Если мальчишка уродился любопытным, таким он и останется. Ни солидный живот, ни две дочки, что родила ему жена Валюха, не изменят стремления познавать окружающую действительность всеми доступными способами.
В детстве за неуёмную любознательность и выпученные глазёнки бабка Матрёна прозвала внука Васятку Глазолупом. Кличка приклеилась намертво. Сам Васятка, даже когда стал Василием Ивановичем, на прозвище не обижался. Что такого? Глазолуп — лупает, то есть, тьфу, смотрит глазами. Сраму в том нет никакого. Много лучше прозвища бывшего нашего агронома, которого собственная жена ни иначе как Облезлым Пипидастром не называет, он же её в ответ Мандосьевной кличет. Нечего сказать, хороша парочка - Пипидастр и Мандосьевна из деревни Куватка. Есть такая на самом севере Иркутской области.
Надо сказать, что Василий Иванович человек основательный, к любому труду особый талант имеет, хоть и работает шофёром. Василий и сруб поставит, и табурет смастерит, и горбовик под ягоды сварганит так, что любо-дорого поглядеть. А за граблями для сена к нему со всей Куватки идут. Любят Иваныча всякие железки да деревяшки, и он их понимает.
Есть у Василия ещё одна страсть — баня. Баню Иваныч поставил собственными руками на задах огорода, выходящего на реку.
Ставить баню у реки обычная практика в Куватке. За водой ходить сподручней, безопасней во всех отношениях: и от огня, и от зоркого ока шустрой супружницы, потому как не все мужицкие дела женский надзор выносят.
Тут же по-бережку идёт тропинка, по которой деревенские бабы зимой и летом ходят на ферму молоко из коров добывать.
История, о которой хочу поведать, приключилась зимою. Субботним вечерком помылась Иванычева жена Валентина в бане, мелкие постирушки сотворила, девок в божеский вид привела да уселась перед телевизором чаи гонять. Василий меж тем подбросил берёзовых дров в печку, чтоб каменка настоящий жар набрала, запарил берёзовый веник, набрал из увесистых хвойных лапок пихтовый, потому как только таким мог пробить закаменевшую от работы поясницу.
Пока баня «поспевает» прошёл Иваныч к Любаше поговорить «за жизнь», пожаловаться на жену, которой уже много лет одна забота: лишь бы мужик сыт был, да деньги в дом приносил, а поговорить по-душам, узнать о чём думает, об чём мечтает дела нет. Будто он деревяшка какая, вот скажем, как то полено с двумя сучками. Не такой Василий Иванович человек, чтоб думать только о брюхе, да о том, как один из своих сучков в мягкое и тёплое пристроить. Ему о возвышенном и духовном часто мечтается. «Вот ты глядела хоть раз в ночное небо и думала ли о бесконечности Вселенной, нашем предназначении в ней?»- вопросил Иваныч.
Любаша кротко посмотрела на мужчину большими глазами в пушистых ресницах и понимающе вздохнула. Обнял Василий свою любимицу и едва не расплакался.
Устыдившись внезапной слабости, хлопнул Иваныч Любаху по крутому боку. «Эх, ты теля,- добродушно ругнулся хозяин на пёструю корову,- и ты баба! Тебе б только хвостом крутить, да скорее кому-нить свою титьку пристроить. Мокрощелки, все вы одним миром мазаны. Был бы у меня сын, было бы кому спину папке потереть, по душам поговорить!»
Отсутствие наследника ещё одна причина обижаться на жену. Родив двух девок, Валюха напрочь отказалась от попыток зачать сына, даже пригрозила мужу навсегда выдворить его с супружеского ложа, если он не оставит её в покое. Пришлось подчиниться. Спать одному в холодной зале на продавленном диване мужчине не нравилось.
Василий прошёл на зады огорода. Снег скрипел под ногами, куржак от дыхания ложился на ворот солдатского полушубка. «Добрый морозец,- подумал мужчина,- не дай Бог в такую погоду на трассе встать. Сопля на лету замерзает. К утру все тридцать покажет!»
Деревня угомонилась, расцветилась редкими огоньками. Белые столбы дыма из печных труб воткнулись в высокое, звёздное небо. Ноздреватая, как блин, луна повисла над замёрзшей рекой. Скрипит снег под ногами. От движения колючие кристаллики снежинок искрят огнями, будто тысячи гномов одновременно занялись электросваркой.
Парилка встретила Иваныча сухим жаром. Горячий воздух обнял, выгнал из пор капельки пота. Василий улёгся на полок, задрал ноги на стенку. Почувствовал, как кровь мягко толкнула в голову. «Эх, хорошо, мать её етить!»- восхищённо выдохнул мужчина и плеснул на каменку. Печка страстно по-женски охнула, обдала томным жаром.
Василий себя не торопил. Прошёлся берёзовым веником по ступням, выше, выше, по бёдрам, мохнатой груди, плечам и шее. Вначале легко, едва касаясь, почти дразнясь, потом сильнее, набирая ярости, покряхтывая, шумно отдуваясь, словно занимался любовью. Веник влажно и шумно шлёпал по белому, как у всех деревенских, телу.
Почувствовав, что терпеть больше нет мочи, колотил себя с усердием, как привык делать любую работу.
Задохнулся, скатился с полка, вбирая голову в плечи, чтоб не удариться в низкую притолоку, выскочил на мороз, плюхнулся лицом в снег, как в перину, перевернулся. Луна восторженно поглядела на ладное мужское тело. Изнутри в кожу ударил жар. Вася восторженно ухнул, бросил на грудь ещё снега, нарочито не спеша выбрался из сугроба, огляделся.
По огороду и дальше над замёрзшей рекой до самого леса взбитыми сливками лежит снег. Тень чёрным кобелём прижалась к покосившемуся забору. «Надо бы поправить,- подумал рачительный хозяин,- перед соседями стыдно!» и нырнул в парилку. Снег принялся таять на лице и груди. Холодные струйки щекотно побежали по коже…
Вторым разом Вася от души отделал себя пихтовым веником. Меж ходками в парилку долго лежал в предбаннике. Рыжие сполохи огня плясали на потолке, от тела сладко пахло пихтой. Вася вспомнил как в прежние годы парил в бане свою Валентину, как сладко было обливаться холодной водой из одной шайки, крепко прижавшись друг к другу. Любила она это дело...
Василий крякнул. От воспоминаний почувствовал стеснение в груди, в паху сладко шевельнулось. Чтоб успокоиться, мужчина плеснул на себя холодной водой, толкнул дверь в парилку, выпустил в мойку лишний жар.
Василий расслабленно плюхнулся на полог, не далее как месяц назад сотворённый им из осиновых досок. Палец случайно попал в какую-то дыру. «Вот дьявол,- ругнулся Василий,- сучок выпал. Как это я недоглядел?» От собственной оплошности, что поставил бракованный материал, стало досадно.
Василий повертел пальцем в дыре. «Миллиметров тридцать будет,- прикинул мастер, -интересно, что в такую дыру войдёт?»
Иваныч сел. Расслабленность сменилась исследовательским зудом. «Тридцать миллиметров — это какой же калибр?- задумался он,- это уже точно не пуля от ружья. Пуля от ружья для такой дыры - пшик. Провалится и не заметишь!»
Вася попробовал всунуть в дыру два пальца. Не вошли. «Это отверстие всё же больше чем у крупнокалиберного пулемёта, но меньше чем у пушки,- решил исследователь,- в стародавние времена в ходу была картечь, вот бы такая картечина сюда в аккурат закатилась».
Василий попытался представить себе величину картечной пули. «Нет, конечно, это много меньше куриного яйца,- рисовал он в уме картинку,- скорее уж как сорочье, или прям как… моё». Мужчина покосился на свою мошонку. «Да ну, на фиг! Лезет всякая чертовщина в голову»,- решил он.
Но мысль, раз родившись, умирать не хотела. Василий в смущении ёрзал на полке. «Что я дитя малое - глупостями заниматься?»,- думал он. Но бес так и подзуживал: «Да проверь — войдёт или не войдёт? Хватит сиднем сидеть. Проверишь, и спать пойдём. Вот уже и баня выстывать стала!»
Поддавшись исследовательскому инстинкту, Глазолуп решительно придвинулся к выпавшему сучку и опустил в дыру яйцо. Вошло замечательно. «Интересно,- подумал Василий,- а второе войдёт?» Вошло и второе, как патрон в ружейный ствол.
Некоторое время Василий сидел неподвижно, прислушиваясь к странным ощущениям в теле, когда ты сам вроде здесь, а оно, точнее они, оставаясь частичкой тебя, там.
Бесёнок любопытства, добившись своего, унялся. «Хорошо, что меня сейчас никто не видит,- подумал солидный мужчина и глава семьи,- однако, хватит дурью маяться. Валюха, должно быть, заждалась!»
Василий попробовал встать с полка. Не получилось. Яйца, поочерёдно легко вошедшие в злополучную дыру, назад не проходили. «Калибр сучка маловат»,- огорчился Василий.
Иваныч попытался дотянуться до мошонки снизу, чтобы освободить своё хозяйство в такой же последовательности, как туда заправил, но длинны рук не хватило.
Ещё добрые полчаса, багровея от натуги лицом и матерясь на чём свет стоит, Василий выполнял гимнастические трюки на полке. Дёрганья за мошонку привели только к тому, что деликатный орган отек и наглухо закупорил дыру от сучка, как пробка бутылку.
Василий попытался оторвать доски, но они даже не шевельнулись. Мастер делал!
Выбившись из сил, мужчина затих. Железная печь, остывая, потрескивала. Холодный воздух из мойки затекал в парилку. Жара спала. Пришёл мороз.
Чтоб уменьшить теплоотдачу Василий постарался принять форму близкую к шару, скорчился, охватил руками голые плечи. Не помогло. «Валька, сучка, поди дрыхнет без задних ног, а что муж потерялся и дела нет,- возмутился Василий,- хорошо если утром хватится».
Мужчина только сейчас осознал весь ужас положения. Предстоял непростой выбор: оскопить себя или замёрзнуть насмерть. Василий решил терпеть до последней возможности. «Оторви себе яйца — не факт что выживешь. Суббота. Фельдшер Лукич поди уже принял на грудь. Пока в район довезут, три раза успеешь концы отдать. Лучше замёрзну мужиком, чем сдохну скопцом!»- укреплял Иваныч себя в намерениях, ёжась и стуча зубами.
Из двери дуло. Волосы встали дыбом. Тело покрылось гусиной кожей. «Сдохну, точно сдохну,- горевал Вася и представлял, как Валька утром обнаружит его окоченевший труп в бане. «Стыд то какой! Что обо мне подумают?»- Иваныч захрустел зубами от злости. «А если не жена, если девчонки найдут?»- захолонуло сердце.
Василий то принимался молить Бога, звал жену, клялся ни разу больше… Что «ни разу больше» он и сам не знал.
То начинал материть себя, своё дурацкое любопытство. Досталось всем: и Валюхе, и Богу.
Василий старался не спать, напрягал и расслаблял мышцы, вертел руками и головой, стучал пятками по полку, пока не выбился из сил. Время остановилось. Баня выстывала.
Кажется он заснул или просто впал в забытьё. Но, чу! Скрип снега под ногами. Женские голоса. Кто-то идёт мимо бани. «Утро. Четыре часа. Доярки на ферму пошли!»- догадался Василий. Мужчина несколько раз открывал рот, чтоб позвать на помощь, но всякий раз стыд останавливал. Всё же желание жить победило.
Мать одиночка Марья потом рассказывала, что ни разу не слышала, чтоб ещё кто-то так громко орал. Когда же Василий запустил в печь тазик, вызвав страшный грохот, женщины поняли, что с соседом беда приключилась, перелезли через забор и вошли в баню.
Предоставлю Вашему воображению нарисовать сцену, извлечения Иванычева хозяйства из плена.
Одинокая Марья не удержалась и уязвила соседа: «Тебе Вальки мало, что ты в доску причиндалы суёшь?» На что Иваныч смущённо ответил: «Я просто калибр хотел замерить...»
С тех пор Василия деревенские перекрестили из Глазолупа в Калибра. Прозвище не обидное, если не знать истории, что за ним стоит.
А полок Иваныч переделал. Теперь в нём ни одного сучка не найдёшь!
Кажется Васькин калибр впечатлил неуёмную Марью. Бойкая бабёнка всяк раз норовит попасться соседу на глаза, то за солью зайдёт, то попросит помочь поросёнка заколоть, и всё за стол норовит усадить. Но жена Василия решительно пресекла поползновения коварной соседки: сама парит мужа и уже больше не грозит выселить на диван.
Супруги приходят из бани умиротворённые и довольные. Валюха так и светится.
Однако, совместное намыливание друг друга продолжалось недолго. Валька забеременела и в срок родила мужу наследника. Будет отцу с кем поговорить, на полке посидеть!
«А исследовательский интерес,- спросите Вы,- он после такого конфуза исчез?» «Нет, конечно,- отвечу я,- принял другие формы». Но всем исследователям совет от Василия: «Прежде чем сунешь своё хозяйство в доступную дырку, подумай, как его оттуда вынимать будешь!»