У Феди Глуздина была тяжёлая ночь. Федя маялся желудком. А виноват был дружок его – Колька Хмырёв. Принесла его нелёгкая в гости. Да ещё с двумя бутылками вермута. А у Феди всегда с вермута понос. В пятницу Федя пил водку, в субботу – тоже водку. Всё было хорошо. Желудок работал как часы. А в воскресенье он совсем пить не собирался. Потому что в понедельник в МТМ на работу. В понедельник ему кровь из носу радиатор надо установить. Он с этим радиатором уже неделю занимается.
Механик сказал, в понедельник – крайний срок. Радиатор чтоб стоял. А тут Колька нарисовался с вермутом. Будь он не ладен. Да ещё салом закусили. А разве вермут салом закусывают? Вот и вскинулся Глуздин в три часа и побежал в туалет, а на улице не май месяц – ночью мороз под тридцать.
Только прилёг, опять в желудке заурчало. Посмотрел на будильник – полчетвёртого. Опять накинул рабочую промасленную фуфайку, сунул ноги в валенки и рванул к деревянному покосившемуся туалету, что стоял в огороде сразу за сарайкой. Маленький кобелёк Тузик, сидевший на цепи, всякий раз радостно взвизгивал, как только Глуздин появлялся на крыльце. Надеялся, что хозяин вспомнит про него и вынесет краюху хлеба. Тузику было холодно.
Но Феде было не до него. В чёрной фуфайке и белых кальсонах он бежал по снегу, размахивая полами чёрной, блестящей в лунном свете фуфайки, как аист крыльями. С разбегу садился на «гнездо» и через пару минут, больше на морозе не высидишь, срывался и летел в избу.
Сняв фуфайку, Федя приложил руки к печке с плитой, но та была холодная, потому что истопить ему вчера было некогда. Тут-то он и услышал странный голос откуда-то сверху. Сначала ему показалось, что ветер в трубе завывает. Нет, это был не ветер. На ветер не похоже. Это был голос. Но слов не разобрать. Вроде, даже как из печки идёт, из самого нутра:
– Ми-а-и…Ми-а-у…
Через некоторое время голос повторил эти два слова, разобрать которые Глуздин не мог, как ни старался. Он приложил ухо к печке и стал прислушиваться. Однако голос замолчал. Федя решил: «Показалось! Видно, вермут не только на живот, но и на слух подействовал».
Он пошёл к дивану, снова лёг. Жена Антонина недовольно заворочалась. Лежал Федя и прислушивался. Снова послышался голос. «Вот ёлки-палки, домовой что-ли завёлся?» И что это значит? Он снова услышал: «Ма-а-и - ма-у-у…»
И тут Глуздина прошиб холодный пот. «Ё-моё! Как же он забыл, сегодня же годовщина смерти матери! Вот что ему кричит голос сверху – помяни маму!» Как же он забыл? И Тонька не напомнила, вот жучка!»
– Тонька! Тонька! – начал он тормошить храпевшую супругу.
Антонина перестала храпеть :
– Чего тебе?
– У нас ничего не осталось? Маму надо помянуть. Я голос слышал!
– Иди ты… Алкаш чёртов! Совсем чокнулся. Голоса уже мерещатся!
Антонина сунула мужу локтем под ребро, повернулась на другой бок и пренебрежительно дрыгнула ногой, показывая, никого она среди ночи поминать не собирается - ни тяти, ни мамы.
Федя поднялся и подошёл к печке. Приложил ухо. Ничего не слышно. Глуздин свернул газету трубочкой. Один конец приложил к печке, другой к уху. Прислушался.
Жена подняла голову, посмотрела на него. Плюнула в сердцах: «Тьфу, придурок! Допился…»
Федя на неё не обратил внимания. В этот момент он услышал совершенно чётко: «Помя-а-ни ма-а-му!» В желудке опять заурчало. Коля сунул газету в карман фуфайки и, размахивая чёрными полами-крыльями, полетел по снежной тропе к своему гнездовью.
Выскочив из туалета, Федя заметил, что у соседа на кухне зажёгся свет. «Сидорыч не спит. Вот кто меня выручит». Глуздин прямо по снежной целине направился к забору, оторвал доску, протиснулся во двор соседа. И, как был в кальсонах, постучался к нему.
Сидорыч действительно не спал. Но Федьке обрадовался не очень.
– Ты чё, Глуздя, совсем сглуздил? Шастаешь по ночам… Нет у меня спиртного, Федя. Ты же знаешь, я его долго не держу. Самому, понимаешь, иногда хочется помянуть кого-нибудь. О! Одеколон есть тройной. Но одеколоном поминать нельзя.
– Сидорыч, выручай! А ещё что-нибудь есть?
– Ну, календула есть. И что?
– Вот-вот, давай сюда. Календулой можно поминать!
Выпив у Сидорыча в память своей мамы два пузырька календулы на спирту, Федя посмотрел на часы и отправился домой. Время было к утру, он по пути прихватил охапку дров из поленницы. Надо было затопить печку.
Войдя в хату, бросил дрова на жестянку перед топкой, присел на корточки, открыл печную дверцу и…
Истошный Федькин вопль нарушил утреннюю тишину в хате. Прямо из печи на колени Глузде выпрыгнул лохматый чёрт, весь в золе. Оставив на Федькиной морде своим хвостом чёрную сажу, скрылся под кроватью с диким криком: «Мя-а-а-у!!»
Федя не успел опознать в чёрте собственного кота Мурзика. Голова работала плохо. Он вообще ничего не успел. Даже добежать до туалета.