В последнее время я часто, чуть ли не каждый день, вспоминаю тетю Марусю Меленчук. Высокая сухая старуха с потемневшим то ли от загара, то ли просто от жизни, лицом, изборожденным глубокими морщинами, с большим горбатым носом и ввалившимися губами. Она часто проходила по нашей улице и, увидев нас, деревенскую ребятню, непременно останавливалась и разговаривала с нами. Причем я не помню, чтобы она когда-либо улыбалась, но строгим голос ее не был. Она пыталась с нами общаться, но мы плохо понимали ее, потому что говорить по-русски она так и не стала, может, просто не хотела научиться, может, умела, но не хотела говорить. Она говорила по-украински. Она была совершенно незлобивой женщиной, ссыльной с Западной Украины, и никто в деревне никогда не сказал о ней плохого слова, все тепло с ней здоровались и как-то общались.
У нее был сын - Юрко. По нашему – Юрка Меленчук. Я не знаю, с кем он дружил. Конечно же, у него были друзья. Он вырос высоким, как мать, таким же горбоносым. Был веселым, юморным парнем. В совхозной художественной самодеятельности был признанным советчиком для нас всех. Были у него некоторые артистические и режиссерские задатки.
Они были не единственными ссыльными в нашем селе. Была еще семья с той же фамилией Меленчук: муж, жена, дочка Неля. Про них я почти ничего не знаю, разве что с Нелей иногда встречались. Она была симпатичной тихой девочкой, младше меня года на три. Когда срок ссылки закончился, а это были уже шестидесятые годы, и украинцам разрешили покинуть место ссылки, эта семья уехала в Польшу. Будучи тогда 10-12-летней девочкой, я недоумевала – почему Неля уехала в Польшу? Почему не на Украину? Мне тогда было просто не под силу понять это.
А тетя Маруся с Юркой остались.
Кроме них на нашей улице жили в одном конце – семья Пивтораков , в другом – бездетная пара тетя Соня и дядя Вася Волошнюки. Тетя Соня мне очень нравилась – высокая, статная, черноглазая, с темной шикарной косой, обернутой вокруг головы. Оба они были скромные, незаметные, да и не очень общительные. Но неизменно приветливые. Правда, наши бабы подозревали, что Василий иногда бьет Соню, но никто этого не знал точно.
А вот с Марусей Корлищук мы были в приятельских отношениях. Жила она с родителями через дом от нашего, мы строили с ней прилавок и играли в магазин. Она была помладше меня тоже года на три, носила бусы из разноцветных стекляшек. Папа ее был, как мне казалось, мужиком угрюмым, мать – немного коммуникабельнее. Их имена я уже не помню. Помню только, как дивилась деревня, когда у них вдруг родился сын – Богдан. Отцу в ту пору было, пожалуй, около 60 лет, и он был сильно смущен этим обстоятельством. Да и жена была не очень-то молода. А может, просто так выглядела. Все они были ссыльными. И все остались здесь жить. Наверное, у каждого из них были причины остаться. Как и у немцев, которых также было несколько фамилий в нашем селе. Они тоже остались в Сибири. Но это, как говорится, уже другая история.
Были и латыши. Вот они уехали все. В Латвию. Кроме Веры Рутерис, которая одна воспитывала свою дочку, мою одноклассницу Инту.
Потомки этих украинцев и сейчас живут в Сибири. Не знаю, могут ли они говорить на родном языке. Вряд ли...
К чему это я? Да так, навеяло вдруг воспоминания. Хорошие воспоминания, детские. Сколько украинских песен мы тогда знали и пели! До сих пор их люблю. И пою. И доброе отношение к украинцам, воспитанное с детства, у меня сохранилось, осталось, как что-то неотъемлемое в моей жизни.
19 марта 2014