2 Сталинская хлюздапатия 22 июня 1941 года

Неагент09
2 Сталинская хлюздапатия 22 июня 1941 года


Сталин разговаривал по телефону с Тимошенко, затем с Жуковым.  Обсуждалась директива №1 по готовности к обороне, а затем №2, №3, толку с которых также не было никакого, и №4 и №5 в проекте…
Из всего было ясно, что войскам можно выходить на огневые рубежи и готовиться к «вероломному» нападению под видом провокаций, но очень мирно... И патроны лучше не выдавать! Если они пересекут границу, можно направить на них винтовки и пушки, но огня не открывать, чтобы не дать им повод... Залечь, спрятаться... как куда, за кусты, за всякие бугорочки, пенечки, военный, а не знаешь...  И ждать. На летящие сюда самолеты внимания не обращать... Ах, скажут они, какие русские мирные и нам нет повода...


Боекомплекты, снаряды спрятать пока подальше, а танки развернуть задом к ним... (ты чо такой тупой, жопой значит, жопой!..). А то, чтоб не было повода Гитлеру заявить о том, что мы первые полезли и начали стрелять.  Перебежчиков с той стороны, как подготовленных провокаторов посылать к е... матери!

Маскировка, бдительность к своим      шпионам и тишина. Никаких эвакуаций населения, а то Гитлер подумает... Колхозники должны выйти на сельхоз работы и петь песни так, чтобы там за речкой немцам все слышно было. Ах, скажут они, какие русские мирные, даже нападать на них не охота.
Сам Сталин отбыл на отдых в Сочи (деза), что значит, Гитлеру не надо волноваться. На дружественную нам Германию первыми мы не нападем. Если он не будет в этом так уверен, то свои войска он не отсюда не снимет и не направит броском против Англии.
А за то, что, если он не снимет отсюда свои войска, будем искать виноватых шпионов здесь у нас, кто по ним стрелял, чтобы они испугались и подумали и... передумали.


И глава правительства народных комиссаров предупредил, еще раз собраться у него всем к полуночи и уточнить все, чтобы не было никакой паники. Вот-вот Шлисельбург должен дать   разъяснения Молотову. И картина станет окончательно ясной.




Берия слушал приказания и ответы Сталина высшему командованию с напряжением. Что-то тут много всяких по базарному звучащих условностей с выводами к тому, чтобы ничего не делать и даже не думать об активной обороне по всем правилам. А для военных это хуже пьянства, при котором всегда есть возможность разрешить любую неясность   - встать и с криком «вперед, за мной!..» повести солдат в атаку без всяких оглядок на какие-то приказы.


Что делать теперь солдатам, половина из которых уже испытывают ненависть к врагу с безотчетной готовностью рвать ему глотку.  Так заведено по законам человеческой природы. И они готовы драться уже на всём полном здоровом зверином инстинкте, видя как враг на том берегу реки скалит зубы на них и бахвалится своей силой.
Другая половина   войска, не такая смелая, глядя на этих по закону... тоже поддается ярости и всеобщая готовность драться не просто жестоко, а на полное изгнание врага, сразу  будет налицо.
А тут приказы Сталина, сбивающие с толку все командование, но смертельный страх нарушить приказ был сильнее, чем позорная сдача перед врагом. Поэтому особенно устрашенные командиры снимали даже прицелы с орудий и, во избежание случайностей, действительно изымали боекомплекты.

Вождь явно перемудрил с «базарными»  приказами по войскам, ставя командиров и солдат  в положение болванов ждущих одного, когда их начнут всеми  огневыми средствами  избивать смертным боем, но и это не значит, что следует отвечать   огнем или хотя бы немедленно отступать на заранее подготовленные позиции, которых нет... И как-то так всё надо...  непонятно как надо, но приказ есть приказ.   
 

А после... Что будет после, обсуждать уже так не придется. Хотя ясно, у Сталина    постоянно     идет такая красивая идейно оправданная директива: «бить врага на его территории малой кровью!..». Сначала, разгромный удар всеми силами, а потом стремительный переход на его территорию.
В каждом приказе у него эта блажь звучит как заклинание.
Собственно, в фильме «Если завтра война» так все и придумано режиссерами под победные   фанфары вождю.
Представить что-то другое в тактике отражения первого удара и сохранения основных сил   под продуманные заранее и, глядя по обстановке, контрудары, Сталину было невозможно. Он бредил об ударе всей мощью в навал валом с полным разгромом врага и, как в кино - с переходом добивать их на их территорию.
И такая стратегия не давала ему покоя все время. Поэтому и попадали   в плен сотни тысяч солдат Красной армии всюду, куда Сталин, как Главком прикладывался своим умением и   киношными знаниями полководца в разработку операций.
То есть, Сталин рисовал картину реального боя в своей голове, как режиссер фильма и это у него получалось гениально. Генштаб, мин. обороны и командующие фронтами покорно исполняли роли статистов, а масса войск, огромная масса еще раз, и уже в который раз, должна хлынуть лавиной на вражеские позиции и сразу с выходом добивать врага на его территории.

 
Приказы Сталина во всех округах, на море и на суше, в небе и в тылу были исполнены на пятерку с плюсом. Немцам не зря казалось, что там, за речкой, вообще нет никаких окопавшихся против них войск и бояться им нечего. Никто не собирается давать им отпор. Не бойся, проходи смело вперед и успевай только рассеивать огнем безоружных после крепкого сна или слабо отстреливающихся солдат Красной армии, в количестве сотен тысяч повсюду. И так было на всех фронтах. Кругом будут стоять тысячами брошенные танки без боекомплектов и горючего, валяться кучами обломки не взлетевших с аэродромов самолетов.


Но Берия молчал, чтобы не гневить вождя своей, может, не менее «базарной» позицией по вопросу, и  приказы  не обсуждаются.


- Что ты мне хотел сказать, когда пришел сюда, когда я тебя не звал, а ты пришел? Что значит,

чего ты тут спишь, как сказал ты? -   вдруг спросил Сталин, кладя трубку телефона и используя паузу для выяснения отношений с главным своим доверенным грузином. 


Берия оживился, чувствуя хватку вождя за самую печень на полном серьезе. Надо было   постараться вывернуться и успокоить его, а иначе может случиться... Нет, не отставка и не   отсылка назад в Грузию, откуда взял его Сталин сюда на работу своим главным  помощником по негласному.   Его арестуют, как не оправдавшего доверие Вождя, сделавшего из   провинциального вора и беспредельщика на высоком посту, грозу десятков тысяч шпионов и как будто владельца всех красивых женщин союзного значения, и будут пытать в подвале,  и бить до тех пор, пока он не сознается, что является английским шпионом.


–Я хотел сказать... Я не то хотел сказать! Чего ты спишь - это проклятый русский язык не дал мне сказать то, что я хотел!..
И он зачастил на грузинском так складно и напористо, что, проще, не хватало бутылки вина, чтобы с песней сгладить это недоразумение.



Сталин срезал его короткими фразами. По-русски он говорил слабо, бесцветно и совершенно   не выразительно на ударениях.   Но на грузинском - совсем другая интонация, смачная  дикция и властные ударения в словах.


– Н-э-эт, - Сталин отрицательно покрутил указательным пальцем, снова переходя на русский, - ты хотел сказать, что я сплю как Ленин и ты уже меня собрался туда к нему отправить... Что мне пора, а ты все знаешь лучше меня.


Берия сказа «ах...», но Сталин крикнул: «заткнись!».
– Я тут, —  он указал на стол с развернутой немецкой картой, - думаю и решаю... 
день и ночь думаю!
Иди сюда, посмотри, что это?


Берия подходит с видом благовоспитанного, настолько, чтобы в любом случае не сметь заглядывать в чужие бумаги. Кроме того, Сталин, подпустив поближе, мог схватить за шкирку и начать бить виноватого в чем-то бедолагу лицом об стол прямо в документы.   


А сопротивляться не принято, лучше дождаться, когда силы у вождя иссякнут и хорошо, когда кровь носом пойдет, значит рука у Сталина очень сильная, как целых две и он успокоится.

Очкарик слегка наклонился к столу боком, покосившись на руку вождя, и мельком глянул на   развернутую карту, сразу выпрямившись, чтобы было,  без  никакого  любопытства.   

Но тут же встрепенувшись, снова наклонился и посмотрел на военную карту уже с нескрываемым интересом:

- На немецком!?.. спросил он удивленно, но больше с восторгом, чтобы отдать дань вождю за такие познания в военном деле, что иностранный язык ему не помеха.


– На ***цком... - ответил Сталин с удовлетворением. - Я тут разгадываю планы Гитлера и еще вот здесь записаны все его речи на заседаниях... Мне доносят свои верные... не то что ваши, как он, собака, ведет себя в кругу своего командования и что обо мне говорит. Но, ай моська, знать она сильна, коль лает на слона, так говорил про таких, кажется, товарищ Пушкин.

Я все знаю и поэтому делаю вывод, что Гитлеру воевать со мной, слишком будет ему не по силам.
Шевеля пальцами в одной руке Сталин легко сломал синий карандаш и бросил обломки на карту.


- А с Англией он повоюет, и хорошо повоюет. Ему деваться теперь некуда, а нам нужен операционный открытый плацдарм, чтобы бить врага на его территории малой кровью.   Вот почему никак нельзя сейчас портить с ним отношения, а то он нервный. Пусть лучше сколачивает и сохраняет свои дивизии у наших границ, как он говорит, для неожиданного удара туда, где англичане его не ждут.
И не такой дурак этот Гитлер, и он мой друг, о чем никто не хочет подумать, прежде, чем думать о нем, что он сволочь и хитрая немецкая свинья. Фашист... все равно, что дерьмо последнее и любит, когда его любят, что я и делаю.
А ты мне что при всех сказал, когда сюда ворвался, и что ты хотел этим сказать?


Берия снова заговорил на грузинском, то со слезными причитаниями, то вот-вот запоет, так сладостно звучит грузинский язык, что заслушаешься.   
А простым извинением он теперь так просто не отделается, значит надо серьезно исправлять оплошность напоминаниями за общую родину и вернуть Сталину прежнее расположение к нему, как к самому верному и надежному земляку, стоящему на должности, фактически, выше всех  из сталинского круга высших подчиненных

– И вот, что я хотел тебе сказать... - Берия заговорил на русском и интонация снова стала скучной и даже неприятной на слух, но Сталин повелся на эту речь и даже обмяк как-то по- мальчишески с довольным озорством, сверкнув глазами в которых, может, гнев, обида и людоедская пожизненная страсть к убийству людей без разбору и без счету, поутихли.


– Что я сегодня видел, ты бы знал. Там... в театр поступила новая оперная певица, совсем молодая и, как поет, как поет!.. И там у нее такая жопа, вот такая, и тут все, о...  ты просто обомлеешь, как будто... Германия уже лежит у твоих ног и тебе поет...     Я сразу дал команду, а сам ее не пробовал, чесно слово, оградить ее и сделать ее жизнь сладкой для тебя сразу...   Вот, что я хотел тебе сказать, правда, правда...


Вождь как будто снова собрался серьезно вникнуть в немецкую карту, но, убедившись, что Берия не сдвинется с места, пока он его не пошлешь, поднял голову. Без гнева как без наркотика он выглядит устало, хотя глаза горели как от выпитого только что грузинского вина.   

- Оперная жопа, говоришь... А балерина чо, а?...хе-хе.. Ты давай там, будь наготове,   проследи...  Тебе позвонит Паскудышев, может завтра, когда все будем отдыхать и отмечать начало похода Гитлера на Англию.
А сейчас в двенадцать снова будь, и все будут. Молотов доклад будет делать о положении и что ему сказал Шуленбург.  Надо будет усмирить наших паникеров, но ты смотри в оба и знай свое дело. Может, и арестуешь кого-нибудь за шпионские прокладки в мои приказы, и другие чтоб знали...