В своем раннем детстве я ощущал свою близость к травянистым растениям, так как был вхож в их компанию из-за своего малого роста; мне очень нравилось с ними молчаливо общаться.
Ходя по луговым тропинкам, я ласково поглаживал податливые стебли, но среди травостоя были у меня свои предпочтения. Например, тимофеевка и пырей были мне равно безразличны из-за своей унылой внешности, зато мятлик, раскидистый, как березка, вызывал желание им полюбоваться, а метелки кукушкиных слезок, состоящие из зеленых комочков, каждый из которых висит на отдельном длинном стебельке, тонком, как волосинка, я любил пропускать между пальцами.
Зрение же, естественно, привлекали цветы – пронзительно-лиловые соцветия мышиного горошка, - воспринимавшиеся, как кисти карликовой сирени, или поповник (в то время я ошибочно называл его ромашкой), всегда вызывавший желание набрать большой его букет, в котором желтые пуговки сердцевинок тонули в кипени белых лепестков, использовавшихся для гадания.
Но иногда, если повезет, можно было найти колокольчики, - не мелкие синие, с круто отогнутыми в стороны лепестками – этих было, хоть отбавляй, а крупные, размером не меньше пятака, нежно-голубые; я никогда не мог удержаться от того, чтобы их сорвать и принести домой в качестве трофея.
На лесных полянках можно было видеть и другие травы. В начале лета там желтели «майские розы» - так отец называл купальницы; их шарообразные цветки были настолько закрыты, что пчела, собиравшая нектар, исчезала на время в них из виду. А близь стволов берез и у пней бурно разрастались ковры иван-да-марьи, в которых ярко-желтые лепестки цветов до крика спорили с сине -фиолетовым цветом верхушечных листьев. В заросли же иван-чая, осененные большими соцветиями розового цвета, я мог погрузиться с головой, и в них спрятаться.
Однако по-настоящему редкой находкой была ночная фиалка – пирамидка из множества белых цветочков, закрепленных на сочном, пронизанном влагой стебле; вечером она источала изысканный пьянящий аромат, который ощущался даже на приличном расстоянии. Ночная фиалка мне попадалась от силы два-три раза в жизни; один раз она выросла - вы не поверите - на нашем дачном участке, и ни разу я не посмел ее не только сорвать, но даже дотронуться до нее рукой – она будила атавистическое чувство сакрального.
Период моей причастности к жизни низкорослых растений закончился совершенно естественным образом: я вырос, и стал смотреть на травы свысока.
Май 2021 г.