Светлой памяти моего первого критика Бориса Алексеевича.
Так, видимо, управил Бог: нельзя лить грязь на тех, кто пишет о Нём книги. Что-то в этом роде рассказывал мне знакомый. Есть молитва об «умягчении злых сердец». Я был студентом и с недоумением спросил: «А если нечего умягчать?». На этот вопрос мне дала ответ жизнь. Мой первый критик, Борис Алексеевич Кириллин, учился в Литературном институте вместе с самим Н.А. Рубцовым. Он любил показывать совместные фотографии, рассказывал байки про институт, союз писателей и Михаила Светлова. А вот меня поначалу не любил:
— Писать надо о наболевшем! Ударил себя молотком по пальцу об этом и пиши.
— Вам надо, Борис Алексеевич, Вы и пишите про молоток — возражал я.
— Ты за две минуты в одном стихе убил целую уйму народа, не имеешь права.
— Имею, я — юрист, не Вам мне рассказывать про права.
Так длилось довольно долго. Он строчил на меня пасквили, а я продолжал писать о том, о чём хотел. И вот однажды мне присудили премию в 36 тысяч за то, что Борису Алексеевичу жутко не нравилось. Вчерашний враг поздравил меня, а когда перед Новым Годом было собрание, принёс мне отдельный гранёный стакан на примирение чистый и красивый. Я не пил, но мы примирились и без стакана. Однако, колесо Фортуны вращается непрерывно. Мой критик стал страдать от сердечных болей. Даже шунтирование ему сделали неудачно. Когда мы с ним встретились снова, он был уже никому не нужен.
— Прости, Анатолий — сказал он.
— Да ладно — ответил я.
— Пожары снятся, академик в «Бакулевском» говорил — пожары к сердцу.
В районе должен был пройти конкурс и каждый предлагал кого-то в жюри. Среди общего шума я стукнул кулаком по столу и встал:
— Разве может районный конкурс судить воспитатель? Разве может судить его учитель начальной школы? Среди нас есть человек, который окончил Литературный институт, у него есть свои книги. Кому, как не ему судить конкурс вместе с председателем?
Вчерашний критик покраснел, а собравшиеся дружно скандировали его фамилию.
На этом сравнительно небольшом конкурсе из пятидесяти человек я разделил последнее призовое место с двумя участниками. Борис Алексеевич за меня не голосовал. Но награду я получил из его рук.
— Спасибо тебе за эту возможность — тихо сказал он.
— Пожалуйста — ответил я.
Он много раз менял своё мнение обо мне и однажды, когда я позвонил знакомому композитору, тот сказал:
— Борис Алексеевич умер.
— Как? — удивился я.
— Сердце — сказал мне знакомый.
А спустя три месяца на пороге магазина умер другой мой знакомый, объявивший мне войну три года назад. Он говорил обо мне гадости, ныл и жаловался, но в тот день… Он просто отхлебнул из бутылки и упал.
— Сердце — сказал мне продавец в магазине — умер до приезда «Скорой помощи».
Так бывает и так случается. А за пять лет до них умер знакомый академик, один из моих учителей, который прежде сильно враждовал со мной, но потом примирился. Ведь это здорово – гордиться своим учеником. Гордился он недолго…
— Сердце — сказала наша общая знакомая — родился в 1938, умер в 2013, от сердца…
И я не питаю особой злости к тем, кто меня ненавидит. Зачем? Жизнь всё расставит по своим местам. И я порой прошу об «умягчении» злых сердец. Но бывает, что умягчать, действительно, нечего. Тогда жизнь запускает свою «машину смерти». Так бывает, говорили мне, когда я получал второе высшее образование, у злых людей часто не выдерживает сердце, обиды переполняют, злость съедает. От знакомого священника я узнал, что даже прощение не всегда помогает, надо жить по совести. Наверно, они где-нибудь рядом: Борис Алексеевич, Олег Андреевич, Николай Юрьевич и другие. Теперь они далеко. Я никогда не обижал их ни словом, ни делом.
Бывали в моей жизни и другие критики, как правило, люди вежливые и тактичные. А ведь трудно без них, без настоящих людей. Кто ещё тихо по-отечески скажет:
- У тебя там опечатка или так задумано?
- Опечатка – грустно ответишь ты.
- Да будет тебе, скажет критик, а потом однажды вы вместе будете смеяться над его опечаткой. Критики они ведь не критиканы. Решительно невозможно представить, чтобы Виссарион Григорьевич Белинский говорил про кого-нибудь, чтобы тот не писал. Критикану нужен враг и слава обличителя. Критику это не нужно. Давид Бурлюк давал советы Маяковскому, Велимир Хлебников повелевал Вселенной, а Игорь Северянин даже короновал себя, но вспоминаем мы обычно Маяковского. Ведь те трое ушли в историю, а он вошёл в историю, чувствуете разницу? А вот «повелитель земного шара» Виктор, которого мы знаем под псевдонимом Велимир, закончил свои дни бесславно с гангреной и параличом. В последние дни он вспоминал друга, которого бросил в степи без помощи. Говорят, бабка, в присутствии которой он умер спросила:
-Тяжело помирать?
-Да – ответил поэт.
- Сердце – сказала бабка пришедшим к уже остывшему телу.
Бог всё видит, а ещё говорят, долго терпит и больно бьёт. Нельзя остаться безнаказанным, оскорбив священника или муфтия, нельзя жить и радоваться, что облил грязью жреца какого-нибудь культа, нельзя остаться без наказания оклеветав того, кто пишет про Христа, Аллаха или Будду. Совершенно безразлично Вселенной, как вы относитесь к Амону и Исиде, Вишну и Хануману, Люциферу и Иблису, Амаймону и Метатрону. Какое бы имя вы ни встретили в тексте, как бы ни относились к автору, пройдите мимо. Грязь не пристаёт к тем, кто пишет о высших и низших силах.
Возможно, кто-то не поверит в эту историю, но, наверняка, у каждого из читателей есть знакомый «злодей», про которого однажды сказали только одного слово — сердце.