.
И по жизни замечала, как у других получалось где- то словчить, на работе, что близко лежит утащить, а мне и пытаться не нужно было, обязательно влипну, поэтому одна сотрудница мне сказала: « Да ну тебя, Машка, ты ни украсть, ни покараулить». Раз как-то, в лихие 90-е, побежали в магазин в рабочее время за крупами, девчонки идут и ворчат, что зря меня с собой взяли, ведь не достанется, я успокаиваю, я мол, за вами в конце очереди встану, так и сделали, они отоварились, а передо мной гречка закончилась! Ну, это так, отступление.
Помнятся постоянные дежурства: по комнате, по коридору, по кухне, по классу, только и заглядывали в графики. А это ежедневное - « С добрым утром девочки. Подъем!», « На зарядку становись!». При приседании мои колени предательски хрустели на весь коридор, и Нестеров при этом оглашал: «Давай Маша, выгоняй, выгоняй свой ревматизм!».
Готовили пищу, под чутким руководством повара: по ведру и более начищали картошки под замечания Нестерова Дмитрия Григорьевича:
« Потоньше, потоньше, в корочке все же витамины», стояли на раздаче блюд, перемывали гору посуды и галопом, попив чаю с маргарином, бежали в школу, благо рядом, порой можно в мороз даже, не набросив пальто, добежать (при моих то, с детства больных, легких). Однажды после такого дежурства спешу по школьному коридору, слышу, парни ржут, огляделась, оказывается, не поменяла фартук кухонный на школьный.
Были и такие случаи, когда девчонки издевались над Сапранковым Никитой Тихоновичем: мы после отбоя долго не могли угомониться, а он приоткрывал нашу дверь, делал замечание и выключал свет. Галка Тюгайкина во все горло пела грубую частушку, да так, чтобы он слышал, ставила над дверью чашку с водой, и когда в очередной раз он попытался закрыть дверь, произошло то, что должно было произойти. Однажды днем, сидим в столовой несколько девчонок, «пируем» - едим колбу с хлебом, макая ее в соль, Варька Хорунжина сворачивает пучочек колбы и предлагает его Никите Тихоновичу, который сидел рядом, читая газету и изредка наблюдая из под своих очков за нами. Он отказался, она, все равно, напористо, чуть ли не силой, суёт этот пучок, он отнекивается, но культурно, не повышая голос даже. «Разыгралась» и я, встала и вышла в коридор, завидев горящую лампочку в коридоре, крикнула - «ой, горит!», он, забыв про свои больные ноги, соскочил и упал, дальше было не до шуток, только страх от содеянного! Подскочила к нему, помогла встать и пошли с ним под ручку в коридор. Спрашивает: « Где, что горит!?», показываю на лампочку, а в ответ: « Глупенькая, я то, думал пожар!». Стыдно было ужасно! Меня бы бодажком, на который он опирался, надо было отходить, а он – « глупенькая…». На ум приходит « Педагогическая поэма» Макаренко…
Вспоминаю наши с Любой Зубревской по колу за четверть по трудам. Трактор за нами приходил из Таванги в пятницу и увозил всех на выходные домой. Мы с Любой учились во вторую смену, а последней парой в пятницу были труды, всем тавангинцам нас ждать мало хотелось и мы, в угоду им начали сбегать с последней пары, посчитав предмет не очень то важным, вот и схлопотали. Стали вновь посещать этот предмет. Однажды, трактор не дождавшись нас, укатил с учениками, мы с Любой вернувшись со школы, почувствовали такую пустоту, одиночество и долго не думая, решили идти пешком, а зимой то темнеет рано. Ни кого, не предупредив, рванули с ней домой, а это 25 км. Пешком, примерно 5 часов, как и гусеничный трактор, доходит за такое время это расстояние. Прошли Боровое, вот и Яровое, половина пути пройдено, далее осинники и, не доходя 7 км до Дерешево видим на фоне снега черный силуэт медведя, рвануть назад или вперед, конечно же, вперед, в сторону дома. Это расстояние мы преодолели со скоростью света! Вот и Дерешево! Люба уже у своего дома, а мне еще в гордом одиночестве больше километра «пилить». Она предложила заночевать у них, но где там, рванула дальше. Дорога уже на ощупь, на пути противно поскрипывает повисший на проводах столб, света ни в Таванге, ни в Дерешево нет. Вот иду уже через лог, где, когда - то, после приема в пионеры шли с девчонками по такой же кромешной темноте из Таванги в Дерешево (родом я оттуда), и вот чей то лоб уперся на мостике в крест деревянный, чья то тоже злая шутка, не поленились же, с могилок притащить! И тогда в гору, боясь, отстать друг от друга «врубили» эту космическую скорость. Воспоминание пришло совсем некстати, ведь мне еще предстояло пройти мимо осиротевшей больницы, в которой то ли повесилась, толи отравилась единственный врач - Валентина Хахуля (ее детей – двух мальчиков, кажется, Витю и Вову отправили в Парабельский Детский дом). А вот и наша улица! Страхи все позади. Темень кромешная, а в конце улицы вижу слегка уловимую точку, подхожу, стоит папа, курит. Сколько же он так простоял?… Трактор пришел, а меня нет! И в его власти было бы послать навстречу нам с Любой снова этот трактор, но побоялся, что на развилке в Рогалево могли разминуться. Дома были и слезы, и радость! Впервые меня встретили, как с фронта! Обычно прихожу или приеду и ни каких тебе объятий, а как хотелось, чтобы пожалели, ведь позади 25км. Понимала, что маму кто бы саму пожалел – нас четверо, скотины полный двор… Сено она косила зачастую вручную и картошку выкапывала по 20 соток. Сажали много, чтобы кормить эту же скотинку. Не раз заставала ее лежа со скалкой, упертой в живот, где пуп, так она лечила свою «надсаду». Папа мало ей помогал, то по полям допоздна, то рюмочка мешала, да и рано стал мучиться с ногами, еле ходил. Народ косил сенокосилкой, а он себе ее мог взять лишь после того, когда все заготовят сено. Маме не хватало терпения, хватала литовку и в ручную копна за копной, сено то погоду любит! Ну а сметать копны в стожок подключался уже и папа. Успевали накосить все! Без сена ни кто не оставался. Дрова на нем были, но складывали их в лесу, а потом, когда вывезут, дома помогали мы – дети. Пока не разъехались, мы были всюду на подхвате, но на маме держалось все! Ее кто - то спросил: «Петра- то, наверное, до безумия любишь, он же такой красивый!» Отвечала, мол, не знаю.
Его не стало в 67 лет, тромб оторвался, да и обморожение сказалось, но это отдельная история. Мама прожила до 83 лет и просила похоронить ее рядом с « нелюбимым» Петенькой. Так и сделали.
Добирались с Любой иногда на « индивидуальном такси». Ее родственник, Юра(?) Илларионов (муж ее сестры Дуси), возил в Пудино из Таванги молоко на молоковозе, мы с ней уходили подальше от Пудино, и он нас подбирал. Ее в кабину брал, а мне стелил фуфайку на дно бочки из-под молока. Вот я там и бултыхалась, дороги то ужасные были, высовываться тоже опасно. Приезжала вся зеленая, как после Ан-2, но там хотя бы кулечки давали, если что…
Однажды на нашу комнату напала страсть к « красоте», решили проколоть уши. Кололи друг другу «хомутной» иглой с вдернутой шелковой нитью, прокалив ее предварительно спичкой. Затем натирали мочки уха до бела мылом, чтобы отступила кровь, протирали одеколоном и процесс пошел… Помнится, Варя Хорунжина на моем ухе застряла, выскальзывала из ее пальцев игла, не может продернуть, долго не думая, берет ложку и давит ею на ушко иглы, до сих пор помню этот неприятный скрип… Короче весна, уши у всех начали воспаляться и чтобы не застудить их ходим в платочках, и даже на занятиях в них сидим, как Марфушеньки – душеньки. «Прочухали» это учителя и делают рейд в интернат. Построили в коридоре всех девчонок в один ряд. Выходит Любовь Михайловна Петраченко – директор школы с ножницами, проверяет у всех уши и перерезает наши шелковые ниточки…
У кого то одной ( уже многое позабылось), были золотые серьги и, чтобы уши не успели зарасти, носили их по очереди, предварительно протирая их одеколоном.
Стукачей среди интернатовских не было! Думаю и по жизни так…
Но помнится случай: Лето, у кого-то практика на приусадебном участке, кто-то сдал экзамены, но по тем или иным причинам еще оставался в интернате, устраиваем праздник души, да по взрослому, с большим застольем и с песнями. Окна открыты! Проходит мимо мама Веры Ковецкой, а ее дочь
(моя одноклассница) тоже среди нас. Мама ее, не заходя в интернат, напрямую к директору школы… . Переписали нас всех! Осень. Приехали в интернат,а нас не принимают!… Пришлось признаваться родителям… Пристроили кого куда на квартиры, меня тоже, к моему стыду не помню к кому. Кажется, хозяйку звали Валентина, а ее муж был механиком в Таванге и жил у моих родителей на квартире. Забыла, видимо от стыда, так как хотелось быстрее перевернуть эту страницу истории. Через месяц, нас 10классников, вернули в интернат!
О мальчишках интернатовских мало что помню, хотя старшеклассников, в том числе и местных, запомнила многих: Илья Палинов, Василий Демешкин, Юра Лавров, Саша Ластовка, Миша Лановлюк, Володя Радченко ( его брат Толя был моим одноклассником и Гена Ластовка тоже, он Сашин брат), Толю Суворова и много кого еще.
Помню один случай, дежурила по кухне, и с кем - то из парней, возможно с Васей Алферовым, пошли с флягой на санях, к колодцу за водой. Вокруг колодца наледь, он, долго не думая, бросает ведро в колодец, бадья закрутилась и мне по зубам металлической ручкой… Возможно с той поры мучилась с зубами. О нем помню такой факт – говорил громко, можно сказать орал (у самой теперь такая проблема есть, дети делают замечание, чтобы потише говорила). Так вот, спрашиваю Васю: « Ты чего так громко разговариваешь?». В ответ: - « Да у меня мать глухая, привык так кричать». Вот и думаю на него, потому что такой разговор у нас состоялся на кухне, значит, вместе дежурили.
Из очень жутких моментов проживания в интернате запомнилось, как весной, по большой воде понаехали катера, баржи с грузом и поздно вечером толпа этих «гостей» гналась за кем - то из интернатовских девочек
( они, возможно, шли из клуба), запыхавшиеся они еле успели за собой закрыть на замок двери. Разъяренная толпа начали рассыпаться вдоль интерната к окнам. Воспитателей не было. Кто-то дал команду выключить везде свет и бежать в угловую комнату справа, в правом крыле. Забились на кровати под одеяла. Я оказалась рядом с моей Риточкой. Прижалась к ней и дрожала, как осиновый лист! Слышны крики, маты и вот напротив нашей с ней кровати в форточку просовывается, чья то башка, кидает во внутрь палки, плюет! Никто не может решиться выскочить в кромешную тьму, чтобы позвонить в милицию, а вдруг где - то прорвались и гуляют уже по коридору? Страх, страх, страх! И кто- то все-таки решился, вызвал милицию. Помню прожектор, они все от окна врассыпную, но человека два задержали. До утра в интернате были допросы, опросы… . Не могу вспомнить, почему тогда не было парней в интернате?… Оборону держать было некому. Если бы были наши мальчишки, думаю, они то что - ни будь, да придумали. Некоторые из них, выплавляли свинец в баночках из под консервов, в печи на кухне . Получались «лепешки» - свинчатки для обороны, которые вкладывались в рукавицу… Возможно, было какое то противоборство с местными. Ведь нас обзывали - «инкубатор», «желторотые»… Помню, как я боялась Щепина Володю. Бегал, преследовал меня, пришлось по добру раза два даже прогуляться с ним, думала, что уговорю и отстанет. Так он однажды, когда после кино выходили из клуба зимой, и я застряла в дверях в толпе, отстала от наших девочек, выхожу на улицу, вижу лицо в лицо Щепин, я бежать, он сбивает меня своими кирзовыми сапогами в снег, барахтаемся, и никто не попытался помочь, народу то много же вышло, кое -как вырвалась, и бегом догонять своих!
Пожалуй, хватит жути!
Были же и светлые, радостные моменты, которые помнят все! Это танцы в интернатовской столовой под баян. Благо, баянистов хватало: это и Павел Железчиков, и Василий Демешкин, и Миша Лановлюк. Девчонки, затаив дыхание, всегда ждали такие вечера, да и парни думаю тоже. Без всяких предпочтений, романов, просто кружиться, просто танцевать! Спасибо им!
О Павле, отдельный разговор. Любил он мою Риточку, иногда они прогуливались вечерами, а я имела удовольствие им подыгрывать – брала ее с собой на выходные в нашу Тавангу. По дороге в клуб заходили за Павлом, и после кино, я старалась незаметно исчезнуть. Но не склеилось у них. Он часто писал из Владивостока мне (служил там, в Морфлоте 4 года подводником). Писал на университетское общежитие, где я жила после поступления, а адрес узнал через наших мам. Отвечала редко. В моих ответах он ждал весточку о Рите, но я и сама ничего тогда о ней не знала. Вернулся домой через Томск, зашел в наше общежитие, постояли с ним в коридоре у окна, и он поехал домой в Тавангу. Позднее устроился в Пудинский аэропорт радистом.
На втором курсе, я лежала в университетской больнице со своими «дурацкими» легкими, и он навестил меня. Привез около 2-х килограмм батончиков. Для меня студентки это было счастье! Я могла тоже угощать в палате всех подряд! Сидим в коридоре, я грызу конфетку, а он смотрит на меня и говорит: «Приедешь на каникулы, и сыграем свадьбу». Не обдумывая, не размышляя, буркнула: «Угу». Прилетела на Ан-2, он встречает, а мне бы не до него, в руках кулечек, куда бы выбросить... В деревне и впрямь уже наварили самогону, оповестили всех. Поворчала на родителей, а куда деваться папа то управляющий, как его подвести.
Но не получилось у нас счастья! При разводе, пока сидели в коридоре суда, выяснилось, что прилетал он в Томск из Пудино в командировку, а не из-за меня и что батончики покупала мама.
Пятнадцать потерянных летдля обоих! Благо, что от него родились двое замечательных детей Валентин и Татьяна!
А Риту мы с ним вскоре после нашей женитьбы нашли. Жила она тогда в общежитии. Зайти предложила я, а он не отказался. Приобнялись они.
Я решила, что им есть, что друг другу сказать без свидетелей, попросила у нее стакан, как бы пить хочу, вышла в умывальник, постояла, постояла, побулькала его под краном и пошла к ним. На обратном пути, подковырнула: «Что, сердечко то щемит?». – « Да, нет»- говорит «Напротив, успокоился».
А что, разве он мог что - то другое сказать?… Она была уже замужем, и у нее уже имелся ребенок. Понимала, что разлюбить ее вряд ли возможно!
В отличии от меня Люба Зубревская задружили с нашим одноклассником Сашей Струц, он из Рогалево, она из Дерешево (Таванга) еще в школе. Влюбились раз и навсегда! Поговаривали, мол, цыганка, приворожили,,,
А хоть бы и так! Живут по сей день – красивые, и счастливые и, на мой взгляд, ведь не стареют! Видела на сайте ОК их сына, копия Саши! Вот что значит – жить любя!!!
В школе не замечала, чтобы кто- то из мальчишек обращал бы на меня внимание. Ну, а я из одноклассников на кого бы и обратила внимание, так это на Витю Арнаутова и на Толю Устюгова, но они по моим меркам, были недосягаемые – отличники, а сама себя я считала серой мышкой - нарядов не было, а в груди постоянные хрипы… . Но мечтать то мне это не мешало… . Любила после отбоя выходить в коридор, сидеть у печи, приоткрыв дверцу глядеть на огонь, и «творить».
Родились строки:
Интернат
Ночь тиха, на небо звезды «сели»,
Окна дремлют в тишине.
Ты давно уже в постели
И нет мыслей обо мне.
Только мне еще не спиться,
Хочу думать о тебе,
И не закрываются ресницы
В этой доброй тихой мгле.
Дверь открою у печурки,
Вижу – пламя – языка
И как мать свою дочурку,
Он ласкает два большие кирпича.
Вот начнет оно мне жечь колени
Отодвинусь, малость прочь,
А во всем уж интернате
Воцарилась ночь…
Это первые мои грезы. Немного поглядывала в интернате на Толика Устюгова, но он, кажется еще ни на кого не обращал внимания, т.к скромный был, да и мальчишки позднее начинают думать о девочках. Чемоданова Вера вроде бы ему нравилась, но.. Однажды гурьбой, ночью, заблажили, когда воспитатель ушел, пойти на кладбище – сверчков посмотреть и я туда же. И вдруг, кто - то издал истошный крик, темнота, страх, все врассыпную, бежим с горы… вижу - Толик рядом со мной бежит – взял меня за руку, и мчимся с горы. Вот и вся любовь! Когда нашла его в Интернете, первое, о чем он меня спросил, помню ли я этот случай? Оба помнили! А ? «..жизнь исчисляется ни количеством прожитых лет, а количеством, запомнившихся моментов.» ( не мои слова). В «Одноклассниках» будучи у меня в друзьях, не баловал подарками, открытками, хотя я на его страницу заглядывала, следила за его рыбалкой, охотой – за его уловами, ставила классы и только буквально дней за десять до… впервые прислал подарок, получилось, что прощальный… Жаль, что потеряла его замечательные рассказы об охоте, которые он дважды присылал мне по электронной почте (адрес потеряла и заново регистрировалась..). Но через Гену Ластовко, моего одноклассника, вышла на сестру Толика -Валентину. Она через свою доченьку Марию передала мне Толину книгу «Таежными тропами» (Рыболовно-охотничьи рассказы), в которой есть Машенькин замечательный стих – « Моему дяде посвящается. Светлая память». Строки из этого стиха: «….Мы будем помнить, в сердце ты навеки. Так много тех, кому ты дорог был. Небесный рай с теплом тебя пусть встретит. Нам больно. Помним, Любим и Скорбим».
Вспоминаю и Ванечку Ветрич – одноклассника. Помню, как он заступился, когда был какой - то глупый «наезд» мальчишек на меня. Учился с нами до 8 класса. Когда его забирали в Армию, почему- то поздно вечером, пришел к интернату. Был сильнейший дождь, он постучал в окно нашей комнаты, потом истопница вызвала меня и говорит: « Выйди, не бойся, я покараулю». Вышла на крылечко, стоит до ниточки промокший Ваня. Сообщил, что пришел попрощаться. Сказала ему какие то дежурные фразы, ведь это обычное дело для парней, а оказалось… Не вернулся Наш Ванечка с Даманского…
02.06.2018года по инициативе Григория Васильевича Пихенько, мы с Юрой Лавровым подсуетились и собрали более 70 человек в Томске! Радостными воспоминаниями от этой встречи живу, по сей день! Особенно рада была встрече с одноклассниками: Витей Арнаутовым, Верой Розиной, Толей Устюговым, Володей Ядриным, Сашей Синицыным. Все, все кто на нашем общем фото, стали настолько родными! Спасибо огромное всем за дружбу! Я Вас люблю!