Из рассказов бывалых.
«Жил в селе Мёрзлая Салба Краснотуранского района животновод Семён Минаков, приходился он мне дядюшкой, - рассказывает Владимир Петрович Шамаль, житель села Екатериновка Идринского района.
- Жил тогда я в Новоберёзовке. Примерно в 1963-м году дядюшка Семён перегонял лошадей на откормплощадку, что находилась в трёх километрах от Идринского, по дороге на Центральный. С табуном лошадей он останавливался в Новоберёзовке и ночевал у меня. Он многое тогда рассказал о себе, и его рассказы запали мне в душу, зафиксировались в памяти. Мелкие подробности я, конечно же, не помню, но в целом воспроизвести могу. Особенно запал мне в душу его рассказ о войне и её последствиях для него.
Дядя Семён был призван сразу, как началась Великая Отечественная, но воевал недолго. Он попал во власовскую армию, которую генерал Власов сдал немцам. Первую армию он сдал на берегах Балтики. Артиллеристы, увидев на рейде немецкие корабли, и ещё не зная о сдаче армии, дали залп по кораблям, за что и были отправлены в концлагерь. Все пять батарей. Лагерь находился в Польше. Он, кажется, назывался Освецим.
Семён Минаков – коренной сибиряк, а сибиряки, как известно, народ крепкий, сноровистый ухитрился с товарищем совершить побег. За ними гнались с собаками. В лесу они забрались под выворотень, как в нору. Товарищ оказался ближе, и его загрызли собаки. Семёна же немцы загрызть не позволили, доставили в концлагерь как доказательство успешной погони. Над Семёном издевались, вырезали со спины два кожных ремня, оголив мясо. Дядюшка показывал мне спину: на ней было две белых, почти прозрачных полосы, на которых не росли ворсинки волос. Крепкий сибиряк выжил, но подорвалось здоровье.
От издевательств и голода он стал сильно кашлять и болеть животом. Его рвало с кровью, и однажды он вышел к колючке ( ограждению лагеря) где вдруг услышал за ограждением русскую речь. «Кто ты?» Семён поднял голову и увидел, что мимо идёт женщина. В этом месте за лагерным ограждением была дорожка, по которой ходили на службу вольнонаёмные, работавшие в госпитале и управлении лагеря.
Женщина спросила, не останавливаясь и не поднимая головы, но Семён понял, что вопрос обращён к нему. «Я русский» - назвался Семён. На этом их первое общение закончилось. Семён понял, что женщина в чём-то заинтересована, и по возможности, в определённое время стал выходить к ограждению. Общения их были кратковременными, так как останавливаться женщине и смотреть в его сторону, было нельзя. Их общения могли засечь часовые на вышках. Они обменивались лишь мимолётными взглядами, брошенными как бы невзначай.
Женщина, явно не русской национальности, (говорила она с акцентом) поверила Семёну, а он понял, что она сочувствует ему. Когда она узнала, чем болен Семён, незаметно кинула под ограждение свёрток. Семён, будто корчась от болей, согнулся и подобрал его. В нём оказалось лекарство, от которого он пошел на поправку. После приёма лекарства он, кажется, съел бы быка, но есть-то было нечего кроме тюремной баланды. Но сибиряк ожил.
Постепенно женщина узнала, в каком карьере работает Семён, в каком забое и предложила: «Хочешь бежать отсюда?» Семён ответил: «Хочу». «В твоём забое будет зарыт свёрток, переоденься и беги».
Женщина не работала в карьере, и Семён понял, что в своих сочувствиях заключённым она не одна. Возможно, она была из антифашистской организации. Кто был в ней, Семён не знал, но понял, что побег возможен. Наверное, сведения о нём проверялись и перепроверялись, и однажды он, в самом деле, откопал в своём забое свёрток с обмундированием немецкого офицера и несколькими плитками шоколада, украдкой переоделся и пошел к выходу из карьера.
Тут его едва не убили свои же заключенные, ведь шел он мимо забоев товарищей и хорошо, что во время оглянулся: над ним была уже занесена кирка. Упади она ему на голову, была бы смерть, но товарищ узнал Семёна, и кирка отлетела в сторону. Шел Семён по карьеру и ждал пулю в спину, но ему повезло. Ближние охранники стояли на высотке и вдали и были заняты игрой на губной гармошке. Они лишь изредка покрикивали на работающих.
Они или не заметили действий Семёна или приняли за своего или были в сговоре с его женщиной-спасительницей.
Семёну осталось только гадать, но он прошел до самого конца карьера не разоблаченный. В конце карьера охранники даже повскакали и прокричали: «Хайль Гитлер!» Они-то уже с полным основанием могли принять его за проверяющего или за проходящего мимо офицера. Семён тоже вздёрнул руку к фуражке и так же ответил. По больной спине Семёна стекал холодный пот. От нервного напряжения деревенели руки и ноги, но обошлось, и это было провидением Бога.
Выйдя из карьера, Семён почуял свободу. Напряжение спало, ноги сделались ватными, но медлить было нельзя. Стараясь не попадаться немцам на глаза, и обходя людные места, он к вечеру добрался до железнодорожной станции. Всё же ему пришлось ещё не один раз кричать: «Хайль Гитлер!» На железнодорожной станции он увидел состав с танками, направляемыми на фронт. Танки были зачехлены, и под покровом темноты он забрался под один из них. Состав вскоре тронулся.
Трое суток скрывался Семён под танком без еды и воды, но выдержал. Шоколадки спасли. Не один раз он был на грани провала. Вдоль состава ходили рабочие-путейцы, хорошо, что никто не заглянул под тент. За два года плена он изучил немецкий язык и довольно хорошо понимал его, мог изъясняться, и на последней станции понял – фронт вот он, рядом!
Опять под покровом темноты он выбрался из-под танка, добрался до линии фронта и пошел в сторону своих. Немцы приняли его за своего. А когда он дошел до окопов, упал и пополз. Видели или не видели немцы ползущего Семёна? Возможно, и видели, но не стреляли: вдруг он пошел за языком. Зато едва не пристрелили свои, ведь он был в форме немецкого офицера. Семён закричал, не поднимая головы: «Ребята! Я свой!» И этим спасся.
Но офицер особого отдела строго спросил: «Почему сдался в плен, а не застрелился?» Была такая установка: «Лучше смерть, чем плен» На что Семён ответил: «Нас были тысячи во власовской армии, и все должны были застрелиться? Ты-то вот в тылу и никогда не поймёшь тех, кто там оказался».
Особист, пристрастно допрашивавший Семёна, отправил его далее по инстанции, состряпав «материал». И дали Семёну шесть лет, уже нашего лагеря.
Отбывал Минаков свой срок в Новокузнецке на строительстве подземного порохового завода, где так же работали и пленные немцы. Немецкая бригада работала ни шатко, ни валко, выполняя нормы на 50-70 процентов. Сколько с немцами ни бились, работать так, как работали бригады русских «предателей», не могли заставить. Но вот на должность мастера участка назначили исполнительного и сообразительного сибиряка Минакова.
Обходя участок, он однажды услышал в немецкой речи подозрительное, и подслушал. Немцы предполагали убить кого-то из лагерного начальства, и, если не сбежать, то хотя бы отомстить за плен. Возможно, это были их мечты, выраженные вслух, поэтому-то Семён решил не сообщать начальству, но бригаде пленных заявил: «Если вы не станете хорошо работать, а будете как прежде саботировать, я сообщу о ваших разговорах, и вас расстреляют».
Пленные такого оборота не ожидали. Услышав из уст русского мастера почти чистую немецкую речь, они сразу же сдались и пообещали выполнять нормы на 150-200 процентов. Начальство гулага было удивлено. Стали дознаваться, в чём причина, такой резкой перемены в работе пленных. И дознались! Оказалось, что Минаков неплохо говорит по-немецки
Надо знать политические поветрия того времени, чтобы понять почему Минакову к шести годам заключения прибавили ещё четыре, обвинив в сговоре с немцами. Никакие оправдания и объяснения не помогли. Однако Семён сдержал слово, не выдал пленных.
И «отслужил» Семён Минаков в лагере до самого 1953-го. После смерти «отца народов» товарища Сталина его реабилитировали по чистой, но боль за себя, за несправедливость со стороны Родины не покидала Минакова до самой смерти.
Рассказывая эту историю, Семён плакал, а был он мужиком крепким, сильным, выправился, выйдя на волю, и умер уже в семидесятых, унеся свою боль в могилу.
Я не мог не поверить дядюшке, - говорит Владимир Петрович Шамаль.
– Я видел его спину. Я видел его слёзы. «Я не знаю имени этой женщины, -говорил дядюшка Семен, - не знаю, кто она по национальности, но если бы я встретил её на свободе, я бы отдал ей всё за её доброту!» Есть всё-таки на Земле доброта. Она не убиваема. Она живёт в людях! Вот таким был мой дядюшка Семён Минаков!