В дом Волконских на Мойке генерала Бенкендорфа не пустили. «Нас слишком много, лучше бы встретиться у вас», - так было сказано в записке, высланной в ответ на его вполне официальный запрос о свидании. Но к себе Алекс предпочитал никого не звать. Договорились о том, что сестра его приятеля, та самая известная и загадочная княгиня Софья Волконская, придет в его кабинет в Штабе. Более всего, он, конечно, хотел бы переговорить с ее супругом Петром Михайловичем, но нынче это было невозможно – тот до сих пор был занят организацией похорон императора Александра, а вместе с ним – и императрицы Елизаветы, которым он по очереди, с разницей в несколько месяцев, закрыл глаза, и в Петербурге видали его только мельком. Князь никого не принимал и, конечно, не примет тот и Алекса, даже несмотря на все полномочия, коими тот был нынче наделен. «Таким людям закон никогда не писан», - подумал Бенкендорф, и тут же понял, что эта мысль уже неоднократно приходила ему в голову. В перечнях заговорщиков было много представителей хороших семейств, но имя Волконского заметно выделялось среди всех. Пусть речь шла только об одном из представителей рода. И именно к этому арестанту «номер четыре» Бенкендорф испытывал некое подобие личного чувства. Хоть старался быть объективным и забыть о прежней дружбе. Но это было невозможно, и, всякий раз стараясь выглядеть отстраненным и объективным на следствии, Алекс отлично понимал, что он обманывает самого себя – а вместе с тем и Сержа.
Ожидая посетительницу, Алекс уже заранее наметил, что он у нее спросит и как поведет беседу. Ему хотелось выяснить исподволь, кто мог стоять за Сергеем. Кто мог привлечь Сержа в общество. Кого он называл своим ментором и упорно не открывал его имя. Алекс не надеялся продемонстрировать княгине Софье свое коронное обаяние, хотя не исключал, что дело дойдет и до этого, если дама такова, как ее описывала сестра Алекса, графиня Доротея фон Ливен, - сущая «сатана», сластолюбивая и дерзкая, охотно надевающая облачение монахини для того, чтобы покрывать собственный блуд. Об объективности Доротеи в оценке той, что оказалась ее соперницей и в любви, и в деле тайной дипломатии, говорить не приходилось, да и в словах сестры Алекс улавливал не столько праведное негодование, сколько завистливое восхищение, но и такую характеристику следовало учитывать. Так что в случае чего он может «тряхнуть стариной» и намекнуть на известное вознаграждение, которое могло ждать сластолюбивую даму за откровенность и игру по его правилам. Алекс усмехнулся и посмотрел в карманное зеркальце. Пусть он нынче выглядит так себе, но брал он всегда не внешностью, а обаянием. Куда сложнее, если Софи будет в гневном унынии. Про нее и говорили в свете – «клеймит государя за арест недостойного брата», «хочет уехать из Петербурга, а то и из России», «не снимает траурных одежд». Траур нынче был обязателен для всех из-за двойной смерти монархов, но отчего-то было ясно, что эта дама обрядилась во все черное вовсе не из-за скорби по «нашему ангелу» и «прекрасной Психее». Алекс видел в этом цвете одежд княгини вызов, брошенный всем тем, кто посмел тронуть ее младшего братика. Которого она якобы любила пуще своей жизни. Серж считал Софи единственным близким человеком во всей своей многочисленной и недружной семье. Каким она сочтет его, друга ее любимого брата? И удастся ли переманить сию скрытную диссидентку на свою сторону?
Визави явилась даже раньше намеченного срока – Алекс не успел еще обдумать все стратегии общения с ней. Такая пунктуальность – а он уж было настроился на привычное для светских людей, тем более, для дам, опоздание на четверть часа – подчеркивала, что княгиня была настроена на серьезный и деловой разговор. Никакого обмена любезностями и репликами про погоду, природу и придворную жизнь. И, уж тем более, никакого флирта. Алекс, однако, не мог не взглянуть на Софью Григорьевну с определенной мужской оценкой, и снова был вынужден отдать должное вкусу своего зятя. Если и нынче, в свои сорок лет, Софья выглядела привлекательно, то какой она была раньше, когда ее роман с графом Ливеном только начался?
- У меня нынче крайне мало времени, Александр Христофорович. Я уезжаю в Москву, к матери, - поспешно произнесла Софья. – Ей нужна поддержка, а моя дочь одна не справляется.
- Я понимаю. Такой удар для княгини Александры Николаевны, - вздохнул Алекс, решив остановиться на комфортной для себя роли «Фемиды с человеческим лицом». Такая маска располагала к себе арестантов, выгодно отличая его от других следователей, либо равнодушных и мечтающих побыстрее отсидеть часы «присутствия» в суде, либо, напротив, излишне ретивых и агрессивных, как тот же Чернышев. Раз на нее покупались молодые люди, затеявшие революцию, то уж о даме речи не шло.
- Да уж, удар… - промолвила Софи сквозь зубы. Алекс вгляделся в ее глаза, неопределенного серо-зеленого цвета, обрамленные длинными стрельчатыми ресницами, в ее правильное, античного склада лицо, определенно схожее с лицом его друга, но не настолько, чтобы это сходство поражало воображение и навевало неприятные воспоминания.
- И, должен к моему прискорбию заметить, что ваш брат, Ваше Сиятельство, не делает покамест ничего, чтобы этот удар смягчить, - добавил генерал поспешно.
Софи остановила на нем глубокий и непрозрачный взгляд. Он обратил внимание на ее меловую бледность, подчеркнутую чернотой ее платья, закрывающего горло и руки до запястий.
- Вы хотите сказать, Александр Христофорович, что он не валяется в ногах государя? – проговорила она тихо. – Плохо же вы знаете Сергея… Или я ошибалась по поводу вашей с ним дружбы.
Алекс мог ожидать такого – дама с легкостью возьмет инициативу в свои руки. Надо было готовиться тщательно, старый дурак, - мысленно обругал себя он. А то вечно на уме одно и то же – раз дама или девица, значит, ей достаточно лишь улыбнуться, подмигнуть, как она растает и ответит именно так, как нужно.
- Сергей губит, прежде всего, самого себя. И вместе с вами вас, - отчеканил Алекс намеренно сурово.
- Я уже le cas desespere, и не обо здесь речь, - тихо произнесла дама. – Вы хотите, чтобы я заставила его рассказать все, как есть?
Да, ее так просто не проймешь ничем, - подумал Алекс. А если припугнуть последствиями для семьи? Нет, это слишком по-чернышевски. Интересно, кстати, как бы вел себя этот его тезка наедине с такой вот дамой? Тоже орал бы и грозил бы жуткими последствиями? Или же…? Тут Алекс густо покраснел и предпочел не вдаваться мыслями в подробности воображаемого допроса.
- Есть что-то, что еще неизвестно следствию? – спросил Алекс быстро.
- Откуда же мне знать? – пожала плечами Софи. – Я же не состою в Следственном комитете.
- Понимаете, - вздохнул Алекс. – Следствие зашло в тупик. Признаюсь в этом вам сам, и, как вы понимаете, лучше, чтобы это мое признание осталось меж нами…
- Думается, вам уже говорили, что я умею хранить секреты, и не отличаюсь любовью к сплетням, в отличие от других наших дам, - выразительно, заглядывая ему прямо в глаза, произнесла Софи.
Алекс немедленно понял, на каких именно дам она намекает, и кто именно заверял его самого в ее похвальной скрытности. Браслет на левом запястье, серебро с чернью, в виде змеи, кусающей себя за хвост, выполненный то ли в римском, то ли в египетском стиле, бросился ему в глаза, и он сразу вспомнил, кто носит парный к нему браслет, с изображением распахнувшего крылья сокола. Естественно, Софи не забыла, чей родственник ее собеседник. И, если вдруг окажется в тупике, вынет и этот козырь из кармана.
- Что ж, раз так, то скажу вам – мне кажется, что на скамье подсудимых мы видим лишь пешек, а не главарей….
Софи взглядом, внезапно заискрившимся, поощрила его говорить далее, но Алекс замялся, подумав, что все же сказал чересчур много. Не вываливать же даме, что главный подозреваемый – это ее супруг, князь Петр, верный слуга почившего «государя-ангела», охранник монархии? Да, тот ненавидел Аракчеева, первым назвал того «змием», и эта ненависть была вполне открытой, но одно это мнение, разделяемое многими, - не преступление. Алекс видел другие доказательства, в частности, в тех обрывочных показаниях, что удалось вырвать на этот счет у Сержа, в попавшей ему, Алексу, в руки смете расходов и доходов Второй армии. Он сам не так уж хорошо разбирался в военной бухгалтерии, но если учесть тот факт, что заговор оказался вмешанным и генерал-интендант Юшневский, через которого проходили все финансовые потоки, а выделял эти потоки вплоть до середины позапрошлого года никто иной, как князь Волконский-старший…
- О, это интересно, - произнесла Софи. – Мой муж рассказывал, что, увидев ваш, барон, перечень причастных к тайным обществам лиц, покойный государь сказал: «Не мне их судить» и добавил, что сам виноват в возникновении подобных обществ. Кстати, Александр Христофорович, не помните ли вы, было ли в том перечне имя моего брата?
Алекс опустил очи долу и тут же одернул самого себя. С каких пор он должен оправдываться перед этой… да, Дотти выбрала хороший эпитет – «сатаной» в том, что он выполнял свой долг? И вообще, он сам не составлял доносы и никого не выслеживал. Был Грибовский, чиновник генерального штаба, Алекс – его непосредственный начальник, после бунта Семеновского полка стало и так ясно, что в армии зреет заговор, а уж кто там виноват и что делать – это не на его совести. Бенкендорф, принеся присягу верноподданного, поклялся служить лично государю и защищать его от всех врагов на свете.
- Спросите Вашего супруга, княгиня. Ведь он ведает вещами покойного Александра Павловича, - парировал Алекс, взяв себя в руки в самый последний момент. – Но должен признаться, всем было бы куда легче, если бы этот список обнародовали раньше и были бы приняты соответствующие меры.
- Вы говорили о вышестоящих сановниках, на которых показывали арестованные, - напомнила Софи, предпочтя не углубляться в тему халатности покойного государя. – И кто же это? Небось, господа Мордвинов и Сперанский?
- Одно из двух, Софья Григорьевна – либо вы провидица, либо вы знакомы с материалами следствия, - очаровательно улыбнулся Алекс. – Именно их имена и называли. Но, - тут его голос понизился. – Я не верю, что они стояли во главе заговора и действительно направляли действия арестованных нынче лиц.
- Почему ж? – наигранно вялым тоном произнесла Софи. – Потому что они стары? Но не забудьте, что Сперанский очень пострадал от покойного государя. Вся его карьера разрушилась в один миг, а это была очень блестящая карьера… Les parvenus, подобно ему, крайне мстительны. Согласитесь, на его месте бы вы поступили так же.
Алекс выдержал немигающий ее взгляд – вот уж точно, змея, такая же, как на ее браслете. Те смотрят на жертв вот так же пристально и спокойно, абсолютно ничего не выражая, прежде чем задушить их.
- Софья Григорьевна, господин Сперанский показал себя достойным подданным, - добавил Алекс. – Он как раз и занялся составлением коронационного манифеста для нашего государя, а также вошел в комиссию по определению наказаний для провинившихся.
Софи рассмеялась тихо.
- Если вы и следователь, то не скрою – для этой должности не годитесь. Уж простите, - добавила она, не убирая улыбки.
- Я не выбирал себе эту должность, - огрызнулся Алекс. – И, право, обменялся бы ею с вашим супругом, ежели бы на то была моя воля.
- Лучше бы вам остаться там же, где вы есть, - задумчиво добавила княгиня. – Потому как Пьер милосердием не отличался никогда.
Тень пробежала по ее лицу, и Алекс все прекрасно понял – и зачем она предпочла beau-frer’а, человека как раз милостивого до крайности, и почему разъехалась с мужем во время оно.
- Меня все призывают к милосердию. Равно как и государя. И, право, я думал, что вы захотите от меня того же, чего хотят все, - устало вздохнул Бенкендорф. – Но вижу, что вы, как и я, хотите добиться истины в том деле, в которое замешан родной вам человек и мой друг.
- Что есть истина? – спросила его собеседница вроде бы как между прочем, но Алекс почувствовал, что от этих трех слов, сказанных ничего не выражающим голосом, даже не на латыни, как в оригинале, а на французском, веет холодом. Вот и дождался он сопоставлений с Понтием Пилатом, - и ведь с самого начала страшился, что эту фразу произнесет Серж. Даже сны видел соответствующие, на евангельскую тему, а в них облик Царя Небесного принимал именно его друг, осужденный на вечное проклятье в аду земном. От сновидений веяло ладаном и миррой, а еще грозовой духотой, гнетущей и безжалостной. Эту духоту он ощущал и сейчас, глядя в непроницаемые глаза княгини. Голова кружилась, и Алекс, преодолевая себя, жестко проговорил:
- Для нас нынче истина одна – покарать виновных и освободить невиновных.
- Отделить овец от козлищ, - подытожила Софи, снова цитируя Писание, снова напоминая Алексу о неких полумифических событиях.
- Вы с государем берете на себя слишком большое бремя, - не меняя интонации, продолжала княгиня Волконская. – Я, конечно, понимаю, что noblesse oblige. Назвался помазанником Божьим – будь добр соответствовать. А вы, Александр Христофорович, никогда не задумывались, верно ли это?
- Что – верно? – спросил вдруг Алекс, невольно втягиваясь в эту абстрактную беседу.
- То, что наша власть от Господа, а не результат земного произвола.
«Боже, она говорит, как Пестель. Один в один», - вспомнил Алекс. Тот тоже насмехался над постулатом о божественной данности власти, чем приводил в неприкрытый ужас не только почтенных стариков, выслушивающих его признания, но и даже своих «сообщников», вызванных в зал заседаний для очной ставки. Алекс не знал, как тому отвечать, но понимал, что ответить нужно. И достаточно убедительно, а не как Чернышев – обличением и руганью. Как будто сей преступник сам не знает, что он «негодяй» и «безбожник», и что «его грядущую участь невозможно описать словами, она слишком ужасна». Нет, нужен был четкий и вразумительный ответ, который Алекс во время заседаний так и не мог придумать. Но ум не расставался с поставленной на заседании Следственной комиссии задачей, и нынче, услышав то же самое из уст совсем иного по положению своему лица – княгини Софьи Григорьевны Волконской, grande dame, верной наперстницы покойной императрицы, жены личного телохранителя и «опоры престола» князя Петра Волконского и дамы сердца другого верного слуги государева, графа Христофора Ливена, он, кажется, придумал достойный ответ.
- А что же вы пытались утвердить как раз власть земного произвола? – спросил Алекс, и тут же понял, что этот ответ лучше задавать непосредственно подследственным, но не ей, этой дерзкой женщине, умной и изворотливой, как дьявол.
- Вы меня в чем-то обвиняете? – подняла она изящно очерченные брови. – Я не ослышалась, генерал?
- Да, обвиняю. В том, что вы почему-то не хотите видеть своего якобы горячо любимого брата на свободе, - произнес жестко Алекс. – Поэтому только рады тому, что он берет на себя чужую вину. Не мне судить, почему вы так поступаете. Я не принадлежу к вашему семейству и не знаю всех ваших обстоятельств. Но, признаюсь честно, мне было бы крайне больно, если бы моя родная сестра вела себя так же, окажись я в беде.
- Серж поступает так, как считает должным, - лицо Софи помрачнело, глаза сделались совсем темными. – Если он полагает, что ради блага других он должен уничтожить себя – мы не можем ему препятствовать. Наша мать тоже убеждена в том, что он невиновен, и ее тоже крайне расстраивает его нынешнее поведение. Если мой брат не хочет каяться в проступке, как это делают другие – то, опять же, я ничем не могу ему помочь. Мы и так ему во многом помогали. Пора отдавать долг…
Она отвернулась от Алекса и резко замолчала. Потом быстро проговорила:
- Я потеряла с вами немало времени, и мне уже давно пора идти.
- Нет, - генерал поднялся с кресла. – Сперва ответьте – знали ли вы о существовании общества? Писал ли ваш брат о нем? Если да, то как именно писал?
- Вы переутомились, - сказала Софи абсолютно спокойно, тем самым тоном, который уже начал крайне раздражать Алекса. – Сейчас вы обвините меня в сообщничестве, арестуете и посадите в крепость.
- Не скрою, у меня есть определенные факты, доказывающие то, что ваш супруг знал о тайном обществе.
- Конечно, знал. Так же, как и вы, - ответила Софи. – О нем знали все, у кого есть уши и глаза. Но, в отличие от некоторых, mon mari не писал доносов на конкретных персон.
- Интересно, что именно он знал, - пробормотал Алекс, стыдясь на себя за то, что потратил слишком много времени на беседу с этой хитроумной дамой.
- Пьер прекрасно знал о причастности к делу Пестеля. Потому сей субъект был арестован раньше кого-либо еще. И арестом руководил никто иной, как ваш нынешний друг Чернышев.
Алекс поморщился. Теперь его имя нераздельно связано с именем этого фанфарона – только из-за сотрудничества во время следствия, только из-за близости, которой их одновременно удостоил нынешний государь. Еще и деятельность в Париже припомнят…
- Ваш брат выдал его? – уточнил Алекс. Догадка отчего-то заставила его подосадовать – в глубине души он бы предпочел, чтобы Серж не называл никого.
- Я не знаю, - Софи скрестила руки на груди, очертания которой едва угадывались под черным просторным платьем. – Но, ежели так, я бы не удивилась. Мой другой брат, князь Репнин, уже написал следствию, что Серж был принят в общество гораздо позже, нежели все считают, и сделал это его так называемый друг господин Пестель.
- Да, я читал это письмо, - вздохнул Алекс. – И, признаться, в него никто не поверил, менее всего Его Величество. Слишком много доказательств того, что Серж пробыл в обществе куда дольше года и полномочий в нем имел куда больше, чем полагает ваше семейство. Кроме того, сами посудите, кто вступил бы в тайное общество за пару часов перед венчанием?
- Вы, может быть, и не вступили бы, но, полагаю, вы еще не забыли, каков характер моего брата, - улыбнулась Софи. – Спонтанность в его характере…
- Спонтанность? В том, кто такую провел успешную операцию в Париже, не потеряв ни одну шифровку, ни одного сопровождающего? – невольно воскликнул Алекс. – Простите, я видел отчеты Генерального Штаба.
- Я имела в виду спонтанность в личных делах. Возьмем сами обстоятельства его женитьбы, - продолжила Софи. – Меня, если честно, известие о желании Сержа сочетаться браком со столь юной особой не самой знатной фамилии застало врасплох.
- Я не вижу, чем фамилия Раевских не знатна, - прервал ее Бенкендорф. – И давайте оставим дамские сплетни на потом. Кроме того, вы, верно, не знаете, насколько родственники его супруги замешаны в это дело.
- Я так и знала! – воскликнула Софи внезапно и несколько наигранно. – Конечно же, cette emanacion infernale заставил его принять все на себя… А он не мог отказать, ведь просьба исходила от его beau-frere.
Алекс не на шутку разозлился. Нет, право, Волконская водит его за нос. Пусть за это и получает нынче…
- Нет. Он не мог отказать другому своему beau-frere, - тихо произнес Алекс. – Которому все происходящее было выгодно. И вам в том числе.
- Так арестовывайте же меня, – Софи протянула ему весьма изящные руки, унизанные кольцами. Браслет со змеей соскользнул к ладони. – Я заговорщица и цареубийца. И супруг мой такой же.
- Прекратите ломать комедию! Что вы себе позволяете! – прогремел Бенкендорф.
- Но ведь если я подтвержу ваши предположения, то вам ничего другого не останется, кроме как судить меня так же, как вы судите моего братика, - более рассудительным тоном отвечала Софи.
- Суд остается на усмотрение государя, - Алекс почувствовал себя вдруг безумно усталым и разбитым. – Мое стремление – освободить из-под стражи моего друга. Серж неоднократно спасал мне жизнь. Мы прошли многое вместе, и, увы, я корю себя за то, что отдалился от него, отчего он и был втянут в это грязное и запутанное дело. Я хочу вернуть князя его жене и сыну. И я сделаю для этого все, что в моих силах.
- Удачи вам, - тихо проговорила Софи. – Только не думаете ли вы, что ваши старания пойдут прахом?
- Потому что вам выгодно прикрыть братом свои дела? – вспыхнул Алекс. – Так знайте, что я не допущу этого…
- Нет. Потому что Сержа не будет в живых к тому времени, когда вы уже, наконец, огласите приговор, - абсолютно спокойно проговорила Софи. – У него очень слабая грудь, и он уже опасно болел в заключении. Чахотка его добьет, к сожалению, даже если вы его освободите в ближайшее время. Да он и сам это знает. Поэтому так и ведет себя. Хочет умереть с честью.
Алекс уронил лицо в руки, даже не думая о причинах хладнокровия сестры его былого друга. Да, Софи навещала Сержа вместе с дочерью, миловидной княжной Алиной, не так давно. Алина ушла раньше, а Софи осталась с братом в течение еще часа, пока их не прервал часовой. О чем они говорили, было непонятно, а Алекс не интересовался. В самом деле, о чем могут говорить брат с сестрой в подобных обстоятельствах? И заплаканные глаза Сержа, его измученное лицо не показались ему странными после этого свидания – наверняка чувствительного. Правдой было и то, что Серж уже перенес тяжелое воспаление легких, как-то выздоровел, но доктор упорно предрекал рецидив, особенно с учетом того, что от сырости и холода могло вскрыться давнее ранение в правый бок. Так что Софи права. Но почему она столь хладнокровно говорит о таком?
- Неужто вы не хотите видеть Сержа живым и свободным? – проговорил он на прощание, видя, что дама уже собирается идти, истолковав, видно, его продолжительное молчание как конец беседы.
- Конечно, хочу, - проговорила Софи. – Но хочет ли он оставаться в живых после всего – вот в чем вопрос. И, на месте вас или государя я бы задала его самым первым.
- Идите, - выдохнул Алекс, не найдя в себе сил на более любезное прощание. – Надеюсь, вы когда-нибудь надумаете помочь Сержу.
Дама слегка улыбнулась, поправляя на плечах белую ажурную шаль.
- А ведь я не все сказала, - произнесла она напоследок. – А вы зацепились за вопросы нравственности в семейных отношениях…
- Вы сказали достаточно для того, чтобы я смог сделать определенные выводы, - отчеканил Алекс, не глядя на нее.
- Пожалуй, даже и хорошо, что я не откровенна, - проговорила Софи. – Иначе бы вам очень не понравилось сказанное мною.
- Я и так недоволен нашей беседой, и не только из-за отсутствия доверия с вашей стороны, - Алекс смотрел куда-то в сторону, не на нее.
- Но, согласитесь, вы бы были вдвойне расстроены, если бы оказалось, что дело касается и вас?
- Меня?! – Алекс аж привстал, но княгиня уже отвернулась к нему спиной и направилась к двери. – Постойте, но как же?..
Ответом ему стал лишь звонкий смех. Дверь захлопнулась, и Алекс так и не решился дать команду задержать эту женщину в дверях. Позже он не жалел, что ее не задержал – та продолжала бы издеваться над ним, юлить в разговоре, перескакивая на другие темы, и так бы не объяснила значения сказанного даже под давлением. Лучше, как и прежде, строить догадки и искать им подтверждения. Рано или поздно он узнает истину. Ведь это не так сложно, как решить, что с этой истиной делать.