«КТО ТЕБЯ ВЫДУМАЛ, ЗВЁЗДНАЯ СТРАНА?»
- Доброй ночи, уважаемые радиослушатели… - тихонько раздался на осерёдке женский голос, - в эфире передача «Для тех, кто не спит…»
Это Сенька достал свой маленький радиоприёмник, когда Петрович сменил мелодию своей волшебной флейты на тихий храпоток. Григорьич, отложив бинокль, магией дрёмы пребывал в древнегреческой Фесалии… И только с Сенькой никак не мог справиться Морфей. Созерцая звёздное небо, он вспоминал свою службу на границе, а радиоприёмник словно по заказу, подхватив замолчавшую свистульку пасечника, начал транслировать романтическую мелодию «Одинокий пастух».
… Однажды, зимней ночью, будучи в наряде ЧГ, Сенька и его напарник вот так же наблюдали звёздное северное небо, что периодически озарялось зеленоватыми отблесками полярного сияния.
- А вот там посмотри-ка, - протянутой рукой Грачик, армейский приятель Сеньки, указал направленье для пытливых глаз, - видишь небольшое, но очень насыщенное скопление мелких звёзд, - это Плеяды…
- Интересное созвездие, - отозвался Сенька, - будто клякса. Плеяды… наверное, что-то мифическое, древнегреческое.
- Не созвездие – звёздное скопление. Сколько звёзд насчитаешь в нём?
- Раз, два, три… семь штук. Всего семь, а такое мощное световое пятно создают. Размытое, правда, будто кляксу промокашкой промокнули.
- В бинокль посмотри, - Грачик передал Сеньке пограничные окуляры.
- Ого! – воскликнул Сенька, - устанешь считать!
- Вот и то-то. Потому и звёздным скоплением называется. А находятся Плеяды в созвездии Тельца.
- А от чего название такое? Будто что-то сказочное…
- Мифическое. Плеяды – это нимфы, семь сестёр. Они были дочерями титана Атланта…
- Это который на своих плечах небо держит?
- Точно. Так вот эти сёстры были спутницами богини Артемиды. Её постоянной свитой. По древнегреческой мифологии они были настолько красивы, что охотник Орион начал их преследовать. Чтобы уберечь прекрасных девственниц Зевс превратил их в звёзды и поместил на небо.
- Серж, - откуда ты это знаешь. В школьном учебнике по астрономии такого и в помине нет. Да и мифы Древней Греции об этом помалкивают.
- Так ты ж их в издании для детей читал. А тут как в кино – детям до шестнадцати, - улыбнулся Грачик, - дедушка мне рассказал, он по вечерам на даче любит всякие интересные вещи рассказывать.
- А кто он, твой дедушка, астроном или историк?
- Он самый-самый лучший дедушка в мире. Духовик.
- Поп что ли? В церкви служит?
- Да нет, ду-хо-вик. В оркестре на духовых инструментах играет. В его руках любая флейта волшебной становится. Дембельнёмся, приедешь в Москву, я тебя обязательно с дедулей познакомлю. А вон, кстати, ещё одна спутница Артемиды – созвездие малого Коня. Тоже та ещё история. Полюбовная.
- Кто тебя выдумал, звёздная страна… - запел радиоприёмник, прервав Сенькины воспоминания…
Кто тебя выдумал, звездная страна?
Снится мне издавна, снится мне она.
Выйду я из дому, выйду я из дому,
Прямо за пристанью бьется волна.
Глубоко вздохнув под грузом пограничной ностальгии, Сенька взял кочерёжку, поворошил тлеющие уголья и поставил на них черный от сажи и копоти остывший чайник. Вспыхнувшие огоньки тут же озарили лица спящих спутников Арсения. Петрович чинно посапывал в свою густую бороду, а Григорьич, словно ребёнок, помаргивал во сне глазами.
«Снится что-то», - Сенька улыбнулся, глядя на спящего конюха.
Самое главное – сказку не спугнуть,
Миру бескрайнему окна распахнуть.
Мчится мой парусник, мчится мой парусник,
Мчится мой парусник в сказочный путь.
Григорьич летал во сне, летал, как это бывало в далёком-далёком детстве…
Летал над сказочной Фессалией, словно бог ветров Эол.
Во сне старый конюх видел под собой цветущие луга, глубокие глаза озёр лазоревого цвета, поющие, будто серебром ослепляющие водопады горы Пелион…
Увидев на вершине той горы невероятной красоты сад, в котором одни дерева, цвели белоснежными и розовыми цветами, а другие уже блистали на солнце румяными плодами, Григорьич молодым соколом начал спускаться к земле. И спускаясь приметил в том саду прекрасную девушку, собирающую райские яблочки…
Где же вы, где же вы, счастья острова?
Где побережье света и добра?
Там, где с надеждами, там, где с надеждами
Самые нежные дружат слова.
Приземлившись прямо пред очами красавицы сокол тут же превратился в стройного витязя.
Девушка, ахнув и отпрянув от неожиданности выронила из рук корзинку с райским урожаем.
- Как звать-то тебя, красавица синеокая? – с трепетом вопросил витязь незнакомку.
- Мария… - застенчиво, почти шёпотом, ответила девушка. И от застенчивости этой её пухлые щёчки зарумянились аки те рассыпанные яблочки.
Владимир подобрал одно из них и, вложив его в руку девушки, заглянул в её голубые глаза. Заглянул и утонул в них. Будто облачко, что растворяется в небе, растворился и он всей душой своей в бесконечной любви к этому милому созданию…
В детстве оставлены давние друзья,
Жизнь – это плаванье в дальние края.
Песни прощальные, гавани дальние,
В жизни у каждого сказка своя.
«Марьюшка, лебёдушка моя ненаглядная» - по своему старческому обыкновению Григорьич, иной раз мог разговаривать во сне.
Сенька улыбнулся и подумал: «Видать молодость полюбовная старику во сне пригрезилась… Марьюшка… поди баба Маня в девчонках снится ему»
Сенька встал, снял с огня закипевший чайник и высоко подняв его стал наливать кипяток в кружку.
- И мне плясни. Водой журчишь, как те ручьи сказочные…
- Какие ручьи?
- Да вот ить приснится же такое, - протирая подслезившийся глаз промолвил конюх и начал рассказывать свой сон.
- Мне тоже плесни, - очнулся от дрёмы Петрович.
… - И ведь что харахтерно, ёлкина с палкою, - Григорьич отцедил очередную порцию чая, - почти так всё и было. В колхозном саду в Лепешах работал я в ребятах на уборке яблок. Ну сцена почти один в один с моей Марьюшкой была. Знать её не знал, видеть до этого не видел. Я на погрузке был, корзинки принимал на кузов машины. Глядь девчонка подходит щупленька такая. Думаю - как же она корзинку-то на машину закрячит? Ну спрыгнул, чтоб ей подсобить, тут у неё яблоки-то и высыпались. Начал помогать ей, собирать. Глазами-то мы как встренулись… ну и всё… на всю жизнь.
К концу рассказа Григорьича, пасечник надулся как ребёнок, насупился в свою седую бороду.
- Шойта молодец не весел, шой головушку повесил? – вопросил глядя на Петровича конюх.
- Да встрепенул ты мне, всю душу встрепенул да наизнанку вывернул…
- Нуууу…
- Оглобли гну… Такое вот дело было со мной по юности лет моих…
Застенчив я был, нецелованным пацаном в армию ушёл… Может оно и к лучшему, что никакой девахи у меня на гражданке не осталось. Служить спокойнее было, чем многим ребятам. Ведь не всех девки дома дожидались. Ох, поглядел я сколь же они влюблённым парням нерьвов-то потрепали! Смотрел на них, на ребяток своих армейских и думал – ну впрямь болезнь какая-то, любовь-то эта, прям психическая болезнь. Вона земелька мой, вместе росли, вместе служить попали. Получил письмецо от своей Катюхи… дать бы ей поленом в ухи… прочитал он его, взрыднул как-то по-зверски и пропал. Кинулись искать его. Я в баню нырь, а он, окаянный, там в петле корчится. Видать ангел-хранитель успел чего-то с узлом начудить – не затянулась петля до смертного исхода. Подхватил я земельку и давай орать на помощь во всю глотку. Успел я вовремя, иначе б всё одно кончился бы парень.
- Ну а твоя-то какая история случилась?
- Какая моя история?
- Ну ты с чего начал-то? А потом на дурачка этого переключился.
- А-ааа… Ну да… Сон мне был перед армией. Девчонка приснилась. Незнакомая девчонка. Не помню уж сейчас, что к чему снилось мне с этой девчонкой. Но образ её после сна этого никак покоя мне не давал – будто втюрился я в неё по уши.
- Так, так… - то есть ты влюбился в незнакомку, которая тебе во сне явилась и подхватил эту самую болезть! – с хитрецой в глазах улыбнулся Григорьич.
- Какую болезть?
- Болезть на кого-б залезть! – ноне модным стало постельный кувыркач любовью называть.
- Тьфу! – заболел, да. Но этот кувыркач здесь не причем. Тут какие-то чистые чувства нахлынули. И, казалось бы, нет её, девахи-то этой в реальной жизни. А чувства есть.
- То есть, - встрял в диалог Сенька, - ты, Петрович, втюхался в образ… Бывает такое, для науки эта психическая болезнь известна…
- Да иди ты в жопу со своей наукой! – слушай чего дальше было, а потом попробуй объясни это наукой своей… Хошь психической, хошь кибернетической…
- Ну, ну, продолжай, Петрович, исповедь свою… - в интересе к рассказу пасечника Григорьич даже подвинулся поближе.
- Ну, прошёл у меня через какое-то время этот всплеск эмоций. Забыл я этот сон, будто стёрся он из памяти.
- В себя значит, пришёл парень.
- Точно, в себя пришёл после чародейства такого. Ушел в армию. Подружился там с одним москвичём. И вот однажды приходит почта. Все парни гуртятся вокруг почтальона, как обычно муравейник устроили, аж прыгают друг на дружку. А мне по-барабану, сижу в сторонке, в очередной раз цирку этому изумляюсь. Приятель мой вылезает из того муравейника аж с двумя конвертами. Одно письмо от девахи своей, а другое от сестры. С фотографией.
- На-ка, поглянь, сестрёнка моя…
Я поглядел на снимок и аж дар речи потерял. Она! Точь в точь она!
- Кто она-то, нешта та, что перед армией приснилась.
- Да… У меня аж сердце захолонилось. Чародейство какое-то… Что, Сеня репу чешешь? Давай объясняй этот факт своими науками!
Сенька в ответ только плечами пожал.
- Ну! – воскликнул Григорьич.
- Сиськи у коровы мну!
- Ну, чё дальше-то, какое развитие-то у твоей истории.
- Да никого. Она москвичка, я с Урала. У неё папа, как сейчас говорят из «красных» директоров, а я босяк провинциальный, в роду только одни бортники, да кондитеры - сластей медовых мастера.
- Маялся от любви-то? – вновь с хитрецой в прищуре глаз вопросил конюх.
- Ну маялся… Вот и сейчас, сколь лет прошло, уж внуков женить пора, а вот всколыхнулись воспоминанья и вновь сердечко замаялось.
- А тогда-то! Да нешта проблема какая, она с Москвы, а он с Урала. Ты, кстати, в нашем углу коим образом появился? – глаз Григорьича захитрился пуще прежнего.
- Как, как! Сядь да покак! – рванул я от своего гнезда родного, от роду своего бортнического в Москву, в «кондитерку» поступать на учёбу. Заодно думаю, найду в столице и другана своего да с сестрёнкой его познакомлюсь воочию, а там может закрутится-завертится… Экзамены провалил…
- Ой…
- Дупло с дырой! И на фига кондитеру эта математика… Набрался наглости и к председателю экзаменационной комиссии. Взял грех на душу..
- Ой-ёй, шош ты наделал-то окаянный! – конюх аж глаза ладонью прикрыл.
- Рецепты родовые выдал - как всяко-разные вкусняшки со с мёдом готовить. Приняли в порядке исключения.
- Ииии… - протянул Григорьич.
- Штаны в пыли!
- Ну итог-то какой!
- В кошельке пошарь рукой – он давно уже пустой. Ничего у меня не срослось на эту тему.
- А Зойка как в судьбе твоей нарисовалась?
- Зойка, Зойка… породнила койка. Дед с батей приезжали в столицу мёдом торговать. Я, конечно, к ним в подмогу. Там на рынке Зойку и встренул. Показалось дураку молодому, что любовь меня настигла. А получилось как с шапкой из обманки. Как там… постельный кувыркач? Вот и накувыркались, что пришлось в ЗАГС топать… Да что ж сегодня за ночь такая длинная! Рассвета дождусь я для рыбалки аль нет. Вона, похоже лошадям тоже терпежу не хватает, ждать, когда Ваську паромщик на наш берег отправит. А дело-то у них по всему видать справное будет. Ещё шеи друг об дружку не потёрли, а уж оба от любви с ума сходят…
Продолжение следует…