Друзья!
Девственные леса России-как мало их осталось в европейской части страны!
А ведь ещё не так давно Михаил Михайлович Пришвин воспевал свою "корабельную чащу".
Жива ли она сейчас?
Отступление.
"В ходе экспедиции, организованной Всемирным фондом дикой природы, в Верхнетоемском районе Архангельской области были обнаружены участки особо ценных старовозрастных лесов, служащих местообитанием дикого северного оленя.
Еще столетие назад северные сосны из архангельской глубинки, названные за свои высочайшие качества корабельными, славились по всей Европе. Справедливо считалось, что на поморской земле есть места, где таких деревьев много – целые чащи.
Восемьдесят лет назад на поиски Корабельной чащи отправился классик русской литературы о природе Михаил Пришвин. Он прошел трудный путь, пешком, на лошадях, по рекам, и отыскал легендарный лес на востоке Архангельской области - на границе Верхнетоемского района с Удорским районом Республики Коми. Его впечатления от этого места отразились в повести «Корабельная чаща».
В 2015 году в этот район впервые отправилась научная экспедиция с целью изучения актуального состояния и значимости данных лесов в наши дни. Участие в ней приняли экологи и ученые из Москвы, Санкт-Петербурга и Архангельска. В ходе экспедиции ими были обнаружены старовозрастные лесные массивы, включая сосняки 250-300-летнего возраста, нетронутые хозяйственной деятельностью человека, и свежие следы присутствия в них дикого лесного северного оленя.
Лесная форма северного оленя включена в Красную книгу Архангельской области, хотя традиционно, на протяжении веков она была в данном регионе обычным, фоновым видом. Сегодня это одна из изолированных популяций, находящихся под угрозой исчезновения. Также стремительно исчезают в России, и в частности в Архангельской области, старовозрастные леса.
«Это взаимосвязано: сохраним данные старовозрастные леса – сохраним и дикого лесного северного оленя, численность которого в последние десятилетия резко сократилась, – рассказывает Денис Добрынин, координатор проектов Всемирного фонда дикой природы. – Ведь причиной этого, наряду с охотой, являлись именно вырубки».
Часть Корабельной чащи находится за пределами Архангельской области – в Коми. Там её высокую экологическую, природную и социально-культурную значимость признали ещё в конце 80-х годов прошлого столетия, и с тех пор часть Корабельной чащи в республике является особо охраняемой территорией – небольшим одноименным заказником республиканского значения.
«Корабельная чаща в целом – шедевр северной природы, и та ее часть, что находится в Архангельской области, также нуждается в особо бережном отношении, - говорит Артем Столповский, участник экспедиции, эксперт Всемирного фонда дикой природы. – В случае рубок или ведения иной хозяйственной деятельности этот лесной массив уже никогда не восстановить в его естественном виде, то есть в том состоянии, в котором мы его застали в наши дни».
По результатам экспедиции WWF подготовит материалы, необходимые для создания заказника «Корабельная чаща» на территории Архангельской области. Полученные данные также будут переданы в Коми в качестве рекомендаций по расширению уже существующего там заказника". https://wwf.ru/
...Други!
Всецело поддерживаю идею создания такого необходимейшего заказника! Ведь первобытные леса- дорогие реликты Природы! Уничтожь их - никогда уже не появятся! Так что нужно беречь эти могучие величественные сосны как зеницу ока! И тем самым принести дань памяти Михаилу Михайловичу Пришвину, замечательному русскому и советскому писателю, которого я полюбил с детства и навсегда.
Вл.Назаров
****************
1.За Пинегой есть Берендеева чаща…
Михаил Пришвин отыскал ее на границе Верхнетоемского района и Республики Коми.
В 1935 году «Правда Севера» информировала: в Вологду из Москвы прибыл известный писатель М. М. Пришвин, «предпринимает творческую поездку по сплавным рекам…». Судя по его изданным в наши дни дневниковым записям, 17 мая, когда вышел номер краевой газеты, Михаил Михайлович плыл на пароходе в Котлас через Устюг. До выезда получил телеграмму, что на Пинеге начался ледоход. Желание одно: «Ехать, ехать скорее, чтобы войти непосредственно в лесную среду!» Из Котласа путь лежал до Верхней Тоймы.
Следующая короткая заметка появилась в краевой газете 26 июня, когда писатель уже вернулся домой. Приведены слова Пришвина: «О Северном крае у меня сложились богатые впечатления и замечательные записи».
…Приезжал он по поручению Наркомлеса и по заданию журнала «Наши достижения» — рассказать о развитии лесного хозяйства, о механизации лесозаготовок, а заодно побывать в чаще, не тронутой топором. Путешествовал не один, а с сыном Петром, студентом зоотехнического института. Не хотел без него ехать: одному в силу возраста было трудновато.
Еще старшеклассником я впервые в очерках Пришвина нашел описание наших мест. А поскольку сотрудничал с районной газетой как юнкор, решил непременно рассказать землякам о посещении писателем Верхнетоемского района. Заметка появилась в марте 1978 года.
Тема меня захватила, в ту пору как раз увлекся краеведением. Выяснил, что в 1973 -м «Правда Севера» публиковала статью Виктора Страхова «По следам Пришвина», о проводнике писателя на Пинеге Александре Осиповиче Губине рассказывал Олег Ларин в журнале «Вокруг света» за 1974 год…
Желая узнать новые подробности поездки Михаила Михайловича, отправил письмо его вдове, указав только свою фамилию с инициалами. Поэтому ответ Валерии Дмитриевны начинался: «Дорогой В. А. (не знаю Вашего имени и отчества). Я сверх меры занята делами М. М., в частности новым собр.(анием) его сочинений и своей книгой для ЖЗЛ, мемор.(иальным) домом в Дунине. А мне — 80 лет! Но при первой возможности я выполню Вашу просьбу».
Эти строки датированы ноябрем 1979 года, а в январе 1980- го помощница Валерии Дмитриевны Пришвиной Лилия Александровна Рязанова сообщила, что Валерия Дмитриевна «скоропостижно скончалась от сердечного приступа 30 декабря. Перед этим она сломала правую руку и не смогла Вам ответить…» Зато я благодарен ей за присланную книгу «Наш дом» о жизни и творчестве Михаила Пришвина (первое издание).
А незаконченная машинописная рукопись для серии «Жизнь замечательных людей», по словам Яны Зиновьевны Гришиной из Музея Пришвина, была доработана и издана в 1984- м под названием «Путь к слову». Яна Зиновьевна же готовила тексты, комментарии к дневникам Михаила Михайловича, в частности, к восьмой книге, в которой описывается поездка по Северу в 1935 м.
Николай Валентинович Русанов сообщил мне: в 1935- м его дед работал на Усть-Илеше, там встречался с писателем. Его фотоаппарату и биноклю не удивился, а вот термос впервые увидел, рассказывал о нём как о бутылке, кипяток в которой не остывает сутки.
В начале восьмидесятых верхнетоемский журналист Николай Голубев (он же охотник из категории, по Пришвину, «любителей бродить с ружьём в свободное время, так называемых поэтов в душе», а Николай Поликарпович и стихи писал) занялся поиском людей, которые помнили Пришвина. И найти их ему удалось.
В районной газете появились его очерки «Путешествие в чащу» и «Пинежские встречи». Успел застать и того самого Александра Осиповича Губина, сопровождавшего столичного писателя. Как известно, он стал прототипом Мануйлы — персонажа повести-сказки Михаила Пришвина «Корабельная чаща» (1953). У проводника для своей творческой копилки Михаил Михайлович взял правило: «…что видишь, то и записывать по -своему, как Губин тоже: что видит, о том сейчас же на свой лад и говорит».
Узнав о кончине Александра Осиповича, Лилия Рязанова от имени сотрудников Музея Пришвина писала в январе 1986- го жене Губина Марии Андреевне, что его имя «вышло через произведения Пришвина в русскую литературу как часть Севера, удивительной вашей природы, её лесов, вдохновлявших на творчество одного из самых замечательных писателей нашего времени. Достойная жизнь человека оставляет после себя светлую память».
Николай Голубев встречался с Олегом Лариным, который часто ездил на Север и в 1986 году, одержимый идеей пролить свет на существование сказочного леса, всеё-таки побывал в Берендеевой чаще.
А сам Николай Поликарпович сожалел, что не смог осуществить свою мечту. По его инициативе улицу в Согре назвали в честь Михаила Пришвина. А Всемирный фонд дикой природы (WWF) ведет работу по созданию заказника «Корабельная чаща» на территории верхнетоемской тайги.
Михаил Пришвин мечтал увидеть чистый, не знавший топора лес, мысленно называя его Берендеевой чащей. Это ему удалось в 62- летнем возрасте. Писатель ехал поездом от Москвы до Вологды, плыл на пароходах по Вологде, Сухоне и Северной Двине до Верхней Тоймы. Путь от Верхней Тоймы до верхнепинежских селений Керга и Согра он преодолел на лошади. Оттуда отправился вниз по Пинеге на весельной лодке до устья Илеши, а затем — на лодке-осиновке по Илеше вверх до ее притока Коды и по Коде в ее верховье. И уже отсюда пешком по дремучему лесу с проводниками Александром Губиным и Осипом Романовым писатель пошел искать Берендееву чащу.
Благодаря этой поездке на свет появились книга очерков «Берендеева чаща» («Северный лес») и повесть-сказка «Корабельная чаща».
https://dostoyanie-severa.ru/
**********
2.Добрый волшебник в Берендеевой чаще
-В ГОСТИ приехал — молодец! — похвалил меня Александр Осипович Губин. — В самый раз — прямо к юбилею. Ведь через месяц, считай, ровно полвека будет, как я с Михал Михалычем познакомился...
Губин, без всяких сомнений, —- личность самобытная. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к произведениям Михаила Михайловича Пришвина. Весной 1935 года вместе с сыном он побывал на Пинеге и оставил описание этого заповедного уголка северной русской природы. Очерки «Берендеева Чаща» («Северный лес») были опубликованы в журнале «Наши достижения», вошли в собрание сочинений писателя. Позже на этом материале Пришвин написал повесть - сказку «Корабельная чаща», которая была закончена в 1953 году.
«Лес там — сосна за триста лет, дерево к дереву, там стяга не вырубишь! — приводит Пришвин слова местного охотника-следопыта. — И такие ровные деревья, и такие частые! Одно дерево срубить нельзя, прислонится к другому, а не упадет».
Можно только удивляться отваге замечательного писателя, который не побоялся на седьмом десятке лет отправиться в такое путешествие. Прежде чем попасть в Чащу, он плыл против течения тремя вздувшимися от половодья реками, толкаясь одним шестом, многие километры продирался сквозь непролазную тайгу и замшелые болота. Но то, что открылось его глазам, целиком оправдало и риск, и опасности. Белый ковер ягельника устилал ровную пружинящую почву. Медными колоннами, как исполинские свечи, стояли в сумрачном лесу мачтовые сосны. Где-то высоко-высоко ветер играл их вершинами, а внизу было так тихо. что слышалось собственное дыхание. И тем, кто привел сюда писателя. был Александр Осипович Губин.
"У пекаря пред нашим отъездом,- писал Пришвин,-собрались на совет начаники- надо было решить, кого из работающих на сплаве отправить с нами по Коде (приток Илеши, впадающей в Пинегу. — О. Л.). Названо было несколько кандидатов, очень сильных сплавщиков. Но когда я сказал, что, кроме силы, проводник должен быть хорошим охотником, то из названных остались только двое — Александр Губин и Павел Лушин. И когда я прибавил, что человек этот должен быть речистым, то Лушин вовсе отпал...». Все в один голос говорили, что лучше Губина никого не найти: необъятной силы человек, охотник — дай бог каждому, да и товарищ вполне надёжный.
Вскоре путешественники с проводником сели в лодку-осиновку, похожую на древний славянский чёлн, и, отталкиваясь шестами от берега, поплыли навстречу Чаще.
«Теперь всё зависит от Губина, — размышлял в пути Пришвин. — Тут ведь большие поэты не ездили, как в Крыму или на Кавказе, и нельзя, как в долине Арагвы, вспоминать Демона — тут скромный местный человек, неведомый поэт со своим фольклором... является единственным ключом к тайнам природы. Заговорит Губин или останется только двигателем? По виду его можно подумать, что он будет только молчать: лицо круглое, курносое, в глазах выражение скромного достоинства, как бывает всегда у очень сильных людей, и сверх того, кажется, требовать ничего нельзя...
Чтобы упираться в землю веслом, мы должны держаться берега, и я, рассматривая берег, вижу знакомое мне по всем весенним рекам явление: трясогузка бегает у края воды, и остается от нее на песке грамотка. Вот разве на этом испытать Губина...
-Александр, как это ты понимаешь?
Губин смотрит на большую страницу, исписанную лапками трясогузки, и отвечает деловито:
— Илеша и Кода —две сестры. На Илеши вода очень сбежала. Оттого Кода сильно спешит, а птичка бежит у воды. И у птички маленькие лапки, и на песке от лапок дорожка. Утром птичка написала, вечером птичка написала пониже. На другой день ещё ниже. И у птички стала целая книга оттого, что Кода спешит, Кода догоняет сестру свою Илешу.
Ответив на мой вопрос, Губин быстро выводит лодочку из бухты и как ни в чем не бывало начинает дальше подпихиваться, избегая встречи с бревном. Петя (сын писателя. — О. Л.), еле удерживаясь от смеха во время всей церемонии ответа Губина, усиленно мне моргает, чтобы я больше не спрашивал; а то ведь так мы никогда не доедем.
В своем неопубликованном дневнике Пришвин отмечал, что плыли они среди глубинных заломов: вековые деревья, падая в воду, перегораживали русло, и лодки нередко застревали в этом буреломе. Не лучше было и в лесу — еловые сучья-щупальца цеплялись за одежду, нога проваливалась в обманные мхи, а тут еще тяжёлая поклажа, и пот застилает глаза. Писатель и его спутники не раз видели, как кормятся на пролёте серые гуси и утки-гоголи, как стада диких оленей переплывают утреннюю реку, как сонные медведи выходят из своих берлог, чтобы на мир посмотреть и себя показать. А однажды возле охотничьей избушки они увидели несколько десятков рябчиков. Франты северных глухоманей с удивлением рассматривали уставших путников. А у тех уже не было никаких сил, чтобы сделать себе на ужин жаркое. Выпевая на коротких привалах свои «былины», Александр Губин возвращал отцу и сыну Пришвиным потерянные силы. Говорил он короткими фразами, с полувопросом на последнем слоге; речь его без всяких усилий выливалась в ритмическую стихотворную форму:
"Хороша ёлочка, если одна растет, а две ёлочки сошлись —
у них ссора. Много ёлок — темно
и страшно, Приходит человек,
рубит большие деревья, человек строит избушку
и клеть. Проходит малое время, и на месте елей
вырастают березки, и вся избушка в берёзках.
И весело! Да и одну берёзку где-нибудь увидеть весело, и скажешь:
скорей всего тут был человек.
...Так, за разговорами незаметно добрались мы до Каргавы (приток реки Коды), и всё, что нёс с собой Губин, мы оставили в клети охотника себе на запас. С этого места Губин должен был вернуться, но я думал — он ещё отдохнёт, пообедаем вместе: человек-то уж очень хорош, жалко расстаться. Но когда Губин, уложив вещи, вылез из клети и я сказал ему «спасибо!», он понял, что я за всё «спасибо» сказал, что слова мои были последние. Он повернулся и пошел.
и мы не скоро только поняли, что он совсем ушел.
— Какой хороший человек! — сказали мы.
Тринадцать лет назад, готовясь к первой поездке на Пинегу, я уже многое знал о Губине. В 1940 году он ушел на войну: сначала была финская, потом Великая Отечественная. Защищал Ленинград, освобождал Польшу, участвовал в штурме Берлина. Домой вернулся, в деревню Ручей, имея три ранения и одну контузию...
И ещё была встреча с сыном писателя — Петром Михайловичем Пришвиным, который познакомил меня со своим пинежским дневником. «30 мая 1935 года. Наш проводник — парень лет 29-ти — был вначале так же грозен, хмур и неразговорчив, как все, — читал я торопливую запись, сделанную, очевидно, на привале. — Потом постепенно «оттаял» и оказался самым настоящим хорошим человеком».
Он делал своё дело прочно, основательно, а главное — ровно, без шалой, показной дерзости, как бы желая искупить свою угрюмость беззаветным трудолюбием. Такой уж у северян характер: сначала нужно приглядеться к свежим людям, оценить их, почувствовать, а потом уж раскрыться перед ними, «оттаять». Впрочем, Михаил Михайлович «разговорил» его довольно быстро. Охота, повадки разных птиц и зверей, жизнь деревьев — разве этого мало для общения двух людей, живущих наедине с природой?
После войны Губин работал конюхом, печником и плотником. Никогда никакой работой не брезговал: куда пошлют, туда и шёл. Каждый год, начиная с ноября,он уходил на лесозаготовки.Был Губин ударником, по тысяче и больше кубометров напиливал своей поперечной пилой. А весной возвращался домой, сколачивал артель и отправлялся с нею по окрестным деревням: где срубы ставили, где скотные дворы, а где и по ремонту промышляли. И всегда он советы старых мастеров слушал, учился родовому плотницкому ремеслу, чтоб не умолкала, чтоб жила в веках деревянная слава Пинежья. Вон скотный двор в деревне, что одним топором рублен, до сих пор стоит целёхонький. И двухэтажные избы с коньками на крышах тоже ничем не болеют. Чернеть — чернеют, а гнить — не гниют. Потому что прежние мастера какие-то особые секреты знали, старинную науку крепко усвоили: теперь уж, поди, о ней никто и не помнит...
Жил Губин, как мне показалось, с чувством благодарности к жизни, не смея себе признаться, не зная, как сказать — радость ли это, печаль. В его рассказах, во всем его поведении не было никакой досады на то, что он плохо жил; а так вот, жил и жил: кому на беду, а кому на великую радость. И не было у него ни к кому никаких претензий, чтобы пожить побогаче и посчастливей. То, что отмерено жизнью, взял сполна.
С удовольствием рассказывал о Пришвине:
— Дотошный был старик ,всё деревиной любовался, годичные кольца подсчитывал. Лупу приставит — всё видно! Я молодой был порато, слушался его... А охотник?! Сейчас уж таких не сыщешь. Всё чуял в лесу, кто какой след оставил. О каждой ветке мог историю рассказать.
Пока плыли в Чащу, всё время фотографировал: природу, людей, постройки. Заинтересовался мужиком в лаптях — сфотографировал. Увидел горделивый конёк на крыше — сфотографировал...
Как-то захотел сфотографировать на улице преклонных лет бабусю, одетую в старинный северный сарафан. Навёл на нее свою «лейку», а та ни в какую: грех, говорит, великий в трубу сыматься, не ровен час, выстрелит. И бегом от него, только пяты щелкают. А Михайло-то Михайлыч упорный, должно быть, приглянулась она ему своим нарядом. И вот он её под-караулил и сфотографировал. А бабка-то как услышала щелчок — и давай вопить: «Уйди, нечистый дух! Не сымалась я. Ты,может, и сымал, а я не сымалася...».
В его рассказе всплывали всё новые и новые подробности, которых я не знал прежде, — и то, как Пришвин хотел купить для музея старинную книгу, и как он перед колхозниками выступал, и сколько зарядов и пороха у него было, и какого калибра ружьё. Из этого ружья Губину доводилось стрелять, и не раз, и, чего тут лукавить, глазомер у него оказался получше, чем у хозяина.
Заговорив о Чаще, Губин вдруг «запел» былинным размером:
— У Карговой избушки болото стоит немеренное.
И Михайло Михайлыч сказал: «Здесь, Александр, остановимся! Олени здесь ходят дикие — мох копытами смят».
Его правда!
И был он, как ты,с аппаратом. Седатый старик и азартный. «Здесь мы шалашик сробим, — сказал он мне и Петру.- Уж я-то в шалашике скроюсь, а вы стерегите оленей. Выйдут из леса к болоту — гоните их на меня». И точно!
К рассвету уж шло время-то. И вышло стадо из лесу, и впереди вожак. Михайло-т Михайлыч в засаду, а мы с Петром побежали, чтоб взять олешек в обхват. Кричим и гоним.
А топот олений громкий. И тут мы струхнули малость: Уж как разнесут шалашик — старик-от не взял ружья! Страховито!
-Михайло Михайлович,-ору я. — Ты тоже давай ори!
Олень-от пуглив, услышит и в сторону привернет... Умчалося стадо, и вижу: вылазит старик с аппаратом, смеется и говорит:
"Уж как я пощёлкал олешек!». Порато довольный старик.
Эта способность говорить стихами проявлялась у него в минуты сильного увлечения, при ярких вспышках памяти, и глаза светились озёрной синевой. Такие старики позировали, должно быть, древним богомазам для новгородских фресок.
— А как сейчас Чаща, что с ней? — спросил я Александра Осиповича.
— А что ей сделается? Стоит, — ответил он не сразу. — Там нынче заказник.
Губин наставительно вытянул палец:
— Чаща, я тебе скажу, — это не просто лес. Это—память наша человеческая. Таких лесов, поди,уж нигде не осталось — вот как, во дак ведь. Глядишь наверх — и шапка с головы валится. Все деревья друг за дружку держатся, корнями и ветками обнялись. В добре живут! — Александр Осипович посветлел, разгладил морщины на лице. — Вот возьми меня, старика. Чего я только в жизни своей не перевидел! И пороху нанюхался, и землицу на вкус попробовал, пока меня под Колпином не откопали, и солёной хлебнул водички.И всё перенёс. А спроси — почему? Потому что в добре жизнь провёл. Добро от добра родится, добром и прорастает...
Олег Ларин
Деревня РУЧЕЙ, Верхнетоемскиё район, Архангельская область.
Газета "Литературная Россия"
1985 год
***********
3.Заповедная родина Михаила Пришвина
Благодаря школьной программе по литературе, с творчеством писателя- классика знакомы все. Да и сами названия книг подтверждают их поэтическую «экологичность» - «В краю непуганых птиц», «Берендеева чаща», «Весна света», «Журавлиная родина», «Корабельная чаща», «Кладовая солнца».
Свой список настоящих гимнов природе Михаил Пришвин открыл в 1907 году книгой «В краю непуганых птиц». За нее он был избран действительным членом Императорского Географического общества. И что символично, через полвека эпилогом его творчества стала не менее популярная книга о природе «Корабельная чаща». К ней и другим произведениям прилагались государственные награды – ордена Красного Знамени и «Знак Почета».
В наши дни писатель как-то незаметно переместился в число детских писателей. А как иначе, вроде, писал он о братьях наших меньших и родной природе. Но так ли это на самом деле, давайте разбираться вместе.
Истоки творчества - в орловских лесах
До революции Михаил Пришвин при первой возможности старался вернуться на родину, в село Хрущёво на Орловщине. Кстати, литературоведы часто подчеркивают, что в этих благословенных местах Чернозёмья родились 12 классиков русской литературы. Считайте – Федор Тютчев, Михаил Кольцов, Алексей Толстой, Иван Тургенев, Яков Полонский, Афанасий Фет, Иван Никитин, Лев Толстой, Николай Лесков, Иван Бунин, Сергей Есенин, Михаил Пришвин.
Здесь, в глубинной России в городе Ельце, Миша Пришвин учился в гимназии. А одним из учителей у него был не кто иной как философ В.В. Розанов. Правда, отношения их были не совсем дружескими, но завет учителя – держаться поближе к лесам, ученик выполнил в полной мере.
По большому счету объездил он всю страну, но сердце свое отдал Орловщине, Русскому Северу и Подмосковью. После путешествия по Олонецкому краю прослыл не только этнографом, но и великим знатоком характера русского человека. Читателей рассказов «В краю непуганых птиц» поражают и привлекают своей значительностью образы северян – плакальщицы Степаниды, знатока фольклора Рябинина. Не имея литературного опыта, он написал поэтическую книгу высокого накала. За ней появились другие светлые, украшенные сказочными образами легенды о человеке и природе.
В Подмосковье подолгу жил Михаил Пришвин в Переславле -Залесском, Талдоме, Сергиев – Посаде. В Дунино был его последний дом, сейчас там организован музей. Написанные здесь рассказы про леса, луга, болота, населенные многочисленными обитателями, сохраняют особые мифологические правила, их, как и законы природы нельзя нарушать.
В сборнике Родники Берендея» Пришвин пишет: «Попасть в Берендеево царство все равно, что в Невидимый град – надо потрудиться, надо быть сильным и чистым сердцем».
Писатель как будто жил в двух измерениях, говорил, что надо чувствовать вечность и в тоже самое время быть современным. Эти два потока сливаются воедино в повести «Кладовая солнца. По сюжету двое сирот, которым пришлось рано повзрослеть, отправляются в лес за ягодой. Настя идет по тропе, где ходят все клюквенницы, а самостоятельный Митроша выбирает свой путь. Его чудом спасает собака мудреца Антипыча, и не только, посильную помощь своими инстинктами оказывают птицы, звери и даже старый и мудрый волк. Как подчеркивает писатель – «Я беру лес и создаю свою сказку о борьбе света и тени».
Михаил Пришвин на самом деле был писателем гуманистом, наедине с природой он открыт и свободен. Но с законами природы не спорит. Просто хорошо знает звериные нравы, понимает инстинкты. Вольные звери в его рассказах мудры и хорошо знают язык запахов. Со знакомыми -дружественны, с чужими – осторожны. Недаром писателю удалось понять вечный смысл природных явлений.
Сам писатель свое творческое поведение или жизнетворчество, как называл он его в дневниках, характеризовал особой философией – «безжалостности к себе». Он жил среди простых людей, и на встрече с читателями однажды откровенно сказал: «Не из книг, друзья мои, беру слова, а как голыши собираю с дороги и точу их собою и опытом жизни». Жизнетворчество Михаила Михайловича Пришвина не было простым и легким, как человек прозорливый, он честно признавался, что только охота и писание означают для него свободу в полном смысле слова.
Задумывался он и о российской истории. Не мог не видеть в каком горе живут люди. Еще в 20-е годы написал пророческие слова – «В конце концов, всем надоест смотреть на пустой стол. И каждый будет находить себя. Общественное мнение… смягчит принудительную власть, станет размывать ее, как волны размывают неподвижный берег».
Правда, Пришвин, ушедший в мир иной в 1954 году, не мог предположить как долго и странно будут биться волны о берег родной страны. И все же есть у него одна знаменательная повесть- надежда «Весна света» называется. Прочитайте и многое поймете из того, что завещал нам совсем не детский писатель. Главным, пожалуй, будет чувство земной простоты.
https://zen.yandex.ru/versions
************
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
17 ноября 2021 года.