Галя
Вторая половина тысяча девятьсот семьдесят второго года складыва-лась, как мне казалось, удачно. Я отработал в колхозе Калинина летнюю практику на тракторе. По мере необходимости занимался ремонтом техники в колхозных мастерских. Колхоз вручил мне за хороший труд почётную грамоту. Заработал за время практики приличные деньги. Часть денег выдали сразу, остальные обещали выдать в октябре.
В институте встретили одногрупники. Годом раньше, когда поступил в Сельскохинститут на мехфак, руководство института, по каким-то непонятным нам соображениям, собрало всех, кто отслужил в армии, в одну группу. Так и пошли дружно по лекционным и учебным аудиториям.
В процессе общения выяснил – ситуация с оплатой за практику у всех примерно одинакова. Часть выдали, часть обещали оплатить в октябре. Кто первым получил зарплату не помню. Поскольку мы уже взрослые парни, решили всей группой обмыть. Взяли выпить, закусить и уединились в каком-то сквере недалеко от Гастронома под Шпилем.
Проснулись ночью в каком-то чистом помещении. Кругом кровати, чистое бельё. На кроватях почему-то одногрупники. «Где это мы? Уж не в раюли?» - подумал грешным делом я. Подошла пожилая женщина в белом халате с мензуркой чем-то наполненной до краёв: «Выпей милок, выпей, легче станет». «Мать, мы где?» - выпив содержимое, спросил я. «В вытрезвителе милок, в вытрезвителе, на Партизанской» - ответила женщина. Парни потихоньку просыпались. Какой-то милиционер принёс нашу одежду. Документы, ключи от жилья у всех были на месте. С деньгами произошло какое-то волшебство, или мы их пропили, что трудно себе представить, или сотрудники вытрезвителя провели крупную по тем временам, финансовую операцию. Одеваясь, поочерёдно подходили к капитану, расписывались в каких-то бумажках и выходили на улицу на свежий воздух. Последним вышел староста. «Обещали в институт не сообщать», буркнул он, и мы рассосались по городу.
На третий день, утром, на парадных дверях института висел список отчисленных за ночлег в вытрезвителе. В списке была почти вся наша группа, в том числе и я. И никакие силы, а я точно знаю, что силы были, не смогли повернуть всё это назад. В деканате, выдавая нам документы, объяснили, что нужно ехать в свои колхозы, совхозы, зарабатывать положительную характеристику и на следующий год нас восстановят снова на второй курс.
И вот, я работаю в совхозе в с. Мамонтово механизатором. По вечерам пару раз в неделю хожу в восьмилетнюю школу, занимаюсь с учениками седьмого класса, в котором моя мать классным руководителем. Веду секцию бокса и секцию самбо. Нужно помочь поднять дисциплину, поднять успеваемость. Класс трудный во всех отношениях. Многие уже в открытую курят, пьют бражку, матерятся. Условия для занятий в кружках жесткие. Получил трояк по любой дисциплине – от одного занятия отстраняешься, получил запись о плохом поведении в дневник – от одного занятия отстраняешься. Спортзала в школе нет. Занятия веду в коридоре. Иногда параллельно со мной ведёт уроки физкультуры Галя, девушка лет девятнадцати - двадцати. Фигура, да и лексика общения с учениками не высокого уровня, но посмотреть есть на что. Между нами зарождаются дружеские отношения. Иногда я провожаю её домой. Идёшь зимним вечером неспеша, разговариваешь обо всём, и вроде ни о чём. Снег под ногами поскрипывает, звёзд на небе, не счесть. В избах свет горит. Морозец бодрящий то за нос ущипнет, то по щеке погладит, оставляя следы ввиде белых пятен. Так и идём неспеша до избы её родителей, растирая белые следы снегом. То там коснёшься, то тебя, как бы невзначай обнимут, то подножку поставят. Так незаметно со временем начали пробуждаться какие-то чувства.
Однажды, в начале декабря, директор совхоза собрал механизаторов и предложил всем написать заявления о переводе в скотники. Скотников нужно было отпускать на два с половиной месяца в отпуск. А нам предлагали доплату восемьдесят процентов к основной зарплате.
На следующий день в пять утра у конторы ждал тентованный газик с полным приводом. Загрузились, собрали людей по селу и поехали в бригаду. Минут через сорок остановились у конторы второй бригады. Бригадир зачитал список, распределил между нами лошадей, сани, скотные дворы. Мне достался мерин по кличке Рома. Рома был крупного телосложения. Передние ноги косолапили. На широкой спине можно было свободно улечься мужику среднего роста. Взгляд ничего не выражал до тех пор, пока ему на шею не надевали хомут. Рома сразу преображался. Глаза начинали светиться каким-то особенным блеском. Такое ощущение, что он с нетерпением ждал когда можно будет показать свою мощь. А мощи у него, на фоне других лошадей, было не меряно. Сани-розвальни были под стать Роме. Широкие кованные подрезы крепко сидели на берёзовых полозьях. Отводы, поперечина, щиток, настил были сделаны из берёзы и надёжно обвязаны металлическими болтами, скобами, накладками. Промежуток между настилом и отводами был обвязан крепкой верёвочной сеткой с некрупной ячеёй. В общем, Рома, сбруя, сани были мечтой любого скотника. На такие сани можно было грузить в полтора раза больше груза по сравнению с другими, и это преимущество потом сказалось на привесах доверенных мне бычков.
Бригадир вывел меня на улицу, показал где находится мой телятник. Предложил расписаться в журнале о приёмке бычков на откорм. Позвал первого попавшегося конюха: «Помоги парню коня запрячь», и ушёл в избу, которая одновременно была и бригадной конторой, и столовой, и ночлегом для членов бригады в непогоду.
Конюх Николай, пока показывал премудрости и секреты запрягания коня, рассказал, как заниматься бычками: «Сначала поедешь за колок к скирде, наложишь как можно больше сена. Сено привезёшь на скотный двор у телятника и равномерно разбросаешь вдоль прясла. Затем откроешь воротину телятника и выпустишь бычков на улицу. Пока они жуют сено, дышат свежим воздухом, бесятся, тебе нужно собрать в телятнике навоз и вывезти на санях за ограду. Затем необходимо съездить на силосную яму. Нагрузишь силоса побольше. Коня не жалей. Рома пару таких саней потянет. Завезёшь в телятник и разложишь силос по кормушкам. Когда выедешь из телятника, воротину прикрой, чтобы телята не зашли. Потом съездишь к фуражиру, получишь муку, соль и посыплешь на разложенный силос. Потом поедешь на обед. После обеда можешь расслабиться на часок. Часа в три запустишь бычков в телятник, закроешь воротину и всё». Да, подумал я, попал, как кур во щи.
У скирды уже заканчивали складывать на сани сено мои, так называемы коллеги. Какой-то парень, забрасывая верёвку на бастрык, спросил: «Первый раз? Помочь?». Я махнул рукой, разворачивая сани поближе к скирде. Рома замер, потом расслабился, переминаясь с ноги на ногу начал неторопливо жевать, захватив зубами клочок сена. Я взял вилы и приступил ворошить стог сена, вернее то, что от него осталось. Вилы почему-то меня не слушались. То и дело норовили выскользнуть из рук. Сено почему-то не хотело оставаться на вилах. Промучившись некоторое время, кое как наловчился выдёргивать сено из скирды в отдельную кучу. Потом эту кучу разложил в несколько слоёв на санях. Получилось что-то вроде копны. С трудом закинул бастрык. Сразу как-то не получилось. То он ложился криво, то соскальзывал с копны. Притянул бастрык к саням, взял Рому в поводья и направился к телятнику. Когда проходил мимо бригадной конторы, так называемые коллеги, уже получали муку на складе. Некоторые ещё выгружали силос.
За колками зарождалась утренняя заря. Потянуло на морозец. С возом сена подошел к загону. Разложил сено вдоль забора. Открыл ворота в телятник. В нос ударило запахом свежего навоза, молоком, остатками вчерашнего силоса, и ещё чем-то тёплым… Бычки, как дети, застоявшиеся за ночь, дружной гурьбой, наперегонки, ринулись в загон. Нарезвившись и постепенно успокоившись, направились к сену. Я в это время вычистил телятник от свежего навоза. Оставил замерзать на морозе.
Бросив в сани вилы, рубак, сделанный, из штыковой лопаты с обруб-ленным и заточенным концом, запрыгнул в сани, и мы с Ромой направились к силосной яме. Там уже никого небыло. Подобрав уже кем-то нарубленный силос, дорубив ещё, поехал на склад получать муку, каменную соль.
Бычки, пережевывая сено, стояли, сбившись в кучу в углу скотного двора. Несколько бычков стояли отдельно, разглядывали что-то на утоптанном снегу. Закрыв въезд на скотный двор жердями, направился в телятник. Пока раскладывал силос, соль по кормушкам, посыпал мукой, время перевалило на вторую половину дня. Солнце потихоньку склонялось к горизонту.
Телята, почуяв запах силоса, муки, спешно направились в телятник. Заходили организованно, не спеша. Показывая своим видом, что им спешить некуда, что силос от них не убежит, и вообще, они воспитанные парни, хотя когда подрастут, будут называться крупным рогатым скотом.
Закрыв воротины телятника, направился к водокачке за водой. Проезжая мимо бригадной конторы, увидел стоящего на крыльце дядю Васю, нашего повара. Он, неспеша покуривая папироску, внимательно с сочувствием посмотрел на меня: «Однако умаялся. Иди, поешь. Я твой обед на печке уже час держу. Не спеши, до вечера управишься. Будешь так напрягаться, сгоришь быстро». И тут я вспомнил, с утра крошки во рту не было. Потянув за правую вожжу, завернул Рому к конторе. Слез с саней, привязал поводья к столбу, кинул Роме охапку сена и пошёл в избу. В избе было натоплено. На стене тикали ходики с кошачьими глазами. Глаза, в такт часам, двигались туда – сюда. На полу у печки, лениво мурлыкая, лежал откормленный котяра. За печкой, на брошенной на пол телогрейке кошка вылизывала котят. Дядя Вася быстро накрыл на стол и смахнув крошки, сел напротив меня. Я взял ломоть хлеба, зубок чеснока, ложку. Откусил хлеба, половину зубка, разжевал, хлебнул пару ложек горячих наваристых щей. Дожевал остатки хлеба с чесноком, съев больше половины, отодвинул миску со щами в сторону. На столе появился винегрет, котлета с гречкой. С трудом осилив котлету, выпив кружку горячего чая с сахаром, встал из-за стола. Надел телогрейку, шапку, сказав дяде Васе спасибо, вышел на улицу.
Рома вопросительно посмотрел на меня. Наверное я быстро, по его лошадиным меркам, управился с обедом. Отвязав поводья, вскочил на сани и мы с Ромой направились к водокачке, прихватив по дороге трёхсотлитровую бочку.
Воду разливал по поилкам уже в сумерках. Бычки, наевшись до отвала, жадно, процеживая сквозь зубы, пили воду. Я закрыл телятник, уложил на место жерди, распряг у конюшни сани и отпустил Рому в загон для лошадей. Машина уже ждала у конторы. Народ неторопливо рассаживался. Так закончился первый день на скотном дворе.
Через два, три дня у меня начали появляться навыки и в решении во-проса с кормами и в ухаживаниями за бычками. На территории бригады, где находилось навесное оборудование для обработки почвы и посевных культур, лежала старая бочка, кубов на шесть. Бригадир разрешил взять её под подогрев воды для телят и другой скотины. Бочку с коллегами оттащили к водокачке, подняли на подручный материал ввиде металлолома, закрепили. Вокруг бочки сколотили что-то напоминающее сарайчик. В крыше оставили отверстие для выхода дыма. Заготовили дров, благо сушняка в ближайших колках было достаточно. Вечером, перед отъездом, заполняли бочку водой. Под бочку укладывали дрова, бересту для розжига. Ночью, часов в двенадцать, когда сторож обходил скотные дворы, конюшню и всю прилегающую территорию, он заходил в сарайчик, поджигал дрова и шёл в бригадную контору. Дрова под бочкой разгорались, и к утру вода в бочке была около двадцати – двадцати пяти градусов. Такое введение помогло нам добиться ежедневно дополнительных привесов до двухсот грамм на каждого телёнка.
К середине декабря начались метели. Дорогу на бригаду почти каждый день переметало в нескольких местах и совхозу стало невыгодно каждый раз её чистить. Нам предложили ездить домой и обратно на лошадях. Вечером фуражир со склада выдавал каждому по ведру овса. Сено мы в скирдах брали сами. Мне выдали попону, сделанную из какой-то ткани с утеплителем внутри, типа одеяла, для того, чтобы на время стоянки коня длительное время, укрывать ему спину. Вечером, потемну, заехал на санях во двор нашего двенадцатиквартирного дома. Распряг Рому. Сбрую, хомут, дугу для надёжности занёс в нашу стайку. Оглобли, чтобы утром не искать в снегу, поднял и стянул верёвкой. Рому за повод привязал к столбу качелей, вытащив мундштук изо рта, чтобы можно было жевать. Принёс ведро воды, напоил, подвязал к морде мешок с овсом, накинул на спину попону и пошёл домой переодеваться. В клубе уже ждали пацаны.
Проснулся в половине пятого утра. Быстро позавтракал, налил полведра тёплой воды. Вышел на улицу. Луна уже уходила за горизонт. Весь небосвод был усыпан мириадами звёзд. Некоторые какбуд-то замерли, некоторые мерцали. Стояла тишина. Иногда тишину нарушали шорохи, которые доносились из стаек. У кого-то ворочался поросёнок, где-то пару раз хлопнуло крыло птицы. Морозец, градусов двадцать, делал своё дело. И всё это великолепие завершалось кристалликами ночного инея, переливающегося в свете уличного фонаря, самоцветами. Рома, стоя кемарил. Его длинные ресницы, грива, попона на спине, покрылись куржаком. Я аккуратно, рукавицей, смёл с Ромы куржак, поставил перед ним ведро с водой. Когда он допил, дал ему кусок хлеба и пошёл домой собираться. Запрягал минут десять. Рома неспеша вывез меня за ворота, которые зимой не закрывались, и мы поехали на бригаду. Рома на ходу разогрелся. Во все стороны валил пар. Примерно через час мы были у скирды сена. Начинался новый день.
Секции в школе по боксу и самбо пришлось перенести на час позже. Ребятишки выровнялись и в учёбе и в поведении. Причём, девчонки, как более усидчивый пол, быстрее ребят соображали куда лучше нанести удар, как и когда применить тот или иной приём. С Галей встречи стали реже, но интересней. Однажды она пригласила меня к себе домой. Они жили на Набережной. В избе было натоплено. Всё было чисто. Везде чувствовалась крепкая женская рука. Пахло щами, жареным мясом и ещё чем-то непонятным. Дома никого кроме нас не было. Галя показала мне семейный альбом, напоила чаем. Глаза её звали куда-то. Что-то в них было такое, что мысли начинали путаться, забегать одна за другую. Я начал терять контроль над собой. Вдруг ощутил на лице её девичьи горячие губы. Гибкое тело прильнуло ко мне и я почувствовал что-то странное в груди… Вдруг моя рука скользнула по Галиной спине вниз. По Галиному телу пробежала дрожь. Она задышала и начала неистово меня целовать … В сенках послышались голоса. Это наверное её родители, промелькнуло у меня в голове. Галя резко отошла от меня и встала у края стола, в тени от абажура, поправляя задранную на спине юбку. Дверь распахнулась и на пороге появилась её мать. Затем зашёл её отец. Отец подошёл ко мне, протянул руку: «Привет, жених». «Привет», ответил я. Галина мама быстро начала собирать на стол. Галя, вдруг, посмотрев на меня, произ-несла: «Мам, Виктор уходит. Ему завтра рано вставать». Намёк понят. Быстро одевшись, попрощавшись со всеми, я вышел из избы, закрыл за собой дверь и вышел из двора на улицу. Свет из окон домов длинными пятнами ложился на снег. Погода была чудесная. Медленно падал снег. Он тихо ложился, покрывая всё вокруг мягким искристым ковром. Приближался новый одна тысяча девятьсот семьдесят третий год.
Тридцать первого декабря бригадир разрешил закончить работу на час раньше, при условии, что первого января как всегда будем вовремя на работе. Закончив работу, положил в сани всё для Ромы, поехал домой. Проехал мимо Галиного дома. В окнах горел свет. Во дворе с вилами ходил её отец. Наверное кормил на ночь скотину. Решил не заворачивать. Добравшись домой, переоделся, прихватил с собой червончик, пошёл в клуб. В большом зале кресла были составлены вдоль стен. Ближе к сцене стояла наряженная сосна. В фойе был организован буфет с пивом, выпивкой, закусками. В раздевалке одежду некуда было вешать. Народ раздевался где придется. Встретился со знакомыми парнями. Поздоровались, выпили по пивку и пошли в зал. Там на сцене появился наш местный инструментальный ансамбль. Какие-то ряженые. Начались танцы. Народ отдыхал. Народ готовился встретить наступающий новый год. Музыка стихла и на сцене появился кто-то из руководителей района. Он, усиливая свой голос через микрофон, донёс до присутствующих масс итоги уходящего года. Потом предложил поднять всё, у кого что было, за уходящий год и растворился в толпе. Говорят, его видели через пару ми-нут на крыльце, спешащим домой к семье. Часов в одиннадцать вечера я потихоньку ушёл домой.
Утром, подошёл как обычно к Роме с куском хлеба и ведром тёплой воды. Он странно посмотрел на меня и отвернул морду. Я начал запрягать его. Вдруг он схватил меня зубами за плечё и оттолкнул в сторону. Вышел отец. Закурил папиросу. Подошёл, погладил Рому, взял у меня кусок хлеба и дал его Роме. Рома аккуратно взял из рук отца хлеб и медленно начал жевать. Отец запряг Рому в сани, дал мне вожжи. «Сынок, лошади не любят пьяных. Не дыши на него перегаром, или иди домой съешь что-нибудь или выпей ложку растительного масла». Выполнив совет отца, мы с Ромой поехали к своим бычкам. Наступил новый одна тысяча девятьсот семьдесят третий год.
Так незаметно пролетел январь, февраль. В начале марта мы случайно, а может и нет, встретились с Галей в магазине. Я покупал домой хлеб, она что-то для себя. На крыльце разговорились. Она попросила проводить её домой. Дорогой договорились, что восьмого марта я заеду за ней после работы и мы поедем отмечать к её подругам. Восьмого марта, переодевшись по быстрому после работы, взял какие-то живые цветы (в то время цветы были в дефиците), шампанское, коньяк, коробку конфет, и на санях с Ромой отправился к ней домой. Дверь открыл её отец. Он как-то странно посмотрел на меня. В перёд вышла Галина мама: «Виктор, Галя сказала, что будет ждать тебя у своих подруг. Ты наверное знаешь их. Это где-то на ферме. За ней заехал одноклассник и они уже ушли туда». Мы с Ромой выдвинулись на ферму, к Галиным подружкам. Село гуляло с размахом. То тут, то там раздавались наигрыши на гармошке. Девчата стайками, в ожидании чего-то необыкновенного, прогуливались по улицам. Часто попадались парни, мужики, которые спешили с подарками к своим девушкам.
Добравшись до нужного места, привязал Рому к штакетнику, накинул на спину попону и пошёл в дом. В тёмной веранде кто-то кого-то уже обнимал. Внутри было натоплено. Играла музыка. Все что-то громко говорили друг другу. Посередине комнаты стоял накрытый стол. Праздник был уже в разгаре. Я спросил у девушки: «Где мне найти Галю?». Она посмотрела на меня и выдала: «Галя там», показала она на прикрытую дверь, «Но ты туда не ходи. Она занята». Я, подвинув девушку, открыл дверь. На кровате лежали обнявшись Галя с каким-то парнем. Галя, увидев меня, нисколько не смущаясь: «Виктор, уйди, не мешай». Что-то вдруг дёрнулось внутри. Неожиданно для меня самого вырвалось: «Ну и сука ты, Галя». Я круто повернулся и вышел из этого дома. Каких-то особых переживаний у меня небыло. Наверное не моя была эта женщина. Переодевшись в рабочую одежду, я поехал ночевать на бригаду к своим подопечным.
Утром следующего дня, только я успел накормить бычков, появился совхозный ветеринар с каким-то чемоданчиком, пакетом и кастрюлей литров на пять. Попросил меня сходить за тёплой водой, и началось. Мне приходилось брать бычка за заднюю, противоположную мне ногу и валить бычка на бок, прижимая при этом его к земле. Ветеринар быстро протирал тряпкой, смоченной в тёплой воде мошонку, перетягивал её заготовленными заранее капроновыми нитками, смазывал спиртом, делал надрез и яички бычка оказывались в кастрюле. Смазывал надрез йодом с помощью тряпки, намотанной на палку. Я отпускал бычка, и он, пуская пузыри, выпучив глаза, убегал куда подальше. Через некоторое время успокаивался. Так практически в течении некоторого времени были кастрированы все сто шестьдесят бычков. Мне было их жалко. Они были для меня как младшие братья. Но суровая действительность их основного предназначения, определяли неизбежность любого процесса выращивания бычков на мясо.
Ветеринар собрал свои причиндалы, протёр спиртом инструмент и пошёл в сторону столовой. Я загнал бычков в сарай, закрыл воротины и пошёл следом за ним. В столовой-конторе никого не было. Только ходики на стене напоминали о наличии жизни. Ветеринар достал с верхней полки большую чугунную сковороду, поставил на газовую плиту, включил газ. Положил пару ложек с горкой свиного топлёного сала. Пока сало растекалось по сковороде, достал острый нож, почистил, покрошил лук, бросил в разогретый жир яички. Посолил, поперчил. Затем бросил лук и накрыл сковороду крышкой. Пока телячьи яйца готовились, достал из чемоданчика бутылочку грамм на двести пятьдесят спирта, развёл его в пол-литровой банке водой, нарезал хлеб, протёр стаканы. На столе появилась сковорода с жареными телячьими яйцами. Ветеринар снял крышку. Неторопливо налил в стаканы разведенный спирт. Один стакан подвинул ко мне: «Что, жалко? Небось привык? Наверное, как родные стали?» Мы выпили по стакану. Он быстро закусил жареными яйцами и засобирался домой, прихватив оставшееся в кастрюле с собой. Я по-смотрел на сковороду, её содержимое: «Вот так, нежданно – негаданно, кто-то вопрётся в твою жизнь, и будет пытаться делать с тобой, как только что уехавший ветеринар. Нет, я не бычок и никакая-нибудь скотина. Я человек и сам должен решать свою судьбу. Я вдруг понял, что сельское хозяйство не для меня». Вышел на улицу, вскочил в сани и мы с Ромой направились домой.
Дома меня ждал сюрприз. В зале за столом, накрытом так, как умела накрывать только моя мама, сидели гости. Муж с женой, отец в костюме, мать у прохода на кухню. «Вот наш старший. Учили, учили. Армию отслужил, в институт на мехфак поступил. А теперь вот скотником в совхозе работает…» - сдерживая слёзы, произнесла мать. «Елизавета Георгиевна» - произнёс гость, «Вы не расстраивайтесь. Много хороших людей, людей рабочих специальностей, становятся специалистами в своём деле. Например, я всю жизнь работаю в районной сельхозтехнике кузнецом. Ко мне часто доктора наук, профессора приезжают на консультации. Не скрою, я практик. В теории слабоват. Но у меня на практике получается то, что не поддаётся никакой теории» Мать успокоилась. Застолье продолжалось ещё пару часов.
На следующий день, бригадир мне сообщил, что меня с Ромой переводят на другой участок, что мне нужно ехать к директору совхоза и, что скотники вышли из отпуска и механизаторы вернулись к своей технике.
Директор совхоза встретил меня приветливо. Начал мне говорить о том, что по его мнению и мнению руководства я самый ответственный и, что он планирует меня через некоторое время поставить бригадиром. Потом перешёл на совхозных алкашей, и в конце разговора положил передо мной лист бумаги, ручку, и предложил написать заявление о переводе меня в свинари. От такого меня подбросило. Меня, в свинари! Директор встал в дверях чтобы я не сбежал: «Виктор. Прошу, пойми меня, свинарь уже неделю в запое. Свиньи не кормлены, свинарник не чищен. Ты последняя надежда. Помоги. Я в долгу не останусь. Два – три дня и я тебя верну в механизаторы. В апреле должны прийти три новых трактора Т-4А. Один, уже считай твой». Не знаю, толи уговоры директора, толи свиней стало жалко. Я согласился. Мне дали ключи от свинарника и я поехал с Ромой смотреть наше новое хозяйство.
Привязав Рому к жердям, открыл дверь. В свинарнике было темно. Нащупав у двери выключатель, включил свет. На жердях загонов для свиней сидели голодные крысы. Много крыс. Свиньи стояли по брюхо в навозной жиже. Всё это пищало, визжало от голода, жажды и грязи. Крысы были настолько наглыми, что когда я попытался щёлкнуть их бичом, они начали огрызаться, пытаясь схватить бич зубами.
Прихватив дома болотные сапоги, фонарь, типа «Летучая мышь», берёзовый черенок от лопаты, вернулся в свинарник. Открыл дверь, включил свет, зажёг фонарь и по колено в жиже пошёл искать приямок для сбора навоза и его откачки из свинарника. У задней стены обнаружил что-то похожее на то что я искал. Приямка не было видно. Дотянулся палкой до рубильника, включил. Заработали скребки, насос для откачки жижи. Уровень жижи стал медленно понижаться.
Загрузив сани мешками с кормом, вернулись назад, в свинарник. Жижи на полу осталось примерно по щиколотку. В углу, у подсобного помещения, нашёл одетый на кран, шланг. Открыв воду, начал смывать всё дерьмо к выгребной яме. Попутно отмывая кормушки, свиней, прясло, сделанное из толстых жердей. Часам к восьми вечера в свинарнике стало более менее чисто. При этом, всё время работа сопровождалась визгом, писком голодных свиней и крыс. Закончив уборку, начал высыпать содержимое в кормушки. Что тут началось! Свиньи, расталкивая друг-друга, рвались к кормушкам, сверху на них прыгали голодные крысы. Если к кормушке было сложно пробиться, крысы кусали свиней за уши. Те визжали от боли и продолжали пожирать корм. Сделав несколько ходок, накормив свиней, а заодно и крыс, закрыл ворота. Было часов двенадцать ночи. Мы с Ромой поехали домой. На следующий день откачал навоз, помыл полы, кормушки, накормил свиней. Крысы куда-то исчезли. Они конечно никуда не исчезли. Так одна, две в течении дня попадались на глаза. К вечеру следующего дня в свинарнике стало тихо. Свиньи, наевшись, тихо похрюкивая, разлеглись на деревянном полу. Я тоже успокоился и уехал домой.
Прибыв рано утром на третий день, я обнаружил, что дверь в свинарник открыта. Внутри горит свет. Я зашёл во внутрь. Какой-то мужичёк в валенках с колошами, в телогрейке в заплатках, шапке-ушанке с завёрнутыми вверх ушами, пытается включить рубильник для откачки навоза. Пока я шёл к нему, обходя места с выбоинами в полу, он куда-то исчез. Подойдя поближе, увидел на поверхности жижи плавающую шапку. Моментально скинув на прясло телогрейку, я начал шарить рукой, насколько это мне позволяло, в навозной жиже. Нащупав что-то, потянул на себя. Вытащил мужика за шиворот телогрейки. От него несло дерьмом, перегаром. Сполоснул водой, перегнул через колено. Мужик задышал. «Рубильник не включался и я хотел посмотреть что там, в яме» - как бы оправдываясь, произнёс он. Обмыв мужика тёплой водой, развесив мокрую одежду на батареях в бытовке, я быстро накормил свиней, поехал к директору совхоза, сообщить радостную весть, что свинарь появился, и мой срок пребывания на свинарнике закончился. После встречи с директором отогнал Рому на бригаду, распряг, попрощался. Рома понимал, что мы с ним возможно уже не встретимся. Взгляд у него был толи грустный, толи виноватый.
На следующий день нас загрузили на тракторные сани и повезли на бригаду. Ночь была тёплой и к утру наст не образовался. Лошади, местами проваливались в подтаявший снег по грудь. Было принято решение лошадей поберечь. За озером Горьким трактор вдруг остановился. Нагрёб снега под себя, гусеницы провисли, цепляться за поверхность нечем. Народ слез с саней и ругаясь, пошёл дальше пешком, местами проваливаясь в подтаявший снег. Тракторист пошёл назад на хоздвор за другим трактором, чтобы вытащить этот. У трактора остался механик отделения и я. Предложил механику попробовать вытащить трактор самим. Он посмотрел на меня: «А что, пробуй». Я залез в кабину, переключил раздатку на повышенную передачу, включил максимальную скорость и отпустил муфту сцепления. Гусеницы с максимальной скоростью начали вращаться по движению вперёд. Вода, вымываемая гусеницами, тащила за собой снег. Так постепенно трактор как бы зарылся носом вниз. Корма трактора поднялась. Сбросив обороты, отключил скорость. Механик достал папиросы, закурил: «Ну ты даёшь». Минут через десять, когда стекла вода, я включил заднюю пониженную передачу, и тихонько выехал. Не спеша повернул трактор и мы с механиком, подбирая по пути людей, поехали на бригаду.
В конце марта пришла разнарядка на получение новых тракторов. Директор своё слово сдержал. Меня и ещё двоих опытных механизаторов отправили на станцию Корчино получать технику. На платформах стояли три новеньких трактора Т-4А кирпичного цвета Алтайского тракторного завода. Мне, как самому молодому, достался третий трактор. Трактора согнали с платформ, заправили под завязку топливом. Перекусили, обмыли обнову, и мужики двинули в путь, торопясь ещё сегодня успеть домой. Я подогнал трактор к окнам вагончика, в котором находился сторож, заглушил. Проверил наличие масла и других технических жидкостей. Где нужно долил. Вскрыл бортовые лючки, отрегулировал фрикционы. Завёл трактор, попил чайку и лёг спать. Утром, проснувшись, посмотрел на часы. Трактор отбарабанил более двенадцати часов из сорока восьми необходимых. Проверив ещё раз всё, попрощавшись со сторожем, двинулся в путь. Километров через двадцать у Вознесенки увидел первый трактор. Рядом в колке горел костёр. Это был самый старший, самый опытный в совхозе механизатор. Заклинило двигатель. Забыл на станции залить воды в радиатор. Надеялся, что с завода всё должно быть заправлено. А может на станции какие-нибудь жулики слили. Тогда жидкости типа антифриз или тосол были в дефиците. Вдвоём поехали дальше, оставив трактор на присмотр местным жителям. Не доезжая Кургана увидели странную картину. Трактор двигался большим полукругом вправо, затем разворачивался на месте градусов на сто сорок и начинал двигаться в том же направлении. Сжёг ленту правого фрикциона. Сопроводили его до Малобутырок и поехали в совхозные гаражи.
На следующий день мужики, которые остались работать на старых тракторах, прикалывались надо мной: «Отдадут твой трактор самому старшему, а ты на ДТухе будешь работать». Все сомнения развеялись, когда приехал директор совхоза. «Почему бросил трактор товарища? Почему не потащил на тросу домой?» - жёстко спросил директор, обращаясь ко мне, обведя всех взглядом. «Сжечь муфту сцепления, а то ещё хуже порвать раздатку или коробку. У нас сегодня исправный один трактор, который пригнал я. Второй трактор за пару дней восстановим. А так бы все три трактора загнулись» - в такой же жёсткой форме ответил я. Наступила зловещая тишина. Так открыто ещё никто не смел разговаривать с директором. Директор вдруг чему-то улыбнувшись, протянул мне руку: «Знаю, уйдёшь ты от нас, а нам так таких парней не хватает. Очень не хватает. Прошу об одном, отработай посевную хотябы. Завтра на своём тракторе гони на бригаду. Готовь сцепки. Через неделю начнём прибивать влагу». « А как помочь ребятам с ремонтом?» - спросил я. «А ты причём? Кто ломал тот пусть и ремонтирует. И все, у кого техника готова, тоже завтра гоните трактора на бригаду» - сказал ди-ректор и уехал.
К середине июня закончилась посевная. Я получил расчёт. Попрощался со всеми. В нашем универмаге в связи с окончанием посевной завезли нормальную одежду. Я купил себе модный, серый в еле заметную полоску костюм, туфли фабрики Цебо, пару рубашек, пару галстуков. Мне достались джинсы фирмы Леви-с, рубашка в цветную полоску. Дома, по просьбе родителей примерил всё ещё раз и убедился, что выбор сделан правильно.
Через пару дней, собрав документы, поездом поехал в г. Новосибирск, поступать в Новосибирский электротехнический институт на факультет автоматики и вычислительной техники. Документы приняли сразу. Через полтора месяца я стал студентом. С сельским хозяйством распрощался окончательно.