Нежданно-негаданно обнаруживаю у дальних родственников подборку дореволюционных журналов, увидевших свет в 1915 году. Желтая рваная бумага, оставляющая при перелистывании на пальцах массу распадающихся в труху кусочков. Начинаю разбирать неровную журнальную груду, и сама история встает перед глазами, в чем-то величественная и высокая, в чем-то приземленная и низкая.
Передо мной – пожелтевшие, истрепанные страницы журнала «Заря». «Годъ III № 1. НОВОГОДНIЙ. 1 января 1915 г.; Изданiе Т-ва И. Д. Сытина, Москва; Цена 5 коп., на станцiяхъ жел. дор. 7 коп.».
Под рисунком художника А.П. Апсита, помещенном на журнальной обложке, изображена величественная дама в древнегреческом шлеме со щитом, на коем начертано «1915 г.». Дама (богиня Афина?) окружена воинами, облаченными в форму солдат Антанты, среди которых по клетчатой юбке я узнаю воителя-шотландца, а по головным уборам – француза, бельгийца и серба. Впереди всех гордо стоит молодцеватый перетянутый ремнями русский богатырь-усач в шинели с погонами и петлицами красного цвета и в фуражке с красным же околышем. В правой руке он держит саблю, а его левая рука покоится на плече женщины в капоре с ребеночком на коленях, закутанных в подобие одеяла. Справа от шотландца и француза примостился грозного вида усатый горец в белой шапке и алой черкеске с газырями. Внизу, у ног антантовского воинства лежат трупы германцев в шлемах «пикельхельм» с минипиками, или шипами в навершии и с походными ранцами на спинах.
Под рисунком помещена надпись кровавого цвета: «Вторая Отечественная война»…
Художника-графика, плакатиста и иллюстратора Александра Петровича Апсита (1880-1944 гг.) считают одним из основоположников традиций советского политического плаката. Родом из Риги, по происхождению – латыш (Александрс Апситис). До революции он практически только тем и занимался, что рисовал агитационные и рекламные плакаты (правда, исполнил серию пасхальных открыток и открыток, посвященных российской истории и Первой мировой войне). В 20-е годы перебрался в независимую Латвию и переключился на создание иллюстраций к литературным произведениям в книгах и журналах. В 1939 г., видимо, не желая жить при советской власти, переехал в Германию. О германском периоде его жизни ничего неизвестно.
О чем же пишут в новогоднем номере дореволюционного журнала? Разумеется, на первом месте военная тема. «Что нам даст будущее?» - так озаглавлена передовая статья, первый подзаголовок которой гласит: «Кончится ли война в 1915 г.?».
Конечно, русское общество еще не знает, что не за горами военная «катастрофа пятнадцатого года», как выразился один из персонажей романа «Сестры», первого в трилогии А.Н. Толстого «Хождение по мукам». Однако «уважаемый деятель, официальное положение которого связано с глубокой осведомленностью», отвечает на поставленный редакцией вопрос вполне резонно: «… ни на какие чрезвычайные события, которые бы сразу покончили войну, рассчитывать нельзя… борьба затяжная, до истощения одной из борющихся сторон». Впоследствии, в исторической литературе, посвященной военной тактике, затяжную траншейную войну назовут «войной на истощение».
Характерна помещенная ниже в статье реплика тогдашнего французского генконсула Энгельгарда: «… в самом начале войны полагали, что она кончится в два, три месяца…, но немцы зарылись, то же сделали и союзники – а траншейная война страшно медлительна…». И далее: «Франция не положит оружия, доколе не вернет себе Эльзас и Лотарингию».
И только бельгийский генконсул «г. Назэ» неоправданно оптимистичен: «Кончится ли война в 1915 году? Мы рассчитываем и во Франции говорят, что кончится».
Среди других редакционных публикаций новогоднего номера «Зари» интерес вызывает статья «Будущее славянства, Польши, Армении».
Профессор Московского университета Р.Ф. Брандт приветствует возрождение «для действительной жизни идеи панславизма» под эгидой России, настаивает на «выделение мадьяр-чужаков в обособленное континентальное государство» с «отнятием» у венгров «славянских земель». При этом профессор понимает, что «мы не увидим конечного далекого идеала панславизма, федерации всех славянских народов».
«Черногорец родом В.И. Пичет» предсказывает «воссоединение Сербии с Боснией и Герцеговиной», а «настоятель сербского подворья в Москве архимандрит Михаил» идет еще дальше, предвидя создание Великой Сербии (она действительно будет создана под именем Югославии), которая, по мнению архимандрита, присоединит к себе по итогам войны Хорватию и Воеводину.
Относительно предположений о будущности Польши после мировой войны обращает на себя внимание следующая сентенция редактора журнала, набранная курсивом: «Давно уже было сказано, что объединение славянства возможно только при условии примирения великого русского народа с поляками». Далее щекотливую тему, сообщает журнал, «согласился осветить известный польский публицист и писатель Лео Бельмонт (переводчик «Евгения Онегина»)», который, как и следовало ожидать в условиях военного времени, выступил вполне лояльно по отношению к России:
«… И Польша отдала предпочтение (в вопросе, как поступить: выжидать, или примкнуть к той или иной воюющей стороне – А.А.) родной по крови России в надежде, что слово Главнокомандующего облечется в плоть» (под «словом» имеется в виду Воззвание дяди царя, Великого князя Николая Николаевича, посулившего Польше в случае поражения Центральных держав широкую автономию и приращение территории за их счет: «Польша от моря до моря!» – А.А.).
Летом 1915 г., когда положение на фронтах и внутри страны стало для России критическим, статс-секретарь правительства А.В. Кривошеин заявит, что « Его Величеством повелено Совету Министров разработать законопроекты о предоставлении Польше, по завершении войны, права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах местной автономии, под Державным Скипетром Государей Российских и при сохранении единой государственности».
В связи с польскими делами почти курьезно выглядит журнальный абзац, посвященный «вопросу об еврейском населении (на территории Царства Польского – А.А.), по большей части окончательно разоренном германским и австрийским нашествием». Некий «другой польский деятель присв. пов. С.И. Щигельский» констатирует в этой связи «особую остроту и несглаженность этого вопроса». В то же время, по мнению «деятеля», «чрезвычайно серьезную поправку в постановку вопроса вносят еврейские общественные деятели, указывающие в своих ответах на нашу анкету на постепенное «обрусение евреев», как на самую характерную и важную черту настоящего момента и будущего русского еврейства, неразрывно связанного с еврейским населением Польши».
Щигельскому вторит «московский раввин И.Я. Мазэ», заявивший на страницах «Зари», что «процесс обрусения евреев… в наши дни совершенно закончился. Вся еврейская интеллигенция воспитана на русской литературе… Несмотря на черту оседлости и целый ряд других ограничений, еврейский народ стал органической частью русского народа и воистину привязан к России как родной стране и отечеству… Я думаю и твердо убежден, что по окончании войны, когда Россия воспрянет к новой жизни …, она еврейский вопрос сдаст в архив истории».
На деле ситуация выглядела не столь благостно: управляющий делами совета министров Империи И.Н. Лодыженский отмечал, что в 1914-1915 гг. военное командование осуществило «ряд мер в отношении выселения во внутренние губернии немцев-колонистов и евреев, а также возложена была на последних обязанность выдавать заложников… Все принятые в отношении евреев, с достаточною ясностью доказавших свое явно враждебное отношение к интересам нашего Отечества, репрессивные меры признаются Генералом-от-Инфантерии Янушкевичем «весьма слабыми» и что он не остановился бы перед усилением их в еще более значительной степени… Ни соображения тягостного экономического положения еврейской бедноты со всеми его последствиями для населения местностей, служащих пунктами водворения, — ни отношение к постановке данного вопроса общественного мнения союзных нам держав, — ни, даже, настроение биржевых кругов, состоящих под подавляющим влиянием евреев, — а те практические затруднения, которые неминуемо должны возникнуть у гражданских властей по приведению в исполнение массовой высылки евреев из постоянных мест их жительства, являются существенным препятствием к усилению репрессий».
Именно в 1915 г. Ставка Верховного Главнокомандующего объявила евреев «потенциальными немецкими шпионами», почему все они стали подлежать эвакуации. Наш современник, профессор МГУ Е.И. Пронин пишет: «Центральную Россию наводняют отчаявшиеся евреи, поляки и галицийские украинцы — массы озлобленного, винящего (и вполне справедливо) во всех своих бедах правительство, революционно настроенного населения...».
От евреев перейдем к «будущему Армении», которое нам рисует «публицист-историк А.К. Дживелегов». Картина выглядит не слишком реалистичной: «Армяне представляют себе будущее Турецкой Армении как область, хотя и находящияся (так в тексте – А.А.) под сюзеренитетом Турции, но вполне свободной в своем внутреннем управлении. Гарантии этой свободы они видят в протекторате России… Свое освобождение они найдут исключительно в помощи России. И всячески, сколько хватает сил, стараются помочь России в этом направлении как организациями добровольческих дружин, так и материальными средствами».
Итак, под турецким сюзеренитетом, но протекторатом России… Это сказано накануне очередного, страшного этапа геноцида армян в Турции и, по-видимому, в какой-то мере раскрывает намерения политического руководства Российской Империи относительно судьбы Порты после победы над державами центральной оси.
Художественная часть новогоднего номера журнала представлена рассказом автора, скрывшегося под инициалами Р. С-ъ., «Странный случай (из дневника дружинника-автомобилиста)». Рассказ повествует о кровавых буднях первого года «германской войны», на фоне которых прусский подданный, но польский граф Р. теряет возлюбленную, белокурую кузину Анельку, «истерзанную прусскими хищными лапами, поруганную, растоптанную прусским железным коблуком» (так в тексте – А.А.).
Такая вот откровенно халтурная литература с элементами слезливой мелодрамы и фальшиво-трагичным финалом. Кто автор рассказа? Нет, конечно, не А.И. Куприн, написавший «одноименное» произведение, но совсем на другую тему, и неизмеримо более высокое по своим литературным достоинствам. Кто тогда? Загадка…