ГЛАВА 6. МОГИЛЬНИК
Домик Левина соседствовал с немецкой комендатурой. Наверно, поэтому здесь и нашёлся незанятый уголок.
Страх холодными тисками сжал Хаину грудь, когда она увидела вооружённого часового рядом с домом, куда привела её золовка. Куда деваться, выбора всё равно не было.
Хозяин согласился сдать Хае с сыном угол за полпуда крупы, обещанные Женечкой. Дом его был устроен как почти все дома в Видзах – сенцы вели в кухню, большую часть которой занимала выбеленная известью печь. Её задняя стена грела горницу и спаленку. Левин с женой и двумя детьми жили в спаленке. Занавески делили горницу между тремя семьями. Лишь полтора метра стены, примыкающей к входу, были ещё свободны.
– Вот только ни кровати, ни стола нет,– развёл руками хозяин.– Уж вы как-нибудь… Может, кто поможет?
Хая без сил опустилась на порожек комнаты. Что делать? Спать с ребёнком на голом полу? Зимой?
Она и не заметила, как её окружили жильцы, вынырнувшие из-за своих занавесок. Они все уже были наслышаны об их бегстве из Свенцян. Со всех сторон посыпались имена, вопросы.
– Моя фамилия Могильник*,– представился немолодой мужчина с чёрной лохматой головой.– Жена – Софа* и дочь Гита*, – указал он на невысокую выцветшую женщину и худую девочку-длинноножку лет пятнадцати.
– Хая. По-русски – Галя. А это мой сын, Арик.
– Вы не горюйте, что-нибудь придумаем. Главное, остались живы.
И правда, через пару часов Могильник приволок несколько пустых ящиков.
– Ты где взял?– напустилась на него жена. – Опять выходил за гетто? Это ж опасно!
– Я осторожно, не бойся, не попадусь!
Ещё через час, как по волшебству, появились жерди. Могильник установил три ящика в ряд. Они образовали ножки топчана. Сверху были положены жерди, перевязанные верёвкой между собой и с ящиками.
Потом опять два часа отсутствия, и Могильник доставил кусок толстой ткани и мешок сена.
– Вот, еле нашёл, всё перевернул вверх дном на заброшенном хуторе. Смотрите, из этого получится хороший матрас! Софа, Хая, давайте сюда с иголкой!
– У меня есть игла,– обрадовалась Хая.– Я умею шить.
Она согнула ткань пополам и прошила её с двух сторон. Затем вывернула получившийся мешок наружу. Внутрь пошло сено. Последней была зашита оставшаяся нижняя кромка матраса. И вот – надо же, топчан готов. Не перина, конечно, но пахнет хорошо. Свежим сеном.
– А эти ящики послужат тумбочкой и столом. Здесь дайте-ка я забью в стену несколько гвоздей. Кривые немного, вытащил из ящиков. На гвозди можно вешать мешки, котомки.
– Спасибо вам, – Хая уже улыбалась.
Но на этом чудеса не кончились. Какая-то пожилая женщина принесла ей старую мятую кастрюльку:
– Возьми, может пригодиться.
Вторая подарила нож с обломанным кончиком. Третья протянула кусок застиранного ситца:
– Получится занавеска. Давай, Могильник, приспособь!
Так горница оказалась разделённой на четыре закутка. И у Хаи с сыном появилось подобие комнатки. Затеплилась надежда, что удастся перезимовать.
– Господи, благослови Могильника и всех этих людей, что помогли нам, – думала Хая в ту ночь, ёжась под коротким пальто, поджимая ноги и крепче обнимая сына.
Утром Хая отблагодарила Могильника: отсыпала крупы и вручила полбулки хлеба. Тот брать не хотел:
– Не надо, оставь себе, ты ведь одна с мальцом.
– Бери, – толкнула его под локоть жена. – Три недели без хлеба. О дочке подумай!
Пока не передумали, Софа схватила продукты, для надёжности намертво прижала их к впалой груди и, пятясь, нырнула под свою занавеску.
Через три дня все Женечкины продукты закончились, и Хая решила обменять на еду одну из иголок, захваченных из Свенцян. Отправились за добычей оба, мать и сын. Хая по-прежнему не выпускала Арика из виду, не соглашаясь оставить даже с бабушкой.
Мальчишка был очень доволен, ведь крытые ряды рынка громоздились прямо у входа в костёл. Того, самого высоченного в округе. Пока мать торговалась, Арик глазел на него. Аж дух захватывало, уж как хотелось ему попасть вовнутрь. Неужели он такой же воздушный, как в Свенцянах? Неужели нефы взлетают так же высоко и прямо в небо?
Но удача в тот день хозяйничала за базарными рядами, ничуть не интересуясь костёлом. Первый же продавец, которому Хая предложила иголку, с охотой согласился поменять её на продукты. Так мать с сыном получили целое богатство: полпуда картошки, кило моркови, кило лука, небольшой горшочек застывшего бараньего жира и три килограмма жёлтенькой пшённой крупы. Продавец загрузил всё это в три старых мешка, так что и не видно было, что в них. И всё равно прохожие провожали навьюченных мать и сына завистливыми взглядами, они, как собаки, чуяли – несут еду.
Пыхтя под тяжёлой ношей, мать с сыном добрались до своего закутка. Едва скинув со спины увесистый мешок, Хая первым делом спрятала продукты в ящики-полки. Сверху прикрыла мешковиной. Затем взяла морковку, две картофелины, пол-луковицы, стакан крупы и отправилась на кухню варить суп. Устроила на печи свою единственную мятую кастрюльку и наполнила её водой. Почистила морковку – пошинковала половинку, а вторую дала Арику. Сын с удовольствием захрумкал оранжевой мякотью, стараясь растянуть удовольствие.
Тут же, откуда ни возьмись, пришлёпал на кухню трёхчетырёхлетний малыш с большими смышлёными глазками на бледненькой чумазой мордашке. Понаблюдав за Ариком, он просипел:
– Тоже хочу!
Что ты будешь делать? Забрать у сына морковь? Нет! Никогда! Но тут стоял чей-то голодный ребёнок. Хаино сердце ёкнуло. Она взяла из рук Арика остаток моркови, отрезала кусочек и протянула малышу. Тот, сияя от счастья, сразу запихнул весь кусок в рот и начал его сосредоточенно жевать.
Хая улыбнулась, почистила картошку и, накрошив кубиками, опустила её в кастрюлю. Туда же пошла крупа. Сбегала в свой закуток за щепоткой драгоценной соли. В конце варки добавила ложечку бараньего жира. Всё это несла на кухню, прикрыв рукой от завистливых глаз.
Вот наконец крупа стала мягкой. Обед готов! Горячую кастрюльку внесла в свой закуток. Там Хая налила суп в две глиняные щербатые миски, кем-то подаренные.
Только начали есть, как из-за занавески понеслись обрывки разговоров.
– Суп? С мясом?– спрашивал мужской голос.
– Нет, думаю, с жиром,– отвечал надтреснутый женский.
– Мам, я есть хочу,– хныкал ребячий голосок.
– Нет ничего. Ешь меня.
Это было невыносимо. Хая думала оставить остатки супа на завтра. Вместо этого она подлила немного в миску Арика, взяла кастрюльку и пошла на голос голодного ребёнка.
– Давайте тарелку. Хоть для ребёнка.
Своей деревянной ложкой она начерпала супа в подставленную миску. Затем заглянула за вторую занавеску, налила понемногу двум деткам, сидящим на кровати, как мыши. Их мать чуть не в ноги ей бросилась, благодаря. Всё, что осталось, пошло дочке Могильника – Гите.
– Господи, так все продукты разлетятся за две недели. А дальше-то как? – с тоской думала Хая. – Иголок осталось всего три. Есть ещё обручальное кольцо. А что потом?
И тут она услышала пение. Тот самый ребячий голосок, просивший есть, теперь старательно выводил мелодию. Незатейливая детская песенка голосом ангела. По лицу Хаи потекли непрошеные слёзы.
Так прожили они на новом месте около двух недель. Как-то после полудня Хая несла ведро воды от колодца в дом. Вдруг до неё донеслась ненавистная литовская речь. Певучий и мягкий литовский язык звучал теперь набатом из ада, криком истерзанной семьи Фишер в Свенцянах.
Хая уронила ведро. Подбежала к забору, за которым была немецкая комендатура. Выглянула в щёлку. Так и есть, из грузовика выпрыгивали вооружённые литовцы: кто в пиджачках, явно с чужого плеча, кто в немецких галифе.
– Господи, спаси и сохрани, – обмерла Хая. – Неужели и досюда добрались? Что делать?
Схватив Арика за руку, она перебежала через огород и выбралась на соседнюю улицу. Оттуда – в дом Женечки и Исаака.
На её счастье, хозяйка была дома.
– Литовцы! Здесь! – задохнулась в крике Хая. – Бежать надо!
– Успокойся, я только что говорила с председателем юденрата. Он сказал, это полицаи прибыли защитить нас от бандитов в лесах. Те делают набеги на хутора и забирают продукты.
– Не верю,– не сдавалась Хая.– Они выглядят точно как те, в Свенцянах. – Женя, найди телегу!
– Телегу можно найти только утром, когда крестьяне приедут торговать. Здесь телег нет.
– Тогда надо идти пешком!
– Бабушка Люба и Изя идти не могут. Да и куда идти-то?
– Пойдём в Браслав, там мой муж Александр. Там большой городок. Там Белоруссия, литовцев не будет!
– А на что мы будем там жить?– спросил Исаак.– На себе инструменты не унесёшь. А без них умрём с голоду.
– Хоть как, но я пойду. Отпустите со мной Хаима с Госей.
– Нет, мы будем вместе,– ответила Женечка.– Ты, Хая, так натерпелась в Свенцянах, что теперь ничему не веришь. Всё будет хорошо. Зачем им убивать стариков и детей? А больше здесь никого не осталось.
– Вот что, дочка, – вступила бабушка Люба. – Вы с Ариком идите в лес. Пересидите там день-два. А после видно будет! Не бойся, доченька, Женечка с Изей за мной присмотрят.
– Обязательно посмотрим, – улыбнулась хозяйка. – Подождите, я как раз сегодня обменяла гвозди на хлеб.
Когда Женя вернулась с круглым караваем чёрного хлеба, Хая обнимала мать.
– Моя младшенькая… Ты всегда была лучшей из дочерей, – шептала старая женщина. – Благослови тебя Бог!
– Мамочка.. – Хая задохнулась от рыданий.
– Спаси Ариле.
Бабушка обняла дочь с внуком:
– Да хранит вас Бог!
Все – Люба, Женя, Иссак, Хаим и Гося – вышли на крыльцо. Хаим мечтательно смотрел в небо. Октябрьское солнце искрилось на Госиных чудесных волосах.
– Какая она красивая, – в который раз сказал себе Арик. – Вырасту, обязательно женюсь!
Закрывая за собой калитку, Хая с сыном не видели, как бабушкина рука поднялась и трижды по-христиански перекрестила их спины. Её губы шептали: «Живите! И поможет вам Бог..»
Теми же огородами Хая с Ариком вернулись в дом Левина. Там повторилось то же самое. Люди отказывались верить Хае, что прибывшие литовцы будут убивать стариков. И только Могильник приказал жене собираться.
– Мы пойдём с вами в лес, – сказал он Хае.
Котомка наполнилась быстро: фотография Арика в коляске, иголки, ножницы, Женин хлебный каравай, горшочек с бараньим жиром, луковица и перемена белья, привезённая из Свенцян.
В наступивших сумерках впятером двинулись в лес. Могильник, как оказалось, давно одрезал одну доску в заборе, окружающем гетто, как раз в месте, где лес подходил к местечку почти вплотную. Видимо, он использовал этот лаз в своих походах за территорию гетто. Разбросав сухую траву, будто случайно выросшую здесь, Могильник багром отогнул доску, прикрывающую место надреза и, придерживая её, пропустил вперёд жену, дочь, Хаю и Арика. Затем пролез сам и снова поставил доску на место, замаскировав выход сухой травой.
И вот они в сосновом лесу. Здесь была темнотища, словно прыгнули в банку с чернилами. Шли с протянутыми вперёд руками, чтобы не налететь на сучья. Могильник, ориентируясь непонятно каким чутьём, уверенно вёл их вперёд, негромко командуя.
Шли медленно и прошли, может, с километр, может, меньше, когда Могильник остановился.
– Здесь заночуем. Ельник, место сухое и недалеко родник. Ломайте хвою и несите сюда, под эту ель – сделаем постель.
Через час, не зажигая огня, улеглись. С одного бока Хая, с другого – Могильник, а Софа и дети посредине.
Арик уснул сразу, и всю ночь ему снилось прекрасное лицо Госи.
А Хая задремала только под утро. Литовцы не шли из головы. Тревога давила горло.
К утру тучи разошлись, выпал густой иней. Беглецы ещё спали, когда в морозном воздухе раздались отдалённый лай собак, крики и выстрелы.
Все вскочили.
– Со стороны Видз, – указал пальцем Могильник. – Как раз там.
– Мама! – выдохнула Хая и зажала рот рукой, чтобы не напугать детей.
– Ой, вэй! – Софа упала на землю, рыдая. – Так, значит, хорошо, что мы вас послушали. А я-то не хотела идти, не верила…
– Быстро собирайтесь, уходим! – скомандовал Могильник. – Софа, быстро!
Если идти по дороге, до Браслава сорок пять километров. Но дорога была им заказана. Лесами, в обход, пройти надо было километров пятьдесят пять.
Им повезло. Утренний мороз сменился ярким, почти тёплым днём. Неожиданно пришло позднее бабье лето.
Котомки на спину, и они гуськом двинулись за Могильником, стараясь не отставать. Шли как истуканы, без разговоров, без взглядов по сторонам. В головах молотом: за что? За что убивают стариков и детей?
– Гося, Госенька, живи! – молился Арик. – С кем я буду играть в лапту без Хаима? Господи, сотвори чудо, пусть они живут.
– Мама, мамочка, – без слёз плакала Хая.
Так, без завтрака, шли они на северо-восток часа два. На опушке остановились, далее начинался участок с небольшими полями, болотцами, реденьким леском и оврагами.
– Здесь передохнём, – скомандовал Могильник. – Хая, если есть что поесть, доставай!
Мать Арика развязала свою котомку. Вытащила хлеб. Слёзы так и хлынули при воспоминании о Женечке, о последнем их свидании. Сквозь пелену в глазах нашарила в котомке склянку с бараньим жиром и луковицу. Протянула всё Могильнику. Тот отрезал каждому по небольшому куску:
– Экономить надо, идти нам дня четыре.
Намазал каждый кусочек жиром и сверху положил по кружочку отрезанного лука. Достал котелок из своей котомки и принёс воды. Нашлись у него и две жестяные кружки и две деревянные ложки. Проглотили еду молча, не почувствовав вкуса.
– Всё, встаём, – приказал Могильник. – Пока не дойдём до леса, говорить тихо. А лучше молчать. Голоса по ветру летят далеко. Дорога не близко, нас не смогут увидеть. А на полях уже никого нет. Всё равно нужно быть осторожными.
Не будь они так убиты свалившемся горем, беглецы бы заметили, как солнышко приятно грело спину. Как по воздуху тут и там летят лёгкие паутинки. Как весело ныряют в озерцах ещё не улетевшие утки – выглянет из воды на мгновение и опять – кувырк, только хвостик треугольничком поверх воды.
Так, молча, отшагали ещё часа четыре. Могильник дал сигнал остановиться. Опять съели по кусочку хлеба с жиром и луком. Ничего другого не было.
К вечеру дошли до хвойного леса. Приготовили постель из еловых веток. Легли и забылись тяжёлым сном. Арику опять снилась Госенька. Она махала рукой, как будто прощаясь.
Два следующих дня пути были похожи на первый день. Хая шла молча. Если её спрашивали, отвечала односложно – да или нет. Шла замыкающей, за сыном.
На четвёртый день поднялись на взгорок и ахнули от неожиданности. Видение из сказки предстало перед изумлёнными глазами. Тут и там расстилались огромные зеркала озёр, в них отражалось по-летнему синее небо. По безмятежной воде плыли лёгкие перистые облака. Белые лебеди были единственными нарушителями водной глади. Они грациозно поворачивали головы на длинных шеях, словно любовались своей красотой. Жёлтый песочек блестит на берегу. К нему сбегают высоченные сосны, образуя тёмно-зелёное ожерелье вокруг светло-голубых озёр в золочёных песочных окладах. И уж точно как в сказке, прямо из воды высится белый собор с маковками.
Арик аж зажмурился, не веря, что такое и впрямь может существовать на свете. Снова открыл глаза, ущипнул себя за нос. Нет, не сон.
– Священный Китеж-град? Мы видим Китеж-град? – изумился Арик. Он читал про него однажды.
– Нет, это церковь Успения Пресвятой Богородицы, – неожиданно засмеялся всегда молчаливый Могильник.
– А как же тогда она из воды?
– Нет, это кажется. Просто она высокая и стоит на берегу озера. Там лежит Браслав. На перешейке между тремя озёрами. А вообще в округе двести двадцать озёр. Красивее места нет на земле.
Казалось, увиденное вернуло к жизни и Хаю. Её потухшие глаза осветились отражённым светом озёр и стали опять голубыми. Щёки порозовели. Арик взглянул на мать и не узнал её. Она опять была похожей на ту, прежнюю, довоенную, красивую.
«Сказочный, чудодейственный Китеж-град. Он и есть», – подумал мальчик.
Двинулись дальше, огибая самое большое озеро. Могильник довёл свою группу до небольшого лесочка. Нашёл вековую ель, уронившую свои пушистые зелёные ветви прямо до самой земли.
- Вы посидите здесь, под елью, а я схожу на разведку в Браслав, посмотрю, что к чему.
Он приподнял лохматую еловую лапу и помог женщинам и детям залезть внутрь шатра, образованного ветвями.
– Вот так, хорошо, – сказал он, – пройдёт кто рядом и не заметит. Я буду через три-четыре часа. Сидеть тихо и ждать, – приказал он.
После ухода своего единственного защитника сначала сидели напряжённо, вслушиваясь в звуки леса и вздрагивая при каждом шорохе. Потом успокоились. Хая достала и разделила между всеми остатки хлеба – каждому по крошечному кусочку, размером с большой палец Арика. Как ни старались экономить, один каравай на пять человек на четыре дня – сколько могло остаться?
«Спасибо Женечке. Век не забуду. Без этого хлеба совсем пришлось бы худо», – думала Хая.
Два укуса – и хлеба нет. Желудок Арика возмущённо просил ещё. Да так громко, что мама услышала.
– Ты, сынок, не думай о еде, думай об озере. Помнишь, храм прямо из воды?
Это помогло. Арик закрыл глаза. Представил себе лебедей, тихо плывущих по голубой воде. Золотое ожерелье песка. И не заметил, как задремал.
Следующая Глава http://proza.ru/2021/11/23/162
Назад к Главе 5 http://proza.ru/2021/11/23/157
Оглавление http://proza.ru/2021/11/23/133