Отпраздновали святки, зима перевалила за середину. Вьюги улеглись, кругом искрились снега. Небо стало выше и прозрачней.
Солнечным и морозным утром, лесом по берегу Волхова шли на снегоступах Рюрик с берсерками, впереди проводник. Звали его Федот, жил в заимке на своем огнище, вел к медвежьей берлоге. На всех были теплые шапки с тулупами и валяные сапоги. За поясами топоры, в руках рогатины.
Князь любил медвежью забаву, в отрочестве с отцом и дядьями не раз ходил на лесного хозяина. Теперь решил вспомнить. Скрипел снег, вверх поднимался пар от дыхания, где-то в чаще тревожно цокотала белка.
- Пришли, господин, - обернулся огнищанин, когда съехали в неглубокий распадок, поросший вековыми соснами. - Вон там, - указал рукой на выворотень под одной, где образовалась ледяная корка от дыхания спящего зверя.
Сняв тулупы, оттоптали кругом снег, Мунк подсек молодую елку, обрубив ветви, все заняли места.
- Давай, - сняв рукавицы, изготовил князь рогатину, Мунк запустил деревину в берлогу и дважды провернул. Внутри глухо заурчало - отскочив выдернул топор, а наружу, разворачивая хворост с листьями уже лез медведь.
Увидав перед собой двуногих шумно потянув носом, тоже встал во весь громадный рост и, растопырив когтистые лапы, шагнул к Рюрику.
Князь всадил рогатину ему под сердце, воздух сотряс рев. Дальше последовал могучий удар лапой, древко переломилось, охотник упал на спину. Над лицом разверзлась слюнявая пасть, сверху мелькнуло стальное лезвие. Топор Мунка врубился в затылок зверя, а Калле с Федотом пропороли ему второй бок. Кровавя снег, гигант рухнул и затих.
- Пудов на сорок будет, - тяжело дыша, оперся о рогатину огнищанин.
- У нас белые медведи еще крупнее - вытер о густую шерсть боевой топор Мунк.
- И все как один пьют пиво! - уперев руки в бока, расхохотался Калле.
Рюрик, зачерпнув горстью, жевал пресный снег. Если бы не напарники, для него все могло закончиться печально.
Этим же вечером все сидели за столом в избе Федота, поедая жареную медвежатину и запивая хмельной брагой. В дыме очага коптился окорок, где-то в бревенчатом пазу трещал сверчок.
Поутру возвращались верхами домой. На заводной лошади везли шкуру и часть мяса, остальное оставили семье огнищанина.
В городище ждала новость - из Новгорода вернулся Осмомысл.
- Ну как съездил? - принял его в светлице князь.
- Хорошо господин, - поклонился монах (уселись друг против друга).
- Разведал укрепления?
- Как ты велел. Завтра представлю план.
- А почему не сейчас?
- Там рисовать опасался. За мной присматривали княжьи соглядатаи.
- Большая ли дружина у Аскольда? - поднял на собеседника глаза.
- После возвращения из похода на треть меньше, чем была - тысяча двести воев.
- Г-м, - покусал ус Рюрик. - Больше чем у меня.
- Больше господин - кивнул скуфьей Осмомысл. - Но в ней немало раненых.
Примерно такое же число сообщали послухи Тишилы. Все совпадало. Из своего опыта князь знал, что при осадах и захвате городов нужно иметь превосходство в силе. Иначе все оборачивалось неудачей.
- Хорошо, иди, - отпустил монаха. - Завтра покажешь мне готовый план.
Оставшись один, долго расхаживал по покою и думал, ища решение.
На следующий день Осмомысл принес выполненный цветной тушью пергамент с изображением киевских укреплений, дав князю нужные пояснения.
- Так говоришь стены с башнями и постройки внутри города деревянные? - выслушав их, поднял бровь.
- Да, как и здесь. В камне только главные ворота.
На этом встреча закончилась. План остался у Рюрика, а спустя сутки в Смоленск с Ростовом и Муром отправились гонцы, призывая их посадников к князю. Через неделю все явились, и у него состоялся совет. Кроме Рюрика с Тишилой в нем участвовали Рагвальд со Шварном, Олаф, Болеслав и Храбр.
Известие о походе на Киев они приняли как должное, но были предупреждены - для всех дружины выступают на Полоцк, в земли свейского конунга Фродо.
Местом встречи Рюрик назначил излучину Днепра под Смоленском, время - день Ивана Купалы. Праздник солнца, огня и воды.
Когда посадники разъехались, Рюрик с Тишилой призвали к себе старшин новгородских мастеров, повелев построить двенадцать пороков. Разборных и годных для перевозки. А еще две сотни бочонков с зажигательной смолой по византийскому рецепту Осмомысла. После того как все было готово и опробовано, пороки разобрали и все до поры поместили на склад.
Весна выдалась ранняя.
Уже в марте сошли снега, за ними вскрылись реки с озерами, леса опушились молодой зеленью. А по городу поползли слухи: сидевший в Полоцке конунг Фродо, захвативший его пару лет назад, собирается идти войной на Новгород. Слухи ширились и росли до тех пор, пока обыватели не прислали в детинец выборных, чтобы посадник с князем дали ответ - правда то или нет.
Они подтвердили, такие вести принесли в город иноземные гости из тех мест. А также послухи с перебежчиками.
- И что думаете делать? - задали выборные вопрос.
- Отразить супостата на границе наших земель, - решительно заявил Тишила.
- Для чего я поведу дружины навстречу Фродо и дам свеям бой, - сложил на груди руки Рюрик.
- Верно, - загомонили выборные. - Нужно показать псам их место. Веди дружины князь. Да будет тебе удача!
- Так и передайте честным новгородским людям наше слово, - сказал в завершение посадник. - Нашу землю врагу не топтать.
За неделю до праздника Купалы от городских причалов по Волхову в Ильмень, подняв паруса, отплыла флотилия. Впереди пять драккаров с командами варягов, за ними двенадцать ладей с новгородской дружиной. Общим числом в одну тысячу сто двадцать воев*. Позади тянулись четыре баржи с лошадьми, разобранными пороками и огневой справой.
Выйдя из Ильменя на речной простор дружно грянули песню
Да как Волхв сильным кликом кличет
Да как знатных мужей собирает во полк
Да как каждый род свою славу ищет
Дабы каждый муж знал свой долг да толк
Дабы вновь во Роси силы гордые
Дабы вновь Волхов Царь взял во руки свои
Да спускал со тех рук стаи сворые
Да столбил вдоль да ширь родовые столбы
Да крепил те столбы мужней силою
Дабы божьи рождалися детушки
Дабы стали те дети могилою
Все для немцев да их гнилой кровушки
Да как Волхов Царь родом Ирьевич
Да созвал мужей грозных на велики дела
Да так нам заповедано кликать себя
Дабы Рось в нас познала своего да Царя
громко неслась она по воде, крепя души и пугая в лесных чащах зверя.
Рюрик в полной боевой справе - фризском шлеме с поднятым забралом, пластинчатом доспехе и кольчужных сапогах высился на корме «Змея» рядом с новым кормчим Хориком. На носу пристально вглядывался вдаль Тишила, знавший речные пути и выступавший в походе лоцманом
Ловатью до Смоленска поднимались неделю.
По берегам в молчании высились дремучие леса, на песчаных косах и в плавнях гоготали птичьи стаи, чавкали водяной орех стада вепрей. В обширной излучине близ городских стен уже стояли на якорях еще двенадцать ладей с дружинами посадников Рагвальда, Шварна и Олафа. Пристав рядом, и перекинув с борта на борт сходни, выгрузились на берег.
Там после взаимных приветствий Рюрик с Тишилой сообщили, флотилия идет на Киев, что вызвало у варягов с дружинниками воодушевление. Первым хотелось пограбить небывало богатый город, вторые не любили заносчивых соседей. Ночевали у городских стен под звездным небом, в предутреннем тумане подняв якоря, отплыли, растянувшись на две с лишним версты.
Размерено поднимались лопасти длинных весел, клонились и выпрямлялись спины, за бортами тихо журчала вода.
Из Ловати вошли в верховье Днепра, пока еще узкое и быстрое. Тишила внимательно высматривал мели, давая временами команды, стоявшему на правиле Хорику. Шедшие в фарватере суда повторяли курс «Змея». А он грозно пучил вперед янтарные глаза, разевая окрашенную киноварью клыкастую пасть.
Через несколько часов берега начали раздвигаться. Славутич* принимавший в себя другие реки становился все полноводней, мерные шесты не доставали дна. Встретились две поднимавшиеся по нему купеческие расшивы*, откуда с испугом оглядывали сплавлявшуюся вниз небывалую флотилию.
- Может захватим? - спросил Хорик князя, хищно оскалив зубы.
- Они плывут торговать к нам. Так что не будем, - проводил тот суда взглядом.
К излучине Днепра, где на холмах живописно раскинулся Киев, подошли спустя четыре дня, в полдень. Она была необычно широка, под лучами солнца ультрамарином отливала вода. Над поверхностью с криком парили чайки.
При виде длинной вереницы судов блестевшей множеством шлемов и броней, на берегу, где шумело большое торжище, началась паника. От причалов стали отваливать и удаляться купеческие суда, по дороге, ведущей к главным воротам, понеслись груженые телеги, всадники и людская толпа. На высокой башне детинца тревожно загудело било.
- На высадку! - махнул выхваченным клинком Рюрик.
Драккар сделал плавный разворот влево, за ним другие. Под участившийся звон гонгов, выгибаясь, замелькали весла. Через минуту «Змей» выполз носом на низкий берег, князь сиганул за борт, за ним с ревом посыпались викинги. Сзади, насколько хватало глаз, происходило то же самое.
Било в городе между тем смолкло. Когда последние убегавшие влились в ворота, стража подняла подъемный мост, дубовые створки со скрипом затворились, изнутри грохнул запорный брус.
Команды же, выбредя из воды, охватили город со стороны реки, начался грабеж купеческих лабазов со складами и лавок. Когда опустели, их раскатали на бревна, застучали топоры с молотами. Вои принялись возводить напротив городского палисада защитный частокол. А на нем уже блестели доспехами и потрясали мечами с копьями защитники, хуля непрошенных гостей.
Те не обращая внимания, продолжали работы, на закате он был закончен.
За частоколом новгородцы собрали выгруженные пороки, подкатив к ним бочонки с огневым зельем, в центре и других местах, перекрыв рогатками, оставили проходы. А когда на землю опустились сумерки, на берегу загорелись сотни костров.
На них кашевары варили в котлах хлебово* и вращали на рожнах освежеванные туши быков с баранами, издававших в воздухе дразнящий запах. С городского палисада, на котором светились факелы, за всем этим молча наблюдали киевляне.
Изредка оттуда во вражеский стан метали стрелы, но те не долетали, втыкаясь за частоколом в землю.
У Рюрика в шатре собрались на совет военачальники, приняв решение утром объявить городу ультиматум о сдаче, а в случае отказа начать штурм. Причем не сразу, а предварительно закидав из пороков горящими бочонками.
- Лето жаркое, все деревянное в Киеве сухое. Пожар нам изрядно поможет, - заверил соратников князь
- Для тушения им придется снять со стен часть дружинников, - прогудел Тишила. - Тут мы и ударим.
- А если не сдадутся? - прищурил светлые глаза Олаф.
- Спалим недругов дотла, - зыркнул на него Тишила.
Обсудив еще несколько вопросов, вышли из шатра. В ночном небе висела желтая луна, широко темнела днепровская вода, на другом берегу тоскливо ухал сыч. Войско отходило ко сну, тут и там уже слышался храп, у проходов в частоколе стояли ночные караулы.
Вернувшись назад Рюрик, сняв кафтан, прилег на ложе, застеленное медвежьей шкурой и, закинув за голову руки придался размышлениям. Завтра предстоял решающий день, от которого зависела его мечта - стать владетелем новых земель и создать на них государство. Поворочавшись с час, уснул. Снились ему далекие моря и пенящие их драккары.
Утро выдалось росным и туманным. Потом на востоке из-за дальних лесов показался край солнца, туман стал таять, серебром заблестели воды, над ними пролетела стая чирков. Стан начал просыпаться, снова задымили костры, слуги прогнали на водопой коней.
После завтрака, состоявшего из пшеничной каши, куска жареной баранины и кубка вина, Рюрик с помощью оруженосца облачился в доспехи. Одев на голову шлем с конским хвостом, перепоясался мечом и, откинув полог, вышел наружу. Сев на подведенного слугами рыжего жеребца неспешно подъехал к проходу у частокола.
Там его уже ждали на своих, облаченные в шлемы и брони Тишила с Калле. В руке берсерк держал длинное копье с трепыхавшимся на жале белым лоскутом, за спиной висели щит и рог.
- Открывай, - махнул латной рукавицей посадник.
Воины оттащили в сторону рогатку, все трое выехали наружу. Дав коням шенкеля, пересекли пустое торжище и стали подниматься дорогой к городскому палисаду, на котором маячила стража.
Не доехав на полет стрелы, остановились против надвратной башни и Рюрик кивнул шлемом. Калле приложил рог к губам, в воздух унеслись гнусавые звуки, отразившись от высоких стен.
Народу там прибавилось, залязгали железные цепи, на ров опустился подъемный мост. Потом окованные железом дубовые створки отворились и из них выехали трое.
- Посередине Аскольд, - наклонился к Рюрику Тишила.
Киевский князь был на белом коне в высоком шишаке* и золоченых доспехах, оба его спутника на вороных и в пластинчатых бронях. Приблизившись, остановились в десятке шагах.
- Кто такой? - уставился Аскольд на Рюрика, натягивая поводья.
- Новгородский князь.
- Чего надо? - презрительно скривил губы.
- Слышал, собираешься идти на нас. И приплыл к тебе сам.
- За смертью?
- Нет. Взять Киев и все твои земли под себя.
- Ты кому грозишь, щенок? - побагровел Аскольд. - Зарублю! - наполовину выдернул из ножен меч.
- Я не против, - положил руку на навершие своего Рюрик. - Коли хочешь, давай сразимся.
- Много для тебя чести (вернул обратно). Пусть твой воин выйдет супротив моего, а я погляжу.
- Будь по твоему, - обернулся назад. - Калле!
- Я готов господин! - опустил тот забрало. - Эй вы, боровы, кто смелее?! - проорал телохранителям Аскольда.
Вперед выехал тот, что слева. Богатырского вида, как и его конь роющий копытом землю. Рослый берсерк по сравнению сравнении с ним казался отроком.
Князья с оставшимися подались чуть назад, а бойцы разъехались на сотню шагов в стороны. Потом выставив копья и перебросив вперед щиты, гикнув на коней, понеслись навстречу друг другу.
На середине с грохотом сшиблись. Копья ударив о щиты разлетелись в щепки, выхватив мечи, закружились в смертельном вихре. Мелькали, высекая искры клинки, гремели от ударов брони. Кони, лягаясь, рвали друг друга зубами.
Киевлянин, рыча, все больше теснил варяга, тот, вертясь в седле, не поддавался.
В следующий миг вороной жеребец сшибся грудь в грудь, с вражеским, тот стал валиться набок, Калле кубарем покатился по траве. Его меч отлетел в сторону, богатырь, спешившись, поспешил добить - не успел. Вскочив на ноги, берсерк вырвал из-за пояса боевой топор, тот просвистев в воздухе, с хряском врубился в лоб.
- Ик! - выдохнул киевлянин и, уронив меч, повалился спиной на землю, словно могучий дуб.
Калле, шатаясь, встал, сплюнув кровавую слюну, развернулся лицом к городу и, широко раскинув руки, издал победный вой. Его поддержал тысячный новгородцев, на стенах угнетенно молчали.
- И так будет со всеми вами, - когда стих, указал Рюрик на Аскольда.
Тот молча развернул коня, оставшийся воин повторил, и оба поскакали к воротам.
Обождав, пока Калле, подобрав меч, влез на понуро стоявшего рядом коня, неспешной рысью направились к стану, где их снова встретили приветственные крики.Через короткое время в разных его местах загнусавили рога, оповещая о начале осады.
Стоявшие у изготовленных к бою пороков расчеты, кряхтя, завертели дубовые рукоятки, тугие канаты оттянули вверх и назад пятиаршинные ложементы. Туда, запалив фитили, поместили по бочонку горючей смеси.
Как только он воспламенились, старшие взмахнули руками. Огромные ложки, описав полуобороты грохнули в обернутые кожами перекладины, по высокой дуге к городу понеслись метательные снаряды.
Три ударили в палисад, отскочив и разбрызгивая искры, остальные упали на крыши домов за ним, в разных местах в небо стал подниматься дым. Через десяток минут высь прочертили новые снаряды, дымов стало больше.
- На штурм! - взмахнул мечом Рюрик. Снова взвыли рога.
Оттянув рогатки в стороны, из проходов повалило войско. Не беспорядочной толпой, как обычно, но колоннами по десять. Прикрываясь деревянными, обтянутыми воловьей кожей, щитами.
Двигалось оно молча, и быстрым шагом. Впереди бойцы с плетеными фашинами на плечах, за ними с лестницами, в центре два десятка воинов тащили на руках таран с железным наконечником. Их тоже прикрывали специальными щитами, именуемыми повезы.
Как только подбежали к палисаду ближе, из колонн выскочили лучники, разбежавшись по сторонам, стали осыпать его стрелами. Оттуда с жужжанием понеслись встречные. Тут и там стали падать бойцы, раздались крики и стоны раненых.
Достигнув рва, передние забрасывали его фашинами, остальные перебравшись, с ревом взбирались на вал, приставляя к стене лестницы. Сверху их отпихивали шестами, сталкивали на головы камни и лили кипящую смолу. В небо понеслись отчаянные вопли обожженных, другие уже лезли наверх. В ворота надвратной башни забухал таран.
- Наша берет! - обернулся к Тишиле с коня, гарцующий у прохода князь и понесся вперед. У рва в грудь жеребца впились сразу две стрелы, тот встав на дыбы, осел на круп. Рюрик, соскочил, прикрывая голову щитом, перебрел по фашинам ров, влез на вал и бросился к ближайшей штурмовой лестнице. С нее, пролетев рядом, гупнул о землю викинг с рассеченной головой, полез наверх.
Когда до верхней части палисада оставалось всего ничего, он всадил клинок снизу вверх в лицо киевлянину с топором, а затем лестницу оттолкнули багром. Застыв на миг, она поплыла назад, цепляясь за перекладину, с воплем рухнул в ров. Последовал глухой удар, свет в глазах померк.
Очнулся на ложе в своем шатре. Сбоку сидел Осмомысл, держа у носа открытую склянку с уксусом. Рядом стояли Тишила и Рагвальд.
- Апчхи! (оглушительно чихнул).
- Будь здрав, - буркнул посадник. - Какого хрена полез на стену?
- По привычке, - отпихнул склянку. - Город взяли?
- Пока нет, - сложил руки на груди Рагвальд. - Крепко бьются киевляне.
- Это да, - пощупал Рюрик голову и поморщился. Потом кряхтя, встал, прошелся по шатру. - Кости вроде целы? - покосился на монаха.
- Целы, господин, - спрятал тот в сумку снадобье. - Только синяки и шишки.
- Сколько потеряли воинов? - уселся на скамью.
- Двадцать викингов и шестьдесят два дружинника, - ответил Тишила.
- В том числе Мунк, - добавил Рагвальд.
- Как это случилось? - отвердел скулами князь.
- Они выбили тараном ворота, навстречу вышел засадный отряд, завязалась сеча. Наши всех порубили, Мунк свалил пятерых, но и сам получил копье в сердце.
- Как всегда был без доспехов?
- Да, господин. Все готово к погребению.
- Идем
Прихрамывая, князь вышел из шатра, за ним остальные. Время близилось к вечеру, небо затянули тучи. В разных концах стана стонали раненые, их врачевали знахари. Над крышами Киева в разных концах еще поднимался дым, ветер наносил запах гари. Направились к реке, где у берега в ряд стояли драккары и ладьи.
Там, на зеленой луговине, уже высился погребальный костер из бревен с дощатым помостом наверху и ведущей туда лестницей, вокруг стояло войско. Расступились.
Князь взошел по ней на помост, Тишила с Рагвальдом следом. На сосновых досках рядами лежали погибшие с восковыми лицами и сложенными на груди руками. Мунк с могучим голым торсом покрытым татуировкой, посередине.
- Прощай брат, - преклонив колено, облобызал его в холодные губы Рюрик. - И вы прощайте, - встав, поклонился остальным. - Передавайте привет Одину с Перуном.
Спустились вниз. Князь взял горящий факел из руки подошедшего сотника и поджег наструганную щепу под нижними бревнами. Там, вспыхнув, затрещал огонь. Через короткое время он охватил всю постройку, от нее пошел невыносимый жар.
Войско молча отступило в стороны, вверх поднялись густые белые клубы. Души убитых в реве пламени возносились к своим богам.
Через час, взметнув снопы искр, погребальный костер обрушился. Все вернулись в стан, началась тризна. На траве расстелили паруса, уставив их бочонками с вином и медом, притащили на вертелах зажаренных быков, по рукам заходили круговые чаши.
Поднимали за упокой погибших, восхваляя их подвиги и дела и желая счастья в божественных чертогах. А потом варяги, обнявшись за плечи и раскачиваясь, дружно затянули песню
В Валгалле Один ждёт давно
Для вечных битв и для пиров,
Там льётся пиво и вино,
Там звон оружия и кровь!
Но смерти нет, и тлена нет,
Там вечный бой и вечный пир,
Там пламенный струится свет,
Живой огонь, живой эфир!
И вы взлетаете стрелой
Как легкий пар, как облака.
Воительница за собой
Тебя влечёт, как дым легка!
А твой корабль уже горит,
И мир навеки оставляя,
С тем дымом вместе ввысь летит
Твоя душа в обитель рая!
Потом темное, без звезд небо, расколол зигзаг молнии, пророкотал гром, и на землю пролился короткий дождь, что было добрым предзнаменованием.
С восходом солнца принялись готовиться к новому штурму. Латники точили на оселках мечи с топорами, лучники набивали стрелы в колчаны, к порокам с барж катили бочонки с огневым зельем. Теперь князь решил выметать их все, запалив город со всех сторон, после чего начать атаку. Не пришлось.
На высокой башне детинца запели рога, подъемный мост опустился, из открывшихся ворот выехала блестящая кавалькада.
Впереди воин с копьем, на котором трепетал белый шарф, за ним киевский князь, рядом двое в богатом облачении, позади телохранители. Спустившись по дороге, проскакали к торжищу, остановившись в сотне шагов у частокола.
Рюрик с Тишилой, Рагвальдом и Калли выехали навстречу.
- Слушаю тебя Аскольд, - натянул поводья новгородский князь.
- Это мои гости из Царьграда. Желают с тобой говорить - указал на незнакомцев киевский.
- Я посланник императора Византии Михаила, Авдий - начал первый. Чернобородый и смуглый, в расшитой золотом тунике и коротком плаще с драгоценной фибулой на плече. - А это экзарх* Константинопольского Патриарха Елизарий, - представил спутника, сухощавого старика в черной рясе, клобуке* и золотым крестом на груди.
- Чем обязан?
- Киевский князь Аскольд близкий друг нашего божественного императора, - начал посланник.- И тот будет огорчен, узнав, что ты на него напал. Так что предлагаю увести войско.
- А если нет? - подбоченился Рюрик.
- Он пойдет на тебя войной. А его рати неисчислимы.
- Г-м, - задумался новгородец.
- Взамен мы предлагаем тебе выкуп, - вступил в разговор экзарх. - Назови цену.
Рюрик хорошо знал о могуществе ромеев и стать их врагом не желал. Во всяком случае, сейчас. Пока не создаст сильного государства.
- Я согласен, - прищурил светлые глаза. - Выкуп, ладья золота и серебра. Вон та, - показал на черный корпус «Змея». Посланцы взглянули на драккар, потом на Аскольда. Он хмуро кивнул и стороны разъехались.
- Ты принял верное решение, - сказал Тишила, когда спешившись у княжьего шатра, вошли внутрь.
- Даже не пришлось брать города, - довольно хмыкнул Рагвальд, поглаживая усы.
- Как говорят у вас, и овцы целы и волки сыты, - рассмеялся Калле.
Войску объявили об отмене штурма и разрешили отдых, а спустя час из открывшихся городских ворот по дороге к торжищу загремел обоз. В нем был десяток тяжело груженных, увязанных полотном телег, в сопровождении конной охраны во главе с сотником.
Подъехав к частоколу обоз, втянувшись в открывшийся проход, покатил по траве к берегу, где остановился у борта «Змея». Там уже ждали Тишила с Рагвальдом и часть назначенной к погрузке команды.
На телегах развязали веревки, стянув полотно, посадники проверили содержимое. В бочонках оказались золотые монеты с серебром, в ларцах драгоценные каменья с жемчугом.
- На борт! - приказал Тишила, команда занялась погрузкой.
Когда все было закончено, он, довольно крякнув, похлопал киевского сотника по плечу. - Передай князю Аскольду нашу благодарность.
- И пожелай доброго здравия, - добавил Рагвальд.
- Все исполню, - пробурчал тот и, взобравшись на солового коня, махнул ездовым плетью, - трогай обратно!
На следующий день флотилия, погрузившись на суда, с песнями отплыла обратно.
Добравшись до Смленска устроили там дневку, и Рюрик честно поделил добычу. Каждая из участвовавших в походе дружин получила свою долю. Рагвальд со своей остался на месте, Шварн с Олафом отплыли к себе, а князь в Новый город.
Туда уже докатилась весть о победе, у причалов встретило ликующее население. Впереди бояре в высоких горлатных* шапках с посохами, воевода Болеслав и Любава с Хелле и Златой, державшая на руках сына.
Бояре чинно поклонились, князь ответно приложил к груди руку и, подойдя к жене, расцеловал в щеки, - здравствуй лада*. Вот я и вернулся. Потом взял на руки Игоря, пучившего на отца глазенки, и сквозь расступившуюся толпу пошел к городским воротам.
В высоком голубом небе летали голуби, на башне детинца торжественно гудело било...