Рассказ напечатали через неделю.
С нежностью осматривала страницу. В виньетках шрифтов и в парах типографского запаха текст получил окончательную огранку. Рассказ был о коварном преступлении. Сюжет я закрутила лихо. Вся история была вымышленная, с придуманными персонажами.
Захлопнула журнал и сладко потянулась. Не сходить ли на бульвар? Осенний денек звал на улицу.
Телефонная трубка завизжала, как младенец в роддоме.
— Алло? — пропела я, радуясь жизни.
— Ну как ты могла? Как ты только могла так меня опозорить?
— Золотце, ты о чем? Поконкретнее, пожалуйста.
Звонила моя хорошая приятельница. Голос ее был словно надкушен.
— Как это о чем? О твоем рассказе.
— А что в нем не так? — пыталась я сохранить равновесие, как фигурист, увидевший на льду препятствие.
— Сумочка. Это же моя сумочка! Розовая, с косичкой.
Я вспомнила эту яркую деталь гардероба у сообщницы главного героя.
— Таких сумочек по городу сотни. Почему ты решила, что речь идет именно о твоей?
— Если бы только это?! А в сочетании с шарфом? Рассвет над Кипром. Уф!
— Шарф твой. Но героиня-то другая! Ты не находишь?
— Еще бы! Я же не такая стерва! Но кто знает? Люди замечают внешнее. Сотри ее немедленно!
— Как? Что ты такое говоришь? Не сходи с ума! Рассказ уже напечатали.
— Как хочешь, так и стирай. Это твои проблемы.
Приятельница швырнула трубку. Литавры еще звучали в душе, но уже как-то иначе.
Я чертила пальцем на листе бумаги завитушку. Осенний денек еще манил из дома.
На следующее утро в вестибюле редакции, куда я отправилась получать гонорар, я столкнулась с писателем Заворотниковым.
— Михал Саныч! Какими судьбами?! Вы давно вернулись?
И неуютно присела на краешек стула, предчувствуя худшее.
— Да вот уже с недельку. Хотел позвонить, да все бегаем, бегаем. Журнальчик увидел у Синеева. Дай, думаю, гляну, что пишем, что печатаем. И прочел! На одном дыхании прочел. Правдиво, очень правдиво пишем. Вот только зачем же так? Не виноват я в той истории, совсем не виноват. Не из корысти, не из жадности — по недоразумению! А вы! Так, не щадя… Жестоко ведь так со мной!
— Ради бога, Михал Саныч, о чем вы? Где вы себя там увидели?! Это совсем другая история. О другом человеке. Вообще вымышленном. Это же художественный прием. Для конфликта, для интереса. Вы же понимаете…
— А маленький, тучный, с проплешинами? И еще это — на кулаке татуировка.
— Ну и что? Татуировок — куда не плюнь! С проплешинами тоже поголовно.
— Нехорошо, дорогая Елена, нехорошо так с людьми поступать. Обидно. В общем, так: этот рассказ вы должны изъять.
— Откуда?
— Из жизни.
— Из жизни поздно, — выдохнула я обреченно. — Подписной тираж пять тысяч. И все уже ушло к читателям.
— Нехорошо, — резюмировал он и нырнул в приоткрытый кабинет.
Я вяло поплелась на улицу. Моя радость испарилась.
У арки дома мне встретилась соседка с верхнего этажа. По моему совету она как раз подписалась на этот толстый литжурнал. Я вспомнила это, когда увидела, что она, всегда такая приветливая и улыбчивая, сейчас холодно кивнула и прошла мимо. На поводке она тащила черную собачонку.
Собачку у преступника в злополучном рассказе я списала с этой таксы. Точь-в-точь. Хотя кто их, такс-то, различит? Все они — как под копирку. Правда, не всех зовут Филями.
Филя вдруг дернулся и остервенело облаял соседа с третьего этажа. Бородавка на носу мужчины потешно запрыгала.
«Бородавка на его носу потешно запрыгала, и Митяй сгреб украденное барахлишко со стола», — отчетливо отпечаталась в уме фраза из будущего рассказа.
И я виновато скосила глаза на еще ничего не подозревающего соседа.