1
Бородатый старик вошел в здание вокзала, чуть помедлил у буфета и проследовал в зал ожидания. Подойдя к ближайшей ко входу лавке, снял с плеча котомку, расстегнул пальто и улегся на лавку, приспособив котомку под голову. Сначала он лег на спину, поза эта, по всей видимости, показалась ему неудобной, он повернулся на бок, подогнул ноги, обутые в домодельные крестьянские валенки, и через минуту стал похрапывать.
В зал ожидания, оставляя мокрые следы на желто-коричневой метлахской плитке пола вошел жандарм. Он только что заступил на дежурство, был сыт и добр. Увидев спящего, он подошел и стал легонько трясти его за плечо:
- Лежать здесь не полагается. Извольте встать.
Спящий не реагировал. Заподозрив неладное, жандарм расстегнул шинель, достал зеркальце и поднес его ко рту лежащего. Зеркальце не запотело.
- Должно, преставился. Не дышит. Кто-нибудь его знает? – Обратился жандарм к сидящим в зале.
Мужик в поддевке подошел, издали взглянул на покойника.
- Знаю я его. Это Толстой Лев Николаевич, помещик. Я у него в прошлом годе печи чинил, печник я.
- Это тот Толстой, который граф и писатель? – Спросил жандарм.
- Тот самый. В Ясной Поляне проживал, - подтвердил мужик.
- Ты, мил человек, тут, у трупа побудь, - сказал жандарм, - никого к нему не подпускай, я мигом, начальству сообщу, и обратно…
2
Месяца за три до описанных событий граф с женой прибыли в Тулу. Софье захотелось обновить гардероб и увидеться с Нелли Оболонской - захворавшей подругой, проживающей в собственном доме по Соборной 37.
Она легко, что удивило ее изрядно, уговорила Леву ехать. Обычно Лев сопровождать благоверную в подобных поездках отказывался, ссылался то на недописанный роман, то на плохое самочувствие, да мало ли еще на что.
Тройка вороных, процокав копытами по булыжной мостовой, остановилась у дома Оболонских. Граф вышел из кареты, потягиваясь, чтобы разогнать застоявшуюся кровь в членах, обошел карету, открыл дверку и протянул руку Софье.
- Неужто уже приехали? - удивилась дремавшая всю дорогу жена.
- Да, дорогая, пойдем, я поздороваюсь с Нелли и откланяюсь, а ты оставайся, отобедай, я съезжу навестить Циммербюргера, потом вернусь, свезу тебя за покупками.
Софье очень хотелось, чтобы Лео вместе с нею провел день в гостиной Оболонских, но она знала, что он не согласится, и промолчала.
Вернувшись в карету Толстой велел кучеру ехать к старому своему, еще с Крымской войны, приятелю. Служили они тогда в одном полку, где Циммер, так для краткости называли доктора офицеры, был полковым врачом.
Циммер владел кирпичным домиком на окраине. Когда – то он купил его у вдовы мастера с ружейного завода. Ему много раз предлагали жилье попросторнее, попрестижнее, и деньги у него водились, но он не соглашался: лес рядом, там грибы, ягоды, речка чистая, соседи рукастые, всегда помогут, если что, чего шило на мыло менять?
Граф перегнулся через калитку, приподнял щеколду и вошел во двор. Залаял, впрочем, весьма миролюбиво, пес, сидящий на цепи. Хозяин вышел на крыльцо. Узнав гостя, доктор заулыбался, и поспешил ему навстречу.
Сослуживцы обнялись, поцеловались, похлопали друг друга по плечам и в обнимку пошли к дому.
- Давненько не появлялся, Лева, - сказал Циммер, - я как-то мимо твоей усадьбы проезжал, к больному ездил, по пути туда спешил, обратно ночью ехал, увидеться хотелось, но не решился, тревожить не захотел. Заходи! – доктор открыл дверь и впустил гостя.
- Проходи в гостиную, я распоряжусь, чтобы стол нам накрыли.
Толстой сел в покойное кресло у камина и огляделся. Ничего здесь не изменилось, подумал, может оно и хорошо, спокойно живет доктор, страждущим помогает, один, без семьи. Сам себе голова. Зачем менять?
- Глаша! Глаша! Гости у меня! Быстро на стол накрывай!
Где – то в глубине дома произошло шевеление, там забегали, засуетились, брякнула посуда, что – то стеклянное разбилось.
Из - за тяжелой бархатной занавеси, отделяющей гостиную от столовой, высунулась заспанная девичья физиономия:
- Адольф Иванович! Наливочки доставать?
- Непременно, - ответил доктор.
Пожилая экономка и расторопная девица лет двадцати быстро накрыли на стол и исчезли. Приятели выпили и закусили.
- Я, Адольф, по делу к тебе, - начал граф, - дело весьма деликатного свойства, пришел к тебе, знаю, что положиться на тебя могу.
- Неужто на старости лет опять куролесить начал, девицу завел, болезнь какую подхватил?
- Что ты, какие девицы в нашем возрасте.
- Не скажи, Верку видел, что на стол нам накрывала? В нашем возрасте очень полезно, в умеренных объемах, разумеется.
- Совсем по другому поводу я к тебе. Уйти хочу, та жизнь, которую веду, непереносима стала.
- Если ты о самоубийстве, тут я тебе, извини покорно, не помощник.
- Нет, ты не понял, убить себя не помышляю, обрыдло все: жена, читатели, критики, дети из школы, что открыл, сказки нравоучительные требуют, надоело, хочу опроститься, в народ уйти, никому неизвестным стать, странствовать, простую работу только для пропитания исполнять, писать перестать хочу.
- Так не дадут же! - Воскликнул доктор, - семья, усадьба, титул, почитатели, обязательства.
- Поэтому к тебе и пришел. Чтобы в народ уйти, граф Толстой помереть должен. Вот я и помру понарошку, а ты мне в этом поможешь.
- Объяснись, Лева, не понял я.
- Объясняю! Приходит человек на вокзал поезда ждать, ложится отдохнуть на лавку, засыпает и помирает во сне. Бывает так?
- Всякое бывает.
- Народу в зале ожидания мало, может и нет никого, а под лавкой люк в подвал, некто по подвалу свежий труп проносит, через люк его протаскивает, тихонько на мое место укладывает, я в люк спускаюсь. Все, нет графа Толстого, преставился.
- Погоди, труп ведь на тебя походить должен как две капли воды?
- Конечно, но согласись, внешность у меня типовая, народная, к тебе в морг всех покойников везут, вот ты подходящего и подбери, в одежду мою переодень, гримом пройдись, где требуется, ты ведь раньше акварельками баловался, помню. Как сделаешь, дай знать, через два часа я на лавке в зале ожидания лежать буду, сменщика ждать. Сделаешь?
Циммербюргер обладал некоторой авантюрной жилкой, любил помогать друзьям. Жилка затрепетала, графа он любил, потому согласился…
3
Долгие годы Толстой по родной земле скитался, революцию пережил, гражданскую войну, однажды его белые его чуть не расстреляли, штабс-капитан мимо проезжал, остановил:
- А ну, дайте мне его документы! Так Каратаев Платон, из крестьян. Орловская губерния. Смотрите поручик, как он на графа Толстого похож, отпустить надо бы, такие типажи землю нашу украшают, грех подобные физиономии под землей прятать. Пусть поживет…
В тридцатом году старушка не бедная в деревне под Владимиром странника приютила, присмотрелась к Платону, так его звали, да и жить у себя оставила. Раскулачили их, в Сибирь выслали. Там они и померли.