В пору моей молодости, да и зрелости тоже, вопрос, который я поставил в название своей заметки, означал только одно. На твоем пути встретился один или несколько грабителей с ножами, и надо сделать выбор – отдать деньги или расстаться и с ними, и с жизнью. Я лишь один раз попал примерно в такую ситуацию, и как вышел из неё, сейчас расскажу.
В 1993 году во время командировки в японскую префектуру Аомори членам делегации медицинских работников помогли с приобретением подержанных японских автомобилей, и я впервые в жизни , уже в довольно зрелом возрасте (мне исполнилось 46 лет) стал обладателем личного автомобиля «Ниссан Скайлайн», естественно, с правым расположением руля. Но особых неудобств руль мне не доставлял, я быстро привык к нему. Но вот то, что фары автомобиля светят не в ту сторону, мне мешало. Как вы знаете, в Японии левостороннее движение, как в Англии, Австралии и еще ряде стран. Поэтому фары автомобиля светят влево, чтобы водитель мог видеть хорошо обочину дороги. А в нашей стране движение правостороннее, и фары светят вправо. И это доставляло мне во время ночных поездок немалое неудобство. И не только мне. На Дальнем Востоке преимущественно японские машины б/у, фары встречных машин сильно слепят глаза во время поездок ночью. Не зря сейчас при регистрации автомобилей с правым рулем требуют хотя бы наличие фар со светом, как в нашей стране.
Я знал примерно, как можно регулировать световой пучок фар, и решил сам это сделать. Жил я в Хабаровске, в Затоне, где моими соседями были работники Амурского речного пароходства, которые и возили на своих судах подержанные японские автомобили и продавали их на Дальнем Востоке. Поэтому многие из них имели автомобили и гаражи для них. Задняя сторона гаражей давала поверхность, позволяющую регулировать фары, направив свет на неё. Туда я и поехал однажды вечером.
Занимаюсь своим делом, и тут подходит ко мне группа молодых парней, как я скоро понял, не пьяных, а под воздействием наркотиков, и стала мне угрожать. Я был известной личностью в Затоне, каждую зиму ходил на каток играть в хоккей, но так как все пацаны из Затона тоже там играли, они хорошо знали меня, тем более что у меня первого на нашем катке появились современные хоккейные коньки и ботинки из пластмассы, и все знали меня как «дядю на ледорубах». Потом мальчишки вырастали, становились хулиганами, но по-прежнему здоровались со мной. Поэтому я не опасался ходить даже поздно вечером, хотя наш Затон славился лихостью хулиганов, и одна часть его даже называлась «Чикаго». К нам в Затон не рисковали совать свой нос даже хулиганы из других районов города.
К тому же я умел находить общий язык с пьяными, а тут никак. Место темное, гаражи, до утра никто сюда не придет, так что я понял, что опасность для моей жизни весьма серьезная, даже если меня не зарежут, а только поранят. Слава Богу, один из парней узнал меня как «дядю на ледорубах», и свои угрозы парни не осуществили. Но с тех пор я стал брать с собой газовый пистолет в наплечной кобуре, которую мне пошили умельцы из КГБ, вернее, уже ФСБ. Одевал, особенно когда ездил по вечерам или ехал в Приморье на отдых. Так что я в своей жизни узнал, что это такое – угроза «жизнь или кошелек».
Но, это так сказать, угроза непосредственная, пришедшая из XIX века, а может, еще раньше. Но вот в конце ХХ века и начале XXI века эта угроза приняла другой характер, и её стали произносить представители самой гуманной профессии – врачи, к которым я отношусь. Правда, такая ситуация на Дальнем Востоке проявилась намного позднее, чем в той же европейский части России, включая Москву, в Закавказье и Прибалтике. Там начали вымогать деньги у пациентов в 60-е годы прошлого века, когда после «хрущевской» денежной реформы безнал стало возможным переводить в наличные, и появились первые советские миллионеры. Приобретение дефицита перестало быть проблемой, надо только знать, кому и сколько сверх официальной цены заплатить. И вначале этим грешили торгаши.
Но потом врачи, особенно некоторых специальностей, которые оказывали медицинскую помощь при очень серьезных болезнях или тяжелых травмах, тоже стали брать деньги или с пациента, или его родственников. К таким специальностям относится кардиохирургия, онкология, травматология. Кто-то стал брать деньги за молчание или желание попасть просто к хорошему врачу. Платили за лечение вензаболеваний, аборты, золотые коронки на зубах и еще за кое-что. Но если в кардиохирургии, онкологии и травматологии выбор действительно стоял между жизнью и деньгами, то во многих других просто за возможность прийти на прием к «своему» врачу на прием без очереди.
Нашему поколению, и мне тоже, повезло. Мы успели захватить время, когда образование и здравоохранение действительно были бесплатными, как написано в Конституции СССР. Мы получали стипендии, когда учились в институтах. Небольшие, но все же не «лишние» деньги, особенно для детей колхозников или рабочих невысоких квалификаций. А когда болели, нам платили по больничным листам.
Мне довелось в своей жизни перенести несколько операций, и ни за одну я не платил. Вначале мне, студенту, сделали тонзилэктомию, т.е. удалили миндалины в горле. Это сделал ассистент медицинского института Хорук, очень уважаемый в городе врач «ухо-горло-нос». Позже я попал на операционный стол по поводу мочекаменной болезни, и моим оператором и лечащим врачом был знакомый еще со студенческих лет Витя Леонов, заведующий урологическим отделением. Естественно, никаких денег за то, что меня оперировали высококвалифицированные врачи, я не платил, так, во втором случае при выписке лишь подарил бутылку хорошего коньяка и коробку конфет «Птичье молоко».
Когда я в 2003 году перебрался с Дальнего Востока, где уже были так называемые «рыночные» отношения в медицине, конечно, не вполне официальные, но деньги с пациентов брали вовсю, и приехал в Ханты-Мансийский автономный округ-Югру, понял, что вернулся в славное советское прошлое. Там никто и ни с кого не брал деньги. Правда, все приехавшие в округ на заработки мигранты из Средней Азии получали медицинскую помощь на хозрасчетной основе, за деньги, проходящие через кассу больниц. Я как житель округа имел медицинский полис и поэтому мне операция была сделана бесплатно, вернее, за деньги ОМС.
Потом, через 20 с лишним лет, когда я покинул родной Хабаровск, где достиг немалых высот в своей карьере, стал первым заместителем начальника управления здравоохранения края, и уже работал в Нефтеюганске, потребовалась операция по протезированию тазобедренного сустава. Я встал на очередь в Сургутском центре травматологии, где уже несколько лет делали такие операции, кстати, одними из первых в России. Боли в суставе становились все сильнее, и я решил воспользоваться своим служебным положением как директор многопрофильной городской больницы в соседнем с Сургутом Нефтеюганске. И мне сделали операцию вне очереди, примерно на пару месяцев раньше, чем по очереди. Оперировал заведующий отделением под спинно-мозговой анестезией, когда я слышал, как мне пилили кость, даже показали удаленный сустав, а потом поставили искусственный протез. И снова я отделался лишь бутылкой хорошего коньяка лечащему врачу.
А вот мой младший брат Витя, заместитель начальника Дальневосточной железной дороги, несколько лет платил взносы по добровольному страхованию, и ему в Хабаровской железнодорожной больнице сделали операцию по полису ДМС, а не за ОМС, куда управление ДВЖД тоже платило взносы.
Я уже 14 лет имею связь с медициной как обычный пациент, к тому же пенсионер. Продолжая жить в Тюменской области, переехав из ХМАО-Югры, и купив квартиру в Тюменском районе, я наблюдался в участковой больницы под Тюменью, куда периодически приезжали врачи из Центральной районной больницы для консультаций. В поселке Молодежный, где я жил, был ФАП, в нем вели прием врач-терапевт и врач-педиатр, а сейчас приезжают и консультанты. Т.е. в отличии от остальной России с её пресловутой оптимизацией здравоохранения, Тюменская область как регион-донор федерального бюджета, не пошла по этому пути и сохранила принципы, характерные для советского времени.
Когда у меня случился обширный инфаркт миокарда, по вызову приехал бригада скорой помощи с врачом, а не с фельдшером, как во многих других регионах. А когда врач сделал ЭКГ и диагноз подтвердился, приехала вторая бригада, реанимационная, которая доставила меня Тюменскую областную больницу. Это меня и спасло, потому что реанимационные мероприятия мне начали делать в машине скорой помощи и продолжили в приемном отделении больницы, и во время транспортировки в реанимационное отделение кардиологии.
От инфаркта меня спасли, но моя жизнь все равно висела на волоске. Дело в том, что на месте инфаркта образовалась аневризма, своеобразная грыжа левого желудочка сердца. Она могла лопнуть в любой момент. И к тому же в полости желудочка образовался тромб, который каждую минуту мог оторвать и закрыть аорту, а это мгновенная смерть. Мне была показана операция, которую из-за её сложности могли сделать только в НИИ имени Мешалкина в Новосибирске. Пока туда оформляли направление, поставили на очередь, прошло 5 месяцев, которые я прожил в очень большом напряжении. Нет, по внешнему виду это было незаметно, хотя я резко ограничил физическую нагрузку. Операция предстояла рискованная, около 10% оперируемых умирали во время операции. Я знал об этом, но и перспектива смерти без операции в любую минуту не прельщала. Поэтому и поехал в Новосибирск, попрощавшись со всеми близкими, не зная, вернулись ли обратно. Но мой дядя, всего на год старше меня, простимулировал, заявив, что денег на лечение даст, а вот на похороны нет. Правда, денег на лечение не потребовалось, операция прошла удачно. Правда, потом были осложнения, но я хотел жить и выкарабкался через пару месяцев после операции.
По статистике, больные с аневризмой сердца живут недолго, до 5 лет доживает лишь 10% таких больных. А про больных с тромбом в полости сердца вообще статистики нет, чаще это просто патологоанатомическая находка. Так что профессор Александр Михайлович Чернявский дал мне второе рождение, и я его отмечу 28 ноября. Исполнится восемь лет после второго рождения.
Хотя я после такой сложной операции должен был наблюдаться у врачей, что я делал в течение года, но потом переезд в Подмосковье сказался, я уже лет 5 не был у врача. Причина в том, что нет врача-кардиолога в нашем городе, ездить в районный центр на консультацию мне не позволяют силы, да и не вижу в этом необходимости, особенно в последние 2 года, когда бушует коронавирус. Я принимаю назначенное еще в Тюмени лечение, и мое состояние стабильное, а от добра добро не ищут.
Что творится в отечественном здравоохранении в последние годы, я знаю из интернета и от своих коллег-врачей, родственников. По моему разумению, ничего хорошего. Власть своими непродуманными действиями настолько отпугнула население России, что оно никому и ничему не верит. Нет в нашем отечестве сейчас настоящих авторитетов, кому бы поверил народ. В том числе и среди врачей. Больно уж они все продажные, ради денег черное назовут белым. Такое наблюдается и на региональном, и на федеральном уровне. А народ мрет. «Оптимизация» здравоохранения привела к тому, что, когда начался коронавирус и для борьбы с ним потребовался персонал, лечить обычные заболевания, которые никуда не делись, стало некому. И к чему это приведет, одному Богу известно. Но никак ни органам статистики, которые врут в угоду власть предержащим.
Невозможно узнать уровень смертности в России за последние 2 года. Называют цифры умерших от ковида, а сколько умирает от онкологии, сердечно-сосудистых заболеваний и других многочисленных болезней человека, узнать негде. Нет, я прочитал, что смертность увеличилась на 17,9% в 2020 году по сравнению с предыдущим годом, и ковид добавил в этот показатель 31%.
Россия вымирает, почти как в «лихие 90-е годы», когда население страны сократилось на 5 миллионов человек. И вина в этом не коронавируса, а нашей власти. Прочитал, что скоро появится лекарство от ковида. И узнал, что в густонаселенной Индии с её повсеместной антисанитарией не делают ни прививок, не носят масок. И заболело ковидом за все время 458 тысяч человек. И это на 1,3 млрд. человек населения. Умерло 1,34% от заболевших. Максимум умерших в сутки – 800 человек. Сейчас заболеваемость от 10 до 20 тысяч в сутки.
А в России с её карантинами, локдаунами, прививками заболело 243 тысячи на 145 млн. населения, т.е. примерно в 5 раз больше, чем в Индии. И в ноябре у нас по России заболевают до 42 тысяч человек в сутки, умирают больше 1100. Ну и где лучше лечат ковид? А сколько крика было в прошлом году, что мы лучше всех. Нет, никакой ученый еще не доказал, как правильно лечить эту заразу. Способов много, предложений еще больше, но доказательств нет. А пора бы уже иметь, скоро 2 года будет, как коронавирус распространяется по планете. И ВОЗ в этом деле не указ, там такие же продажные люди и врачи, как везде. Страшно становится жить.
Самое плохое в этой болезни то, что от неё деньгами не спасешься. Можно, конечно, жить изолированно, на мир смотреть через стекло или по телевизору, но многие скоро устают от такой жизни. Да и такую жизнь себе могут позволить немногие. А в реальной жизни не носят маски, не соблюдают дистанцию. А видимо, это помогает. Вон, такие жесткие меры во время Олимпиады в Токио не дал вспышки ковида, которой опасались сами японцы. По крайней мере, я нигде об этом не читал.
А у нас продолжают строго спрашивать с тех, кто не хочет прививаться, обвиняют их в том, что они распространители заразы. И продолжают собирать деньги на страхе умереть. Правда, это страхи в чем-то обоснованы, но чаще имеют под собой не только ковид, но и другие заболевания как предрасполагающие к такому течению заболевания. За этот год ушли в мир иной несколько моих виртуальных друзей на сайте «Одноклассники». И двое моих родственников тоже умерли, но они имели другие заболевания в анамнезе. И таких примеров можно привести массу. Увы, принцип «жить или кошелек» в этом случае не срабатывает. Умирают и бедные, и богатые.