«В моей памяти возникают все женщины, которых я знал. Это как цепь, которую я выковал из своего страдания.»
Генри Миллер «Тропик рака»
«Повторяю: забавляйтесь, но не любите и, тем более, не стремитесь, чтобы любили вас. К чему истощать себя в сетованиях, исходить слезами, унижаться тайными подглядываниями, влюблёнными взглядами, любовными письмами?»
Донасьен де Сад «Философия в будуаре, или Безнравственные наставники»
По его словам, Борисов чуть ли не рассмеялся посреди сна, когда ему открылась истина, противоречившая всему, что утверждалось ранее. От приятия истины останавливала только её парадоксальная простота. Казалось, что где-то в его умозаключениях, формировавшихся в глубинах сна, таится подвох. Но умозаключения были кристально просты, и обман упорно не желал себя обнаруживать.
Ивану Борисову вдруг "открылось": он способен быть счастлив сам по себе безо всякой помощи и поддержки прочих людей, упрямо сующих свой нос в чужие дела. Он долго и безуспешно пытался разрешиться от чувства, упрямо терзавшего его на протяжении последних двух с половиной лет, пытался и одновременно боялся расстаться ними как с чем-то необходимым и чрезвычайно важным для него. Но упорный аналитик собственных переживаний предположил, а затем и доказал самому себе со строгостью математика, что пожар, обычно называемый людьми любовью, не принёс в его жизнь ничего позитивного и радостного, а только страх, угнетение и унижения.
– Подумай,— говорил мне Борисов,— что кардинально меняет нас и всю нашу жизнь, наши взгляды и привычки, причём меняет стремительно и, зачастую, необратимо? Только романтические чувства!
– Что заставляет нас врать самим себе, своим старым испытанным знакомым и родственникам?— спросил он, глядя мне прямо в глаза. Я смутился, словно речь шла о какой-то моей лжи. Но он продолжал, не заметив моего молчания:
– Я говорю об искреннем самообмане и умилении своим новым чувствам. В этом нет ничего прекрасного. Одурение лишает вас объективности и делает вас жалкими в глазах всех вменяемых людей, даже ваших избранников!
– Не стыдно быть рабом своих чувств. Стыдно быть рабом другого человека. Стыдно и унизительно становиться слугой чужих причуд, но такова судьба всех влюблённых. И хоть я не религиозен, но возблагодарил бога, как только почувствовал, как испарилась моя так называемая влюблённость.
Иван рассказывал, что располагал знакомым, который на все массовые мероприятия: спортивные матчи, музыкальные фестивали и даже выставки ходил в простой одежде с зашитыми карманами, срезанными или вовсе без них. Чтобы чрезмерно исполнительные служители правопорядки ничего не подложили ему для выполнения плана по задержаниям. И Иван сам решил придерживаться аналогичной тактики, но в отношениях с людьми. Стоит быть вежливым, можно смеяться чужим шуткам, обнимать кого-то в ответ, но всеми силами избегать того, чтобы в эти поверхностные отношения не подмешали чего-нибудь лишнего, основанного на совести, долге или какой-нибудь чуши вроде беззаветной преданности.
– Как самые сомнительные вещи, приобретая повсеместное распространение, постулируют в обход логике и здравому смыслу собственную необходимость (вспомни, как своеобразной валютой в девяностых стала бутылка водки, или вдали от цивилизации таковыми становились сигареты), так и сегодня подобной маргинальной валютой становятся отношения. Для кого-то в таком товарообороте состоят реалии нынешнего дня. Но позволь не воспринимать её как данность,– сказал он мягко, переходя на другую сторону Гагаринского переулка.
– Вспомни, как проходили войны в средние века, да и раньше. Одна страна пыталась захватить другую. Но порабощение велось не столько с целью стать единым народом и дружно смотреть в единое будущее, сколько для того, чтобы заставить поверженных платить дань, навязать побеждённым унизительные обязанности содержать победителей.
– Ничего не напоминает? – Борисов пытливо заглянул мне в глаза перед тем, как зайти в безлюдный дворик церкви на Большом Власьевском.
Я скрючил презрительную миру.
– Пойми меня правильно: я всецело презираю тех, кто пытается выгадывать копейки, когда речь идёт о дружеском ужине. Сия когорта людей свидетельствует о нравственной деградации нашего века! Но в моём представлении Долгу не ужиться под одной крышей с искренним обожанием. И преступники те, кто пытается их соединять вместе в одном предложении!
– Но послушай,– возразил я в ответ на убедительную теорию отшельника,– не грозит ли тебе с твоими взглядами превратиться в весьма нелицеприятную версию Диогена, которая будет дичиться всех женщин? Не будет ли избегание прекрасного пола в наше-то время просто комичным и жалким?
К моему удивлению, даже досады не отразилось на лице моего собеседника.
– Смешным не выглядит человек, который на все расспросы отвечает молчанием. И можно ли считать жалким безукоризненно вежливого? А именно личину непогрешимого этикета я собираюсь водрузить на себя.
– Что ж, можно считать я нащупал твоё слабое место!– начал я торжествующе. Я даже догадываюсь, с кем ты собрался проявлять свою вежливость...
– Напротив, только маска равнодушия и хороших манер делает нас неуязвимыми. Ведь хороший тон не оказывает никому предпочтений, а лишь свидетельствует о безоговорочном самоуважении.
Стоя на узеньком мосту через Москва-реку в районе Пречистенской набережной, он продолжал:
– Помимо всего прочего, мне кажется уродливым всё то, чем пытаются "в довесок" нагрузить привязанность одного человека к другому. Что в молодости всем претит, а затем воспринимается как должное. Страдали мы – помучайся и ты! И я хочу разорвать мстительную цепь воздаяния следующим поколениям.
– Ваня, но ты же понимаешь всю неконструктивность подобного подхода?– возражал я.– Твои слова не могут претендовать на роль категорического императива, ибо если все начнут воспринимать его призывом к действию, то человеческая популяция сойдёт на нет. Не было бы нас с тобой, в конце концов, а остались бы только те, что без рассуждений реализуют план матушки-природы и которым глубоко чужды все наши сомнения и идеалы!
– Видишь ли быть нравственным ориентиром для кого бы то ни было – последнее, о чём я мечтаю! Единственное, чего я требую, это нравственной автономии. Предел моих мечтаний – своеобразная свобода от первородного греха и круговой поруки подлой изнанки современной цивилизации. Позвольте мне не лгать и не идти на компромиссы, с высоко поднятой головой удовлетворяя собственную похоть только потому, что так делали все предшественники!
***
«Никогда не греши против своего благополучия ради удовольствия тех, кто дает совет, а сам остаётся в стороне. В любом таком случае помни завет благоразумия: лучше пусть другой огорчится теперь, чем ты – потом, да еще непоправимо.»
Бальтасар Грасиан «Карманный оракул»
Называй меня трезвенником в отношении глубоких и крепких чувств, завязанных на порабощении одного человека другим. И моё презрение к зависимости от своих возлюбленных доходит до готовности без содрогания разбить бутылку коллекционного вина. Я сознаю силу своего врага, опасаюсь его и потому всегда настороже!
Слабость человека пред красивыми лицами абсолютно бессмысленна и иррациональна и потому заслуживает искоренения. Странно, что до сих пор кто-то верит лицам и опасается называть проститутку проституткой.
Даже не собираюсь спорить с тем, что самое интересное для нас как представителей человеческого рода – знакомиться с новыми человеческими типажами и проникать в тайны человеческих судеб. Но и самые пикантные блюда тоже имеют обыкновение приедаться. Потому об интригах я предпочитаю узнавать из книг, а не испытывать на собственной шкуре, а любоваться женскими профилями выбираю издалека.
Тем более, ты же не станешь спорить: нет ничего более обманчивого, чем женская красота! Абсолютно все понимают: внешняя прелесть никак не связана ни с умом, ни с величием душевных качеств, а способность жить в согласии с человеком и вовсе находится в противоположной зависимости с его внешностью, и тем не менее, все продолжают становиться жертвами элементарного обмана.
Красота – вот худшая и опаснейшая из масок, надеваемых людьми. Ведь ошибочная вера в неразрывную связь лица и души укоренилась в нас слишком глубоко. Даже умнейшие и благороднейшие представители обоих станов безропотно принимают правила игры, прихорашивалась и красуясь перед зеркалом. Да даже демонстративно пренебрегающие канонами втайне надеются на спонтанную, случайную прелесть волос, размётанных ветром. О, тщета мирская, разбей зеркало и уйди от людей, друг мой!
А ведь если взглянуть трезво и беспристрастно, честно сопоставив количество счастливых минут, подаренных нам людьми, о которых мы мечтали и на которых строили планы (прости меня за такой ублюдочный оборот), с неделями и месяцами, проведённых в горе, тоске и ужасающем самоотречении, то сама собой станет очевидна тщета надежд отыскать счастье в улыбках других людей, но не себя самого!
Нас как-то с самых ранних лет удивительно неправильно воспитывают, чтобы мы ощущали себя неполноценными, коли под рукой нет талии, которую она могла бы обвить. Высшим благом почитается наличие спутника или спутницы (ещё один ублюдочный эвфемизм!), что совершенно непозволительным образом умаляет нашу самость. И заставляет закрывать глаза на время, проводимое наедине с самим собой и ради самого себя, как высшую ценность, доступную человеку! Всё прочее – ценности второго порядка, главное – каждый из нас сам собой; только при выполнении этого условия можно задуматься обо всех остальных целях!
***
Мы стояли на краю парка «Скольких-то там лет Октября» неподалёку от метро Проспекта Вернадского, в самом сердце мечтательнейшего из районов Москвы. В клинике неподалёку меня поставили на ноги в самом начале четырнадцатого года, вырезав из колена остатки разорванного мениска. А через четыре года после операции жарким маем я уезжал отсюда на встречу, посвящённую 15-летию школьного выпуска.
– Подождёшь меня? Я ещё не завтракал,– он зашёл в «Перекрёсток», будто бы специально возведённый на самом углу зелёного хаоса посреди до боли прямых линий новостроек.
Борисов вышел из нелепого китчевого здания лужковской поры с гамбургером и, присев на заборчик, огораживающий газон, начал его пожирать нарочито скотским образом, роняя на асфальт и ботинки капли майонеза.
Борисов сделал театральную паузу:
– Не правда ли это отвратительно?
Я пожал плечами.
– А это могло бы быть неплохой маской: люди предпочитают не отвлекать лишний раз тех, кто занят потреблением пищи,– продолжил он, как будто бы забыв про гамбургер, сочившийся соусом.
Пустынной улицей мы шли в сторону от Мичуринского проспекта, сперва вниз, затем поднимались в горные выси, дышащие свободой, благородством и первозданной чистотой образцовых районов столицы.
Из спортшколы вразвалочку ковыляли высоченные молодые атлеты – каждый был выше нас едва ли на голову. Они шли с демонстративной леностью. На руке у каждого из них висело по красотке-ровеснице с длинными распущенными волосами и также выдающихся антропометрических достоинств. Картина была удивительной, словно на параде сверхчеловеческих перспектив недалёкого будущего.
– Какая мерзость!– сказал Борисов медленно, словно цедя сквозь зубы, и не особенно стесняясь быть услышанным спортсменами.
– Я как раз думал обо всём этом факельном шествии, но в противоположном ключе...
– И напрасно, ведь самое главное в них – предопределение и зов молодого чрева, жаждущего быть оплодотворённым, причём самым видным из самцов. Отсюда и романтика сомнительного толка, вздохи и молчание, немые объятия и горделивые шествия, определившихся с выбором.
– Но тебя огорчает, прежде всего, что не ты был выбран под первым номером на этом драфте!
– Нет, я не могу поверить в то, насколько просто и даже примитивно устроен мир. Эта оскорбительная простота смущает мой мятежный дух. И мне становится тошно даже думать об участии в этих ритуалах.
***
В нём довольно странным образом сочетались пренебрежение царящими в обществе обычаями, едкость, въедливость и желание высмеивать горделиво господствующие нормы поведения. Высмеивать, однако, перед теми, кто готов был его выслушивать и кого он хорошо знал лично. Трудно было бы сыскать человека более скрытного и немногословного, чем Иван Борисов.
Специалист в области численных методов не раз говорил нам, что ничего нет более тревожащего и неприятного, нежели новый человек в окружении, к которому ещё требуется привыкать и притираться.
Мой приятель в открытую признавал: для него, по большому счёту, ничего не значат опыт, мастерство и деловые качества его коллег и напарников. Для него на первом месте с большим отрывом значилась "вменяемость" тех, с кем сводила его судьба, то, насколько легко с ними взаимодействовать, насколько они предсказуемы, неконфликтны и умеют держать дистанцию.
И, по его словам, доходило до комичного, насколько он опасался иметь дело с приходящими к ним барышнями, с какой изворотливостью избегал и сторонился их. Наверное, эта часть его жизни заслуживала иного и более талантливого произведения, исполненного в духе классической комедии положении. Или вовсе компьютерной игры-аркады, где вёрткий малый с чубчиком на лбу манерой сёрфера уклоняется от расставляемых ему объятий!
Вдохновившись разобранной им научной теорией, он объяснял мне: разница между мной и остальными людьми состоит в том, что для него поверхностная энергия взаимодействия между нами довольно невысока, когда для пришлых и незнакомых она просто вырастает до небес. Ещё меньше она, конечно, будет для взаимодействия с пространством, вовсе лишённого людей. Таким образом, руководствуясь в высшей степени разумными соображениями принципа наименьшей энергии, он постепенно подходил к абсолютному одиночеству и абсолютному же покою частицы, замкнутой на самом себе в среде чуждого и противного ей субстрата…
Борисов поднял глаза на меня: «Я понятно излагаю?»
***
«К свиданьям тайным вы согласны,
Но те свиданья мне опасны,
Затем что в них сокрыт обман
Иль вновь затеянный роман.»
Алексей Васильевич Кольцов «К М»
Величайшая из возможных ошибок – довериться, раскрыться некоему новому человеку настолько, чтобы он мог причинить вам вред. Рассказать ему о себе, настолько много, чтобы новообретённый знакомец мог подробности вашей жизни использовать вам во вред. Человеческая природа подлая штука, и самый сдержанный из людей не устоит против искушения направить на вас клинок, полученный из ваших рук лишь недавно! Но, как ни крути, пример карманного Иудушки – всё-таки крайний случай, такое происходит с нами нечасто.
Потому опасайтесь попасть в зависимость от другого человека, от капризов женщины, например. Если кто-то благоволит вам – пожалуйста: принимайте их внимание с таким видом, будто вы делаете одолжение, а не вам. Но, заклинаю, не возводите наслаждение чужим обществом в ранг привычки. Подвоха можно не ожидать исключительно от вас самих и, быть может, кто-то из родственников, до сих пор питающих иррационально тёплые чувства!
И пуще того, не верьте сценкам чужой расположенности, воспринимайте их исключительно в качестве шутки, сохраняя правила приличий.
– С вами играют, вас стараются увлечь, сделать слугой пустячных просьб, чья благожелательность не стоит даже улыбки? Играйте в ответ! Улыбайтесь, нет, даже смейтесь, показывая, как мало для вас значат эти моменты. Демонстративно забывайте, уходите на полуслове – и к вам станут прислушиваться.
– А лучше всего и надёжнее – игнорируйте. Молчите многозначительно и задумчиво, показывая недвусмысленно, насколько происходящее внутри вас значительнее любых слов, поз, взглядов, вздохов, обещаний, нарушений, намерений и планов.
– Показывайте себя вежливым, но прохладным. Преподносите себя так, будто мыслями вы находитесь совсем в других краях, и вас станут ждать в краях этих! Но будьте искренни в своём равнодушии. Не станьте из-за внезапного и малодушного прилива страстей пешкой своей собственной партии. Скальпелем иронии допустимо шуровать лишь в чужих внутренностях. А ваше сердце должно было быть ампутировано ещё вчера! Крепитесь и выходите из игры при малейшем подозрении на небесстрастность.
***
«Жить приходится с людьми, а люди в большинстве невежды. Чтобы жить в одиночестве, надо либо во многом походить на бога, либо во всём – на скота.»
Бальтасар Грасиан «Карманный оракул»
– Но, быть может, все мои ошибки были лишь тотальным дефектом восприятия, систематическим смещением в трактовке скрытых и явных знаков человеческого общения? – спросил он задумчиво, в одной ему лишь свойственной манере интеллектуала, сомневающегося во всём, даже собственных теориях. – Со мной нельзя было обращаться как с человеком нормальным, во всех смыслах взрослым. Не следовало улыбаться моим шуткам, поощрять мои безумства. С детства я был настроен на другую волну: всё мнилось мне ошибкой, огрехом, преступлением. Потому-то всякий, кто отказывался делать акцент на моих странностях, кто на язвительность и дидактичность отвечал мягкостью и улыбкой, становился мне столь важен и необходим, становился связующим звеном с миром обычных людей! – голос его еле заметно пересекался. – Но теперь все звенья разбиты, а цепь разъята, и я нахожусь в свободном полёте льдистого астероида, и путь мой лежит в ледяные дали холодных пустынь.
– Со стороны могло бы показаться, что наша беседа или, скорее, мой монолог,– Ваня с извиняющимся видом улыбнулся,– это гимн нового поколения отверженных и отвергающих, забытых и забитых. Кодекс чести и призыв к бездействию разочаровавшихся в любви и её последствиях или просто панически боящихся современного общества и сопутствующих ему вирусов.
Со стороны могло я показаться, что я хочу взять всех их под крыло и объединить спасительной идеей. Но на деле мне плевать на этих жалких слезливых недоумков даже больше, чем на всех прочих! Мне противны все представители моего вида с их слабостями и проблемами. А те из них, что покрасивее, вызывают сочувствие и, порой, вожделение,– противны вдвойне, ибо делают слабыми и меня. Более того, делают поведение подлым, неискренним и странным для своих хозяев. Они будто черти, раскаляющие сковороды нашего внутреннего ада!
– Ох уж эти общие места тренингов и практик: единственное, чего я не желаю, это выходить за пределы зоны комфорта и меняться! Я готов принять тотальную собственную непривлекательность за нормировочную константу и смириться со своим волчьим взглядом и вздорным интонациями, но я не готов унижаться и искать тех, кому я по странному стечению обстоятельств вдруг по душе. Кроме того, у меня ярко выраженные опасения в отношении анонимных обожателей. Это явно люди помешанные и слегка лишённые здравого отношения к жизни. У меня самого предрасположенность к подобного рода отклонениям, и потому я в панике бегу от мерзостей собственного отражения.
– Недавно прочитал исследование на основе большого массива данных пользователей твиттера. Они выявили предварительные признаки склоняющихся к самоубийству в виде частых жалоб на одиночество. Я ничего не буду говорить о тривиальности таких выводов, меня больше смутили особенности построения фразы – как можно и, главное, зачем жаловаться на одиночество? Когда оно поистине благословение небес, награда стойким, билет к сверхчеловеческим реализациям личности и удел избранных. Триумфальная арка титанов на высоте безвоздушных просторов, доступных немногим.
Как ты думаешь, почему несмотря на мои некоторые успехи в науке или, скорее, программировании, мне так не близка и невыносима мысль о преподавании? Слабости людского интеллекта, как и человеческой плоти меня угнетают и отпугивают. У меня волосы встают от распутности молодой бабёнки, как и от глупого вопроса по поводу решения линейных дифференциальных уравнений!
Я искренне убеждён в социальной, а не видовой, биологической обусловленности нашей тяги к человеческому общению. И потому знаменем чрез всю свою жизнь пронесу веру в возможность отказа от него!