ГЛАВА 18. ВИЛЬНЮС
Через две недели связали все свои пожитки в три узла, в последний раз взглянули на башни костёла Всех Святых и двинулись в путь.
И вот красавец Вильнюс со старинными каменными зданиями, узкими дорогами, где только телега может проехать. Белокаменный собор Святого Станислава с колокольней. Но более всего поразил Арика университет. Отец сказал, первые студенты изучали здесь математику, историю и латынь аж с 1570 года! Даже представить такое трудно! Не было тогда на свете ни его деда, ни прадеда! Вот как давно это было!
Арик, открыв рот, ходил под низкими гулкими стрельчатыми сводами и думал о тех, кто познавал здесь учение. В одном зале натолкнулись на клавесин. Мать села и заиграла незнакомую торжественную мелодию, в которой прорывалась радость.
– Это гимн всех школяров – «Вива Академия, вива професорес», – сказала она Арику и запела своим сильным, хорошо поставленным голосом. Акустика в зале была необыкновенной. Звук, отразившись от стен и потолков, многократно усилился. Он накрыл их лавиной, словно хор всех студентов, обитавших в этих стенах в течении пяти столетий, присоединился к клавесину, воспевая учение.
И сразу потянулись в зал юноши и девушки, мужчины постарше. Кто на костылях, кто с рукой на перевязи. Вставали по стойке смирно и подхватывали гимн. Это было как наваждение. Арик был поражён. Тронут до глубины души. Значит, не один он любит математику, любит учиться. Эти люди, только что вернувшиеся с войны, израненные, худые, измождённые, плохо одетые, а прямо светятся жаждой знаний. Арик слов гимна не знал, и всё равно молчать не мог. Его голос влился в общий хор живущих и живших и восторженно полетел в каждый закуток древнего здания.
Но университет не был единственной жемчужиной Вильнюса. Новые чудесные открытия поджидали Арика на каждом шагу. Через пару дней после приезда они всей семьёй поднялись по крутой, мощённой камнем дороге на вершину холма башни Гедимина.
Отец рассказал, как великий князь Гедимин, объединитель литовских и западных русских земель, живший в начале четырнадцатого века, однажды охотился на берегу речки Вилии (от славянского Великой). Выследив большого тура, он долго гнал его по лесам и холмам. Но зверь был силён и вынослив. Бешено летя галопом, он не подпускал охотника на расстояние выпущенной стрелы. Преследование продолжалось долго. Уже и княжеский конь начал уставать. И здесь, где речка Вильна впадает в Вилию, на горе, где мы сейчас стоим, умелая стрела Гедимина наконец сразила дикого зверя, попав прямо в сердце.
Охотник спешился. Взмах кинжала – и алая горячая кровь окрашивает траву. Гедимин вырезает огромное сердце тура и приносит его в жертву богу Перкуну в стоящем в долине древнем языческом святилище.
Приближалась ночь, ехать домой было поздно. Разбили шатёр у подножия горы. Развели большой костёр, на нём зажарили турью ногу. С помощью верного кинжала князь первым отсёк себе большой кусок нежнейшего мяса, сочившегося розовым соком и пахнущего дымом. Попировав и вознеся молитву языческим богам за их доброту и благосклонность, легли спать. А ночью Гедимину приснился странный сон: на вершине горы, под которой расположился его шатёр, стоял волк с железной шерстью и выл, «как сто зверей». Проснувшись поутру, Гедимин отправился в языческое святилище. Там он рассказал свой сон верховному жрецу и попросил истолковать. Верховный жрец объяснил: железный волк означает город, столицу княжества, а сто ревущих волков – слава о городе разнесётся по всей земле.
Следуя вещему сну, Гедимин основал на этом месте укреплённый замок. Возле замка вырос город Вильнюс, столица Великого княжества Литовского, молва о котором облетела весь мир. Сейчас от замка осталась трёхъярусная башня высотой 48 метров, выполненная в форме восьмиугольника. Сколько войн, штурмов и обстрелов разбилось о её стены! Она видела осаду замка крестоносцами в 1365–1402 годах. Битву русских воинов с войском Речи Посполитой в 1655 году. А сам князь Гедимин стал родоначальником славных литовских и русских княжеских династий, в том числе знаменитых русских – Голицыных и Трубецких.
Поднявшись по внутренней лестнице башни на самый верх, отец, мать и сын стояли, ощущая себя птицами в полёте. Весь город до самого горизонта простирался под ними. Маленькой и игрушечной казалась отсюда высоченная колокольня белокаменного собора Святого Станислава. Далеко внизу, у подножия холма блестела река Вилия, по-литовски – Нерис. И даже тонкие, лёгкие облачка проплывали ниже их ног. Ветер надувал парусом рубашку, словно птичьи крылья.
«Так вот что видит и чувствует орёл в полёте», – думал восхищённый мальчик.
Арик поднял руки, расставил их далеко в стороны, как крылья. Напряг шею и спину. И тут же ощутил силу ветра, готового поднять его над землёй и понести. Ещё чуть-чуть, и он взлетит!
…Однажды мать с отцом взяли Арика в собор Святого Станислава на концерт Баха. Мать сказала, в соборе находится один из лучших органов Европы.
Народу набилось много, стояли сдавленные со всех сторон. И вдруг сверху разверзлись потоки звуков, затопили их, подхватили, подняли и закружили. Музыка говорила, кричала о смерти, радости, сожалении, утрате, любви, счастье, красоте, знании. Выросший среди звучания скрипки и фортепьяно, Арик никогда раньше не чувствовал так музыку, не знал, как могут звуки схватить сердце и не отпускать. Два часа пролетели как одно мгновение. Концерт окончился, но публика не расходилась. Стояли в старой залатанной одежде, в обуви, выдолбленной из дерева, полуголодные, со впалыми скулами, и аплодировали, не отпуская музыканта. А он играл и играл на бис. Мальчик был потрясён до глубины души. До самого их нынешнего дома, бывшей гимназической кладовки, ставшей их комнаткой, не проронил он и слова.
…Недалеко от железнодорожного вокзала, в сохранившихся воротах древней городской стены, они нашли часовню с иконой Матери Божией Остробрамской.
– Хоть мы и другой веры, – сказала мать, – это мировая культура, пятнадцатый век. Нам тоже следует поклониться.
На ступенях, ведущих в часовню, Хая, идущая впереди, обернулась к сыну:
– Говорят, икона творит чудеса, ты можешь попросить её выполнить твоё заветное желание.
– Мама, я уже большой, чтобы верить в такое, – хотел сказать мальчик, а войдя, остолбенел – прямо на него смотрела Мадонна в позолоченных одеждах. Она была без младенца. Руки с тонкими пальцами скрещены. Неземной красоты лицо, на нём знание, скорбь. Как будто она видит, какой путь предстоит пройти сыну, жалеет его и ничего не может поправить. И невзирая на это, благословляет на жестокие испытания из любви к людям.
Когда ошеломлённый Арик наконец пришёл в себя, он задумался: «Желание? О чём попросить? Хочу учиться в Вильнюсском университете, в его старинных стенах. Нет, это не самое заветное. Это я сам смогу, – подумал он.– Надо попросить о чуде,как сказала мама. Настоящем чуде. Что я хочу больше всего? Конечно! И думать нечего! Пусть кто-нибудь из нашей семьи найдётся!»
Он соединил ладони, поднял их к лицу, закрыл глаза. Вложив всю силу своей воли в молитву, Арик истово зашептал:
– Матерь Божия, сотвори чудо, воскреси хоть одного родственника, с кем мы могли бы вспоминать нашу семью, прежние Свенцяны и людей, которые там жили.
На улице мать рассказала, икона была списана с польской королевы Барбары Радзивилл. Была она простолюдинкa, не царских кровей, хоть и из богатой литовской семьи. Однажды принц Сигизмунд Август заметил её во время богослужения и с тех пор не мог забыть. Его родители, король с королевой, и польские вельможи были против такого брака, не хотели допускать литовцев к власти. Но Сигизмунд не отступил: тайно обвенчавшись с красавицей Барбарой, он отправился в сейм получить разрешение на этот брак. В это время его отец, старый король, умер, и Сигизмунд стал королём Польши. Он короновал Барбару. Они жили в любви и счастье, только недолго. Мать Сигизмунда отравила Барбару, оставив сына неутешным до конца его дней..
С той поры, куда бы ни шёл Арик, искал он в толпе заветное лицо. Грезил мечтой о любви, такой, о которой помнят пять веков спустя.
Видимо, правду говорили о силе иконы Матери Божьей. Ещё на входе в здание гимназии сторож сказал отцу, что их уже более двух часов дожидается какой-то парень. Кто это может быть? Пан Мазолевский? Но он не парень. Так кто? Кто их ещё тут знает?
Они поспешили на второй этаж и далее по гулкому коридору до своей комнатки-кладовки. Прямо на полу возле порога сидел какой-то молодой мужчина. Увидел их, сначала неуверенно улыбнулся, потом вскочил.
– Живые! Александр! Хая! Арик!
– Кто вы? – спросила мать. В темноте коридора, со света, они не могли сразу разглядеть лицо незнакомца.
– Да, это ж я, Давид!
– Давид?! – вскричал отец. – Живой?
– Да, и Иешуа тоже жив!
Старшие сыновья тёти Берты живы! Ни дать ни взять плотина рухнула – неистовая радость хлынула лавиной, не зная преград, устремляясь, бурля, сметая всё на своём пути. Они обнимались. Целовались. Гладили друг друга. Кричащая, неостывающая боль потерь и ужасов пережитого блёкла, притуплялась. Они возрождались к жизни. Может, это было заложено в их генах поколениями отверженных, изгнанных с насиженных мест – возрождаться несмотря ни на что?
Давид наклонился, схватил Арика, подбросил вверх. Мальчишка ухватился за шею двоюродного брата, так и повис на нём.
– Как же ты нас нашёл? – задохнулась от счастья Хая. По её лицу текли слёзы, на этот раз от неожиданной радости.
– Два дня назад добрался я наконец до Видзы. Ох и долго ж ехал, почти месяц! Средняя Азия далеко! Соседка, пани Василевская, сказала, только вы и остались в живых, и теперь в Свенцянах. Я поехал туда, узнал, что перебрались в Вильнюс и Александр работает в этой гимназии. Я сразу сюда.
Отец уже открывал дверь в комнатушку.
– Заходи, Давид, хоть и мало места, да как-нибудь разместимся. Хая, набери в чайник воды, я разведу керосинку. Чай будем пить! Доставай сахар!
Продукты были по карточкам – страна голодала после разрушительной войны. Сахар – горстка граммов на сто, его берегли на праздник. Но сегодня он наступил. Это было больше, чем праздник!
– Давид, садись сюда, на койку, а то не разойтись. Положим тебя сегодня на кровать Арика, ноги поджать придётся.
Это, конечно, было громко сказано, ведь спал Арик на ящике, коротком даже для него. Родители же делили старую односпальную кровать с провисшей панцирной сеткой. Для большой места всё равно не было.
– Арик сегодня поспит на столе, ведь правда, сын?
– Конечно, – засмеялся мальчик, – я в схроне научился и сидя спать.
– Лучше рассказывайте, как вы спаслись? Ведь все погибли, – попросил нетерпеливо Давид.
– Нет, сначала ты. Как удалось остаться в живых? – умоляла Хая.
– Судьба. Вы помните велосипед, который подарили нам с Иешуа за неделю до начала войны? Как только мы услышали речь Молотова, сразу решили ехать. Мать уговорила нас не медлить, сказала, что они уж как-нибудь с меньшими переживут, нас, комсомольцев, уж точно не пощадят. Собрались меньше чем за час – ведь много не возьмёшь, один велосипед на двоих. Немного денег, документы, по смене белья, два каравая хлеба да нож. Простились, обняли мать, отца, братьев – и вперёд. Мама строго наказывала ехать днём и ночью, не отдыхать. Так и сделали – один педали крутит, второй сзади, ноги в стороны, чтобы в спицы не попали. Ехали не останавливаясь. Даже ночью! Хорошо, дорога была сухая. В конце июня ночи короткие, темнеет после полуночи, а в три утра уже светло.
– Да как же вас мародёры не поймали? Велосипед не отобрали?
– Мародёров мы не видели, пересекли Браслав и уже на второй день были в Белоруссии. Ближе к Молодечно пытались у нас велосипед отобрать, нож выручил, отбились. Когда добрались до вокзала, колёса уже не круглые были, а походили на куриные яйца. Но всё равно удалось сменять велосипед на каравай хлеба. С тем и сели в последний поезд на восток. Немцы уже подходили к городу, это было 24 июня. Набилось нас в товарный вагон, не сесть. Стояли всю дорогу. Жара, дышать нечем, люди падали в обморок. Старались детей и женщин передвинуть ближе к окну. Под Оршей наш состав разбомбили. Страшно было, немецкие самолёты пикировали прямо на состав, расстреливали из пулемётов людей и били по вагонам.
Нам повезло, мы стояли близко к двери, выскочили, по железнодорожной насыпи скатились вниз в канаву, там и пролежали, пока стервятники не улетели. По полотну прошли несколько километров. Ещё помогли одной беременной женщине на сносях с двухлетней дочкой – донесли ребёнка. Всю дорогу на руках, то я нёс, то Иешуа. Нашли формирующийся товарняк из уцелевших в бомбёжке вагонов. Так, голодные, и доехали до Средней Азии. Где рубашку поменяли на хлеб, где штаны.
Нам, как жителям бывших польских территорий, предложили вступить в армию Андерса. А мы просились в Красную армию. Но нас не отправили на передовую, не доверяли, видно. Иешуа пошёл, как служащий Красной армии, в угольные шахты Караганды, ведь стране нужен уголь. А я, как инженер, работал на военном заводе. Вот месяц назад вырвался, хотелось узнать, может, выжил кто. Мы, конечно, слышали, что немцы сделали с еврейским населением, но надеялись на чудо. И вот оно – вы живы. Рассказывайте.
Так, за разговорами и не ложились, пока не стало светать.
С того дня Арик навсегда поверил во всесилие иконы Матери Божьей Остробрамской.
Давид жил у них недолго, вскоре устроился инженером на завод, получил койку в общежитии, но часто к ним наведывался. Ведь они трое да Иешуа – всё, что осталось от его когда-то большой семьи. Да что там семьи! От всех евреев Свенцян, Видз и Браслава.
Как-то отец рассказал Давиду о пристрастии Арика к математике. Давид задал кузену пару задач, похвалил его за правильные и быстрые ответы. Потом попросил объяснить, как тот решал задачу. Мальчик вывел цепочку своих рассуждений.
– Верно, сказал Давид. – А знаешь, как ещё можно решать? – и показал Арику, как составлять уравнения.
Мальчик был восхищён – это было так легко, так изящно!
– Это то, чем я хотел бы заниматься в жизни,– торжественно объявил Арик родителям.
Следующая Глава http://proza.ru/2021/11/23/179
Назад к Главе 17 http://proza.ru/2021/11/23/177
Оглавление http://proza.ru/2021/11/23/133