К счастью, наш читатель , в том числе и наш региональный читатель, нынче имеет гораздо больший выбор книг с хорошим слогом, с местной узнаваемой тематикой, чем это случалось лет сорок назад. Ещё бы - книгоиздание стало могучим, лёгким, мобильным. Барьеров между писателем и читателем стало меньше. Произведение не успевает устаревать, темы не успевают скиснуть и от этого кажется, что литература кипит и булькает свежими осмыслениями, свежими эмоциями, удивляя эклектикой стиля и наоборот - тщательной стилизацией, новыми словечками и (не меньше) сказочной рухлядью, извлечённой из глубин памяти нескольких поколений. Образно встроенная и в тему, и в стиль, и, кажется, в саму жизнь рухлядь образов становится украшением и выполняет какие-то пока ещё неведомые задачи генезиса общественной мысли. Как скисшее вино становится уксусом или забродивший квас - новой запарой...
Творческое внимание нынешних авторов раскинулось широко, будто кто-то в одночасье подарил им телескопы и микроскопы, панорамные видеоскопы и линзы корпускулярного видения, и глаза у творцов разбежались. В фэнтези и в альтернативные истории, в детализированные межличностные отношения, где на зависть самому Михаилу Чехову даже постукивающий нервно пальчик становится самостоятельным героем (не образом, а героем!), где славянофильство и западничество поменялись местами, а в разнузданном рэпе за 120 секунд можно выслушать историю философских постулатов от Декарта до Витгенштейна ( в цитатах, конечно) - разбежались и... вернулись. В мемуарную литературу. Конечно, новое время и невероятные массы людей, умеющих излагать на бумаге свои мысли и чувства и сидящих на заслуженной на пенсии, создали просто шквал мемуарной литературы.Она большей частью нудная и скучная до «бые-е...», но встречается и яркая, пронзительная, и философская - разная она. Почему? Что за потребность в многослойных воспоминаниях?
Во-первых, эта потребность была всегда и у всех поколений Только вот технически впервые за всю историю книгопечатания за мемуары взялись если не миллионы пишущих, то сотни тысяч точно. А , во-вторых, ... Вот тут ситуация главная. О ней и поговорим в этой статье, которая предполагалось сначала как просто отзыв-рецензия на книгу писателя Андрея Макарова «Дорога к Белому берегу». Но, размышляя над одной повестью, так или иначе обнаруживаешь более широкие обобщения.
I
Героя повести «Дорога к Белому берегу», одиннадцатилетнего Витю, родители привозят на летних каникулах в лесной посёлок к дедушке и бабушке ( сосланным сюда когда-то в годы репрессий ещё молодыми). Родители уезжают на юг к морю, а мальчик остаётся на несколько летних недель в посёлке, который совсем не похож на город, в котором люди с густыми судьбами и совсем не одинаковыми портретами и с оригинальными взглядами на жизнь. Мальчик остаётся в пространстве, где впервые осмысливает и само пространство, и судьбы людей, посёлка в целом, обнаруживает Время в старых вещах и в бесконечном гештальте травм и пунктиров страны, личностей, молчащего леса и кричащего человеческими словами ворона. К концу повести читателю становится понятно, что Время и есть главный герой - ускользающее, таинственное, готовое к диалогу и умеющее мрачно хранить свои тайны. Да - это повесть. Хоть автор и определил жанр как «роман», но это классическая повесть, в которой лишь часть жизни, лишь отрезок времени, в котором поворот в мироощущении лишь одного героя и одного посёлка. Да, в самом конце повести, в эпилоге, герой появляется в посёлке двадцать лет спустя, но это не отменяет саму формулу одного лета как отрезка воспоминаний и как мерила мира и людей , заложенных в характер Вити и его поколения навсегда.
Повествование построено в удивительном алгоритме: объект - общее его рассмотрение - углубление в детали и прошлое - связка с окружающим миром в десятках ассоциативных связей и новые углубления - потом выход в «здесь и сейчас» в совершенно новом, объёмном ощущении текущего момента. ZООМ - вход и панорамная сшивка полотна с более чем двумя десятками только активных персонажей (не говоря уж про котов, собак, поросят, колокольчиков и ракушек, старого зеркала и школьной доски, деревянного автомата и старого ворона).
Хорошо прописанные детали, увиденные детским взглядом создаёт тёплые интонации, которые понятны всем, и которые используются в искусстве широко и давно - не только в русской литературе от Одоевского и Пушкина до маменек Толстого и совершенно новых романов (вспоминался часто Александр Чудаков с его «Ложится мгла на старые ступени...»), но и в кино - «Покровские ворота» с его интонациями тёплых воспоминаний и портретов старых дворов, уходящей эпохи. Между прочим, «Покровские ворота» уже созданы в 1982-м, то есть тогда, когда мальчик Витя ещё только пойдёт в школу... А сейчас , в «Дороге к Белому берегу» идёт 1986 год, через 20 лет, когда Виктор вернётся в эпилоге в посёлок, будет 2006. Да и от 2006-го по сегодняшний день опять прошло почти 20 лет. Но читатель погружается в этот ZOOM памяти, включает в себе эту интонацию снова и снова, чтобы выйти к Началу в себе, к неведомым нам первопричинам себя. Может быть, потому такая магия в произведениях такого типа, в этой бесконечной дороге в Вечности? Собственно, эти вопросы и задаёт и сам герой, и его повесть.
II
Неторопливость повествования. Детализация. Описание работы и предметов , которыя всего одно поколение назад были массовыми, были понятны и знакомы почти всем, вдруг становятся экзотичными и с трудом вспоминаемыми. Что это? Перескок куда и для чего произошёл не только в нашем знании о мире, но и в наших навыках выживать и жить в нём?
Скирдование сена, например, где слышится работа разных групп мышц ( всё-таки прочтите, кто не читал вместе с «Дорогой к Белому берегу» и А.Чудакова «Ложится мгла на старые ступени...»), где вес скошенной травы меняется по мере её подсыхания - до ворошения и после. Заведённый ли старый автозак, работающий на дровах и даже песчаная дорога и гуляющие доски на мостках - всё это ткань жизни, которая утонула под асфальтом и современными карбюраторными ритмами. Всего этого уже нет, а если где-то и осталось, то не актуально в своей единичности и совсем-совсем не массовости.
... вы себе представить не можете, насколько непонимающе смотрят фильмы о деревне 50-60-х годов современные люди. От керосиновой лампы до горшка с щёлоком на шестке печи - всё непонятно. И всё неизвестно в своей цене и в своих смыслах. Повесть Андрея Макарова - это ещё и напоминание смыслов вещей - путешествие по личному музею, похожему на миллионы музеев истории родов и семей.
В галерее портретов мы увидим социальный срез - архитектуру общества не только тех, двадцати-сорокалетней давности, но и спроецированных на сегодня. Здесь и философы (причём философия двух ветвей): Корея -Шин и Йоська - кореец со своим созерцательным дзэном и литовец Йоська с синтезом христианского всепрощения и каббалистического взаимопроникновения и единства миров. Здесь и дедушка с бабушкой. Он - один из последнего призыва Фольксштурма погибающей фашистской Германии, она - из «подозрительных приграничных белорусов», раскулаченных «на всякий случай» и сосланных в мутодебрию наших краев.
Михалыч (настоящий мужик) и Колян - пародия на мужика, приспособленец и пакостник. Спиридоновна - прагматичная и жадная, мощью своей хваткости сломавшая ценностные ориентиры и брата и племянников, и Ульяна - вечная мечтательница - бабуся, уверенная, что где-то всё ещё скачет её принц или где-то на излучинах реки сели на мель её Алые паруса... Герои и антигерои - всё, как в жизни. Симфония тезисов и антитезисов и всё это наглядно, всё в голове мальчика, пытающегося увидеть и услышать не только видимый мир. Разная жизнь и разные смерти... Стоп. Вот почему «роман». Вот почему не повесть - потому что на картинку одного лета легли целые жизни, целые философии и несколько мировых культур - немецкой, корейской, русской, а так же «ещё старой советской». И «естественное», ленивое и равнодушное, бескультурье катастрофы исчезающих миров. В том числе и изуродованного лесоповалом бора по дороге к Белому берегу.
III
Роман «Дорога к Белому берегу» - это галерея портретов со своей внутренней антологией типажей, с калибровкой классических архетипов и категорий эстетики - низменного и возвышенного, героического и подлого, гармоничного и уродливого, со своей расстановкой и своей онтологией... Вот хотелось написать «ушедшего мира». Но ушедшего ли? В конце романа нет этого ощущения. Есть ощущение переезда этого мира куда-то сюда - со страниц в нашу другую, новую-старую жизнь.
Тут есть, конечно, явная недописанность некоторых линий и деталей (как говорят писатели между собой - «непрописанность»). Она бросается в глаза. Для нефилологов, для непрофессионалов поясню - вот вам страницы с детализацией описаний «до 30 оттенков красного» и до 9 этажей «старого-нового», с густотой пикселей 2400 на квадратный сантиметр (например, описание разрушенной школы или автозака на дровах), и вдруг страницы широкими обзорными мазками.
Не нашлось места для портретов мамы и папы, не говоря уж о судьбах их ( в эпилоге тоже мама без портрета - так, два -три штриха), не нашлось двух-трех абзацев для рассказа, как уходили старики из этого мира - те самые дедушка и бабушка, которые центр «сцены романа».. И не может же быть (как читатель - НЕ ВЕРЮ!), что не оставлен завет. Сундук с «программой Неприкосновенного Запаса» - это не единственное и не главное, что они оставили. Но что?
И ещё - нет в романе такого «главного героя» времени, как... телевизор. И радио нет. Лишь эхом, через слова заехавшего на рыбалку секретаря обкома читатель слышит появление некого нового главного в Москве «Михаила Сергеевича».
Кто-то скажет - так это же часть задумки - вырвать героя романа из контекста времени. Спорно. Даже очень. Он вырван из контекста, как раз для того, чтобы показать контекст эпохи. То есть - нельзя выполнить большую задачу, игнорируя большой контекст. А в данном случае телевизор и большой внешний мир - это продолжение самого романа, это сфера напряжения: мальчик не знает будущего, но будущее знает читатель. В романе будущее, на мой взгляд,автор неоправданно тщательно прячет и от героя, и от нас. Почему неоправданно? Потому что оно только подчеркнуло бы нравственный императив романа и время само тоже бы подчеркнуло. Герой романа, мальчик Витя, уже взрослым мужчиной приезжает со стареющей мамой в посёлок уже из другой страны, из другого уклада - не только социально-политического, но и технологического. Он приезжает «из послезавтра», где уже не только ТВ с 58 каналами, но и компьютерный мир. Кстати, а остатки посёлка всё так же оторваны? Конечно, нет. Даже если предположить, что нет массовой мобильной связи(основных операторов) - есть рации, спутники, есть совсем другая интенсивность и мобильность транспорта. А всё это - другое ощущение того самого Пространства и Времени, которое взялся исследовать герой. Но тогда зачем за что-то взялся, а что-то проигнорировал?
Портит ли это книгу? Нет. Потому что «мелодия создана». Мелодия известного в разных родах искусств - в живописи Максимов «Всё в прошлом», в литературе можно вспомнить нашего Ивана Торопова с его рассказами, а из наших соседей -»Детство в Соломбале» Евгения Коковина. В кино тоже соберём с десяток картин - не только «Покровские ворота», а , например, ещё и такие, как «Подранки»( Н.Губенко 1976) , «Когда деревья были большими»(Л.Кулиджанов 1961)... Да чего там - если уж говорим о специфике Времени в искусстве, то давайте вспомним «прочтение времени» Андреем Тарковским. Если уж говорить о его гениальности в ощущении «экранного времени» и умении работать с ним, то о Времени и его интонациях, символике Тарковского надо говорить в первую очередь. У Андрея Тарковского получилось «своё прочтение». У Андрея Макарова при всех издержках и замечаниях получилось тоже.
Пусть в оправдание ему (хоть это совсем и не требуется) будет и тот же самый Тарковский,не везде и не всегда выдержавший логику Времени в своих произведениях, и даже великие - Леонардо, Шолохов, кто там ещё... Короче - это уже разговор для пивных очередей («у Брюсова ритмика и аффиксальные растяжки лучше, чем у Рильке», а вот «Антокольский даже в камне больше сделал динамики, чем Кирсанов в слове...». И если возиться в этой снобистской ерунде, то обязательно, кто-то получит кружкой по башке).
ХХ ХХ ХХ
Для не прочитавших ещё эту замечательную книгу, оставляю стихи из фильма «Подранки». Пусть вас к прочтению пригласит их интонация. Содержание в романе вы встретите совсем другое, а вот интонация - это близко...
Геннадий Шпаликов...
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествия по кругу
Я бы запретил,
Потому прошу, как друга,
Этим не шути.
А не то рвану по следу,
Кто меня вернет?
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где - боже мой! -
Будет мама молодая
И отец живой.