Эта швея была немного странновата. Она специализировалась на выполнении заказов по пошиву одежды. В основном это были ватники, комбинезоны в традиционном китайском стиле, иногда для пожилых людей шила погребальные одеяния. Моя мать однажды пригласила её к нам шить одежду. Так, для отца она сшила стёганую куртку из китайской верблюжьей шерсти, а для бабушки – погребальные одежды. Портнихе в то время было около 60 лет, у неё уже поседели волосы, которые она тщательно собирала в пучок. Она носила, как все мы называли «черный ватник с отворотом», на груди была белая орхидея.
Каждое утро она приходила с корзинкой, и отец снимал входную дверь, чтобы сделать ей рабочий стол. Она садилась за ним и шов за швом шила. Надев очки, она слегка приоткрывала рот – казалось, будто подбирала ритм для шитья. Я заметил, что у неё не было передних зубов – неудивительно, что говорила она, немного шепелявя, особенно было заметно, когда она произносила звонкие звуки , тогда трудно было понять её речь.(В китайском языке тоновая речь, поэтому одно и то же слово может быть произнесено по-разному и обозначает различные реалии (прим. переводчиков, здесь и далее).
Она была не из тех старушек, кто часами мог болтать по всяким пустякам, тем более, во время работы, она крайне мало говорила, однако ей нравилось напевать какую-нибудь песенку. Мастерство портнихи было высочайшим, и требования к еде тоже, каждый день ей необходимо было есть мясо; это требование, впрочем, обернулось удачей для меня: те несколько дней, что она жила у нас дома, я тоже ел тушёную свинину.
Однажды я обратил внимание на пожелтевший красочный журнал, лежавший в низу её корзинки. Я вынул посмотреть – оказалось, что это был киножурнал 1930-х годов, на обложке было множество незнакомых жеманных актрис. Этот журнал был большой редкостью, я попросил его у швеи, она взяла журнал, встряхнула его, ничего важного оттуда не выпало, и старуха великодушно сказала: «Забирай!».
Хотя портниха оставила мне подарок, моя мать всё же невзлюбила её, потому что, когда подсчитывали деньги за проделанную работу, вышло больше на пять цзяо , но портниха решительно не соглашалась уступать, производя впечатление холодной и расчётливой женщины. (Цзяо - мелкая разменная монета).
Дом портной находился в Куньшане, не знаю, почему она перебралась сюда, где она арендовала себе жильё. Её часто можно было встретить на нашей улице. Несколько раз, когда я учился в школе, видел её чинно сидящей возле проходной химического завода; словно ребёнку, другая старушка причёсывала ей волосы, собирая их в этот строгий пучок. Её корзинка стояла в стороне на скамейке, в ней лежали коробочка с нитками и иголками, ножницы, швейный метр – похоже, то были свободные дни от ниток и иголок.
На следующий год портниха сняла дом совсем рядом, и мы стали соседями. Каждый раз на зимние и летние каникулы к ней приезжали двое ребятишек, говоривших на куньшаньском диалекте. Они не играли с уличными детьми, старшая сестра и братишка, закрывшись дома, то дрались, то ругались. Худощавый старик, внешне и внутренне весь правильный, постоянно держал в руках газету, присматривая в то же время за детьми. Поговаривали, что эти дети были внучка и внук портнихи, а дедушка – её муж. Жизнь портнихи вызывала всеобщий интерес: как же они жили отдельно друг от друга с этим почтенным стариком? Кто-то так и пришёл к ней с этим вопросом, так она, отмахнувшись рукой, сказала: «Они мне надоели, я не собираюсь жить вместе с ними, дня через два я их выгоню!».
На самом деле, мы не знаем, действительно ли портниха испытывала неприязнь к своим родным, но как только закончились каникулы, её муж и внуки вернулись в Куньшань. Оставив свою корзинку, она снова начала бродить по нашим улицам. Возможно, из-за того, что с возрастом она стала плохо видеть, не знаю, когда это началось, и не знаю, кто из сообразительных домохозяек понял, что сноровка портнихи серьёзно ухудшилась – рукава на сшитом ею ватнике были то длиннее, то короче, чем следовало. Тогда однажды женщины стали сплетничать за её спиной, что она стала плохо шить, и больше не звали старую портниху к себе.
Позже, кажется, уже никто не приглашал портниху поработать, её здоровье тоже было не таким, как прежде. Как-то я увидел, что она вышла налить воды к колонке: она еле волокла ноги и была подобна свече на ветру, которая вот-вот погаснет. К тому же, по обе стороны лба у неё был наклеен красный пластырь, она смотрела на всех прохожих с неприязнью. Она, наверное, не понимала, что её внешний вид тоже нам противен.
В тот год накануне Праздника Весны (Праздник Весны – китайский Новый Год. За неделю до него приступают к уборке домов: моют, прибирают и выбрасывают всё ненужное), из Куньшаня приехали новые люди – очкастый мужчина средних лет и женщина, похожая на кадрового работника, также средних лет; оказалось, это был сын портнихи с женой. С угрюмым видом они посадили больную портниху в грузовую повозку, погрузили большой синий набивной мешок с вещами, и затем портниха покинула нашу улицу, отправившись на вокзал. Мы видели, что все лицо её было укутано в шарф, из-под которого выглядывали лишь глаза. Не знаю, почему, но эти глаза были наполнены злости, и этот ненавидящий взгляд был направлен то ли на её сына с невесткой, то ли на нас, всех собравшихся, она даже не попрощалась ни с кем.
После её отъезда любопытные дети ворвались в ранее арендованный портнихой, а теперь пустой дом. Увидели в тёмной и сырой комнате горы мусора, портрет председателя Мао, пожелтевший от дыма, под кроватью повсюду лежали недавно сожжённые ритуальные деньги. Любопытные дети обнаружили в углу медную курильницу, подсвечник, а также редкие красные свечи – можно догадаться, что эта странная старушка делала вчера, она возжигала благовония, она поклонялась Будде, она занималась феодальными суевериями! Стоя перед этой «картиной», дети были полны возмущения, каждый из них считал это чрезвычайно серьёзным преступлением, ведь на неё могли донести и с позором провести по улице, но ей повезло, она сбежала.
Мне всегда казалось, что в жизни этой швеи есть что покопать и найти, а последний взгляд этой старушки вызвал поток нескончаемых размышлений. Ненависть непостижима. Однажды я спросил у матери о портнихе, и мать ответила: «Она всё скрывала о своей семье». Но тут же пояснила: «У нас на заводе есть человек родом из Куньшаня, который знает эту швею, раньше она была монахиней в буддийском женском монастыре!».
Я до сих пор не могу поверить, что в семидесятые годы строгого соблюдения общепринятых правил поведения среди диссидентов – весьма странных и удивительных людей, которых я когда-либо видел, окажется эта старенькая портниха. Она и говорила странно. Каждый раз её лицо всплывает в памяти, когда вспоминаю, как двадцать лет назад на закате, на вечерней улице эта старушка с корзинкой одна возвращалась домой, и на память приходят две фразы из стихотворения председателя Мао: «Седые горы подобны морю, заходящее солнце подобно крови».(Цитата из стихотворения Мао Цзедуна «Застава Лоушань»).
Перевод с китайского
Александра Итыгилова и Елены Шульгиной