— Вот! — Миша прихлопнул ладонью увесистый том, прошитый алыми нитками.
— Что это? — я непонимающе перевела взгляд с Маши на ее супруга.
— Леночка, Миша закончил свой многолетний научный труд. Это его монография.
— Поздравляю! — выдохнула я. — Ну и? Теперь в типографию?
— С типографией придется подождать. Тут, видишь ли, такое дело… — Миша провел ладонью по обложке. — Натаскали они там всего, меняют тексты постоянно. Я теперь не знаю, что с этим делать.
Я не совсем вникла в заявление Миши и потому, присев на краешек кресла, ждала дальнейших разъяснений.
Маша кивала:
— Ты слушай-слушай! Тут такое происходит — уму непостижимо!
Хозяева тоже присели. Книга лежала на столике, притягивая взгляд, как праздничный торт.
— Вот Лао-Цзы, например. Я коснулся китайского этико-политического учения, давая лишь сравнительную характеристику. Мне нужен был раздел конфуцианства лишь для затравки, а он мне три главы вставляет про даосизм с расширенной терминологией. Представляешь, три телеги бамбуковых текстов!
— Ну и? — еще не вникла я в проблему.
— Бегают по главам, вытворяют что хотят, — пояснила по-женски взволнованная Маша.
— Кто? — тоже всколыхнулась я.
Мало ли кто может бегать в домах? Правда, тараканов в городах теперь, говорят, нет. Но Миша сухо произнес:
— Философы, мудрецы. Будда тот же.
Я подумала, что ослышалась. Переспросила на всякий случай:
— Который Гаутама? Великий Сидхартха?
— Он самый, — зашептала, наклонившись ко мне, Маша. — А вчера… вчера многорукий Шива выглядывал. Сам синий, а на шее — змея. Я даже испугалась. А потом три раздела по индуизму начисто снесло, а вместо них — какие-то гимны, мантры на санскрите. Миш, правда?
Я не верила своим ушам.
— Покажи, — зачем-то сказала глухо.
Высокий и худой Миша, согнувшись над монографией, перелистнул несколько страниц и вдруг замер:
— Маша, тут снова про Иуду все по-другому. Ну разве можно так работать?! Это же традиционная версия Матфея. Сребролюбие. А я опирался на Борхеса!
— Да что она у вас, живая, что ли? — не выдержала я. — Как это может книга сама себя переписывать?
— Почему сама? Кто говорит, что сама? Я же тебе сказал: Лао-Цзы, Будда, Сократ. Все, кому не лень, все и пишут.
— А ты? Что делаешь тогда ты? — настаивала я, пытаясь зреть в корень проблемы.
— Теперь уже спасаю написанное, борюсь за каждый абзац.
— Ну и? Получается?
— Если бы! С Ницше вчера полемизировали до полуночи. Утром открываю, а он, сволота, через всю страницу начертал: «Бог мертв». Я ему — кукиш и нацарапал сверху: «Сам ты мертв».
— Кому кукиш?
— Ницше!
— Ага! Мертвому.
— Ну да.
Я откинулась на спинку дивана и скрестила руки.
— Слушайте, друзья! Перестаньте меня разыгрывать. В общем, так: Миша, поздравляю с монографией! У меня есть предложение ничего больше не трогать. Вот как они там историю записали, так пусть все и будет.
— Но кто тут, в конце концов, автор? Лена, ты знаешь, как переводится слово «монография»? Единописание! — воскликнул Миша и, яростно перевернув страницу, ткнул пальцем в середину, потом всмотрелся и присвистнул:
— Ну нахалюги!
Мы с Машей наклонились. Под фамилией автора стояло: «В соавторстве» и далее по тексту — «…Лао-Цзы, Будда, Шива, Иуда, Ницше и другие».