Через неделю после свадьбы, заправляя супружеское ложе,
Настена выговаривала своему возлюбленному:
- Ну, право слово, перед людьми стыдно...
Ты, Семка, говоришь, а о чем - непонятно - словно на иностранном языке.
-Ага,- на китайском, - пробовал отшутиться Семка,- по ночам изучаю.
- Уж лучше бы ты, в самом деле, китайским занялся. Там хоть заработать можно, а то что ж впустую.
Семка ничего не ответил, но как-то вечером поймал Настену за руку, и, сжимая, своей широкой ладонью ее узенькую, по-детски розоватую ладонь, с любопытством проговорил:
- А ведь я тебя, моя суженая, совсем не знаю.
- А что тебе надо знать? - щурилась Настена.
- Все!- хмурился Семка.
- Все? Все?
- Все. Все. Все.
- Тогда пойдем...
И больше не было сказано, ни слова, но как же изменилась после этого их семейная жизнь.
На смену безумным, бессонным ночам, по телу разливалось теплое, радостное чувство. Они говорили и не могли наговориться, любовались и не могли налюбоваться, внимали и не могли насытиться.
И за всем за этим не замечали, как легкий ветерок отчуждения уже растекался по телу.
И чем теплее становились отношения, тем большее отчуждение разливалось по телу.
В конце-концов случилось то, что и должно было случиться: вспыхнувшая однажды мимо ходом, мелочная ссора послужила началом серьезному отчуждению.
Они все чаще стали избегать друг-друга.
Положение осложнялось еще тем, что их пути по работе пересекались и приходилось применять недюжинные актерские способности: приподнимая высоко брови, произносилось примерно следующее
- О! дорогая! Ты как здесь оказалась?
- А ты, что здесь поделываешь? - В свою очередь спрашивала Настена?
Пошли в кафе
- Мы с мужиками в супер-маркет собрались...
Некоторые знакомые, замечая их отношения, говорили: мол молодые бранятся - только тешатся. Но конфликт не затухал.
К зиме они разошлись. Хрустящий лед скользил под ботинками. С губ срывалась морозная дымка. Последняя прогулка была нежна и задумчива.