ГЛАВА 16. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Первые два дня после освобождения, а произошло это 6 июля 1944 года, евреи ещё боялись выходить из дома. А вдруг нацисты вернутся? А вдруг откуда-нибудь из леса нагрянут бывшие полицаи, не все же успели драпануть с немцами?
Но на третий день, услышав по радио, что Красная армия стремительно продвигается вперёд, осмелели.
Сначала отправились на ближнее озерцо. Зашли по пояс в воду и давай тереть-отмывать трёхлетнюю грязь. Жаль, мыла не было, даже крохотного обмылочка. Тёрли кожу и волосы глиной. Ополаскивали. Напоследок ещё раз мыли голову в щёлоке – процеженном двухдневном настое золы, заготовленном хозяйкой. После него волосы стали шелковистыми. И даже лишай на голове Арика меньше чесался.
Потом стирали, развешивали свои отрепья по кустам. Пока одежда подсыхала, устроились на берегу в мокром, чистом белье, блаженно подставив себя горячему июльскому солнышку. Лежали и не верили, что это не сон. Что живы и свободны. Что не надо прятаться в яме. Вернулись в полдень – и сразу в огород, помочь хозяйке полоть. Утреннюю зорьку встречали на ржаном поле вместе с хозяевами. Пан Янушевский показал отцу, как управляться с косой. Хозяйка научила мать и Гиту вязать тугое, хорошо сплетённое перевясло. Обвязывать им вокруг сноп и складывать потом в копны. Отец косил по краю поля, а хозяин скашивал по кругу на косилке, ведомой лошадью. Арик, Хая, Гита, пани Янушевская, Янык и Тадеуш еле поспевали за ними подбирать скошенные стебли в снопы.
Трудно же им пришлось после сидения в яме: и сердце бешено колотилось, и ноги сводило судорогой, но не могли они остановиться, сказать, что устали. Закончили уже потемну. Четыре часа на сон, и первый солнечный луч застал их на заливном лугу возле озерца. Трава там была отменная – почти в пояс. Клевер пунцовый и белый пестрел своими пушистыми головками. Люцерна с маленькими жёлтыми цветами качала трёхлистные деликатные веточки. Шевелились на ветру бубенчики дикого овса, посылая в путь тучи желтоватой пыльцы. Розовые и белые стрелы люпина башнями устремлялись вверх. Крупные ромашки сияли серёдкой-солнышком, окаймлённым белой резной юбочкой. Голубые колокольчики, густо нанизанные на тонкий стебелёк, раскачивались в такт дыханию ветра. Жёлтые лютики весело выглядывали из травы тут и там, как будто играли в прятки. А над всем этим – невероятный аромат цветущих трав. Рой пчёл, маленьких мушек, разноцветных мотыльков и бабочек, гудящих, жужжащих, поющих, снующих без отдыха от цветка к цветку, спеша подготовиться к зиме. Арик стоял, заворожённый всей этой красотой, впитывая силу жизни природы и ощущая себя её частью.
Отец с паном Янушевским косили. Арик, Хая, Гита и пани Янушевская граблями ворошили сено. Когда оно подсыхало, сгребали в кучу. Янык с Тадеушем формировали стога. И так дотемна, до боли в пояснице и руках.
Два последующих дня окучивали картошку. Тоже занятие не из лёгких. Сначала надо подрезать сорняки, не зацепив при этом сам картофельный стебель, а потом тяпкой подсыпать землю к кусту, чтобы подрастающие клубни не зазеленели на свету. Арику был выделен один картофельный ряд. Все остальные получили по два, а хозяин – целых три.
Ох, как паренёк старался не отстать от других! А пот заливает глаза. Толстые сорняки не хотят поддаваться тяпке. Тогда Арик стал тянуть их рукой. Особенно тяжело было с осотом. Его острые иглы по краям листа глубоко царапали ладони, влезали под кожу. Вскоре Арик немного приноровился и брал осот за стебель у самой земли, там было меньше колючек, и всё равно обе его руки были в глубоких порезах.
Неожиданно защипало большой палец правой руки. Перехватив тяпку в левую, Арик поднёс равую к глазам. Что это? Вся кожа на внутренней стороне пальца сошла и сочится сукровицей. Паренёк попытался держать тяпку без помощи большого пальца. Но это не получалось. Тогда он достал из кармана кусок старой тряпицы, служащей ему носовым платком, и замотал палец. Стало легче, хотя кровь из раны тут же проступила и окрасила ткань.
Стараясь не отставать, Арик часто посматривал, где же кончается его картофельный рядок – только кусты всё тянутся и тянутся.
Хозяин заметил, улыбнулся ребёнку:
– Ничего, глаза боятся, а руки делают! Дай-ка я тебе подсоблю.
Его тяпка замелькала, окучивая рядок мальчика, вскоре он оказался впереди остальных. Так с помощью пана Янушевского и дотянул Арик до долгожданной межи.
За окучиванием картофеля последовала жатва овса, затем ячменя. Не успели передохнуть, подоспела косьба гороха. А там уборка яровой ржи. Сельские работы не отложишь – упустишь один день, и зерно осыплется, соберёшь пустые колосья, объяснял им, городским, пан Янушевский.
В один из дней случился хороший ливень. Пошли грибы, да так дружно, хоть косой коси. На полдня поехали в лес. Уместили две бочки на телегу, одну из них наполнили водой, взяли с собой соль, венчики укропа и чеснок.
В лесу хозяйские хлопцы показали Арику, как искать грибы.
– Самые ценные для засолки – грузди чёрные и белые. Увидишь холмик из прошлогодней листвы, вот такой, аккуратненько повороши, там найдёшь семейку белых груздей, – учил Тадеуш.
– Ты помни, грибы ноги ищут.
– Как это? – изумился Арик.
– А так, чем больше ходишь да смотришь под ноги, тем больше найдёшь.
– Ариле, глянь сюда, – позвал Янык, – это маслёнок. Видишь? Шляпка блестит. Она липкая. Вот, потрогай пальцем! Его и в суп, и жарить, и солить хорошо.
– А это что за гриб, головка коричневая, а ножка толстая, светлая? – спросил Арик, указывая себе под ноги.
– Надо ж, – удивились подростки, – ты первым нашёл самый важный гриб – боровик. Это царский гриб, на всё годится. Из него суп – язык проглотишь, такой вкусный.
Лукошки наполнились быстро. Вернулись к телеге, там пани Янушевская мылa и укладывала грибы в бочку, приехавшую в лес пустой. И так слой за слоем, пересыпая каждый солью, укропом и чесноком. Чёрные грузди откладывала в большую корзину.
– Их будем солить отдельно, – объяснила хозяйка, – чёрные надо сначала вымачивать в воде, чтобы сошла горечь. Зато какие вкусные будут!
Скоро Арик уже безошибочно различал сыроежки с разноцветными шляпками – розовыми, красными, фиолетовыми. Крепко понравились ему подберёзовики на высокой стройной ножке со светло-коричневой головкой, прятавшиеся в высокой траве. Особенно залюбовался мальчик подосиновиком с крупным оранжевым беретом на макушке. Попались ему ещё и несколько боровиков. Жаль, бочка наполнилась слишком быстро! Только в азарт вошёл!
Вернувшись домой, снесли бочку с грибами в погреб и там залили в неё колодезную воду. Остатки грибов сушили на ярком солнышке, досушивали в печи. Пани Янушевская сварила большой чугунок грибного супа из самых крупных боровиков, они переросли и уже не годились ни на сушку, ни на засол. Суп самый простой – вода, несколько картофелин, морковь, лук, соль и грибы.
То ли лесной воздух тому виной, то ли правы были Тадеуш с Яныком, только действительно можно было язык проглотить от этой вкусноты! Хозяйка, улыбаясь, подливала каждому добавки:
– Ешь сколько хочешь!
Первый раз с начала войны Арик ел, сколько его желудок смог вместить и ещё немного. Жизнь налаживалась! Если бы не грустное лицо Гиты.. Сразу после освобождения она стала спрашивать взрослых об отце. От него не было ни единой весточки с тех пор, как он ушёл в лес в январе.
– Почему он не идёт?
– Наверно, не может или находится далеко. Он обязательно вернётся, – успокаивали девочку родители Арика.
Прошла неделя, за ней вторая, потом третья, а его всё не было. Арик замечал, что по утрам глаза Гиты были опухшими от слёз. Потом он услышал, как мать сказала отцу:
– Если что, Гита будет жить с нами.
И тут неожиданно к хутору Янушевских подъехал грузовик и из кузова выскочил Могильник! Он был мало похож на того провожатого, каким они его знали. Вместо всегдашней меховой шапки – солдатская пилотка с красной звездой, лихо надетая набок, на плече – автомат, и улыбка от уха до уха. Оказалось, он примкнул к партизанскому отряду ещё осенью 1942 года, а когда Браслав отбили у немцев и Красная армия ушла вперёд на запад освобождать Прибалтику, сразу вернуться за дочерью не мог, так как партизаны зачищали белорусские леса от попавших в окружение фашистов и прятавшихся по чащобам полицаев.
Могильник сердечно поблагодарил Янушевских и родителей Арика, а на следующий день они с Гитой уехали.
Подростку было грустно расставаться с девочкой. Но скучать некогда, работали от зари до зари, чтобы помочь хозяевам.
Так в трудах день за днём пролетел месяц. Евреи окрепли, посвежели, загорели. Арик радовался, мать стала немного походить на довоенную маму. Сморщенная, худющая доходяга с серым лицом исчезла, как в сказке про Золушку. Вот только ноги у него по-прежнему ломило и по ночам он просыпался от боли.
Приближалась середина августа. Сосед Янушевского привёз весть, что Браславская школа открывается первого сентября.
Решено было, хозяин поедет в Браслав и возьмёт с собой евреев. Там он запишет Яныка и Тадеуша в школу, а заодно обменяет на рынке картошку, лук, морковь на соль, обувь или одежду – что попадёт.
Отец и мать хотели устроиться работать в школе учителями.
Прощались со слезами. Кланялись до земли хозяину и хозяйке. Благодарили подростков. Те тоже плакали, вспоминая, какого страха они натерпелись, и радовались, что всё обошлось.
На дорогу собрали им два ведра картошки, дали лука, моркови, свежих огурцов. Из муки нового урожая хозяйка напекла караваи хлеба. Дала им с собой целых три. Ничем более поделиться они не могли.
Мать с отцом связали заплечные котомки из своей рухляди. Взяли с собой и рваное одеяло, с которым пришли они от Мазолевского.
Двинулись в путь рано утром, чтобы засветло добраться до Браслава. И вот лошадь тронулась, увозя их от одинокого хутора, давшего им пристанище, когда некуда было более идти.
Они долго махали пани Янушевской и подросткам, пока малозаметная стёжка дороги не завернула за лесок. На душе у Арика было и радостно и тревожно. Что ожидало их там, откуда бежали они, всё бросив?
К вечеру добрались по когда-то оживлённой, а теперь совершенно пустынной дороге до городка – лошадей почти ни у кого не осталось, немцы забрали. Однако дорога была изрезана глубокими колеями.
– Похоже на танки,– сказал отец.
Наконец блеснуло вдали озеро. То самое, такое прекрасное, тихое, огромное. Дривяты! И сразу накатили воспоминания. Лица отца и матери потемнели. Хая повернулась к Арику:
– Обещай, ты забудешь всё, что здесь было.
Он, конечно, кивнул, чтобы успокоить мать. Но разве такое забудешь...
Узнали у прохожего, в какой стороне располагалось городское управление. Оказалось, в том же здании, где была немецкая управа. Окатила боль пережитого. Не сговариваясь, решили туда не ехать, а сразу отправились к школе. Пока неторопливо ехали по улицам, мать Арика взяла мужа за руку и взмолилась:
– Давай уедем, не могу тут быть.
Зашли в школу, записали Яныка и Тадеуша. Разговорились, оказалось, что и здесь, и в Видзах, и в Свенцянах не хватает учителей и им везде будут рады.
Ночевали на телеге, но лошадь не выпрягали, боялись, что украдут.
А утром им посчастливилось за полведра картошки договориться с армейским грузовиком, едущим в Видзы.
Простились с паном Янушевским. Опять плакали. Благодарили. Клялись не забывать и молиться за них до последнего вздоха. Отец сказал, что помнит уговор и будет платить за учёбу Яныка и Тадеуша. Напоследок Янушевский обнял и перекрестил их, инородцев, ставших для него родными.
И вот отец сидит в кузове, а мать с Ариком солдат-шофёр пригласил в кабину:
– Два года семью не видел. Мой примерно такого же роста, – сказал он, оглядывая мальчика.
Арик не удержался, любопытство разрывало его:
– Почему у вас погоны?
– Погоны в Красной армии с 1943-го.
Арик улыбнулся:
– А я чуть со страха не помер, когда столкнулся с солдатом в лесу, думал, немцы.
– Вы евреи? – спросил красноармеец. – Как же вы спаслись-то? Сколько людей эти твари поубивали.
Мать не смогла ответить, только молча кивнула, судорожно закрыв ладошкой рот.
А сыну не терпелось побольше разузнать, ведь он в первый раз разговаривал с красноармейцем:
– А как же Красная армия пересилила их? Немцев? – спросил Арик. – Говорили, огромная сила. Танки, самолёты, мотоциклы.
– Вся страна встала. И взрослые, и дети, и старики. Все народы. И казахи. И туркмены. И татары. И узбеки. И буряты. Все.
Даже дивизия из вашего брата еврея есть. Хорошо воюют!
Шофёр резко крутанул баранку, объезжая глубокую яму:
– Никак, стодвадцатка приземлилась. Снаряд от пушки, – пояснил он. – Разбили их под Москвой, не пропустили немца. Шли на танки с гранатами. Пушек мало было. Почти все там полегли, а тварей не пропустили. Это было начало. А потом сами научились воевать. Так и погнали их. Вон, видишь, что натворили? Будь они прокляты.
Арик увидел остовы сожжённых домов:
– Здесь же деревня была!
– Да, говорят, немцы сожгли их вместе с жителями за помощь партизанам. Сколько таких сожжённых деревень в Белоруссии! Земля стонет.
На грузовике-то быстро, это тебе не по лесам ногами топать. Часа за два доехали.
– А сами откуда? – спросил шофёр.
– Из Свенцян.
– А сюда зачем?
– Отец отсюда. Его сестра с семьёй жила здесь. Говорят, убили их всех.
– Я здесь один день, завтра еду в Свенцяны. Надумаете ехать, подходите к госпиталю, – сказал солдат на прощание.
Было ещё утро, часов десять. Сначала решили наведаться к дому сестры отца, вдруг кто-то выжил? Подошли к ограде такого знакомого дома.
– Александр? Хая? – окликнул их женский голос. Оказалось, это была соседка, пани Василевская. – Вы ли это? Живые! Матка Боска, ведь все погибли.
– Дзень добрый, пани Василевская. Мы это. Выжили, – ответил отец.
– А в доме вашей сестры польская семья живёт.
– Мы не будем здесь оставаться, – мать успокоила женщину. – Поедем в
Свенцяны. Вот хотели узнать, может, уцелел кто?
– Нет, всех убили, и сестру вашу, и мужа её, и двоих детишек. Там во рву все лежат.
– А можете показать? – попросил отец.
– Ну, пойдёмте, проведу.
Оставив пожитки в доме у пани Василевской, поплелись они тем же путём, которым вели колонну евреев на расстрел в октябре 1941-го. Миновали окраину городка, вступили в чудесный, волшебный сосняк. Всё выглядело, как в тот трагический день. Высоченные стройные деревья тянули во все стороны мохнатые ветви. Тёплое солнышко, играя, умело отыскивало разрывы в пышных зелёных кронах и бросало свои лучи аж до самой земли. Световые зайчики бежали наперегонки, высвечивая кусты черники, головки ромашек и резные листья земляники. Мягкие хвойные иголки упруго и весело пружинили под ногами. А воздух! Густой, напитанный смолой и дыханием сосен, его, казалось, можно набирать в ладони. Арик хватал его и хватал, со всей силой оттопыривая живот и поднимая плечи на каждом вдохе, чтобы побольше вошло, и ему всё было мало.
Залюбовавшись всей этой красотой, мальчик совсем забыл, куда они шли. Как вдруг пани Василевская остановилась, указывая вытянутой рукой:
– Вот над этим рвом их расстреляли. Всех, и женщин, и детей, и стариков. Сначала заставили снять и сдать кольца, серьги. Потом скинуть обувь. Потом пальто, ведь все надели лучшее, что у них было. Затем скомандовали подойти ко рву и тут стреляли. Говорят, женщины дико кричали, когда сначала убивали детей. Кто не упал в ров, тех скинули. Многие были ещё живы. Потом полицаи взяли лопаты и стали закидывать их землёй. Тут полил сильный дождь, да так, как будто небеса разверзлись. Полицаи выставили охрану и ушли. Никого не подпускали. Потом в кабаке бахвалились, земля ещё три дня двигалась, поднималась.
Услышав это, мать упала, как подломилась.
– Хая,– бросился к ней отец.
Поднял её голову, плечи. Рука жены безжизненно упала. Она не отвечала. Была бледной до синевы.
– Мама умерла? Да?– ужаснулся Арик.
– Нет, она без чувств. Кто выдержит такое?
Отец нащупал пульс на запястье жены.
– Сердце слабо, но работает. Она скоро очнётся. Ты, сынок, иди, набери пока букетик цветов.Собирая ромашки, колокольчики, лютики, мальчик думал о
двоюродных брате и сестре – Хаиме и Голде.
– Арик,– донёсся до него шёпот матери.
Он бросился к ней. Щёки матери порозовели, ресницы подрагивали. Мальчик взял её ладонь в свои руки:
– Мама, я здесь! Как ты?
– Хая, как себя чувствуешь? – спросил отец.
– Где я? – спросила она, не совсем понимая, где находится.
– В лесу, сейчас пойдём в Видзы.
Взгляд матери прояснился. Глаза задержались на сыне.
Отец встал так, чтобы загородить ров от жены.
– Сынок, возложи цветы, – тихонько сказал он Арику.
Мальчик спустился по обрыву почти до самого дна. Ни венка. Ни таблички. Только песчаный бугор, пятнами заросший невиданными гигантскими лопухами с широкими листьями.
Арик мягко опустил букет на землю, и сразу над самой его головой раздалось сиротливое одиночное «ку-ку». И вспомнился мальчику весёлый костёр. Он сидит между братом и сестрой. Поленья дружно горят, излучая тепло. Искры звёздами взлетают высоко вверх. Хаим мечтательно смотрит в вечернее небо. А красавица Гесенька рассказывает свою новую историю – «Жила-была кукушка. И было у неё..»
Арик легонечко дотрагивается до чудесных, мягких локонов сестрички. Его душа замирает от счастья. Рядом с братом маленький Ариле чувствует себя защищённым от всего плохого. Ему уже давно пора идти спать, а он борется со сном, стараясь растянуть волшебные минуты.
И вот теперь – нет больше сестры и брата. Нет бабушки. Нет дяди и тёти. Судорожно вздохнув, Арик положил обе ладони на песчаный бугор. Закрыл глаза.
– Вы всегда будете со мной, дядя Исаак, тётя Женя, бабушка Шейне Любе, Хаим и Геся, – тихо произнёс он, гладя шершавый песок.
– Ку-ку-ку-ку, – громко раздалось над головой мальчика, словно его слова были услышаны.
Следующая Глава http://proza.ru/2021/11/23/177
Назад к Главе 15 http://proza.ru/2021/11/23/173
Оглавление http://proza.ru/2021/11/23/133