Ариле. глава 9

Нина Орлова 55
                ГЛАВА 9. КУДА ИДТИ?



        Александр нашёл жену и сына на чердаке. Встретившись, не могли поверить, что живы. Арик идти не мог, отец спустил его с чердака на первый этаж, в кухню. Там их ожидала Гита.
        – Хая, Гита, ищите еду. Быстро. Уходить надо отсюда. Ночь коротка, через два часа будет светло.

        Во всём доме нашлось только стакана два сухого гороха и с полкило овса.

        Лихорадочно соображая, Хая прихватила две жестяные кружки, три ложки, нож и кастрюльку. Всё это связала в найденный в доме шерстяной полосатый плед. С этим и выступили.

        Отец нёс на руках Арика. Хая навесила на спину две котомки, одну из пледа и ту, с которой она прыгнула в схрон. В правой руке она несла эмалированный кувшин с водой, другой поддерживала Гиту. После гибели матери и сидения в душном схроне у девочки заплетались ноги. Сама идти она не могла.

        Было темно. Рожок месяца ещё не поднялся из-за горизонта и только тускло поблёскивали неяркие звёзды. Территория гетто обезлюдела. И всё равно они крались от тени к тени. Услышав крик совы, упали в придорожную траву и лежали минут десять с захолонувшим сердцем, боясь шелохнуться. Потом осторожно встали и, согнувшись, побрели дальше.

        Сначала шли вдоль их улицы – Ленинской. Затем пробирались берегом озера. И вот наконец миновали последние дома, вступили в лес. Идти стало намного труднее.
        – Не отставать, – обернулся отец. Ещё бы с километр пройти до света!

        Хая шла, механически передвигая ноги. Котомки давили спину, затрудняя дыхание. Но труднее всего было тащить Гиту.

        – Давай, милая, ещё шажок. И ещё,– уговаривала девочку Хая. – А там, глядишь, встретишь отца.
        – А как я скажу ему о маме?
        – Твоей вины здесь никакой нет. Он поймёт.

        Так ползли они часа два. Дошли до густой чащи, когда на востоке уже вовсю розовело.

        Отец выбрал место под большой елью. Положил Арика на землю. Возле него Хая пристроила Гиту. Наломали хвойных веток. Александр уложил детей, прикрыл их полосатым пледом, захваченным Хаей. Арик и Гита сразу забылись беспокойным сном, вскрикивая и судорожно вздрагивая.

        – Я боялась, вы выйдете из схрона, когда тот еврей кричал «погром окончен», – нарушила молчание Хая.
        – Некоторые хотели, только я не разрешил.
        – Я видела, как они расстреляли какую-то бабушку, а потом того самого еврея.

        Хая помолчала, взвешивая, говорить или лучше промолчать. Потом решилась:

        – Ты знаешь, я ведь видела еврейскую колонну. В ней был твой друг. И учитель математики. И Майзель с женой. Только они были одни, без детей. Вообще маленьких детей не было. Что они сделали с ними?
        – Не знаю. Давай-ка, ложись. Я подежурю. Не представляю, как ты всё это выдержала.

        Хая легла рядом с детьми, но уснуть не могла. Перед ней вставали ужасающие картины прошедшего дня. Так и лежала с открытыми глазами.

        Арик проснулся далеко за полдень. Сон восстановил его силы. Мальчика ещё покачивало, но он уже мог сделать несколько шагов.

        Ещё утром мать замочила немного овса. Он разбух и подёрнулся клейкой жижицей. Каждый получил с полстакана этой еды на обед. Запивали водой.

        Солнце уже стояло высоко, когда их нашёл Могильник.

        – Папа, папочка, – бросилась к нему Гита.
        – Доченька, – по лицу сдержанного Могильника текли слёзы.
        – Папа, мы шли с мамой. Мы вышли следом за дядей Александром. У мамы распухло колено, и она не могла быстро идти. Всё меня торопила, говорила, иди быстрей, я догоню. И я пошла, а она не успела, полицаи перегородили дорогу. Она крикнула мне: «Живи». Я оглянулась, и в этот момент раздался выстрел. Мама упала и осталась на дороге, не двигаясь.

        Гита зашлась в плаче.
        – Будьте вы прокляты, фашисты! Доченька, надо жить, мама так хотела.

        Могильник сел на землю, взял дочь на руки и баюкал её, как маленькую, пока она не уснула.
        – Пусть поспят. И Арик тоже. Путь неблизкий. Идти будем только ночью.

        Мальчик послушно лёг, даже глаза закрыл. Но сон не шёл. До него долетали обрывки разговора Могильника с родителями.

        – К партизанам вечером пришёл связной, так мы узнали о погроме. Я сразу сюда. Знал, если вы живы, то найду вас здесь. Всех вчера расстреляли на старом еврейском кладбище. Маленьких детей в колонне не вели, их убивали лопатами и прикладами прямо в домах, чтобы без хлопот.

        Хая вскрикнула и схватилась за щёки:
        – Так вот почему Майзель был без детей..

        – Ну, хватит об этом, – быстро прервал её Могильник. – Надо решить, куда идти. Все гетто в округе ликвидированы. Есть ли у вас кто-нибудь надёжный?
        – Тоже всё думаю.. Может, к родителям одного из моих учеников. Только не знаю, как до них добраться. Фамилия Лисянский, сын Тадеуш, шестнадцати-семнадцати лет.
        – Знаю таких, они живут в пятидесяти километрах отсюда. Поспите часа два, выйдем как стемнеет.

        Что бы они делали без Могильника? Он, казалось, имел внут ренний компас, так уверенно отец Гиты вёл их ночью, ни разу не сбившись с пути. Шли по пашне, по полям высокой ржи, глухому лесу, вдоль озёр. Ни разу не залезли в болото. А их в
 Белоруссии немерено.

        – А как вы понимаете, куда идти? – спросил Арик Могильника.
        – Я тут каждый кустик знаю, отец с детства брал меня на охоту.
        – Вы нам посланы Богом, – чуть улыбнулась Хая. Первая улыбка после того страшного дня.

        Голодные, шли медленно. Однажды полночи топали по вспаханному полю. Прошёл дождь. Ноги увязали в размокшей почве. «Упасть и не подниматься», – билось у каждого в голове.

        – Не отставать! – шёпотом приказывал Могильник. – Дойдём до леса, там остановимся.
        А лес стоял так далеко. Казалось, они не дойдут до него засветло.


        И вот уже засветилась светло-серая полоска на небе. Арик понимал, что надо спешить. А ноги хлюп да хлюп, ботинки с верхом тонут в грязи, всё труднее вытягивать. Мальчик не смотрел более по сторонам, не замечал, что мама тоже еле-еле плетётся.

        Лес обступил беглецов, когда небо на востоке уже порозовело. Отошли в глубь от опушки и свалились в изнеможении.

        Тяжёлым сном забылся даже Могильник.
        – До чего довели людей! – раздалось вдруг над их головами по-русски.

        Все вскочили. Перед ними стоял немолодой мужчина с большой поседевшей бородой. Серо-голубые глаза сочувственно светились под кустистыми бровями.

        – Да вы не бойтесь. Я старовер, живу здесь неподалёку, в деревне. Мне все люди равны, хоть русские, хоть поляки, хоть евреи. А ваш народ вообще уважаю, что детей учите, что помогаете друг другу. Подождите, принесу вам поесть, вижу, как отощали.

        Мужчина ушёл.

        – Он выдаст нас немцам, – всполошился отец.
        – Кто знает. Лучше б нам уйти, – согласился Могильник.
        – Но как? Дети падают от усталости. Далеко не уйдём. Полицаи всегда с собаками. Не убежать, – возразила мама.
        – Ты, Хая, так боролась за сына, а теперь сдаёшься, – рассердился отец. – Я понесу Арика. Может, Гита сумеет идти?
        – Хая права. Далеко не уйдём. Здесь лес скоро кончается, дальше опять поля. Туда днём нельзя.

        Так спорили взрослые и ничего не могли придумать.

        Через час старовер вернулся. Он был один. Принёс кувшин молока и полкаравая чёрного хлеба.

        – Возьмите, больше ничего нет, – протянул он провизию Хае.
        – Да вознаградит вас Господь. А мы боялись, вы приведёте немцев.

        Мужчина покачал головой:
        – Всем нам выпало время испытаний. Господь испытывает каждого, кто чего стоит.

        Старовер перекрестил их:
        – Пусть помогает вам Господь. Пойду, а то заметят, в деревне полно полицаев.

        После его ухода евреи забились глубже в лес. Хая выдала каждому по полкружки молока и маленькому кусочку хлеба.

        Снова легли спать. Теперь на страже стоял отец, потом его сменил Могильник.

        По темноте двинулись в путь. Арику поручили нести драгоценный кувшин с остатками молока. Опять шли по пашне.

        С каждым шагом кувшин тяжелел, и мальчик каждую минуту напоминал себе: «Не расплескать! Шагать осторожно, не споткнуться!»

        Он знал: в его руках были жизни родителей, Гиты и Могильника, ведь больше никакой еды у них не было.

        Ещё день пути, и они дошли до одинокого хутора. Могильник был прав, это действительно был дом семьи Лисянского. Да вот принять беглецов они наотрез отказались.

        – Не могу, пан учитель, – сказал хозяин. – Уходите.
        – Ради Бога, помогите, – молили отец с матерью.– Идти нам некуда.
        – Уходите! Мне мои дети дороже.

        Когда несчастные уже подходили к лесу, хозяин нагнал их на лошади. Евреи обрадовались, подумали, передумал. Но нет, он протянул им полкаравая хлеба.

        – Возьмите, пригодится.
        Они и поблагодарить не успели – Лисянский резко развернулся и направился назад, к дому.
        – Что делать? Куда пойти? Надёжных друзей больше нет, – растерялся отец.
        – Знаю я одного поляка, – медленно произнёс Могильник, словно взвешивал все за и против. – Живёт одиноко. Выходил раненого красноармейца. Тот у него якобы в батраках. А спит в горнице, ест вместе с хозяином. Деревня рядом, в ней полно немцев. А он не испугался, спас человека. Пойдёмте к нему.

        Так шли ещё четыре дня. Голодом. Все запасы кончились. Если находили, ели неспелые зёрна озимой ржи, землянику.

        Всё-таки дошли.

        Бог сжалился над ними. Одинокий поляк принял их, не колеблясь.


     Следующая Глава        http://proza.ru/2021/11/23/166
     Назад к Главе 8        http://proza.ru/2021/11/23/163
     Оглавление             http://proza.ru/2021/11/23/133