Здравствуйте, меня зовут Вася Гремячкин. Наш двухэтажный дом, состоящий из десяти квартир, был построен для работников завода и находился метрах в пятидесяти от его забора с колючей проволокой. Отапливался он от котельной, находящейся глубоко под домом, и когда включался насос, было слышно всему дому, особенно квартире №10, находящейся как раз над котельной. Но квартира этого шума не замечала, так как в ней всегда была музыка, песни, частушки, в том числе и на знакомом, но запретном для меня языке. Следует упомянуть, что там жили одни женщины. А электричество нам подавалось от завода, который вырабатывал его локомобилем, питавшимся паром от заводской котельной. Пар появлялся нестабильно, поскольку котельная работала на угле, а уголь кочегар подкидывал лопатой, и свет у нас постоянно моргал, а иногда и выключался совсем.
Вот и в этот вечер свет неожиданно погас. Была у нас с мамой и бабушкой свечечка, но она едва освещала комнату. Но бедой это не было, так как обитатели дома жили дружно, и можно было пойти в любую квартиру, в которой водилась керосиновая лампа, а это уже о-го-го как светло! Спустились мы в квартиру, находящуюся под нами, где жил мой друг Митуха Дачаев с папой, мамой и бабушкой. Двери в доме не запирались до ночи, вошли мы с мамой без стука (стучать было не принято) — толкаешь дверь рукой, и она открывается. Бабушка осталась дома и просто легла спать. Хозяева были гостеприимны и, конечно же, нашли табуретки, на которые нас удобно и посадили. Лампа горела ярко, света было меньше, чем от лампочки, но хватало. Мы с Митухой прямо на полу расположились играть в Чапаева, а взрослые завели свои бесконечные неинтересные разговоры.
Вечер заканчивался, свет так и не включили, но надо было и честь знать. И моя мама засобиралась домой, хотя мне идти не хотелось — так было хорошо в гостях и со светом. Но Митухин отец, хоть и ранен был на войне в ногу, зла и обиды не накопил, и был не прочь пошутить: «Анна Васильевна, да посидите ещё немного, может свет-то и дадут, чего Вам по темноте-то идти, страшно ведь. Сейчас откроете дверь, а оттуда, из темноты, покажется рука, схватит Вас за горло и начнёт душить». — «Лёша, и так страшно на тёмную лестницу выходить, а ты ещё так пугаешь, — напряглась мама. «Вася, идём!», — скомандовала она. Она работала начальником цеха и привыкла командовать, в том числе и мной.
И мы пошли. Мама потянула на себя дверь на площадку общедомового коридора, а оттуда, из темноты, прямо к её горлу вдруг потянулась страшная мужская рука! Позади мамы стоял огромный сундук, всегда пахший нафталином, на котором иногда ночевали гости, приезжавшие к Дачаевым из деревни. И она от страха буквально рухнула на него спиной, отбиваясь ногами от этой страшной руки. Но и это было ещё не всё, мама начала громко кричать: «Спасите!».
Дядя Лёша и движения не сделал, чтобы ей помочь, так как страхи в нём не рождались после войны-то. Все смотрим, что же это за рука такая. Постепенно, вслед за рукой, всё более и более в двери проявляется фигура соседа, Фёдора Палыча. Он носил большие очки, и, потому, казался ещё более страшным. Ничего не понимая, он прошёл в светлую комнату, по пути легко поставив на ноги мою маму: «Дай, думаю, зайду на огонёк, а что тут у вас происходит?».
Когда ему рассказали о предсказании дяди Лёши, на него напал глубокий неостановимый смех... Вслед за ним засмеялись и все остальные, и я за компанию тоже начал подхихикивать. Одна мама не смеялась, наоборот, лицо её излучало негодование и обиду. А получилось редчайшее совпадение: в тот момент, когда мама потянула на себя дверь, чтобы выйти, Фёдор Палыч как раз протянул руку, чтобы открыть её снаружи и войти!
«Пойдём, я сказала!», — закричала она на меня. И мы вышли в тёмный коридор. Она уже ничего не боялась — гнев был сильнее страха. «А ты почему смеялся, ты же мужик, должен защищать, ведь я же тебе ма-а-ть!».
Мама была очень обидчива, и все её обиды выплёскивались на меня или бабушку. Я знал, что сейчас получу ни за что, но предотвратить этот цунами не было никакой возможности ни у кого, а у меня тем более.