Это был самый первый мой июльский вечер в пансионате Эжени Коттон в Анапе. Позади был праздничный плов. Устройство в пансионат. Знакомство с Ниной. Вечерняя двадцатикилометровая пробежка по набережной Анапы. Первый заплыв в море.
Укладывание в непривычно стерильную мягкую кровать.
Нас в комнате четверо и потому неизбежный вечерний диалог знакомства с соседями. Все трое старше меня на двадцать-двадцать пять лет.
Я вёл свой личный спортивный дневник тренировок и потому привычно зафиксировал: пульс 60 (ударов в минуту), кросс 20 км, десятиминутный заплыв в море. (Море это очень серьёзный фактор в моих графиках. Я практически не купался летом, а в Свердловске ходил зимой в бассейн УралВО раз в неделю). Естественно я аккуратно отмечал все посещения бани (раз в неделю) теплые ванны ногам, поскольку ноги их требовали, а я был сторонником концепции Залманова о капиллярах в теле человека). Чтение Багирова я отмечал не в дневнике а прямо на страницах его «Защита Алехина»
Я проснулся в три часа ночи.
И сразу вычислил свою температуру.
Дело в том, что за свою к тому времени восемнадцатилетнюю жизнь я перенёс
-туберкулёз бронхов
-более двадцати ангин
-несколько тяжело протекавших гриппов
-три осложнённых гайморита
-пятнадцать крупозных воспалений легких
-несколько острых бронхитов
-осложнение от пункции спинномозговой жидкости с парезом лицевого нерва и двухлетними судорогами лица
-острый аппендицит
-падение на копчик – лечился три месяца
и все стандартные детские болезни типа ветрянки, краснухи и тому подобные.
Провел в больницах практически половину детства.
И потому свою температуру ощущал достаточно точно безо всякого градусника.
Но было в моём состоянии кое-что гораздо хуже высоченной температуры.
У меня был невероятно высокий, практически бешенный пульс.
Сто сорок ударов в минуту!
Я лежал неподвижно и размышлял на тему: что делать?
Наконец я встал, тихо оделся в своё трико и вышел на улицу.
Город уже засыпал.
Во время вечерней пробежки я обратил внимание на группу машин Скорой и теперь направился к тому месту. Дошёл минут за десять.
Это был пункт неотложной медицинской помощи.
Меня приняли, осмотрели, измерили температуру и внимательно прослушали и простучали, а потом и выслушали.
Уже там врач сказал мне диагноз, который в дальнейшем подтвердился.
- У тебя, мальчик, тонзилл-кардиальный синдром. Сейчас мы тебе поставим укол и снимем сердцебиение и снизим температуру, пока никаких купаний, никаких пробежек, сидеть в тенёчке, смотреть на море и мечтать живым добраться до дома. Вот тебе рецепты на лекарства, принимать их будешь так…
До этой страшной ночи я упорно двигался к намеченному объёму, который согласно воззрениям Артура Лидъярда обеспечивал мне выход на новый уровень результатов – семь с половиной тысяч километров в год. Я даже немного превышал свой график и уже набегал около четырёх тысяч трехсот километров.
Тысячу метров на соревнованиях я пробегал за две тридцать семь-две-сорок две. Десятку (десять тысяч) я выбегал из тридцати минут.
При этом я собирался за пять лет достичь двадцати восьми минут на десятке. И вроде как к тому всё и шло. Стайеры с годами становятся сильнее, поскольку нарастает выносливость.
И вот теперь в одну ночь, за три часа сна всё рухнуло!
И рухнуло возможно навсегда!
Я бегал с двух лет.
В шесть я обгонял пятиклассников.
В восемь я обгонял восьмиклассников.
В двенадцать лет у меня ни в школе ни в районе практически не было соперников.
Меня понаблюдала Вера Павловна Петрашень и взяла в свою секцию. В дальнейшем с учетом моей ориентации на средние и длинные дистанции она доверила меня одному из своих лучших учеников Валерию Ивановичу Никитину. Легкая атлетика была моей жизнью. Без бега я себя уже не мыслил.
Именно бегом я по сути вылечил свои слабые легкие.
Довел их объём почти до шести литров!
И теперь всё это исчезало в абсолютно уже недоступном мне прошлом.
Я просидел всю Анапу на берегу.
Я изучил книжечку Багирова от корки до корки.
Написал первую серию песен и стихотворений о первой любви.
А осенью я уже не мог ходить!
Естественно мне удалили гланды.
Естественно я прошёл курс бициллинотерапии который повторял потом не менее тридцати пяти раз.
Но в ту осень я с трудом переставлял ноги, а мне снился бег!
И чем хуже я мог ходить, тем ярче я бегал во сне.
Это была катастрофа сломавшегося талантливого спортсмена.
Пока я бегал, я был морально готов буквально умереть на дорожке.
Теперь я знакомился с состояниями, от которых легко умереть в больничной койке.
И был ещё ужас при мысли о том, что меня. Такого больного, не возьмут в армию.
Сама эта мысль была лично мне непереносима.
Я рвался служить.
Я хотел служить.
Я понимал, что меня комиссуют с пульсом в сто десять ударов.
Что человека, который еле-еле поднимается со стула, чтобы кое-как переставлять ноги, в армию не пустят.
Это я воспринимал, как самый страшный позор в своей жизни.
Несмотря на наличие абсолютно законной отсрочки – я учился в техникуме – я явился в военкомат и с пятого мая был с другими призывниками доставлен в Егоршино.
Врачебная комиссия там – это отдельная история.
Суть проста: я нагло врал врачам и сообщал, что жалоб не имею.
И попал в эшелон на Владивосток.
Моя мечта попасть на флот, которая казалась мне просто сказкой, несбыточным сном, сбылась!
Так я сумел отслужить все три положенных года!
И я до сих пор горжусь этим своим достижением.
Ведь нормально двигаться не через боль в суставах я начал только в 1974-ом году! Моя катастрофа медленно отпускала меня, как зверь, который ослабил страшные тиски своей хищной пасти.
Переживание собственной гибели в момент пика развития спортивной карьеры, это очень серьёзное состояние для молодого человека. Многие в такие моменты сходят с ума, иные накладывают на себя руки.
Бог мудрее нас.
Это он готовит нас к чему-то и испытывает нас.
И только потом открывает свой истинный замысел.
Если бы я не готовился стать олимпийским чемпионом в беге на марафонскую дистанцию, я бы никогда не смог открыть мерцающие шахматы!
Это выше сил человеческих – месяцами упорно рисовать и рисовать шахматные диаграммы в однотонных тетрадях в клеточку. Я нарисовал десятки тысяч диаграмм!
И только прорисовав этот миллион шахматных фигурок я наконец понял, что открыл самую фантастическую по красоте игру человечества. Равного ей в мире нет ничего!
Если бы не эти ежедневные многокилометровые кроссы, я бы не выдержал этой монотонной нудной и казалось бы совершенно бесцельной работы.
Но я был превосходно натренирован именно к такому типу активности. И это прямая несомненная заслуга марафонского бега.
Личный опыт проживания страшной спортивной катастрофы очень помог мне в дальнейшей жизни. На собственном опыте я понял: на крушении каки-то планов и надежд жизнь не кончается. Это испытание свыше необходимо достойно пройти и тогда тебе откроется твоё истинное высокое предназначение.
Бог словно сказал тебе: зачеркни все прошлое и начинай с чистого листа!
Смелее! У тебя непременно получится!
Раз ты смог вынести это, ты преодолеешь в жизни всё!
Любые препятствия!
На фото пансионат Эжени Коттон в 1971 году