Путевка в пионерский лагерь «Солнечный», выделенная отцу профкомом педагогов, разлучила меня почти на месяц с пыльными, скучными, проросшими побегами американского клена поселковыми улицами, осчастливив возможностью дышать воздухом соснового бора и купаться в «лебяжьем» озере.
Буквально с порога наш отряд, разместившийся в двухэтажном корпусе «Бригантина», начали готовить к встрече пионеров из ГДР. Жизнерадостная массовик-затейник, с пышной огненной копной волос, ежедневно по часу, резво работая ногами, обучала нас финскому танцу «Летка-енька». Потом мы под руководством другой милой близорукой барышни репетировали песню «Подмосковные вечера». Кроме этого было еще много всяких построений и инструкций, которые нам ежечасно вдалбливали. На меня это подействовало так, что я, узнав о поисках желающего перейти в другой отряд, сразу же откликнулся. Мне наплевать было на значки и сувениры, которые должны были привезти с собой тельмановцы. Я хотел играть в футбол, умываться по утрам на свежем воздухе и посещать всегда доступный выбеленный известью туалет. Вскоре все это стало реальностью. Но не успел я нарадоваться новому распорядку, как в него внесли коррективы – наш отряд стали готовить к визиту иностранной делегации, ежедневно вытягивая в две шеренги по краям главной аллеи и заставляя по часу выть «Подмосковные вечера». Снова сыпались инструкции, предостережения. Старшая вожатая, вытаращив глаза, рассказала историю, как однажды коварные зарубежные гости бросили в мусорный бак конфеты и стали фотографировать детей, запустивших туда руки. Ее помощница тоже вспомнила смешной и нелепый случай: иностранцы накинули на голову начальника лагеря красные трусы и тоже сняли на пленку.
В день приезда первой группы капиталистов вдруг понадобилось вырядить мальчиков в черные брюки, которых у меня естественно не было. Мне раздобыли какие-то шерстяные брючки черного цвета и предложили их примерить. Штаны оказались узкими и слишком короткими. Я запротестовал, но вожатая, выглядевшая жалко и испуганно, настояла, аргументировав тем, что в палате никого не должно быть, кроме дежурных.
Мы стояли, взявшись за руки, и с любопытством смотрели в сторону ворот. И вот ОНИ появились. Седовласые нарядные старушки с изумленными глазами, благоухающие, как весенние сады, ароматными запахами, поджарые востроглазые старички-шпионы. Гости шли, мило улыбаясь, награждая понравившуюся девочку или мальчика брелоком или шоколадной конфеткой. Дети, помня инструкции, недоверчиво поглядывали на «отравленные» сладости, смущенно отказывались от заграничных безделушек. Однако их ладони все равно не оставались пустыми.
Когда прибыла следующая делегация, я не захотел надевать короткие брюки и попросился остаться вторым дежурным в палате. Старшая вожатая согласилась. Вместе с нами наводить порядок оставили двух самых тихих и девочек, одна из которых напоминала мне маленькую бабушку.
После влажной уборки мы с товарищем удобно устроились прямо на полу играть в шахматы. Первую партию я достаточно быстро проиграл. Когда настал переломный момент во второй партии (не в мою пользу) в палату в сопровождении вожатых вошли две иностранки. Сцена, которую они увидели, вызвала у них неподдельный восторг. Не сводя округлившихся глаз с шахматной доски и, как мне показалось, с босых, грязных ног моего соперника, они оживленно затрещали на французском языке. У одной мадам появился в руке сувенир – серебряная башня. Представив на миг, что такая необыкновенная вещица вдруг станет моей собственностью, я сразу отогнал эту мысль прочь. Предчувствие меня не обмануло.
- Знаешь, почему она отдала башню мне, а не тебе? – предположил шахматист, когда мы остались одни. – Потому что у меня ноги грязные, как у беспризорника.
- И от них сильно пахнет, – добавил я.
Однако праздник на душе мальчика был недолгим. В дверь ворвалась вожатая и под каким-то «мутным» предлогом конфисковала подарок.
Зарядили дожди, и я, в ожидании очередной группы иностранцев, загрустил. Каждый день ближе к обеду я ходил к воротам, ожидая появления матери. Когда, наконец, я увидел ее там, то у меня на глазах едва не навернулись слезы, и маме не просто было убедить меня остаться.
В конце смены нам организовали соревнования по самбо. В детстве я часто боролся с братьями и со сверстниками. Потом поднаторел в спаррингах с одноклассником, который подавал надежды на тренировках во Дворце Химиков у Фарита Мадьярова. Пацаненок был мелкий, но взрывной. Он удачно делал в прыжке захват шеи ногами или, резко рванув на себя соперника, «чисто» перебрасывал его ногой через себя. Со мной у него ничего не получалось. А я не мог одолеть его. Слишком у него была быстрая реакция. Мы часто, вцепившись в воротники, подолгу изнуряли друг друга неожиданными подсечками, зачастую на льду. В общем, кое-какие навыки у меня были, и их мне и хватило, чтоб разобраться с такими же любителями-самоучками в своей весовой категории. Вторым финалистом стал ученик Фарита Мадьярова.
Он вышел ко мне навстречу вразвалочку, светлоглазый, с утиным носом и развитыми мышцами спины.
Я, чувствуя его физическое превосходство, старался поймать его на резком движении вперед. Однако он особенно не увлекался атаками. Сдержанный такой паренек. Подсечки мои не проходили. Мешали «крестьянские» шерстяные носки, которые сползли с пяток. И вот, наконец, он меня решился кинуть через бедро. Я сгруппировался и, зависнув, качнул его назад. Он напрягся, стараясь перебросить. Я резко поддался и перевалился вперед, увлекая его за собой, чтоб перебросить через себя по инерции. Такое у меня проходило не раз. Однако блондин оказался крепким парнем и застрял на половине пути. Мы завязли, и шея моя, а она у меня была недостаточно крепкая, оказалась в замке. Тренер остановил схватку и, похвалив меня, предложил записаться к нему в секцию.
В день отъезда, которого я ждал с огромным нетерпением, отряд привели в медпункт на контрольное взвешивание. Мой вес, к неудовольствию врачихи, снизился на килограмм.