Павлиний раскрас зимородка-сверкающего изумрудом крыльев,пылающего закатным огнём грудки, кокетливо украшенного пестринками на макушке!Кто видел хоть раз это чудо Природы,- поймёт почему древние легенды охотничьих приобских народов обожествляли эту птицу. Длинный острый клюв способный одним ударом пронзить добычу,ястребиной зоркости глаза. Вводившая в заблуждение его внешность при попытка приручить зимородка подобно какому-нибудь попугаю какаду к жизни в клетке -увенчивалась полным крахом.
Но одному бугринцу это всё же удалось. Правда он не жил в клетке, а был, така сказать на "беспривязном содержании". И мы бегали смотреть как птица таскала своему хозяину средних размеров рыбин и бросая ему под ноги золотые слитки щурят, серебряные "рубли" чебаков и пиастры карасей из образовавшегося от выемки бутового камня карьера. Как птица садилась на плечо дядь Коли - и сгребая всё это богатство в мешок,он хромал в свой похожий на пиратский галеон, прилепившийся на краю океанического вала Бугринского холма домишко задравший вверх бушприт жердины со скворечником. Я , Гриша Ляпунов, жадный поглотитель романов Стивенсона и Жоклио смотрел ему вслед и видел сутулую спину Джона Сильвера с култышкой на ноге, костылём, сундучком драгоценностей под мышкой,чёрной лентой в косице, треуголе капитана артиллерии на голове и трубкой в зубах. Правда, трубка была настоящей, а не воображаемой и , обернувшись, он вынимал её из зубов и махал нам ею:
-Эй!Ребятня!Айда уху варить!
И мы устремлялись в его тихую бухту. Свой домик с огородом дядь Коля и правда называл Тихой Гаванью. Он работал мотористом на тихоходном катере "Смелый", возившим рабочих вдоль берега из Бугров до Затона и обратно. Небольшой, пришвартованный к намытому земснарядом и укреплённого трудами военнопленных мысу дебаркадер служил причалом его "ржавой посудине" -и периодически "речной волк" катал бугринскую шпану по Оби, перевозил на остров Кораблик, в которой одной ногой опирался многоногий Комсомоьский мост с ползущим по нему товарняком, навевающем мысли о теплушках, зеках в них, военнопленных, спецпереселенцах.
Дядь Коля даже позволял нам заглянуть в моторный отсек, где пыхтели вращающие винт катера поршня, давалподержаться за штурвал. И когда я обеими руками ухватывался за ручки этого чудо-колеса-мне казалось, что я юнга той самой "Эспаньолы" - и мы устремляемся на всех парусах к острову сокровищ. За таковой и вправду мог сойти Кораблик. Дядь Коля оставлял меня, и еще нескольких бугринских пацанов на острове со снастями, чтобы вечером забрать. И мы весь день цедили бреднем заводь между тальниками и красноталами, варили в большой консервной банке с привязанной к ней проволочной ручкой уху на костре, делами луки и натянув тетиву из лески - гоняли надоедливых чаек и уток. В обрывистом берегу острова и сверлили дыры для своих гнёзд стрижи и зимородки.
Притихнув, мы с Петькой Нырком(он на удивление загорающей публике совершал на карьере головокружительные нырки с края скалы) следили за рыбалкой зимородка. Если чайки парили над водой и выхватив мелочь тут же заглатывали её, то высматривающий с нависшей над заводью ветки зимородок, схватив добычу, тащил её птенцам в свою нору. Вот вывалившегося из такой норы птенца и подобрал однажды дядь Коля на острове. И терпеливо выкармливал его , разжовывая сырых чебаков и ершей,чтобы взяв в губы увёртливый клювик влить птахе очередную порцию "детского питания".
Нырок и Гусь разматывали на отмели бредень и заходили в воду там, где стреж не сбивала с ног и куда рыба заходила, чтобы передохнуть от борьбы с течением и покормиться придонным планктоном-кичилем,ручейником и падающими с веток гусеицами, неосторожными бабочками, не расчётливо прыгающими кузнечиками. Я и Боня - табанили.Так мы весь день заводили свой трал. И вычерпав содержимое "банки", над которой постоянно кружили чайки, куда то и дело,сверкая оперением, срывался с ветки зимородок - мы в ожидании пока подойдёт очередной рыбий косяк бесились на острови по чем зря, устраивая нечто вроде флэшмоба "Папуа Новая Гвинея".
Пассажиры причаливавшего к берегу прогулочного теплохода, сходя по трапу наблюдали за нами подобно тому, как Кук наблюдал за съевшими его в конце концов аборигенами. Как Колумб и его последователи - за первообитателями Эспаньолы и Гваделупы. Мы с перьями островных птиц в волосах-кто с луком через плечо, кто с ножом в кожаных ножнах на шее бежали навстречу туристам,предлагая еще трепещущих, норовящих выскользнуть из рук , чтобы плюхнуться воду щучек и подъязков.
-Ой! Да она ещё живая! -всплескивала пухлыми ладошами с наманикюренными коготками тётя в широкополой шляпе и напоминающем лужок в цвету платье, подол которого нахально задирал ветер. И тыкнув в рыбину пальцем, отдёргивала его, как от горячего.
-Мама! Купи эту лыбку! -тянул маму за подол мальчуган в матроске, шортиках и сандаликах. Мы посадим её в аквариум!
- Она не влезет в аквариум! И потом разве ты не видишь? Это же хищница! -она сожрёт всех наших гупёшек, меченосцев и золотых рыбок!
- Почем ребята? -спрашивал очкастый интеллигент в клеточку с гитарой на верёвке с закопчённым котелком наизготовку(он со своей женой был завсегдатаем Кораблика и нашим постоянным покупателем).- Вот этого язя!И вот этих парочку окуньков...
У нас мигом расхватывали весь наш улов. Разнопёстрая толпа шумным табором располагалась на меленьком песочке. Одежды-долой. Демонстрировались купальники бикини и семейные труселя. Понаехавшие мигом распугивали и рыбу, и птиц. И под звяк гитары и наносимый ветерком запах костровой ухи, рассовав "бумажки" по карманам наших сгребаемых подмышки одёжек , мы сворачивали бредень и удалялись в дальний угол острова...
У дядь Коли на его "галеоне" было тоже ништяково! В просторном сарае висели по стенам спасательные круги с надписью СМЕЛЫЙ. Сети свисали нептуновыми одеждами.
На натянутых проволоках золотились сушоные язи, шучки, сороги.И , как и почти во всех бугринских сарях имелся "сундук мертвеца"- металлический противокрысиный ящик, куда зимой складывались замораживаемые стерляди и осетры. Этот "золотой запас" предназначался для продажи в городские рестораны, где номенклатурные работники могли поедать деликатесы кремлевских буфетов, не доезжая до Москвы.
Обложенным петрушкой, лучком м картошкой фри кострючком возлежал остров Кораблик на мельхиоровом, отливающем небесной синью блюде обской воды. Эти продолговатые , отправляемы в жующие рты стоицесибирскго начальства картофелины до времени претворялись лодками местных браконьеров, распугиваемых периодическими налётами рыбнадзора. Взвивалась над вечереющей речной гладью зелёная звезда ракетницы. Выскакивали на берег , увязая в песке мушкетёрские ботфорты "рыбников". Начинались суета и суматоха.Шлепки вёсел надувных "шлюпов". Вой моторов "Вихрь" ретирующихся "дюралечников".Скрип сходней теплохода , спешно эвакуирующихся на "корапь" отдыхающих.
-А вы знаете, что сейчас нерест и лов запрещён?- увещевал гитариста опрокинувший в костёр котелок блюститель речного порядка.
-Но не было никакой информации ни в газете ни на радио!И потом - я ж не ловил, я только купил.- закидывал на плечо "изгиб гитары желтой", нарушитель неукоснительного закона.
-Все вы так говорите. А браконьерские снасти в кустах прячете!И потом вы развели костёр в зоне отчуждения железнодорожного моста! Пока не составляем протокола , но делаем предупреждение. И интеллигент протягивал "рыбнику" "пачьпорт" с вложенными в него десятирублёвками...
-С документами у вас всё в порядке, -аккуратно вытаскивал блюститель бумажки, клал их в бездонный боковой карман куртки-плащевки - и возращал документину запевале хора про то, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. - Имейте в виду в следующий раз!
-Ага! Я имею-тащил очкарик за руку в сторону трапа увязающую в песке подругу.
Мы наблюдали за происходящим из своего укрытия -в тальниках, в камышах,телорезах, сховавшись за бревном плавня, прозванным Крокодил. В дупле- пасти крокодила был удобный тайник, куда мы прятали бредень, как только появлялись "рыбники". А они появлялись с периодичностью заезженной на радиоле пластинки.
Но как только всё утихомиривалось, мы выползали из своего схрона.Мы выжидали , когда "банка " заполнится очередной порцией хвостато-чешуистрой валюты - и продолжали цедить бредешком обскую водицу с настырностю ловцов жемчуга и искателей сундуков с пиастрами на усеянном обломками галеонов океаническом дне.
И снова срывался с ветки сверкающий в солнечных лучах тропическими красками, многократно увеличенным колибри с почтовой марки с надписью ВRASLIA зимородок. И вновь он овладевал лепестками брызг , пестиками и тычинками расцветшего на мгновение водяного цветка - и вонзал свой клюв в нектарник.
Казалось - индеец накалывал на копьё только что серебрившуюся в струях ручья рыбёшку...