– А вот нам, дядя Паш, оба они по барабану, что Ельцин, что Горбачёв. Главная фигура для нас – клиент. Остальные все до фонаря. Нам с вашим Лёхой в кайф, чтобы сервировочка была «тип-топ». Чтобы крутенький мажор и дамочка его довольны были.
А от этого, глядишь, и у нас «мани-мани» в манишках зашевелятся, – так уверял Павла Рыбакова из поветлужского посёлка Воскресенское его городской гость. Был он сменщиком его сына на их службе. А трудились они официантами в большом нижегородском кафе «Антей», что рядом с Московским вокзалом. Единственный наследник хозяина, сын Алексей, сидел за столом в родительской избе. Приехал он с корешем навестить родителей.
Говорливому Гоше – высокому и сутулому, лысеющему, с будто помятой физиономией парняге – можно было дать и двадцать пять лет, и уже за тридцать.
Павлу Алексеевичу он сразу не понравился, но гостя надо было честить и угощать по всем воскресенским неписаным правилам.
Зинаида, жена Павла Рыбакова, выставила только что принявшие смородинный маринад рыжики. Парок кудрявился над янтарными кругляшами рассыпчатой картошки. В старинной глиняной «левихинской» плошке остывало топлёное в печи жаркое из молодой телятины. Капуста, огурчики и помидоры осенней заготовки со своего огорода – всё было под рукой.
Из спиртного стол украшала поллитровка водки «Золотая осень» с хорошо известным карандашным наброском кудреватого Пушкина на этикетке. Была она, по словам продавщицы местного сельмага, «ни капельки не палёной».
Хотя за окном уже проверяла прохожих на устойчивость ноябрьская обледеница, стопочка «поэтической» была ко времени и к месту.
Но тут Алёшкин приятель Гоша выставил ещё и высокую бутылку в виде полногрудой то ли артистки, то ли русалки голышом. Её обе «пышечки» с непомерно набухшими сосками плотненько ложились в ладонь.
– Ишь ты, и чего только не придумают!» – усмехнулся хозяин и ухватил стеклянные прелести своей мозолистой пятернёй с прибитым фиолетовым пальцем. – А ведь и удобно! – ещё добавил.
– А ты ещё поиграй давай, игрун старый, – приревновала Зинаида муженька к стеклянной бесстыжей красотке, – цепляй-ка вон капустку да закусывай!
Налили по второй рюмашке «Золотой осени».
Павлу Рыбакову было чуть за шестьдесят. Работал он трактористом в местном леспромхозе до самого развала предприятия. Последние четыре года «катал бананы» на пилораме у частника Вячеслава Щербинина. Выпивал Павел всегда в меру. Причём эту «меру» знали они с Зинаидой до капельки и до секунды. Как только в какой-нибудь компании Паня Рыбаков выговорит заветную фразу, значит предел достигнут.
А слова эти были такими: «А что – Паша? Паша ведь тоже человек. И у него нервы есть!»
И следующая стопочка, зачастую с помощью супружницы, миновала мужнина кадыка.
А сегодня, чуть подвыпив, хотел свести он разговор к политике.
Но навязчивый Гоша не давал словечко вставить. Всё нахваливал тот городскую жизнь и их с Лёхой работу.
– Ты, дядя Паш, в Нижнем будешь, к нам в «Антей» заходи. Обслужим по высшему разряду! – всё похвалялся он.
А сыну, похоже, было неловко за приятеля. Сидел он поначалу смурной, но потом повеселел. Даже песню «Не плачь, девчонка» замурлыкал.
«Какая девчонка? Сам и в армии-то не бывал», – проворчал мысленно Павел.
Сына он жалел. Зимой дело было, на знаменитой воскресенской Ватрухиной горе, любимой местной детворой. Съехал тогда их семилетний Лёшик с самой крутизны на саночках, да спиной с разворота в берёзу и угодил.
В больничке местной полечился, зажило вроде бы всё. Но потом на медкомиссиях врачи всегда отмечали это повреждение в позвоночнике. Так что в армию парня не призывали. Работы подходящей дома не нашлось. Через земляка-горожанина удалось устроить его вахтёром в общежитие. Потом познакомился Алексей с этим самым Гошей. С его помощью устроился уборщиком в кафе. Потом и в официанты его приняли. Четвёртый год приживался в большом городе, изредка наезжая в гости к родителям. На этот раз побыл с другом на два дня. Оставил сын родителям в подарок старенький сотовый телефон. Они тогда ещё только в моду входили.
По ледяному дождю проводили Рыбаковы гостей до автостанции.
За зиму Алеша не приехал домой ни разу. Звонил изредка. Работы, говорил, по горло. А уже в марте, накануне женского праздника, у Рыбаковых зазвонил телефон и Гошин голос сбивчиво сообщил, что находится их сын в такой-то больнице и нужны ему деньги на лечение.
Подхватился Павел Алексеевич, в полчаса собрался в дорогу. На городской окраине, в каком-то заброшенном парке нашёл он по адресу деревянный барак в виде буквы «г». Дважды пришлось пролезть в дыры забора из сетки-рабицы.
«Областной наркологический диспансер» – прочитал Павел запрыгавшие в глазах слова под треснутым стеклом вывески…
Были слёзы и истерика мамы Зины. Потом была цепочка с замком от спаленки, на которую запирался больной. Много ещё чего было.
Отец стал молчаливым. Хоть нечасто, но и раньше заходил он в райцентровский храм Божий.
И тут же, в его стенах, сменивших своё содержимое с церкви на «очаг культуры» и обратно, он, бывало, грешил.
При молитвенном бдении некстати вспоминалось, как ходили они сюда с маленьким Алёшкой на фильм «Фантомас». Как выпивали с мужиками в буфете, где сейчас аналой, после совещания передовиков. Как устраняли бригадой аварию в канализации по колено и выше в её содержимом. Это ли не грех!
А после жёсткой и всё же успешной борьбы за то, чтобы оставить сына по эту сторону бытия, в том же храме Воскресения Словущего, ничто уже не отвлекало Павла Алексеевича от общения со Всевышним.
А сын его, Алексей, устроился здесь же, в посёлке, социальным работником. Старухам век доживать помогает. И те в нём души не чают. ________-- 17 11. 2021.