Элизабет Питерс
ПРУД ГИППОПОТАМОВ
АМЕЛИЯ ПИБОДИ - 8
12.
ЛУЧШЕ ДРУЖИТЬ С ДЕМОНОМ, ЧЕМ ВРАЖДОВАТЬ С НИМ
– Вполне очевидно, – заявила я Эвелине, – что мы должны немедленно предпринять шаги, чтобы обезоружить наших врагов.
Вечерние тени протянулись по земле, когда мы бок о бок ехали к «Амелии». За нами лежали холмы и пустынная равнина; впереди и с обеих сторон поля ячменя и сахарного тростника сияли зелёным, как изумруды в золотом свете.
– Я не знаю, что ты имеешь в виду, Амелия, – бросила на меня испуганный взгляд Эвелина. – Но, конечно, атака не только опасна, но и не нужна. Если наша защита достаточно сильна...
– Невозможно, моя дорогая. Даже вооружённого полка у могилы и другого, охраняющего лодку, было бы недостаточно.
– Хотелось бы, чтобы они у нас были.
– Мне тоже, – призналась я. – Изобилие надёжных защитников наверняка уменьшит опасность. Наши бравые друзья полностью заслуживают доверия и готовы защитить нас даже ценой своей жизни, но их едва хватает, чтобы охранять гробницу. Охранники, нанятые Службой Ведомства древностей, хуже, чем бесполезны; большинство из них – местные жители, которые грабят гробницы не хуже воров. Но тебе известно так же, как и мне: если бы местные таланты, как их называет Эмерсон, были нашей единственной заботой, я бы безмятежно спала. Я лично знаю большинство негодяев: они бесчестны, жадны и ненадёжны, но я не верю, что кто-либо из них способен на хладнокровное убийство. А Риччетти одержим идеями убийства – и даже ещё хуже.
Эвелина вздрогнула.
– А этот злобный взгляд, который Рамзес бросает на свою «сестру»...
– Моя дорогая девочка, я тринадцать лет пытаюсь удержать Рамзеса от неприятностей, и дело не в том, чтобы защитить его, а в том, чтобы помешать ему найти льва, которому он сможет положить голову в рот. Нефрет ничуть не лучше, – горько добавила я. – Я ожидала, что с ней придётся нелегко, но абсолютно не предполагала, какую форму примут эти затруднения. Рамзес и Нефрет непрестанно соперничают, и каждый пытается превзойти другого. Нет, Эвелина, защита – это хорошо, но она не сработает, когда на сцене эти двое. Мы должны найти наших врагов и обезвредить их!
Я была несколько озадачена, узнав, что Уолтер пришёл к такому же выводу. Совсем не в его духе советовать прямые действия – по крайней мере, не похоже на того изнеженного учёного, в которого он превратился – и я намеревалась уберечь его от опасности. Мне показалось, что я поняла, почему его обуяла такая воинственность, и я молча проклинала Эмерсона за то, что тот не позволил Уолтеру разделить с ним бдение в могиле. Если бы Уолтеру разрешили принять на себя эту опасную обязанность, он не чувствовал бы насущную необходимость доказать свою мужественность. (Большинство мужчин, похоже, считают, что её лучше всего продемонстрировать, ввязавшись в драку.)
И всё же я не могла даже мысленно упрекать Эмерсона; в моём сердце не оставалось места для каких бы то ни было чувств, кроме всеобъемлющей заботы об отсутствующем супруге. Он отказался вернуться на дахабию вместе с нами.
– Сегодня – самая опасная ночь, Пибоди.
– Ты говорил это и раньше, Эмерсон! А что будет завтра вечером и на протяжении всех последующих ночей?
– Я что-нибудь придумаю, – ушёл от ответа Эмерсон. Затем его губы изогнулись в улыбке, а в синих глазах появилось знакомое мне сияние. – Ты же не думаешь, что я намерен бесконечно обходиться без твоего… э-э… общества? Сегодня вечером я бы попросил тебя остаться со мной, если бы твоё присутствие на борту не было абсолютно необходимо.
Решение остаться с ним – а также с Абдуллой, и Даудом, и шестью другими любопытными и общительными людьми – не требовало особой привязанности, за исключением возможности, что я могу пригодиться Эмерсону для защиты. Но принять такое решение означало пренебречь другими, нуждавшимися в моей заботе. Эмерсон был прав; меня звал долг, и не могу выразить, сколь явно при этом проявлялось нежелание со стороны мужа отпускать меня.
Ответственность просто устрашала. Возможно, именно осознание её придавало моим любимым в тот вечер особенную уязвимость: Рамзесу и Нефрет, энергичным, пылавшим безрассудным мужеством юности; Эвелине, изящной и хрупкой, как девушка, в чайном платье с оборками; Уолтеру, похудевшему и несколько размякшему за годы учёных занятий, нервно поправлявшему очки. И, конечно, Бастет, выбравшей на этот раз общество Рамзеса. Хотя она меня беспокоила меньше других. Она чувствовала гораздо острее, чем любой из детей. Как и Анубис, удалившийся с Эмерсоном.
Давид был частью нашей компании, хотя создавалось противоположное впечатление. Он отошёл в угол и уселся там, скрестив ноги и откалывая куски от каменного обломка. Это была не голова Нефрет, а небольшая, более плоская фигурка, которая вроде бы принимала очертания ушебти. Я предположила, что он просто хотел чем-нибудь занять руки, подобно тому, как женщина вышивает или вяжет.
Во время ужина мы говорили только об археологии. Лишь после еды Уолтер внезапно сменил тему.
– Почему вы с Рэдклиффом не сказали мне, что виделись и разговаривали с Риччетти? – требовательно спросил он.
– Ты говоришь о нём так, будто знаешь его, – возразила я, надеясь, что мне не придётся придумывать оправдание.
– Встречался однажды. Много лет назад, но истории, связанные с ним, превратили его в персону, которую не так-то просто забыть. Проклятье, Амелия, ты не имела права скрывать это от меня. Если бы я знал, что он вернулся к делам...
– То попытался бы отправить меня домой, – прервала Эвелина.
– Прежде всего я не позволил бы тебе приехать сюда.
– Позволил? – Её голос должен был предупредить его, что пора остановиться. Но поскольку Уолтер был мужчиной, то начал терять самообладание:
– Ты не знаешь, на что способен такой мерзавец, как Риччетти. Ты не привыкла к насилию.
Её голос повысился.
– Ты, кажется, забыл обстоятельства, при которых мы впервые встретились (192).
Вполне уместный упрёк. Естественно, он ещё больше разозлил Уолтера.
– Кажется, ты считаешь, что можешь защитить себя – и меня? – дурацким зонтиком, который прятала все эти годы? Но, видишь ли, я знал о его существовании. И не видел причин возражать, раз уж тебе нравилось играть роль героини…
– О Боже, – перебила я. – Пожалуйста, Уолтер, Эвелина – не перед детьми.
Но оба слишком сильно разозлились, чтобы прислушаться ко мне. Эвелина вскочила. Оборки на её груди дрожали от участившегося дыхания:
– Ты не возражал? Как мило и щедро с твоей стороны! Позволить мне забавляться игрушками, будто я ребёнок...
– Ты и ведёшь себя как ребёнок! – крикнул Уолтер. – Отрицая свои обязанности…
– А каковы твои обязанности?
Я решила, что ссора зашла слишком далеко. Вероятно, это было отличное занятие для людей, слишком привыкших держать свои чувства под строгим контролем, но Нефрет и Рамзес не нуждались в уроках плохих манер, а Давид подобрался ближе, держа в руке долотообразный нож. Мне не понравилось, как он смотрел на Уолтера.
– Довольно! – громко заявила я. – Разговор окончен. Немедленно извинитесь друг перед другом. И, – добавила я, – тебе стоит извиниться и передо мной, Уолтер, за уничижительные замечания о зонтиках.
Как я и планировала, моё чувство юмора разрядило положение. Извинения, которые я потребовала, были принесены (хотя не могу утверждать, что достаточно убедительные). Эвелина снова опустилась в кресло, и Уолтер повернулся ко мне с печальной улыбкой:
– Прошу прощения, Амелия, дорогая.
– Ладно. Мы все страдаем от волнения и нервного перенапряжения. Разве не лучше вместо того, чтобы бросаться обвинениями и задавать пустые вопросы, обсудить, как бороться с нашими многочисленными противниками?
Уолтер нерешительно протянул:
– Я никогда не сомневался в твоих детективных способностях, Амелия, но почему ты так уверена, что Риччетти – не единственный наш враг? Я не вижу никаких доказательств существования второй группы злодеев.
Я незаметно улыбнулась Эвелине. Заявление Уолтера стало прекрасным примером той нелогичности, о которой мы упоминали накануне вечером. Я медленно и терпеливо объяснила:
– Мистер Шелмадин был убит, Уолтер. Уверяю тебя, я к этому непричастна, и абсолютно не подозреваю Эмерсона.
– Откуда ты знаешь, что он был убит? – не унимался Уолтер. – Проводилось ли вскрытие?
Нефрет показала себя достойной ученицей, логично заметив:
– Не думаю, что вскрытие могли провести, дядя Уолтер. После такого долгого пребывания в воде тело, вероятно, разложилось, а также было обглодано рыбами и омарами.
– В Ниле нет омаров, – прикрыв рот рукой, каким-то особенным тоном произнёс Рамзес.
– Неважно, – перебила я, прежде чем Нефрет отреагировала на его смех. – Ради всего святого, Уолтер, мистер Шелмадин упал в приступе, Эмерсон потерял сознание, Шелмадин исчез, а через две недели его тело оказалось в Ниле. Если только ты не считаешь, что Шелмадин изобразил припадок, чтобы ударить человека, с которым он дружелюбно беседовал минутой ранее, а затем выскочил из отеля, избежав взгляда суфраги, и прыгнул в Нил, я не понимаю, как ты можешь уйти от неизбежного заключения, что за приступ и исчезновение несёт ответственность некая вторая сторона. Что касается самого Шелмадина – надеюсь, ты не настолько наивен, чтобы предположить, будто он встретился с нами из-за чистого альтруизма и желания поделиться ценной тайной. Нет! У него имелся скрытый мотив – как и у каждого – и отнюдь не альтруистический.
Уолтер приоткрыл рот.
– И более того, – продолжала я, – в ту ночь в гробнице присутствовали две группы людей. Сам Эмерсон сказал, что одна группа изгнала другую, угрожая оружием. Теперь обрати внимание, Уолтер – я признаю, что следующая часть рассуждений сложна. Единственный член второй группы (той, что не возглавляется Риччетти), которого мы, безусловно, можем идентифицировать – это Абд эль Хамед.
– Безусловно? – ошеломлённо повторил Уолтер.
– Повторить шаги дедуктивной логики, которые привели меня к такому выводу?
– Нет, я бы предпочёл, чтобы ты воздержалась, Амелия. Э-э… ты не будешь возражать, если я задам несколько вопросов Давиду?
Я оглянулась на мальчика. Он не вернулся на своё прежнее место, а сидел со скрещёнными ногами возле стула Эвелины. Либо он разбирался в английском лучше, чем признавался, либо быстро его освоил, потому что понял, что сказал Уолтер. Он посмотрел на Эвелину. Её рука на мгновение задержалась на его кудрявой чёрной голове, и она сказала:
– Всё в порядке, Давид. Пожалуйста, ответь ему, если сможешь.
– Хм-м, – откашлялся Уолтер. – Так вот, Давид. Кто был тот человек, который изуродовал руки твоего хозяина?
Давид не ожидал такого вопроса – честно говоря, я о подобном даже и не думала – но с готовностью ответил:
– Это случилось до того, как я пришёл к нему, сэр. Но рассказывали, что он воровать… воровал у мудира.
– У мудира? – повторил Уолтер. – У начальника провинции?
– Нет, сэр. У начальника древностей.
– Ты знаешь его имя?
– Нет, сэр. Он был великим человеком, древностные продавцы в Луксоре боялись его.
– Риччетти, – твёрдо заявила я.
– Похоже на то. – Уолтер поправил очки. – Этот человек, этот мудир, вернулся, Давид?
– Они говорят, что да.
– Какие такие «они»?
– Не сбивай его с толку, Уолтер, – прервала я. – Он изучает правильную грамматику. Кто такие «они», Давид?
Изменение вопроса не уменьшило замешательство мальчика. Он развёл руками.
– Мужчины. Все мужчины в деревне. А Абд эль Хамед говорит... – Он взглянул на Эвелину. – Я не повторяю такие слова. Это невежливо.
– Абд эль Хамед проклинал его? – Уолтер не смог сдержать улыбку.
– Проклинал, – энергично кивнул Давид.
– Хорошо, – одобрительно кивнул Уолтер. – Ты очень помогаешь нам, Давид. Ты когда-нибудь видел этого мудира? Он появлялся в деревне или в доме Абд эль Хамеда?
– Нет, сэр.
– А появлялись ли в доме какие-то чужаки, чтобы поговорить наедине с Абд эль Хамедом или купить предметы старины? Иностранцы?
Давид колебался.
– Иностранные мужчины, да. Преподобный сэр из Луксора, толстый инглизи из музея, человек из Каира, который забрал королевские мумии.
Несмотря на свой ограниченный английский словарь, он достаточно точно пометил этих людей для идентификации.
– Чонси Мёрч, Бадж и Эмиль Бругш, – подытожила я. – Все они – более или менее открыто – имеют дело с древностями. Хм-мм. Но не думаешь ли ты, что мистер Бадж...
– Нет, – перебил Уолтер. Его голос прерывался – скорее всего, от гнева. – Амелия, вам с Рэдклиффом пора перестать подозревать мистера Баджа в каждом преступлении, совершённом где бы то ни было. Он крайне недобросовестен при выборе путей приобретения древностей, но даже вы не можете предположить, что служащий Британского музея прибегнет к убийствам и нападениям.
– Очевидно, нет, – вздохнула я с сожалением. – Он англичанин, в конце концов.
– Именно, – заключил Уолтер. – Давид, я не спрашиваю о людях, чьи имена известны, и которые приходили открыто, чтобы что-то купить у твоего хозяина. Но не видел ли ты человека, приходившего тайно, скрывавшего своё лицо?
Через мгновение мальчик покачал головой.
– Если он приходил тайно, то заботился о том, чтобы его никто не видел, – нетерпеливо вмешалась я. – Отрицательные доказательства не являются окончательными выводами, Уолтер.
– Разумеется. Амелия, дорогая, я не отрицаю… э-э… логику твоих рассуждений, но, поскольку мы не имеем ни малейшего представления о том, кто этот человек, то полагаю, что нам следует сосредоточить свои усилия на Риччетти.
– Справедливо, Уолтер. Что ты посоветуешь?
– Существует только один способ иметь дело с таким псом, как Риччетти, – щёлкнул зубами Уолтер.
– Ну, я бы не отказалась от применения… э-э… методов, сомнительных с моральной точки зрения. Беда в том, Уолтер, что я не знаю, как его найти.
– Вы встретились с ним в «Луксоре».
– Он не постоялец.
– Откуда ты знаешь?
– Спросила два дня назад, когда мы ужинали в отеле с Сайрусом, – спокойно ответила я. – И тут же получила ответ.
– Тогда – в каком-то из других отелей.
– «Луксор» – лучший. И я не считаю, что человек, обожающий роскошь так, как Риччетти, согласится на меньшее. Впрочем, можно попытаться выяснить.
– Я займусь этим завтра, – кивнул Уолтер.
Мысль об этом заставила мою кровь похолодеть. Уолтер, бедный невинный Уолтер, один в Луксоре, занимающийся расследованием, успех которого может привести к тому, что его возьмут в плен или убьют?
– Нет, – быстро перебила я. – Твои знания понадобятся у могилы, Уолтер. Эмерсон не обойдётся без тебя. Я отправлю кого-нибудь из рабочих.
Я колебалась, потому что в тот самый момент меня озарила невероятно блистательная идея. Я хотела обдумать её до того, как выскажу вслух, поскольку знала, что невероятно блистательные идеи не всегда выдерживают пристальное изучение.
Я тщательно обдумывала эту идею, расчёсываясь сто раз. Вечером я попросила Нефрет ночевать у меня в комнате; хотя она не выказывала никакого волнения, но я беспокоилась – немного – о ней. Я разрешила ей почитать перед сном, и видела отражение в зеркале – лицо, прикованное к книге, и пальцы, переворачивавшие страницы. (Помнится, это был «Грозовой перевал». Кто-то, возможно, не посчитает его успокаивающим чтением перед сном, но девушка, которая в состоянии спокойно обсуждать разложение трупа, явно не страдает от расстроенных нервов.)
После обдумывания я решила, что моя идея хороша. Единственная проблема – заставить Эмерсона согласиться с ней.
Увы, я ошибалась. Существовала ещё одна трудность, мысли о которой не посещали меня, пока не стало слишком поздно. Незамутнённое сияние вдохновения сконцентрировало на себе моё внимание, и я не могла предвидеть, что может последовать из одного случайного предложения. Конечно, это была ошибка – и почти роковая.
Утром, когда мы подошли к гробнице, Эмерсон строил забор, без устали ругаясь, потому что он терпеть не может тратить время, которое можно было бы использовать для раскопок. Но без этого ничего бы не вышло. Вокруг толпились зеваки, несмотря на ранний час. Слухи распространились. Мы так и не узнали, каким образом; скорость распространения сплетен в небольших сплочённых обществах порой кажется граничащей с магией. Я часто наблюдала это в собственном доме. Слуги всегда всё знали, и порой ещё до того, как узнавала я сама.
Когда я говорю, что Эмерсон строил забор, то имею в виду, что, в отличие от других руководителей, претендующих на награду за чужие заслуги, он лично вбивал колья. Передав молот Ибрагиму, он поспешил встретить меня.
– Всё хорошо, Пибоди?
– Да дорогой. А тут?
– Да всё эти каменные завалы. Очень раздражают, – добавил он с хмурым видом.
Свет восходящего солнца отражался от соболиных кудрей и подчёркивал великолепную фигуру. Хотя он умывался в ведре с нильской водой и спал всего несколько часов, но выглядел свежим, будто сбросил с плеч половину лет. Я знала, что у него на уме; он жаждал вступить в борьбу с врагами и надеялся, что новость о нашем открытии привлечёт их к гробнице, вынудив оставить в покое наших любимых родственников и друзей.
– Ты ел, Эмерсон? – спросила я.
– Ел? Что?
– Так я и полагала. Я принесла тебе завтрак, так что приступай. Ты не можешь начать работу, пока сэр Эдвард не доберётся сюда. И я хочу предложить тебе некий план.
Это привлекло его внимание.
– Какой план? Послушай, Пибоди...
– Вчера вечером у нас не оставалось времени обсудить все детали. – Я взяла его под руку и повела к укрытию, где уже ожидали остальные. – Если секретность невозможна, лучший выход – максимально возможная публичность.
– Ещё один из твоих афоризмов, Пибоди? – Веселье осветило голубые глаза под насупленными бровями. Поприветствовав собравшихся, он снизошёл до того, чтобы взять стул и чашку чая.
– Очень хорошо, Пибоди, я готов тебе внимать. Излагай свой план.
– Новости уже распространились повсюду, – начала я. – Если о них ещё не слышали в Луксоре, то скоро узнают, а следующий этап – Каир. Мы должны отправить официальное уведомление месье Масперо.
– Будь я проклят, если сообщу, – прорычал Эмерсон. – Он приедет, начнёт здесь слоняться и настаивать на том, чтобы открыть саркофаг. Я не позволю ему бродить по моим обломкам.
– Ты бы предпочёл, чтобы он услышал об этом от кого-то другого? А так и произойдёт, и тогда у него появятся веские основания для обиды.
– Мы планировали построить высокие пандусы и платформы, – вмешался Рамзес.
Эмерсон бросил на сына грозный и хмурый взгляд.
– Достаточно крепкие, чтобы выдержать вес Масперо?
– Это грубо, Эмерсон, – ответила я, а Уолтер прикрыл смешок кулаком. – И, уж извини меня, неуместно. Если мы не можем помешать распространению новостей, то, по крайней мере, сможем контролировать их – и эффективно использовать преданных друзей, которых теперь можно почтить доверием.
– Кого ты имеешь в виду? – с подозрением поинтересовался Эмерсон.
– Конечно, Сайруса и его нового помощника; Говарда Картера…
– Если ты упомянешь имя некой рыжеволосой журналистки, Амелия, я могу выйти из себя.
– Я просто предлагаю, Эмерсон, чтобы ты предоставил это мне. Ты занимаешься только раскопками. Я позабочусь обо всём остальном.
– Да уж, позаботишься, – пробормотал Эмерсон. – О, отлично. Это сэр Эдвард? Чёртово время! Нефрет, возьми свой блокнот.
Я не удержалась от того, чтобы пойти с ними и посмотреть ещё раз. Вчера днём рабочие убрали все камни, кроме самого нижнего, и построили наклонную аппарель к вершине саркофага. Её прочно закрепили и у основания, и сверху сложной цепью верёвок, но склон был крутым, и должна признать, что оказалось довольно забавно наблюдать, как сэр Эдвард продвигался на четвереньках с камерой и штативом, привязанными к спине. Он явно принял угрозу Эмерсона близко к сердцу, потому что двигался очень осторожно.
В этой маленькой комнате нашлись замечательные вещи. Слева от двери на боку лежал резной стул или трон, который казался куском золота. Дерево сгнило и раскололось, и золотой лист, покрывавший бОльшую часть поверхности, упал на землю. Эти тонкие, как бумага, кусочки золота определяли первоначальные размеры стула. Его можно восстановить, если обращаться с ними осторожно. То же самое можно сказать и о других инкрустированных предметах мебели – низкой лежанки с ножками в виде львиных лап, длинными шестами, на которых могли располагаться кресло для переноски или балдахин. Прислонившись к стене, стояли два больших круглых предмета, вид которых вызвал у Эмерсона благоговейное восклицание: «Всемогущий!» Они оказались колёсами, но от какого средства передвижения? Моё предположение, что это была колесница королевы-воительницы, заставило Эмерсона громко застонать.
– Невозможно, – пробормотал он. – Не в этот период. По крайней мере... О Всемогущий Боже!
Ему пришлось и дальше сдерживать своё жгучее любопытство, потому что колёса находились в дальнем конце комнаты, отделённые от нас несколькими футами невероятной смеси – корзин, горшков, каменных сосудов, предметов из бронзы и фаянса. Мой взгляд приковала крошечная кучка бусин – золота и сердолика, ляписа и бирюзы – смешанных с золотыми проставками (193) и изящно инкрустированными застёжками. Шкатулка для драгоценностей королевы рухнула и разрушилась, а нити распались, но если бы нам удалось сохранить нынешнюю композицию, украшения можно было бы вернуть к первозданной красоте. Расплавленный парафиновый воск, если им окружить осколки, удержит эти бусины на месте...
Мои пальцы чесались, но я отвернулась от соблазнительного беспорядка. Эмерсон не поблагодарил меня за эту жертву. Однако я была уверена, что он признает её позже. Кто лучше его мог знать, что я предпочла бы остаться? Меня сжигала археологическая лихорадка, но ей следовало уступить святости семейных уз.
Добравшись до замка, я узнала, что Сайрус уже уехал в Долину Царей. Дворецким Сайруса – или мажордомом, как он предпочитал именовать себя – был бельгиец, много лет проживший в Египте. Мы отлично знали друг друга; по моей просьбе он сразу проводил меня в библиотеку.
На столе стояла пишущая машинка, рядом валялась куча рукописей. Сделано было не так уж много – всего несколько машинописных страниц. Что ж, снисходительно подумала я, возможно, требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к новому механизму, а почерк Эмерсона, по общему признанию, трудно расшифровать. Но почему Гертруда сейчас не работает?
Мажордом сообщил мне, что дама находится у себя в комнате. Он привёл меня на место, и я постучала в дверь.
Но Гертруда открыла её, только когда я назвалась по имени. На ней был свободный халат, и она выглядела ошеломлённой.
– Что такое? – воскликнула она. – Что случилось?
– Да ничего. А почему вы так подумали?
Она взяла меня за рукав.
– Мне снилось прошлой ночью, – прошептала она. – Я была в своей каюте на дахабии и услышала крик…
– Оставьте, Гертруда, у меня нет времени выслушивать ваши сновидения. Я приехала за мистером Вандергельтом. Да, я знаю, что он уехал, и мне следует отправляться за ним, но я подумала, что стоит зайти и удостовериться в том, что вы хорошо устроились.
– Зачем он вам нужен? – Она схватила меня за рукав. – Вы говорите правду? С ней ничего не случилось?
Я обеспокоилась – не собственной безопасностью, поскольку сама мысль была абсурдной, а состоянием рассудка мисс Мармадьюк. Глаза смотрели с каким-то диким выражением. Комната позади была скрыта тенью из-за закрытых ставен, и моих ноздрей коснулся запах диковинных благовоний.
– Ни с кем ничего не случилось, Гертруда. Мне нужно рассказать мистеру Вандергельту то же, что и вам – мы вошли в погребальную камеру и совершили удивительные находки.
Она прижала руку к груди:
– В погребальную камеру? О боже, это правда? Но профессор говорил…
– Он передумал. Что с вами? Вы больны?
– Нет! Нет, спасибо. Я справлюсь, я сильная. Только скажите мне – она там?
– Ваши замечания более чем двусмысленны, Гертруда, – отрезала я; пресечь зарождающуюся истерику необходимо твёрдо, а то и жёстко. – Если вы имеете в виду Нефрет – она там, работает с профессором и остальными. Если вы имеете в виду королеву Тетишери – мы не знаем. Саркофаг закрыт, и так будет до тех пор, пока профессор не решит его открыть.
– Сегодня?
– Нет, не сегодня и не в ближайшие дни. Я должна идти, Гертруда. Вам лучше прилечь.
Однако в Долину я отправилась не сразу. А вместо этого заняла позицию в устье одного из бесчисленных маленьких ущелий, испещрявших скалы, и стала ждать. Я видела фасад дома, но была уверена, что останусь незримой, укрывшись в тени и не двигаясь.
Ещё и получаса не прошло, как к входной двери подъехала коляска Сайруса. Гертруда в шляпе набекрень и с растрёпанными волосами торопливо уселась в экипаж. Коляска скрылась в облаке пыли, и я наблюдала за ней, пока она не исчезла из виду. Но ехала она не по южной дороге к Дра-Абу-эль-Нага и Дейр-эль-Бахри, а прямо к парому.
Чем бы я ни пожертвовала за способность находиться в двух местах одновременно! Однако мне было бы трудно следовать за Гертрудой, оставаясь незамеченной, и если бы она заметила меня, то не направилась бы туда, куда планировала. Теперь я сожалела о побуждении, заставившем меня поговорить с ней. Только после того, как я увидела её странную реакцию, мне пришло в голову, что мисс Мармадьюк может поспешить сообщить о случившемся своему неизвестному главарю.
Ну, подумала я философски, задним умом все крепки. Пустив коня в рысь, я приступила к осуществлению своего первоначального плана.
Я увидела Сайруса, наблюдавшего за тем, как его рабочие выносили корзину за корзиной с песком без малейших признаков обнаружения могилы – что следовало из мрачного выражения лица моего друга. Я быстро провела коня сквозь галдевшую толпу туристов и внезапно оказалась перед Сайрусом.
Моё появление, похоже, оказалось слишком эффектным. Сайрус отскочил назад и в волнении воскликнул:
– Чёрт побери, миссис Амелия, что случилось?
Я успокоила его и приступила к рассказу. На выразительном лице легко читались облегчение и радость, сменившиеся острой завистью.
– Могу я взглянуть? – с надеждой спросил он. – Я немедленно отправлюсь с вами, если вы разрешите. Просто позвольте отправиться домой и взять коня. Я всё утро потратил напрасно.
– У меня есть небольшое поручение перед возвращением, – ответила я. – Но вы можете нанести Эмерсону визит, как только захотите. Я уверена, что он будет рад видеть вас.
– Я не уверен, – улыбнулся Сайрус. – Но вы и палкой меня не отгоните. –Повернувшись к своему помощнику, он заметил: – Извините, мой мальчик, но вам придётся подождать. Профессор Эмерсон относится к обществу недружелюбно, и я бы не стал испытывать его терпение.
– Я бы тоже не стал этого делать. – Амхерст вложил в свою реплику значительное чувство. – Но, сэр, вы могли бы спросить его...
– Да, конечно. Ему может понадобиться наша помощь. Если так, мы бросим эту жалкую работу и примкнём к нему. Вечером я дам вам знать. Миссис Амелия, вы проводите меня в замок или торопитесь?
– Я с удовольствием провожу вас, Сайрус. Я хотела вам кое-что сказать.
От волнения Сайрус с трудом держался на ногах. Я рассказывала, а он продолжал спотыкаться.
– Святой Иосафат, миссис Амелия! – возопил он, когда я закончила. – Это правда?
– Надеюсь, вы не подозреваете меня в уклончивости? Или в чрезмерном воображении?
– Вас – и в чрезмерном воображении? – Улыбаясь, Сайрус погладил бородку. Затем посерьёзнел. – Сказать по чести, я не могу обвинять вас в том, что вы сочиняете истории, когда собственными глазами видел, какие удивительные приключения вам пришлось пережить. И не пойму, как вам это удаётся.
– Знаете, Сайрус, существует такая вещь, как чутьё. Возможно, у меня – чутьё на преступления! И у Эмерсона тоже имеется…
– Способ вывести людей из себя. Хорошо, мэм, вы знаете, что в любом случае можете рассчитывать на помощь Сайруса Вандергельта – хоть лопатой, хоть шестизарядником. Просто скажите, что от меня требуется.
– Я рассчитываю на вас, Сайрус, и мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы присмотрели за мисс Мармадьюк. Вы доверяете своим слугам? Отлично. Любым письмам, которые она отправит, следует попасть в наши руки, все посетители должны быть отмечены, все её действия – прослежены.
Сайрус снова споткнулся.
– Вы серьёзно? Эта глупая молодая женщина? Она – самое безобидное на вид существо, которое я когда-либо встречал.
Я описала реакцию Гертруды на моё сообщение и её поспешный уход из дома. Сайрус потянул себя за бородку и нахмурился.
– Я предоставил экипаж в её распоряжение. Думаю, нет причин, по которым она не решила бы пройтись по магазинам или осмотреть достопримечательности, но... Хорошо, я сделаю, как вы говорите.
Мы расстались в замке; Сайрус, резвее иного мальчишки, побежал к конюшне, а я развернулась и поехала на паром, где и оставила свою лошадь. На Восточном берегу я тщательно искала мисс Мармадьюк, но не обнаружила её следов; она опередила меня на добрый час и, возможно, к настоящему времени выполнила своё поручение – каково бы оно ни было. Телеграфировав месье Масперо, я направилась, по-прежнему qui vive (194), в отель «Луксор».
Мне удалось увести Кевина от «Таймс» и «Миррор», которые помогали ему праздновать собственное выздоровление, потребляя огромное количество пива в гостиничном баре. К сожалению, для этого пришлось прибегнуть к закулисным средствам, поскольку корреспонденты игнорировали намёки на то, что им уже пора уходить. Оглядевшись в надежде на вдохновение, я увидела, что вдова в чёрном вошла в вестибюль, опираясь на руку сиделки.
Указав на женщин, я спросила у «Таймс» интригующим шёпотом:
– Правда ли, что герцогиню подозревают в убийстве своего мужа?
Кевин, отлично меня знавший, даже не пошевелился, когда коллеги-журналисты бросились за новой жертвой.
– Что вы задумали, миссис Э.? – спросил он.
– У меня нет времени объяснять, Кевин. Извинитесь перед друзьями, скройтесь в свою комнату, незаметно покиньте её и поспешите к могиле. Если кому-то из ваших коллег удастся проследить за вами, у вас не будет исключительного права на публикацию.
– Ни слова более, мэм! – закричал Кевин, чьи глаза вспыхнули огнём профессионального азарта.
Я и не собиралась.
Настоятельно требовалось решить и несколько других вопросов, но я не осмеливалась задерживаться в Луксоре; если не подготовить Эмерсона к приезду Кевина, могут возникнуть некоторые трения.
Перебравшись через забор у задней стены отеля, я решила пойти по круговому маршруту обратно к берегу реки, чтобы исключить возможных преследователей, включая «Таймс» и «Миррор». Хотя рост туристической торговли привёл к значительному улучшению, часть старой деревушки Луксор и ныне осталась неизменной. Узкие извилистые аллеи, наполовину забитые камнями и заваленные мусором и нечистотами животных, превратили её в идеальное место для игры в прятки, и я сомневалась, что «Таймс» рискнёт испачкать свои полированные сапоги.
Пройдя некоторое расстояние, и не заметив никаких признаков преследования, я уже собиралась повернуть назад, когда внезапно что-то бросилось в глаза – за ушами осла, который решил неподвижно остановиться в середине переулка. Очертания согбенной фигуры были знакомы – но неужели скрюченный ревматизмом Абд эль Хамед способен передвигаться быстро, как ящерица?
Утратив терпение, погонщик осла опустил свою палку на бока бедного животного, и мне пришлось жёстко переговорить с ним. К тому времени, как мы решили вопрос и осёл двинулся дальше, Абд эль Хамед – если это был он – исчез.
Я решила пройти немного дальше. Узкая тропинка, казалось, заканчивалась неподалёку, но когда я достигла этой точки, то увидела, что тропинка внезапно и без видимой причины превратилась в чуть более широкий проход, заставленный высокими старыми домами. Там не было никаких следов Хамеда, и, пройдя ещё пятьдесят футов, я обнаружила, что улица кончалась тупиком – путь преграждала высокая стена.
Я решила, что потратила достаточно времени на бессмысленное расследование, поэтому развернулась и направилась обратно. Я добралась примерно до середины обратного пути, когда дверь одного из домов открылась, и из неё вышел очень большой человек.
Никаких угрожающих движений. Он просто стоял там, глядя на меня, но был достаточно большим, чтобы преградить мне путь.
Бедняга, должно быть, страдает недостатком интеллекта, сочувственно подумала я – ребёнок в теле (очень крупного) мужчины – потому что его взгляд выражал скорее опасение, чем угрозу. Доказательства не замедлили появиться. Когда я подняла зонтик и направилась к гиганту, он издал пронзительный крик и убежал обратно в дом. Я продолжила свой путь и вскоре оказалась на берегу реки и на пароме.
Солнце прошло зенит, когда я достигла гробницы. И с облегчением увидела, что, несмотря на задержку, опередила Кевина. Корзины с ланчем, которые я приказала доставить, уже стояли на месте, но за столом никого не было, кроме Эвелины и Давида, чьи головы вместе склонились над книгой. Эвелина – единственная, кому я доверила свои планы. Она не слишком обрадовалась им и даже пыталась отговорить меня от «беготни по всей округе», выражаясь её словами. Когда она увидела меня, то вскочила со стула с возгласом облегчения.
– Слава Богу, ты благополучно вернулась, Амелия. Не случилось никаких неприятностей?
– Нет, дорогая. Я же говорила, что нет причин для беспокойства. Очевидно, остальные всё ещё на работе?
– Я пыталась убедить Рэдклиффа…
– Эвелина!
– Да, Амелия?
– Эмерсон презирает своё имя. Со всей силой чувств.
– Я и понятия не имела, что он так сильно к этому относится! – воскликнула Эвелина. – Уолтер называет его по имени, и, поскольку ты используешь его фамилию как знак любви, я подумала, что с моей стороны это стало бы дерзостью. И как же мне его теперь называть?
– Эмерсон, конечно. Именно так называют его многие, включая тех, кто не испытывает к нему любви. Просто маленький намёк, моя дорогая! Мне лучше подняться и потребовать, чтобы они сделали небольшой перерыв, иначе Эмерсон загонит их до полного изнеможения.
Мне редко приходилось видеть такую неопрятную группу людей. Все приветствовали моё вмешательство, кроме Эмерсона, но он по моему слову сдвинулся с места, передвигаясь, как автомат и что-то бормоча про себя. Пришлось подтолкнуть его вниз по лестнице. Похоже, он понял, кто я такая, только после того, как вылил горшок воды себе на голову. Его глаза снова сфокусировались, и он возопил:
– Где, чёрт возьми, ты пропадала всё это время?
– Усаживайся за ланч, и я всё тебе расскажу.
Сначала я поведала Эмерсону о Кевине, так как полагала, что эту новость ему будет труднее всего принять (и одновременно сохранить хладнокровие). Он отреагировал лучше, чем я ожидала.
– Предлагать ему исключительные права – лучший способ контролировать его, – признался он. – И он будет держать других чёртовых журналистов подальше от нас. Где его носит?
– Полагаю, избавляется от других чёртовых журналистов, – ответила я. У меня имелись и другие причины желать присутствия Кевина, но не было никакого смысла упоминать о них Эмерсону. Он бы только разволновался из-за ерунды.
Мы присоединились к остальным, которые сидели и валялись в разных позах, демонстрируя изнеможение. Рамзес оставался единственным, выглядевшим так же, как обычно. Грязным с ног до головы, что было абсолютно нормально, а влажные чёрные кудри свились в тугие колечки. Нефрет расстегнула две верхние пуговицы блузки и закатала рукава выше локтя. Трудно упрекать её за желание обеспечить себе максимальные удобства в сложившихся неблагоприятных условиях, но эффект был деморализующим: Сайрус неотрывно смотрел в её сторону, а сэр Эдвард, грациозно возлежавший у её ног, следовал его примеру.
Эмерсон потянулся за сэндвичем.
– Ты поговорила с Картером? – спросил он у меня.
– Проклятье, так и знала, что что-то забыла. Одно, другое…
– Что – одно, другое? – Глаза Эмерсона сузились.
Я никогда не позволю Эмерсону вынудить меня защищаться.
– Боже мой, дорогой, я же была в Долине и в Луксоре, и вернулась только сегодня утром. Я отправлюсь искать Говарда, как только закончим обед. И может понадобиться время, чтобы найти его.
– Вероятно, он возится с валом возле дамбы, – проворчал Эмерсон. – Пустая трата времени. Там нет ничего интересного. Мне нужна одна из его дверей. Скажи ему, чтобы он немедленно распорядился её доставить, я хочу установить дверь сегодня до ухода.
– А, – кивнула я, не комментируя царственные требования и безосновательные ожидания Эмерсона, – ты собираешься сегодня вечером вернуться на «Амелию»?
Я испытала искреннюю жалость при виде борьбы, бушевавшей в сердце и разуме моего мужа. При отсутствии других отвлекающих факторов он бы разбил лагерь на месте до тех пор, пока могила не будет очищена, независимо от того, сколько времени это займёт. Но ему было известно об этих факторах не хуже, чем мне, и любовь превзошла даже археологическую лихорадку.
– Да, – отрезал он. – Так что устрой это, Пибоди.
Уолтер прочистил горло.
– Э-э… Рэдклифф, но ты ведь уже беседовал с мистером Картером. Он навестил нас сегодня утром, разве ты не помнишь?
– Как? – Эмерсон уставился на него. – О... О да, конечно. Я пытался выложить эту проклятую сетку, не повредив... Неважно, Пибоди. Сэр Эдвард, почему вы бездельничаете? Я хочу закончить фотографирование.
Никто его не задержал – я даже и не пыталась. Уолтер и Нефрет последовали за ними. Рамзес не двинулся с места и сидел на ковре рядом с Давидом, скрестив ноги. Я вопросительно взглянула на него.
– На самом деле никому из нас не нужно находиться там, – сказал он. – За исключением Нефрет, – лёгкий спазм, незаметный для любых глаз, кроме моих, чуть исказил его лицо, – и сэра Эдварда.
– Ты сегодня только наблюдал? – спросила я. Наблюдение без вмешательства не было сильной стороной Рамзеса.
– Очарование места и происходящих действий трудно... – Рамзес взглянул на Давида, запнулся и начал снова. – Это очень интересно. Я учусь, наблюдая за отцом. Но только сейчас я почувствовал, что для меня было бы более полезно поговорить с тобой, мама, о том, чтО именно твоё сыщицкое чутьё (о, проклятье!) помогло узнать о наших врагах.
– Я не изображала сыщика... – Могу поклясться, что запинка вызвала блеск веселья в чёрных глазах Давида. Я добавила жёсткости в голос: – Всё, что я сделала сегодня утром – поговорила с мистером Вандергельтом и мистером О’Коннеллом и отправила телеграмму месье Масперо.
– А, – кивнул Рамзес. – Ты не спрашивала в отелях о синьоре Риччетти?
– Времени не было. – Я колебалась, поскольку отточенный инстинкт подсказывал, что не стоит сообщать Рамзесу о некоторых моих намерениях. Вид приближавшейся фигуры, быстро погонявшей осла, убедил меня, что сдержанность в отношении одного из этих намерений являлась бесполезной. Мне следовало сказать Кевину, что я хочу от него, и Рамзес, так или иначе, узнал бы об этом.
– Я собираюсь поручить эту задачу мистеру О’Коннеллу, – объяснила я.
– Хм-м. – Рамзес потёр свой выдающийся подбородок. – Ты считаешь это мудрым поступком, мама? Мистер О’Коннелл, безусловно, отлично умеет задавать дерзкие вопросы, но, на мой взгляд, не обладает необходимым талантом для рассуждений.
– Кажется, Рамзес, я уже упоминала ранее, что предпочла бы, чтобы ты воздерживался от использования фразы «на мой взгляд».
– Прошу меня извинить. – О’Коннелл был почти рядом. Рамзес понизил голос. – Это может быть опасно, мама.
Я, безусловно, учитывала это. Я заставила Кевина сесть и выслушать меня вместо того, чтобы сразу же мчаться к могиле; и пока он приканчивал бутерброды, я особо подчёркивала необходимость осторожности.
Глаза Кевина постепенно расширялись, пару раз он даже поперхнулся. Но соображал он быстро, и ему и ранее приходилось попадать в переделки вместе со мной. Когда я закончила, он широко улыбнулся:
– Ах, миссис Эмерсон, дорогая, вы не перестаёте меня удивлять. Я бы сказал, что вы – свет моей жизни, если бы не предполагал, что профессор неверно истолкует это замечание, хотя мои слова, уверяю вас, продиктованы лишь исключительным уважением…
– Избавьте меня от своих гибернианских излияний, Кевин. Это серьёзный вопрос, и вам следует отнестись к нему серьёзно. Не рискуйте. Не следуйте указаниям, которые могут завести вас в уединённые места. Вообще не следуйте этим указаниям! Просто сообщите мне.
Кевин склонил голову и косо посмотрел на меня, будто ясноглазая птица.
– То есть в уединённые места последуете вы? Ладно, раз уж профессор не может остановить вас (а я знаю, что не может, потому что видел, как он пытался и потерпел неудачу), то и предостережения друга не возымеют ни малейшего эффекта. Будьте осторожны, миссис Э., ладно?
Я была тронута, потому что поняла, что он имеет в виду. Однако мягкое выражение не удержалось на его лице; он тут же слегка встряхнулся, словно стыдясь своего краткого проявления чувств.
– Так что я получу взамен? – спросил он, ухмыляясь, как и подобает прожжённому журналисту-мошеннику.
Рискуя повториться, хочу сказать (и никогда не устану повторять), что только Эмерсон мог достичь того, что планировал в тот день. Египетские рабочие – парни весёлые, но спешить – совершенно не в их привычках. Наши люди, обученные Эмерсоном и преданные ему, обладали духом и профессиональной гордостью, которые подвигли бы их на необычайные усилия даже без эмоциональных наставлений начальника. Они работали сосредоточенно и добросовестно, чтобы установить железную дверь, предоставленную Говардом; дверь эта предназначалась для одной из королевских гробниц в Долине, и нам действительно повезло, что она подвернулась под руку. Однако работа ещё не была завершена, когда Эмерсон сбежал вниз по лестнице сообщить мне, что я должна сопровождать остальных обратно на дахабию.
– Только вместе с тобой, Эмерсон, – отказалась я. – Ты обещал, что не останешься здесь сегодня вечером.
– Конечно, дорогая. Но скоро зайдёт солнце, и я хочу, чтобы вы все благополучно вернулись домой до наступления темноты. Я приду, как только лично закреплю этот замок.
– Ты не будешь идти один? Обещай мне, Эмерсон. – Я вцепилась в его рубашку.
Твёрдые губы Эмерсона изогнулись в улыбке, и он обнял меня.
– Ты особенно убедительна, Пибоди, когда цепляешься за меня и умоляешь, будто робкая маленькая женщина, которой совсем не являешься. Впрочем, если бы ты делала это так часто, как мне бы хотелось, эффект был бы гораздо слабее. Я обещаю, любовь моя. Поторопись.
Сэр Эдвард уже вернулся в Луксор со своим драгоценным грузом фотопластинок, и Сайрус неохотно покинул нас, пообещав вернуться на следующее утро пораньше. Он пригласил нас поужинать с ним, но я отказалась на том основании, что мы слишком устали, чтобы наслаждаться общением. Что было правдой; возвращаясь, мы почти не разговаривали и сразу же отправились в свои комнаты.
Я ждала Эмерсона. Стемнело, и мне казалось, что я часами наблюдала за окном, пока он не вернулся.
– Значит, ты скучала по мне? – спросил он несколько позже.
– Кажется, тебе предоставлено достаточно доказательств этого.
– Не достаточно, нет. Но это подождёт. Ужин готов? Я голоден.
– О, дорогой, – смущённо протянула я. – Он на столе и, наверно, уже остыл, Эмерсон. Я приказала Махмуду накрыть, когда ты вернёшься.
– Тебе следовало знать лучше, Пибоди.
– Ты прав, следовало. Одевайся и поторопись, милый.
Как оказалось, Эвелина отослала еду обратно, чтобы нагреть её, так что всё было в порядке. Я ждала до тех пор, пока Эмерсон не избавился от первых мук голода, прежде чем передать ему телеграмму от месье Масперо.
– Собирается приехать, да? – последовал ответ Эмерсона. – Проклятье!
– Он очень вежлив, – прокомментировал Уолтер, поднявший телеграмму с пола, куда Эмерсон её бросил. – Поздравления, дань уважения, дорогие коллеги и всё остальное!
– Что там ещё в почте? – спросил Эмерсон, отмахнувшись от месье Масперо и его любезностей.
– Ежедневный отчёт для Эвелины от миссис Уотсон, – ответила я. – По её словам, всё хорошо, все счастливы. Больше ничего интересного.
Я действительно ничего не ожидала от Кевина сегодня вечером. Он ушёл с блокнотом, полным заметок, и я предполагала, что он будет занят созданием репортажа. И надеялась, что он не забудет проверить отели, как я его просила; когда О’Коннеллом завладевала журналистика, он с лёгкостью забывал всё остальное.
Блюда выносили на палубу, так как Эмерсон завладел салоном, превратив его в рабочий кабинет и камеру хранения. Сладкий ветерок и восходящая луна не соблазнили его задержаться; выпив чашку кофе, он бросил:
– Нефрет, у меня осталось несколько страниц заметок, которые нужно скопировать.
– Я расшифрую твои записи, Эмерсон, – сказала Эвелина. – Пусть девушка ляжет спать, она выбилась из сил.
Должно быть, она тренировалась, поскольку произнесла фамилию без запинки. Уолтер бросил на неё испуганный взгляд. Эмерсон отозвался:
– О? Ах, да… Да, конечно. Отправляйся в постель, Нефрет, милая, ты сегодня исключительно усердно трудилась. Ты тоже, Рамзес.
Рамзес кормил Бастет кусочками. Я ожидала протестов с его стороны. Вместо этого он послушно встал.
– Да, отец. Спокойной ночи всем. Идём, Давид. Идём, Бастет.
Они с достоинством удалились, при этом Бастет гордо задрала хвост.
– Ему не следует говорить с Давидом, как с кошкой, – заметила Эвелина.
– Мне кажется, всё наоборот, – усмехнулась я. – Не следует говорить с кошкой так же, как с человеком. Куда делся Анубис? Я не видела его сегодня вечером.
– Я приказал ему остаться с рабочими, – вмешался Эмерсон. И усмехнулся. – Вернее, попросил его. Он – страж не хуже, чем ты и твой зонтик, Пибоди. Местные жители боятся его.
– Как и Абдулла. Странно, что он не возражал.
– Абдулла изменил своё мнение. – Эмерсон достал трубку. – Он по-прежнему верит, что Анубис – африт в теле кота, но пришёл к весьма разумному выводу: лучше дружить с демоном, чем враждовать с ним. Нефрет, дорогая, почему ты всё ещё здесь? Ты хотела меня о чём-то спросить?
– Нет, сэр, только я совсем не устала и не хочу ложиться спать.
Такое заявление со стороны Рамзеса привело бы к суровым упрёкам, но теперь Эмерсон лишь нежно улыбнулся. Нет сомнений в том, что красивое лицо и золотые кудри дают человеку несправедливое преимущество.
– Завтра будет очередной трудный день, дитя моё. Поцелуй меня и беги.
Нахмурившись, но безрезультатно, Нефрет одарила поцелуями всех собравшихся и пошла к лестнице, шаркая ногами.
Не знаю, какой импульс заставил меня двинуться вслед за ней. Когда я догнала её у дверей комнаты, удивлённый взгляд Нефрет заставил меня смутиться от неловкости.
– Я подумала, что, возможно, ты оставила сегодня утром свою ночную рубашку в моей комнате, – единственное оправдание, которое пришло мне в голову.
– Нет, тётя Амелия, я переоделась в своей комнате. Разве ты не помнишь?
– Да, конечно.
Она поставила свечу на стол, и я быстро, но тщательно осмотрела комнату. Там не находилось ничего неуместного и негде было спрятаться – разве что за занавеской, висевшей в углу, где стоял умывальник. Я небрежным жестом отвела штору в сторону.
– Что-то не так? – Нефрет стояла у кровати, наблюдая за мной.
– Нет. Ты не желаешь оставаться в одиночестве, да? Если хочешь, чтобы я спала здесь...
– Это очень великодушно, милая тётя Амелия. – Ответ прозвучал ласково, но твёрдо. – Но в такой жертве нет необходимости. Я абсолютно нормально себя чувствую. Доброй ночи. Сладких снов.
Я удалилась, испытывая некоторое замешательство. Не почудился ли мне скрытый смысл в этих фразах?
Я опасалась, что так и есть.
Примерно через час мне удалось убедить Эмерсона прекратить работу. Естественно, я не упомянула странное предчувствие, побудившее меня обыскать комнату Нефрет, но спросила, останется ли кто-нибудь сегодня ночью на страже.
– Как ты думаешь, я способен пренебречь этой предосторожностью? – раздражённо поинтересовался Эмерсон. – Ибрагим будет обходить каюты каждые десять минут и реагировать на малейший звук. Я считаю, что в этом нет нужды: гробница настолько надёжна, насколько можно себе представить, а Риччетти не так опрометчив, чтобы приняться со мной за свои старые игры. Однако лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, как сказала бы ты, Пибоди.
– Я бы никогда не сказала такую банальность, любимый. Спасибо, что успокоил меня.
– В самом деле? Тогда обратим наше внимание на другие вопросы.
Я крепко спала той ночью. Эмерсон снова был в безопасности рядом со мной, гробнице ничего не угрожало, и наш верный человек караулил снаружи – эти и другие соображения, вероятно, полностью заглушили шестое чувство, обычно предупреждающее меня об опасности. В комнату прорывался тусклый отблеск рассвета, когда меня грубо разбудила открывшаяся с грохотом дверь. Даже Эмерсон, который по утрам обычно не спешит приходить в себя, мгновенно уселся в постели, выпрямившись, как палка.
В дверях стояла Нефрет.
– Рамзес исчез! – воскликнула она. – Оба исчезли – и Бастет тоже!
ПРИМЕЧАНИЯ.
192. См. первый роман – «Крокодил на песке».
193. Проставка – здесь: промежуточное кольцо.
194. Qui vive – здесь: настороже (фр.)