Мадам в телевизоре сделала губки дудочкой и молвила:
- Дело дошло до того, что сейчас не осталось ни одной женщины, которая бы не была жертвой домогательств. Представьте: каждая женщина может рассказать кучу ужасных историй о том, что некий мужчина пытался ее обнять, не побоюсь этого слова, облапать или даже поцеловать! Бр-р!
Дама на экране с видимым отвращением передернула своими необъятными плечами, после чего схватила стакан с водой, стоявший перед ней, и жадно, большими глотками, опорожнила его. После этого она с ненавистью посмотрела на стакан – ненависть была вызвана то ли тем, что стакан был уже пуст, то ли тем омерзительным обстоятельством, что с точки зрения грамматики «стакан» относится до сих пор к мужскому роду – и с лицом, украшенным отвращением, заявила:
- Правда, некоторые до сих пор боятся говорить об этом вслух. Девушки! Не бойтесь. В конце концов, не рассказать о гнусных домогательствах – пусть даже случившихся двадцать, тридцать, сорок лет назад – сейчас не в тренде. Получается, что ваш женский кейс пуст, что никто никогда не приставал к вам! Да что же это такое! Неужели вы - хуже всех, и никто из этих лысых или волосатых существ не покусился на ваши прелести!
Алекс выключил телевизор. Он чувствовал, что, как говаривал геноссе Штирлиц, запоминается последняя фраза. Это его огорчало. Он и без того волновался перед первым свиданием с Эльвирой, а «губки дудочкой» не просто испортили настроение, а просто разбили на мелкие кусочки остатки уверенности.
Эльвира – девушка его мечты, в которой удивительным образом сочетались многие достоинства: ум, который мог быть по-мужски строго логичным, а мог быть по-женски очаровательно противоречивым – всё зависело от ситуации; фигура, близкая к идеальной, если за эталон принять классические представления мужчин о женской красоте; лицо, умевшее быть иногда строгим, иногда наивным, иногда доверчивым, иногда саркастическим, однако всегда красивым. Возможно, что Эльвира на самом деле была совсем другой, но какое это имеет значение, если таковой ее видел Алекс.
Алекс больше всего боялся опоздать, но, тем не менее, он успел забежать в цветочный киоск. Гиацинты? Нет! Может быть, герберы? Фу, что за слово неприличное. Красные розы? Пошло как-то. Нет. Вот белая – это то, что нужно. В конце концов, одинокая белая роза никого не должна обидеть. Она – только символ, символ холодного, но красивого одиночества. Того одиночества, которое вызывается не тем, что ты никому не нужен, никому не интересен, а твоей самодостаточностью, тем, что у тебя нет никакой необходимости в общении. Другими словами, да, я красива и умна, но моя красота и ум не для того, чтобы касаться их руками или речами. Не трожь – уколю!
Через пять минут Алекс был на месте, то есть в сквере возле памятника влюбленным. До назначенного времени оставалось еще семь минут. «Успел!», - подумал Алекс. Его сердце понемногу стало успокаиваться. Но уже через минуту пульс снова стал учащаться – время встречи, желанное и ужасное, приближалось.
Было зябко, холодный порывистый ветер не делал ожидание теплым. Удивительно, почему, несмотря на это, руки Алекса вспотели. Еще через двадцать минут Алекс начал ощущать на себе иногда сочувственные, но чаще насмешливые взгляды мамаш с колясками, которые расположились на соседних скамейках. Он поежился, то ли от этих взглядов, то ли от неласкового ветра. Внезапно он понял, насколько нелепо он выглядит на ветру с этой дурацкой розой. Он сердито сунул ее за отворот пальто, и глянул на часы. «Еще пять минут жду и всё!», - пообещал он себе. Когда прошло еще двенадцать с половиной минут, он понял, что Эльвира не придет. Он вынул розу из-за отворота пальто и решительно шагнул в сторону урны с тем, чтобы этот символ чистоты мог навечно упокоиться среди оберток от конфет и окурков. Но тут откуда-то слева ангельским звоном прозвучало «Привет». Он резко повернулся на этот самый милый для него голос, чтобы сердито ответить ей, хотя и не знал еще что именно. На него с невинной улыбкой, упакованной в рамку из золотистых волос, смотрели огромные карие глаза. Теперь он точно не знал, что сказать. «А я давно здесь», - проворковала Эльвира. «Привет», - несколько запоздало ответил Алекс, и глуповато добавил - «А я тебя не видел».
Эльвира весело рассмеялась:
- Мне было интересно, сколько времени ты будешь меня ждать. Оказалось, только двадцать пять минут. Результат не очень.
Алексу стало стыдно. О том, чтобы предъявить встречные претензии, не могло быть и речи. Виновен!
- Ладно, на первый раз прощаю. Но я так поняла, что в кино мы уже опоздали.
- Похоже. Может быть, в кафе?
- Давай в кафе. Ой, а что это у тебя? – удивилась девушка.
- Где? – Алекс не сразу понял, о чем идет речь.
- Ну вот это? Что это?
- Ах, это. Это роза. И ты не поверишь, для тебя.
- Ух ты! Так у нас не просто свидание. Ты, значит, оказываешь мне знаки внимания.
- Ну да, а как же.
- То есть, ты меня домогаешься.
Алекс покраснел, но попробовал отмолчаться.
- Так домогаешься или нет?
Молодой человек пожал плечами:
- Похо…, - здесь ему перехватило дыхание - видимо, действительно приморозило.
- Что с тобой? – обеспокоено спросила Эльвира.
- Ничего. Похоже, просто что-то пошло не так и не туда.
- Ладно. Давай уже сюда свою розу, а то ведь народ подумает, что это я тебе решила подарить цветы.
Алекс неловко достал цветок и торопливо вручил его девушке.
Эльвира вдохнула аромат цветка и неизвестно чему рассмеялась.
- Чего ты, - испуганно спросил Алекс.
- Да так, ничего. Лекцию вспомнила.
- Какие смешные оказывается ты посещаешь лекции, - пробурчал молодой человек.
- Ага. К тому же, на дому. Я вспомнила мамину лекцию.
- Поделишься конспектом?
- Нет. Это было индивидуальное занятие. Top secret information.
В кафе было тепло и уютно. Ели мало, но вкусно, больше пили – тоже вкусно, и говорили. Удивительно, но если бы кто-нибудь спросил Алекса и Эльвиру, о чем шел разговор, а они честно ответили, то ответ этот занял бы максимум пять минут. Но разговорили-то они два с половиной часа! Согласно Эйнштейну, чем ближе скорость тела к скорости света, тем медленнее течет время. Видимо, восприятие мира влюбленными сродни космическому полету со скоростью света.
Единственным, но немым, свидетелем разговора была роза. Она терпеливо и верно ждала их в высокой и узкой вазе. Слегка поникнув на морозе, она в полной мере расцвела в тепле. Хорошо, что ей было неведомо, что расцвет всегда ведет к увяданию. Розе было так хорошо в этой роскошной вазе. Могло даже показаться, что она, будучи вначале белой, слегка порозовела. Впрочем, розоветь – что может быть естественней для розы, не так ли?
Алекс провожал Эльвиру домой. Они шли по вечернему городу. Странно, но холодно не было. То ли ветер стих, то ли вино разогрело, то ли близость, так им казалось, любимого человека будоражило кровь.
Подошли к подъезду Эльвиры. Прежде чем войти и исчезнуть за дверьми, Эльвира повернулась к молодому человеку… И тишина… Она стояла, нетерпеливо постукивая ножкой о ножку и ждала… Он молчал…
- Так, - первой не выдержала Эльвира, - сначала ты домогался меня, используя розу, а теперь стоишь, как истукан. Поцелуй меня немедленно!
- Ага! А ты потом, через сорок лет, обвинишь меня в домогательствах!
- Обязательно обвиню. Но через сорок лет. А теперь – целуй!
- А если я не буду? Вот не поддамся на шантаж, и всё, - Алекс рассмеялся
- Тогда я не буду ждать сорок лет, и завтра же заявлю, что ты домогался меня в особо циничной форме. Целуй!
Алекс вернулся домой позже определенного мамой срока на полтора часа. Мама не спала. Она встретила его в прихожей, но на удивление ничего не сказала. Только спросила:
- Чай будешь?
- Буду. Но утром, - буркнул Алекс, избегая смотреть на маму, и бочком-бочком прошмыгнул мимо нее в свою комнату.
На душе у него было сладко, торжественно и почему-то тревожно. Упоительная усталость навалилась на него. Он не помнил, как раздевался, как расстелил постель. Он заснул, казалось, еще до того, как его голова коснулась подушки. Снилось ли ему что-нибудь, то неведомо. Но проснулся он в отличном настроении. В голове кто-то пел о тореадоре, который должен смело ринуться в бой.
На столе его ждал привычный завтрак. Овсянка, сосиски, блинчики к кофе. Сегодня блинчики с творогом. Мама была молчалива. Обычно это означало обиду. Но у Алекса было настолько хорошее настроение, что он никак не хотел ссориться. Он подошел к маме, нежно обнял ее, чмокнул в щечку и прошептал на ухо:
- Не волнуйся, мамочка, всё очень хорошо и даже лучше. Когда придет время, я тебе все расскажу. Ну, не сердись.
Мама улыбнулась, но на всякий случай укоризненно покачала головой.
Телевизор был включен. Удивительно, но на экране была все та же женщина с губами дудочкой. И говорила она примерно о том же.
«Неужели она никогда не спит?» - подумал Алекс, поедая свою овсянку.
«Дудочки» беседовали с женщиной-юристом. Хотя, нет, женщина откликалась на «юристку».
- Итак, я правильно поняла, что по вашему мнению не существует мужчин, которые не запятнали бы себя сексуальными домогательствами?
- Практически, не существует. Нет ни одного мужчины, который не попытался хотя бы раз поцеловать женщину, обнять ее, а то и того хуже, не получив на то предварительно ее согласия.
- Поправьте меня, если я не права, вы говорите, что все мужчины – преступники?
- Вне всякого сомнения, вы правильно все поняли.
- Но как вы видите, в таком случае, нормальные сексуальные отношения? Полагаете, что секс возможен только в браке?
- Брак не дает никаких гарантий. Мы знаем, сколько насилия провоцируют брачные отношения.
- Так что же делать? Простите за извечный вопрос.
Обе дамы на экране довольные своим остроумием весело рассмеялись.
- Полагаю, что единственным выходом является занятие сексом на камеру, с последующим хранением копий у каждой из сторон, а также резервной копии в районном ЗАГСе.
- Но согласитесь, это породит целый вал преступлений. Эти видеоматериалы будут пытаться красть, выкладывать в соцсети.
- Я не вижу другого выхода.
- Вас не смущает, что всем придется покупать видеокамеры, другое оборудование. Вы не поверите, но не у всех еще есть деньги на это.
- Да, это проблема, особенно в провинции. Но думаю, и здесь есть выход.
- Вот как?
- На первых порах можно ввести институт районных омбудсменов, в обязанности которых входило бы присутствовать при проведении законно зарегистрированного полового акта, заявка на который должна быть подана заблаговременно. Заявка должна включать виды заявленного секса, а также их последовательность и продолжительность каждого этапа.
Мама схватила телевизионный пульт и выключила телевизор.
Алекс сидел с открытым ртом. Тарелка с овсянкой была почти не тронута.
- Ты слышал? – кричала мама, - Скажи, ты был вчера с девочкой? Скажи мне правду, какой бы страшной она не была!
- Да, - едва слышно сказал Алекс.
- Ты ее целовал? – с ужасом в голосе вскрикнула мать.
- Да, - Алекс остекленевшим взглядом смотрел на потухший экран.
Мама рухнула на стул.
- Ну вот и всё, допрыгались. От трех до семи. Ты хоть не совал свой дурацкий язык ей в рот?
- Нет, это она совала.
- Слава тебе господи. Наверное, это смягчающее обстоятельство. Может быть, отделаешься трешечкой.
Мама суетливо забегала по гостиной, заглядывая в ящики. Наконец, она в одном из ящиков нашла то, что искала – старую записную книжку.
- Ох, думала, что потеряла.
- Что потеряла?
- Телефон Маргариты Августовны. Она – замечательный адвокат, хотя и дорогой. А что сейчас дешево? Доверься маме, все будет в порядке. Может быть, выбьем тебе поселение, - нервно бормотала мама. Вдруг она остановилась и выкрикнула:
- Нет!
- Что нет? – Алекс был полностью обескуражен, и мысленно видел себя на зоне в окружении совсем недружественных зеков.
- Прежде чем я позвоню Маргарите Августовне, ты должен позвонить этой несчастной девушке, которую ты вчера обесчестил. Ты должен извиниться и порвать с ней навсегда!
- Но…
- Никаких «но»! Вот телефон, звони.
Трясущимися руками Алекс набрал номер.
Мама придвинула ухо к трубке, чтобы не пропустить ни одного слова.
После второго гудка, нежный девичий голос проворковал:
- Алло, кто это?
- Это я, Алекс.
- Ой, как мило. Я тоже о тебе все время думаю.
- Эльвира, я хочу извиниться за вчерашнее, наверное, я был пьян. Прости, но мы не сможем больше встречаться, - сказал бедный Алекс и нажал на отбой.
Он плакал, мама пыталась дозвониться до Маргариты Августовны, телефон Алекса перезванивал колоколами…
Только не спрашивай, по ком звонит колокол…