11
Первым заданием Зацепина явилось обычное ограбление состоятельного банкира. Товарищ Сталин тоже с этого начинал, шутил сам с собой Петр. Разработанная им операция была предельно проста и эффектна. Специально ангажированный бизнесмен предложил банкиру под проценты сто двадцать тысяч долларов черного нала. Чтобы не светиться в банке, завез эту сумму под расписку прямо банкиру на квартиру. В ту же ночь, пока банкир веселился в ночном клубе его квартира была обворована. Чтобы не заморачиваться со взломом бронированной входной двери с видеонаблюдением и навороченными замками, два человечка проникли к банкиру из соседней квартиры, предварительно усыпив ее хозяев газом, а затем просто выломав хлипкую стенку между соседними санузлами. Взяли не только деньги, но и ювелирные побрякушки, а также видик и дорогой компьютер – так что все сошло как обыкновенная кража. Про даденные ему доллары банкир не стал никому признаваться, а спустя оговоренный срок, вернул с процентами заимодавцу-бизнесмену.
– Ну и какова же конечная цель нашего безумного предприятия? – Зацепин не поленился напроситься к Терехину на следующую встречу, чтобы это спросить.
– Публичный суд над Горбачевым, автоматически перетекающий в суд над Ельциным, – на голубом глазу ответил ему Виталий Борисович.
Эти слова не слишком впечатлили Петра своей возможной реализацией, но особо возражать и спорить уже не приходилось.
В ближайший выходной он уже стоял на пустынной лесной дороге и делал вид, что копается в забарахлившем двигателе «Лады». Рядом находился километровый столбик с заранее оговоренной цифрой для назначенной встречи.
Послышались шаги. Из леса вышел грибник в армейской плащ-палатке и с объемистой корзиной. Лицо наполовину закрыто капюшоном и темными очками.
– Бог в помощь! – обратился он к Петру, голосом тоже предельно безликим.
– И тебе без зубной хвори.
Грибник достал из корзины целлофановый пакет, а из него несколько фото и листок бумаги. Показал фото из своих рук капитану. На них в разных позах, явно не позируя, был снят благообразный пенсионер.
– Генерал-майор Метелин, – пояснил грибник. – Из аппарата Совета безопасности Горбачева. В восемьдесят седьмом году готовил материалы по полному устранения с политической арены Ельцина. В последний момент переметнулся на его сторону. Засветил все оперативные наработки и всех участвовавших в операции сотрудников. Трое из них позже погибли при загадочных обстоятельствах, еще четверо до сих пор тянут лямку на Северах. Так сказать теневой вдохновитель девяносто первого года. После полной смены караула младореформаторы отправили его самого на пенсию. Ничего, умылся, отряхнулся и стал примерным пенсионером. Жена умерла. Две дочери пытаются отсудить у него генеральскую квартиру на Кутузовском. Собирает старинное холодное оружие, еду готовит себе только сам, обожает рыбалку…
– Рыбалку где? – перебил журчащую информацию Петр.
– Виноват, не уточнил.
– Если это один и тот же водоем, то нужна подробная карта местности и несколько фото этого водоема, – потребовал начальник «планового отдела».
– Может быть, вам самому стоит там побывать?
Зацепин строго глянул на собеседника.
– Понял. Все сделаю, – поспешил сказать тот.
12
Старая служебная дача с гектарным лесным участком радовала глаз своей умиротворенностью. С задней стороны большого дома, подальше от посторонних глаз, на полянке, еще не ведающей газонокосилки, суетились трое: Даниловна, ее отец Данила Михайлович и мама Елизавета Максимовна. Мама готовила салаты, отец нанизывал вторую порцию шампуров, а дочка подавала ему лук и помидоры.
Первое ликование от обретения после долгой разлуки родителей уже пройдено и сейчас можно просто купаться в хорошем крепком восторге от каждого взгляда, шутки, жеста, перемещения в пространстве. Как пригодились уроки с оценками не только за ответ, но и за его художественность, теперь никто не упрекнет ее, что она по глупому путается в словах и несет какую-то ахинею. Напротив, ее речь ясна, убедительна и не содержит слов-паразитов. И она не перепрыгивает с темы на тему, а четко закончит с одним, потом переходит к другому. Позади уже целое повествование об общем распорядке их интернатской жизни, характеристика любимых и нелюбимых предметов, умных и недалеких преподов, самые забавные случаи ее староства. Сейчас можно поговорить и об одноклассниках. Странно, но на каждого из них хватило по два-три предложения, и только фигура Алекса заслужила более подробного описания.
– Он сам по себе, – увлеченно выстраивала слова Марина. – Говорит, что скучно бывает с другими, а одному ему никогда не скучно. И не притворяется, это точно так. Пап, как можно не нуждаться ни в каких друзьях?
– Значит, такие друзья, что в них можно не нуждаться, – заметил на это отец.
К сожалению, он вовсе не нелегал, а всю свою жизнь работал под крепким прикрытием военного советника. Но все равно, если его столько лет безвылазно держали в Юго-Восточной Азии, значит, он там был очень и очень важен. Да и звание полковника о чем-то да говорит!
– А еще у него настоящее пулевое ранение в плечо, возле самой шеи.
– И пуля, наверное, была со смещенным центром тяжести и прошла по всему телу, – подначил Сабеев-папа, укладывая на мангал новые шампуры.
– Ну пап! Он только сейчас научился по-русски говорить. А так мы с ним по-английски общались.
– Надеюсь, это уже вторая или третья твоя большая любовь?
– Ну, пап! Он просто интересная личность, с которой мне никогда не надоедает общаться.
– И будет таким еще лет тридцать или сорок. А потом станет дряхлым трясущимся стариком.
– Мам! Ну скажи ему! – взмолилась дочь.
– Что сказать? – включилась в игру Сабеева-мама.
– Чтобы не издевался.
– Данил, не издевайся! – И дочери: – Я правильно потребовала?
Марина гневно оглядела раздухарившихся родителей.
– Единственного ребенка год не видели и издеваетесь!
– Все, все, не будем, – попросил прощения Данила Михайлович. – Я сама серьезность. А он, наверное, необыкновенно красив твой Алекс? Ну я серьезно.
– Не скажу. Вот привезу его сюда. Сами и увидите.
– Значит, смотрины будут. Максимовна, а мы лучшие наряды из Москвы захватили?
– Ну вас! – вконец обиделась дочь и пошла в дом.
– Данил, ну что ты в самом деле? – упрекнула Елизавета Максимовна. – Обидел девочку.
Сабеев-папа не чувствовал за собой никакой вины.
– Могу пойти и попросить прощения.
– Видишь, ребенок в полной эйфории.
– Я, между прочим, тоже, – резюмировал он.
– Как будто я не в эйфории? Как же хорошо дома! Даже комары какие-то родные и близкие. Ну, у тебя готово? У меня все.
– Готовность номер раз, – он снял первую партию шампуров и громко позвал: – Обиженный ребенок, кушать подано!
Ответа не последовало. Наполнив миску шашлыком, Данила Михайлович пошел в дом. Через минуту он появился, неся на плече отбивающуюся дочь.
– Ты главное все обиды в книжечку записывай, чтобы ничего не забыть, – приговаривал полковник, крепко удерживая любимое чадо на плече. – Потом нам с матерью в письменном виде предъявишь. Мой ребенок, как хочу так его и обижаю. – Он опустил ее на стул.
– В Гаагский суд по правам человека на вас напишу, – Даниловна делала вид, что все еще дуется.
– Правильно, – согласился отец. – А еще можно местному участковому написать. Максимовна, мы вечером на лодке поедем кататься, а обиженных детей берем?
– Ее обида, наверно, до вечера не пройдет, – на полном серьезе произнесла Сабеева-мама.
– Пройдет, – поспешно вырвалось у дочери. – А ну вас.
Родители рассмеялись, Марина невольно тоже улыбнулась их веселости.
После знатного обеда они, в самом деле, пошли на небольшое лесное озеро. Сначала просто купались, потом взяли напрокат лодку. В лодке полно было воды, поэтому, оставив Елизавету Максимовну на берегу сторожить вещи, отец с дочерью поехали кататься вдвоем.
– Пап, а если я действительно Алекса сюда приглашу? – поинтересовалась дочь.
– А стоит ли?
– Он еще ни разу в нормальной русской семье не был.
– А у нас нормальная русская семья? – порядком удивился Данила Михайлович. – Интересное наблюдение.
– А что, скажешь, нет?
Полковник чуть посерьезнел.
– Я думал, жизнь в интернате пусть даже в самом лучшем не сахар, – задумчиво произнес он.
– Зато я вырастаю не эгоисткой, – так же серьезно подхватила она. – У меня сразу две жизни: одна с вами, а другая в нашем застенке.
– И что тебе этих каникул с нами хватает на целый год?
– Хватает. Последних месяца два только очень тяжело, – откровенно призналась Даниловна.
– А какие-нибудь отклонения в психике не случаются? – Это был уже совсем взрослый вопрос.
– Да нет, все, вроде бы нормально. Пап, а я грубая, как ты считаешь?
Он чуть задумался.
– Да нет, в особой грубости не замечена.
– А Алекс считает, что я слишком во всем активная. Мол, для женщины это не очень хорошо.
– В общем-то, он прав. Всегда лучше сдерживать свои сильные порывы. Особенно то, что пришло в голову первым.
– А почему? Почему это надо сдерживать? – не могла она как следует понять.
– Когда их сдерживаешь, они крепнут и превращаются в черту характера, а не в минутный каприз.
– Значит, я еще и капризная, – сделала дочь свой вывод.
– Не без этого. Зато у тебя есть бесценное качество: быстро забывать про свои капризы. Это уже хорошо.
Она требовательно посмотрела на отца.
– Ты не ответил: почему мне нельзя пригласить к нам Алекса?
– Видишь ли, как я понял из твоих слов, его родители работали по линии военной разведки. А у твоих родителей несколько иной профиль. Мы на стороне гвардейцев кардинала.
– А если он пойдет по линии ФСБ?
– Не пойдет. У вояк с этим делом строго.
– И что из-за этого нам нельзя будет с ним общаться? – Она все же надеялась услышать благоприятный ответ.
– Кому нужны лишние хлопоты? И тебе тоже никто не позволит продолжать с ним отношения.
– Даже если мы возьмем и поженимся.
– Ой-ля-ля, как говорят чукчи. И будете всю оставшуюся жизнь перебирать бумажки в заштатной конторе. Оно вам надо? И тебе и твоему Алексу?..
Даниловна, откинувшись на борт лодки, отрешенно смотрела в сторону, хорошо понимая жесткую правоту доводов отца.
13
Из интерната Алекс захватил с собой три книги. Не меньше двухсот книг имелось в книжном шкафу и на чердаке Бабы Дуни, среди них были два десятка книг на английском и на испанском. Да плюс еще видеокассеты от куратора. Просмотрев их обложки и корешки в первые дни, Алекс решил, что уж чего-чего, а чтения и видео ему на три месяца хватит сполна. Но как-то так получилось, что за все время он лишь пару раз открыл английскую беллетристику и то, только потому, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть от русского языка. Фильмы на русском по той же причине тоже не сумел просмотреть до конца. Но главная причина заключалась в том, что у него до всего до этого просто не доходили руки – было НЕКОГДА!
Вставая в шесть-семь утра, он быстро проглатывал яичницу с колбасой, сверху кружку молока с ломтем черного хлеба и был таков. Вечером приползал чуть живой на ватных ногах и сразу валился спать. В основном проводил время с Геркой и его «итальянской семьей», как называли их многоголовое родовое скопище языкастые соседи. На их участке в двенадцать соток постоянно кипела большая работа – возводились сразу два новых дома для семей родственников, беженцев из Таджикистана и Чечни. Из общих восьми детей, вертевшихся тут же, пятеро было девочками, а два Геркиных двоюродных братика еще не достигли школьного возраста, поэтому присутствие рослого крепкого Алекса в качестве полноценного помощника вовсе не было лишним. Как шутила мать Герки, вываливая на стол еду для пятнадцати человек, свой харч он вполне заработал. От тягот поденщины спасала замечательная Геркина лень – при любой возможности он стремился улизнуть с домашней барщины. Поэтому вся их работа редко затягивалась больше чем на час-полтора, после чего они шли купаться или просто шляться где-либо. Иногда матери Герки удавалось всучить мальчишкам косу и маленькую самодельную тележку на велосипедных колесах – помимо имеющейся коровы планировалось приобрести еще одну на общий прокорм – ну, и давайте, мальчики, вносите посильный вклад в сенозаготовки.
Слово «прикольно» тогда еще не было в ходу, но именно прикольно было и махать косой и точить ее. Или отправляться на дальний огород, засеянный картошкой, полоть и окучивать подрастающие картофельные рядки. Или пилить в лесу валежник и на тачке привозить по два мешка дров. А ягоды, лесные орехи, грибы? А сооружение на могучей искривленной сосне домика-гнезда и целой воздушной тропы из веревок и жердей на десятиметровой высоте? Или трехкилометровый заплыв по мелкой речушке на автомобильных камерах? Или опробование в качестве метательных орудий ножей, топоров, самодельных арбалетов, пращей и бумерангов?.. Когда было читать и смотреть видик?!
Все бы так, наверное, и превратилось в самые благостные воспоминания о полноценном деревенском лете, если бы однажды, уже под самый занавес к дому Копыловых не примчался испуганный Герка.
– Давай быстро через огород в лес. Никита с братом напились и идут тебя бить.
Евдокия Никитична воевала с грядками на огороде, а Алекс во дворе ощипывал очередную приговоренную ему на лапшу курицу.
– Меня бить? За что? – он не мог взять в толк.
– Я же говорю: напились с братом и вспомнили, как ты предлагал выбрать Никите помощника для драки. Давай вали, а то засекут, как ты смываешься, еще и мне накостыляют.
Алекс отрицательно покачал головой.
– Ты чего?! Шуруй давай! – настаивал Герка. – Потом смелого будешь изображать.
– Нет.
– Ну и дурак! – Герка оглянулся в сторону улицы, и быстро двинулся к калитке, ведущей со двора в огород – благоразумно решил сам спрятаться.
Копылов убрал курицу и таз с перьями на террасу и вернулся во двор.
К наружной калитке как раз подходил Никита с четырьмя пацанами.
– Ну что, Прибалт. Я кореша себе нашел, – объявил чуть заплетающимся языком Никита. – Пошли выйдем. Если не трус.
Делать нечего – Алекс поспешно, чтобы бабушка ничего не заметила, направился на выход со двора. Двоюродному брату Никиты тоже было не меньше шестнадцати-семнадцати лет и выпуклые бицепсы и грудные мышцы выдавали в нем любителя-качка. Оба они были в самом деле порядочно пьяны. Остальные трое ребят были из той футбольной мелкоты, что тогда присутствовала на игре, сейчас им отводилась роль свидетелей и зрителей.
– А, не боишься? Или думаешь прощения попросить? Не выйдет! Получишь, так получишь! – говорил Никита, переминаясь с ноги на ногу.
– Куда? – просто спросил Копылов.
– В Березы, куда еще!
И они пошли в Березы – березовую рощу на берегу местной речушки – месту всех подростковых разборок.
Пока шли, сзади к ним незаметно присоединился еще один свидетель – Герка. Никита продолжал нести всякий вздор из угроз и оскорблений, мешая Алексу придумать, как ему действовать. Брат Никиты угрюмо молчал, лишь время от времени дергал головой, поправляя сваливающиеся на лицо длинные волосы. И глядя на его дерганье, Копылов в последний момент все же нашел для себя нужную тактику и стратегию.
Выйдя на подходящую полянку, все заняли свои места согласно существующего регламента: зрители в круг, поединщики напротив друг друга.
– Ну так мало тебе нас или в самый раз? – недобро осклабился Никита, поднимая крепко сжатые кулаки и дожидаясь бойцовой готовности от противника.
Алекс поступил так, как его любимый герой Белый Клык: напал без предупреждения. Только что стоял расслабленный, свесив вдоль тела вялые руки, и вдруг стремительно прыгнул вперед и намертво вцепился руками в волосы обоих братьев. Далее последовал дикий людоедский танец, в ходе которого Копылов изо всех сил бил противников головами друг о друга, добавлял удары им по лицам своими коленями, тащил их то в одну, то в другую, то в десятую сторону, не давая ни на секунду обрести опору для их ног. Братья отчаянно пытались разжать его пальцы, махали кулаками и даже попадали несколько раз Алексу по торсу, но из-за того, что они все время находились в состоянии беспорядочного полета, их удары не имели никакой силы. Через минуту они забыли уже и о собственных кулаках, лишь закрывая руками лицо и голову от ударов Копылова. Алекс же продолжал их безжалостно мутузить, уже сам не зная, как ему остановиться, ясно понимая, что второй раунд ему потом никак не выиграть.
Развязка наступила естественным путем. Сначала упал, рыдая, брат Никиты, а потом, воя, и сам Никита. Так они втроем и застыли: братья лежали, всхлипывая и стоная на земле, а Алекс, присев на корточки, продолжал их держать за волосы.
– Да отпусти ты их уже! – закричал от невыносимости этого зрелища Герка. – Все, Бобик сдох!
Алекс отпустил, выпрямился и стал приходить в себя. Обе его руки до самого локтя были исцарапаны в кровь, колени тоже дико саднили, одна штанина была порвана о чьи-то зубы, вторая штанина залита кровью. На братьев, которые продолжали без сил лежать на земле, лучше было не смотреть, их лица сплошь превратились в кровавое месиво.
А если я им кому-нибудь глаз выбил, не на шутку струхнул Копылов. Зубы и разбитые носы были не страшны, а вот глаз это ведь что-то совсем непоправимое.
– Никто ничего не видел – поняли?! – прикрикнул Герка на остальных троих испуганных пацанов. – Как стемнеет, они сами домой доберутся. Давайте, валим отсюда!
Брат Никиты пытался привстать и сесть. Сам Никита тоже шевелился, но подняться не мог. Оба с ненавистью смотрели на Копылова. Алекс с огромным облегчением разглядел на их красно-бурых опухших лицах все четыре глаза.
14
На следующий день во двор Евдокии Никитичны явились двое представителей закона: сельский участковый и следователь из района.
– Ну ты, Никитична, и бандита пригрела! – приветствовал хозяйку участковый. – Давай его сюда.
Вышедший к ним из своей комнаты Алекс заставил мужчин с недоумением переглянуться: чистое еще совсем детское лицо, рубашка с длинным рукавом и спортивные брюки, закрывающие все царапины, совсем не виноватый вид – мало походили на того свирепого кикбоксера, которого они ожидали увидеть.
– Ты вчера братьев Кондратьевых избил?
– Каких Кондратьевых? – спросила бабушка. – Никиту, что ли?
– Не то слово избил, он в больнице со сломанным носом и сотрясением мозга. А его брат без трех зубов и шрам на губе на всю жизнь.
– Да что ты такое, Петрович, несешь! – возмутилась хозяйка. – Какая драка? Когда?
Следователь, тем временем усаживался за стол и раскладывал свои бумаги для ведения допроса.
– Они первые начали! – крикнул в окно вездесущий и невидимый Герка.
– Брысь отсюда! – шуганул его участковый.
– Тебе четырнадцать уже есть? – деловито осведомился следователь. – Значит, будешь нести по всей строгости.
– Через неделю будет. Через неделю ему четырнадцать лет, – сказала бабушка.
Следователь и участковый переглянулись с еще большей озадаченностью.
– Ничего. Протокол все равно составлять будем, – решительно взялся за ручку следователь.
Через несколько минут им с участковым, однако, пришлось снова уже совсем беспомощно переглядываться между собой, это когда Алекс назвал свою школу-интернат. Так Копылов впервые от посторонних людей получил подтверждение, что он действительно учится в совершенно особой школе.
Тем не менее, протокол до конца все же дописан был. А вот о дальнейшем развитии событий менты как-то совсем забыли упомянуть. Поэтому Евдокия Никитична сразу после их ухода развила кипучую деятельность: быстро собрала в дорогу внука и нашла в деревне человека, который собирался на машине ехать в Москву.
Для Алекса эта строгая рациональная деловитость бабушки явилась приятным открытием. Особенно изумило, что она совсем не причитала о содеянном им, словно это было чем-то рядовым и обычным.
Все что он мог сделать напоследок для такой замечательной бабушки, это сбегать к родителям Герки и обменять у них так и нетронутую долларовую тридцатку на рубли, чтобы вручить их своей бабусе.
15
Генерал-майор Метелин имел полное основание считать себя обманутым и преданным. Не радовали его ни высокая персональная пенсия, ни доппаёк, который был в два раза больше пенсии и поступал на его банковский счет с той же регулярностью, что и казенный пенсион. Еще кроме госдачи за ним был закреплен водитель-охранник, но нужда в нем была уже чисто символической. Как только отпала необходимость регулярно мотаться в столицу, максимум, что осталось – это короткие рейды по торговым палаткам в радиусе пяти километров.
Предложение о преподавательской деятельности в системе ФСБ он отверг сразу же – слишком хорошо помнил, как в молодые годы сам презирал подобных преподов-старперов. Вместо несколько лет назад умершей жены теперь на госдаче хозяйничала проверенная по всей своей подноготной сорокалетняя домработница-сожительница. Проверенная-то она была проверенная, только втихую подворовывала привезенное из Москвы на трех грузовиках генеральское имущество, все эти дорогие крупные и мелкие безделушки, подаренные ему или им самим некогда приобретенные. Метелин пытался относиться к ее воровству с пониманием: в условиях гиперинфляции никакой зарплаты не хватит на достаточную жизнь, и даже сам ей обязательно что-нибудь дарил на все праздники, но все же старался поменьше смотреть в «честные» глаза своей хозяйки-сожительницы. Всякий раз, когда она заговаривала, не оформить ли им отношения в загсе, генерал выходил из себя, кричал, что его сын, работающий в посольстве в Канаде, является его единственным наследником и другого у него никогда не будет.
Дважды Метелина на заслуженном отдыхе пытались побеспокоить вездесущие газетчики, но без особого успеха – слишком обесценились их самые разоблачительные материалы, чтобы ему, теневому дирижеру кремлевских интриг стоило иметь с ними дело. Оставаясь неизвестным, он еще мог тешить себя своим былым могуществом, а, выступив, обязательно скатился бы на одну доску с каким-нибудь совдеповским министром или членом Политбюро.
Жалел ли он о том, что сделал на своей службе что-то не так, не на того поставил, не должным образом среагировал? Разумеется, нет. Жалость было какое-то не то слово. Если бы пришлось отвечать на этот вопрос перед каким-либо высшим судом, от которого не отмолчишься, Метелин непременно выкрикнул:
– Сделать по-другому нельзя было никак!! Не было той силы, которая могла переломить то, что произошло. Сила вещей – вот как это называется. И эта сила вещей была сильней нас!
Такие мысли чаще всего приходили ему на рыбалке. Причем только тогда, когда он не сидел, скрючившись на берегу, а выезжал на надувной лодке в самый центр лесного озера, неподалеку от которого находилась его госдача. Тогда он расправлял плечи, распрямлялся и казался еще выше, чем был на самом деле. Весь его вид выражал вызов: вот я перед вами, стреляйте снайперы, и черт бы вас побрал!
Сегодня на озере кроме него рыбаков не было. А если не считать компанию молодежи на дальнем берегу с машиной и мангалом, то и вообще безлюдно.
Отвлекшись на молодежь, Метелин не заметил, как на ближнем берегу в озеро тихо скользнул аквалангист в гидрокостюме. Очередная обманная рыбья поклевка еще больше отвлекла его внимание. И все же что-то подсказало ему резко обернуться. То, что он увидел, на миг сковало сердце персонального пенсионера неизбывным ужасом. Что-то черное выпрыгнуло из воды и схватило его за рукав куртки. Инстинктивно он рванулся назад, но черное было в несколько раз сильнее.
Мгновение – и тихий всплеск, и так и не прозвучавший человеческий вскрик единственно свидетельствовали, что здесь что-то произошло. Чуть заметное волнение возле надувной лодки и тут же гладь воды разгладилась, словно ничего и не случилось.
Зацепина близко не было: зачем? Ведь его дело чистое планирование операции.
16
Копылову в самом кошмарном сне не могло присниться, что он будет с такой радостью возвращаться в свой ненавистный интернат. И вот широкая неконтролируемая улыбка уже не сходит с его лица, едва он с сумкой, полной бабушкиных варений входит через КПП на территорию своей альма-матер.
– Лето удалось? – приветствует его охранник дядя Вася.
– Еще как! – соглашается Алекс.
После того, как он едва не загремел в русскую тюрягу, все теперь кажется ему приятным и многообещающим.
Конец августа, занятий еще нет, не все янычары еще собрались – самый благословенный момент. Первыми, кого Алекс увидел, были Марина с Хазой азартно играющие на открытой площадке в настольный теннис.
– Явился, не запылился, – с усмешкой объявил Хазин.
Даниловна обернулась, вся радостно вспыхнув.
– Твое время, Золушка, истекло. Настоящий принц пришел, не поддельный как ты. – Она положила на стол ракетку и, не стесняясь, побежала к Алексу. Приветственные чмоканья в щеку еще не были приняты здесь, зато сумка Копылова имела две ручки, за одну из которых можно было спасительно ухватиться – видно же, что тяжелая, как не помочь.
– Я как знала, что ты раньше времени приедешь? Ну, как бабуля?
– В порядке. Мне надо с тобой поговорить.
– Ну и поговори, – обрадовалась она.
– Не здесь.
Через пятнадцать минут они уже сидели на скамейке в самом дальнем и заросшем углу их интернатовского парка и наворачивали чайными ложками вишневое варенье Евдокии Никитичны. Даниловна захватила с собой бутыль «спрайта», и у них получился вполне приличный пикничек.
– Твой отец тоже разведчик? – чуть погодя поинтересовался Алекс.
– Ты же знаешь, у нас об этом говорить не принято.
Но ему было не до церемоний.
– Ему доверять можно?
– А ты ждешь, что я скажу, что нельзя?
– У меня есть кое-что для него, – сообщил он.
– Они с мамой уже обратно улетели.
– Черт! Что же делать?
– У тебя же есть свой куратор, дядя Петя.
Алекс отрицательно замотал головой.
– Я не хочу с ним.
– Почему?
– Не хочу и все!
Как ей было сказать, что однажды эти сведенья уже прошли через Зацепина и не принесли никакого результата.
– Ну тогда с Вадим Вадимовичем поговори, – посоветовала она.
– С нашим директором?
– Про него даже мой папа с уважением отзывается. Мне кстати тоже надо с тобой поговорить. Но не сейчас. Я еще должна все обдумать.
Алекс не обратил внимания на эти ее слова.
– И что, Вадим Вадимович может конкретно помочь? С его учительскими начальниками?
– Причем тут это. Он же бывший нелегал. Лучшего советчика по этой части тебе не найти.
Пару часов спустя, еще раз все обдумав, Алекс отправился в кабинет директора. Вадим Вадимыч по счастью оказался на месте.
– Что там? – настороженно спросил он, не трогая положенные ему Алексом на стол бумаги, напечатанные Павлушей.
– То, из-за чего убили моих родителей.
– А ты где взял?
– Здесь лежали. – Копылов показал директору медальон матери.
Вадим Вадимыч не стал спрашивать, как совмещается стопка бумаги с медальоном, просто взял сколотые листки и принялся их внимательно изучать.
Дочитал и откинулся назад на спинку кресла.
– Ты хоть знаешь, что это такое?
– Не очень, – искренне признался Копылов.
– Почему только сейчас показал?
– Сам недавно нашел, он здесь лежал, – Алекс открыл медальон и вынул из него чип. – Я даже не знал, что он открывается.
– А сам медальон откуда?
– Мне мама его в карман сунула, когда мы из дома убегали.
Директор пристально рассмотрел чип.
– У нас распечатал?
– Нет.
– Слава Богу, ума хватило, – похвалил Вадим Вадимыч. – И что мне с этим прикажешь делать?
Теперь пришел черед удивиться Алексу:
– Разве с этим не надо ничего делать?
– Надо, – чуть подумав, ответил директор. – Но вот только какие последствия это именно для тебя иметь будет, я даже представить не могу.
– Можно показать только чип. Чтобы уже они сами распечатали.
– А ты, однако, соображаешь. Кто еще знает про эту распечатку?
– Печатал человек, который не знает английского.
– Причем тут английский, если тут одни цифры?
Копылов молчал.
– Что, и Даниловна, твоя поверенная в делах, не видела это?
– Нет.
– А почему Петру ничего не показал? – вспомнил Вадим Вадимыч.
– Так получилось. А что, надо было показать?
– Значит, так. Ты случайно открыл медальон, нашел чип и принес мне. Договорились? – директор взял бумаги, словно определял их истинный вес. – А это мы сожжем на особых березовых углях. Все. Иди.
Алекс направился к двери.
– Ну вот, первое военное задание ты уже выполнил, а говоришь, в армии не хочешь служить, – сказал вдогонку ему Вадим Вадимыч.
Для Алекса все это явилось поучительным уроком. Вместо благодарности, получил сплошное неудовольствие, что какой-то девятиклассник смеет быть причастным ко всем этим непонятным тайнам.
17
Зацепин с папкой документов шел на доклад к Береговому. Из-за одного этого настроение у него было препаршивое. Навстречу из-за поворота вывернул другой такой же офицер в штатском.
– Петро, привет, – окликнул он Зацепина. – Ты слышал про генерала Метелина?
– А кто это?
– Ну ты совсем по заграницам от нашей действительности оторвался. Кто Метелин?! – по тону, каким задавался этот вопрос, можно было подумать, что речь идет по крайней мере о заместителе министра обороны.
– И что с ним?
– Утонул. На рыбалке взял и утонул. Вот уж действительно: никто не знает своей судьбы.
– Мне надо скорбеть?
– Да нет. Это, в общем-то, так, для общего развития, – собеседника чуть покоробило от холодного тона Зацепина.
Итак, вот он первый результат. Петр попытался вслушаться в собственные ощущения. Возбуждение от своего могущества странным образом переплеталось с почти детским испугом. Ведь одно дело денежное ограбление и совсем другое – конкретный труп. Это как переход в другую весовую категорию, определил он, кончились легкие шпионские игрища с шифровками и слежками, пошли тяжелые шаги командора с их неотвратимостью и человеческими жертвами.
Хотя никакой письменной разработки операции по наказанию он не делал, да и устно давал указания лишь одному человеку, намеренно изменив голос, все же сомневаться не приходилось – где-то его соучастие подробно зафиксировано. Интересно, когда дело дойдет до его собственного устранения, дадут ли ему хоть какую-то возможность оправдаться, или он исчезнет так же тихо и внезапно, как и его жертва?
В этот вечер он отправился с Зоей в дорогой ресторан.
– А что случилось? – спрашивала она, пытливо разглядывая его, когда он изучал меню. – Тебя повысили по службе?
– Практически, да, – отвечал он, скользя глазами по ее лицу и деловому офисному пиджачку. – Слушай, ты ведь до института окончила когда-то медучилище. Проконсультируй меня: можно ли действительно убить человека, влив ему в ухо сок белены? Ну как отца Гамлета прикончили?
– Какая ерунда тебе только в голову не приходит.
– Да нормальная ерунда и голова тоже нормальная, я имею в виду ту, в какую надо влить белену, – чуть истерично смеялся Петр.
18
Тридцатого августа, в свой день рождения Копылов из интерната исчез. Это заметили еще на утренней зарядке, но не придали особого значения – случалось, что ребята просто прятались, чтобы прогулять физзарядку. Не было его и за завтраком в столовой. Тут-то Даниловна и подняла тревогу. Она единственная помнила, что сегодня у Алекса день рождения, а значит его пропажа не просто так. Силами девятого «А» и полудюжиной преподов обшарили все здания и территорию интерната – нет человека. Его одежда и сумка на месте, а самого Копылова след простыл. Даниловна углядела на его полке отсутствие двух книг, а среди вещей одной рубашки и уверенно заявила:
– Он прячется. Сегодня у него день рождения и он никого-никого не хочет видеть.
Ей поверили и, не подымая вселенской тревоги, теми же малыми силами обыскали территорию еще раз более тщательно.
– Тут точно нет, – сказал классный руководитель. – Надо искать в лесу.
Окружающий лес раскинулся на добрый десяток квадратных километров и, чтобы его как следует прочесать, тридцати человек было недостаточно.
– Ладно, ребята пусть отдыхают, а учителя пусть пройдутся по парку, – решил Вадим Вадимыч. В дополнении к этому он послал военрука на ближайший автовокзал проверить, не рванул ли Копылов в Москву или в Ивантеевку к своей бабушке.
Поздно вечером Алекса обнаружили, как ни в чем не бывало качающимся на интернатовских качелях. На вопрос: «Где ты был?» он указал заброшенный угольный сарай, в который поисковики заглядывали раз пять, не меньше. Сарай всегда стоял с открытой дверцей, и его пустота выглядела столь убедительно, что никому не пришло в голову войти в него и осмотреть все стены. А именно в одной из них имелся небольшой пролом, куда снаружи поступали даже солнечные лучи. Приваленный изнутри сарая лист ржавой жести образовывал вполне уютное гнездышко, где мог укрыться взрослый человек средней комплекции. Будь в интернате первоклассники, они бы давно устроили здесь свой штаб, старшеклассники до такого «детства» уже не опускались, поэтому никто сарай и не обыскивал. Тут и провел весь день Алекс в компании книг, бутыли «пепси» и трех «сникерсов».
Копылова привели к директору для более полной разборки.
– Почему ты прятался?
– Захотел в свой день рождения побыть один.
– Ты слышал, как тебя все звали?
– Слышал.
– Почему не отзывался?
– Не хотел.
– А то, что тебя сто человек искали, это как?
– Я согласен оплатить их усилия. Сколько?
– Где ты собираешься взять деньги?
– У своего куратора.
Ну что с ним было делать? Ведь действительно день рождения и нигде не сказано, что человек обязан всегда отзываться, когда его зовут.
Едва все успокоилось, как из райотдела владимирской области в интернат пришла милицейская телега на Копылова. И классный руководитель зачитал ее с некоторыми купюрами перед всем классом. Предполагалось, что такая публичность должна пристыдить воспитанника перед товарищами за его недостойное поведение. Вышло же прямо наоборот.
– А какие телесные повреждения он им нанес? – нетерпеливо, еще не дослушав все до конца, выкрикнул Хазин.
– Что это такое «неприязненные отношения»? Кто первым драку начал? – обратился за разъяснениями еще кто-то из одноклассников.
– Алекс, а тебя хоть в ментовку свозили? – с затаенной завистью поинтересовался третий.
Классный руководитель едва сумел подавить общую веселость класса.
Этим, однако, дело не кончилось. Шебутной 10 «А», ныне уже 11 «А», в котором Копылов был по-прежнему за своего, проведал про полную версию милицейской телеги, где имелось и про повреждения и про возраст братьев Кондратьевых. Немедленно позвали сына полка к себе на ковер в спортзал и потребовали более детального отчета. Заодно принесли две видеокамеры с тем, чтобы Алекс еще и показал свое ноу-хау на двух добровольцах. Копылов показал, и пленка с его имитацией Ивантеевской драки навсегда легла в анналы «янычарского лицея». Правда, после самого следственного эксперимента мнения зрителей разделились надвое: одни считали, что хватать за волосы слишком по-бабьи, лучше более честная драка, другие доказывали, что это был самый рациональный выход из положения и плевать на честность, если двое напали на тебя одного.
Словом, Алекс опять прославился на весь интернат. Классный руководитель даже потребовал от директора исключить Копылова из школы. Вадим Вадимыч к неудовольствию его и других учителей отказался это делать. Его нерешительности способствовал как раз тот желтенький чип, который директор уже успел передать по назначению. Ситуация с этим чипом была столь щекотливая, что Вадим Вадимыч не мог сказать о нем ни учителям, ни даже куратору малолетнего хулигана.
19
Поздно ночью Даниловна осторожно вошла в мальчиковую спальню и слегка коснулась плеча Алекса. Тот сразу открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее. Она приложила палец к губам и жестом позвала его за собой.
Вид у Даниловны был торжественный и таинственный. В пику этому виду, он повел себя максимально простецки и расхлябано, даже не стал джинсы надевать, так в одних трусах за ней и поплелся.
Они поднялись по лестничной клетке на самый верх и остановились у закрытой двери, ведущей на чердак.
– Я хочу с тобой кое о чем договориться.
– Ну? – Алекс едва подавил в себе раздражение.
– Чтобы у нас всегда была возможность встретиться. Ты бы хотел этого?
Он удивился:
– Чтобы встретиться?
– Чтобы никакие запреты не могли нам помешать увидеться друг с другом, – горячо объяснила она.
– А кто будет запрещать?
– Тебе скажут забыть обо всех прежних знакомых, и ты забудешь. Это наша плата за будущую большую жизнь.
– А с чего ты решила, что она будет большой? – спрятался он за привычной насмешливостью. – Я точно в спецслужбы работать не пойду.
– Запомни наш день и час. Каждое пятое число нечетного месяца в четыре пятнадцать дня я буду тебя ждать в Камергерском переулке напротив МХАТА Чехова, – веско проговорила Даниловна. – Запомнил?
– А если тебя или меня не будет в Москве?
– Ничего. Появимся в следующем нечетном месяце или в следующем году. Просто чтобы об этом никто не знал кроме нас. Согласен?
– Согласен, – сказал он, чтобы скорее закончить глупый разговор.
Но это было еще не все.
– Я хочу, чтобы мы были больше, чем Ромео и Джульетта. Чтобы наши с тобой отношения растянулись на всю нашу жизнь. Да или нет?
– Да, – послушно согласился Алекс, удивляясь, чего это она ни с того ни с сего загнула насчет Ромео и Джульетты, когда у них и близко ничего такого нет.
Ниже этажом на лестничную клетку открылась дверь, и послышались чьи-то шаги. Алекс замер, прислушался, а когда обернулся, Даниловны рядом с ним уже не было.
Проснувшись наутро, он долго не мог определить, что именно значит их ночной разговор. Так и пошел в класс, не разобравшись. Первые два урока были языковые, где они с Мариной занимались в разных группах. Лишь на третий урок весь класс собрался вместе – старосты среди ребят не было.
На вопрос: где Даниловна, сосед по парте сказал:
– Я видел, как она с большой сумкой на стоянку шла, там ее машина ждала.
Алекс еле дождался перемены, чтобы помчаться прямо к директору – после демарша классного руководителя насчет его исключения, он мог доверять только Вадим Вадимычу.
– Скажите, пожалуйста, а где Марина Сабеева?
– Ты что не знаешь? – удивился директор. – С сегодняшнего дня родители перевели ее в другую школу.
– Как в другую? А в какую?
– По-моему, даже в другой город.
– И почему мне никто не сказал об этом?! – возмутился Копылов.
– Если она сама тебе не сказала, то почему кто-то другой должен был сказать?
Оставалось, только развернуться и идти восвояси. Когда она находилась рядом, можно было совсем не замечать ее, а вот исчезла и сразу как будто большая потеря. Алекс вдруг вспомнил свою последнюю встречу с Камиллой накануне бегства из костариканского дома: неужели ему суждено вот так терять подружек, едва он начнет к ним нормально привязываться?
Вернувшись в класс и чуть поразмыслив, он успокоил себя: в их интернате было принято на полгода-год переводить своих учеников в какую-нибудь обычную московскую школу, с тем, чтобы они немного узнали другую жизнь и обычное школьное образование.
Однако Даниловна в их класс не вернулась ни через год, ни до конца школы.
20
Гораздо позже в своей уже взрослой жизни Алекс пришел к выводу, что самым главным периодом в его взрослении был все же не первый российский год, а три последующих. Первый год – что? – ушел на элементарную акклиматизацию, привыкание, изучение русского языка. Да, было неприятие окружающих реалий и мечта сбежать в Штаты, да, должным образом поставил себя и в интернате и в бабушкиной деревне, да, сумел чуть приоткрыть тайну гибели своих родителей. Но все это выглядело как нечто пассивное, оборонительное, Провидение же, судя по всему, предопределило ему жизнь инициативную, наступательную. Поэтому именно три последних школьных класса сформировали из него то, что в итоге получилось. Когда разобравшись в правилах игры, он постарался сделать все, чтобы эти правила как можно меньше отнимали у него душевных сил. В переводе на бытовой язык это означало ничего не брать до головы. Надо вам хорошие оценки – будут хорошие оценки, надо писать умные доносы – пожалуйста, надо следовать нормам офицерской чести (здесь она означала просто смелость и боевитость) – достанем из кармана и ее.
Главным противоядием против всего этого отныне ему служила простая неказистая деревня Ивантеевка с Бабой Дуней и дружбаном Геркой. Все каникулы он теперь проводил только там, тихо без напряга впитывая повседневную российскую жизнь, позволявшую ему потом смотреть на золотую молодежь своего элитного интерната с неким хитрым деревенским прищуром.
– У меня такое впечатление, что Копылов явно перебрал в своей деревне какой-то сермяжной правды, – жаловался классный руководитель директору интерната.
– То ты говорил, что он вообще в упор не видит каких-либо российских достоинств, а теперь, выходит, все наоборот, слишком сильно обрусел, – Вадим Вадимыч был настроен вполне благодушно. Даже в эпоху полного развала всех госструктур он сумел организовать командировку в Ивантеевку стажера военной контрразведки, который собрал все сведенья о поведении и разговорах там Алекса – нет ли утечки информации про их интернат или что еще? Рапорт стажера полностью успокоил директора.
– Он и теперь не видит каких-либо российских достоинств, зато полностью впитал самый кондовый русский нигилизм, – гнул свое классный руководитель.
– И в чем это выражается?
– Вчера на уроке литературы заявил, что полюбить Толстого и Пушкина после Джека Лондона и «Трех мушкетеров» совершенно невозможно.
Вадим Вадимыч невольно развеселился.
– А ты сам в пятнадцать лет восхищался Львом Толстым?
– Да, но…
– Давай не будем по мелочам дергать мальчишку. У нас здесь штучный товар, а не пушечное мясо. Вот пускай штучным и остается.
В отсутствии Даниловны Копылов выбрал себе другого напарника – Хазу. Тому вечно не хватало идей для своих злых выходок, зато у Алекса с идеями был полный порядок. То на пару введут в интернатовский обиход некую разновидность борьбы сумо (веселей вашего выпендрежного карате будет), то частично освоят язык жестов глухонемых (а что, разведчикам еще как пригодится), то подработают на Балашихинском рынке у ларечников (учимся входить в доверие), то на Красной площади станут продавать интуристам сувениры, купленные по соседству (языковая практика).
И нетерпеливо ждал каникул: скорее в деревню! Там, привет братьям Кондратьевым, он отныне по русской поговорке, и царь, и Бог, и воинский начальник. После десятого класса, правда, возникла некая пауза: Герка загремел в колонию за драку с поножовщиной, и все лето Алекс провел без привычного оруженосца. Зато на соседней улице появилась отдыхающая у родственников московская студентка Эвелина или просто Лина. Рослая плечистая деваха была кандидатом в мастера спорта по плаванью и на всех парней моложе двадцати лет смотрела с самым высокомерным видом. Может быть, в плаванье Алекс и уступал ей, но во всех остальных спортивных упражнениях – ни за что. Оказалось, что в школе она изучала испанский язык и ездила с родителями в Доминикану, – так что повод для общения между ними тоже быстро нашелся. А тут еще и его забавные карикатуры, в которых Лина представала, то в виде принцессы, выкидывающей из башни замка ухажера-принца, то в виде томной ангорской кошки или уборщицы со шваброй, которой кавалеры предлагают мешки с золотом, яхты и дворцы. Стесняясь со «школьником» появляться на улице, Лина тем не менее допускала его к себе в комнату в доме своей тетушки, где они смотрели видик и разговаривали о книгах любимого обоими Джеральда Даррелла.
Однажды, когда тетушка была на работе, Алекс поспорил с Линой, что мужчина всегда сильней женщины и что если она не будет царапаться и кусаться, он запросто сумеет ее раздеть. После двадцати минут ожесточенной борьбы он держал ее в объятиях совершенно голой и мучительно стеснялся сам раздеться – ведь это не было предусмотрено условиями спора. Лина тоже была на себя совсем не похожа – куда девался весь привычный вызывающий апломб – просто длиннотелая мускулистая девчонка с пунцовыми щеками, тоже не знающая, как выйти из неловкой ситуации.
– Ну вот, а ты еще спорила. – Алекс сделал вид, что ничего особенного не произошло, и стал ловить котенка, заглянувшего в комнату, что помогло обоим вернуться на исходные позиции.
Однако произошедшее крепко сидело в их памяти и воображении, и через несколько дней принесло свои плоды. Прогулка по березовому лесу в сумерках закончилась настоящими поцелуями. И теперь уже ничто не мешало Копылову разоблачаться параллельно с раздеванием своей новоявленной пассии. Какие там упоительные восторги от первой близости – он наблюдал за собственными дергающимися телодвижениями с еле сдерживаемой брезгливостью. Даже вершинный полуминутный взрыв наслаждения не перевесил этого.
А что Лина? К его крайнему изумлению она наградила его за эту рефлекторную «физику» потоком самых ласковых слов и счастливых улыбок. «Наверно, именно поэтому все считают женщин глупыми существами», – думал Алекс.
– Тебе тоже было хорошо? – спрашивала она.
– Еще как!! – отвечал он, чтобы не разочаровать ее.
– Давай еще?
– Давай.
К удивлению Алекса, во второй раз все было как-то уже не столь отталкивающе.
На следующий день они не стали дожидаться вечера, а прямо в полдень удалились в лес с пляжной подстилкой. Он пытался подсчитывать, сколько и чего у них теперь было, но очень скоро сбился со счета, да и лесные прелести в виде комаров и муравьев порядком мешали сосредоточиться на собственной донжуанской бухгалтерии.
К третьему любовному свиданию Копылов готовился со всей ответственностью: вспомнил все пособия по сексу, что ходили у них в интернате, и тщательно выстроил для себя последовательность своих предстоящих действий. Больше всего уповал на настоящую постель, которая ждала его в доме Лининой тетки. Однако нового счастья не случилось. Лину он застал с дорожной сумкой – приехавший на машине отец забирал ее на какие-то там спортивные сборы.
– Мы с тобой обязательно в Москве увидимся, – повторила на прощание Лина два или три раза, но при этом как-то забыла указать свой адрес и телефон. Он ей не стал напоминать – оглядев ее разочарованным, более критическим взглядом, пришел к выводу, что в Москве уже ему предстоит стесняться такой восемнадцатилетней старухи.
После первого все же вполне результативного опыта легко было ожидать, что дальше он попытается расширять свой казановский список. Увы, то лето получилось эротичным не только для него одного. Почти весь их теперь уже одиннадцатый «А» в своих летних лагерях и турпоездках как-то тоже умудрился приобщиться к великим любовным таинствам. Добрая половина класса тут же разбилась на пары и принялась с увлечением играть во взрослую любовь. Те, кто Копылову нравился, оказались заняты, а размениваться на дурнушек ему не позволило самолюбие.
С деланным равнодушием пожав плечами, он тут же нашел себе новое равноценное занятие. Собрал под свое знамя Хазу и еще двух одноклассников и повадился с ними совершать кулачные рейды по Москве. Чтобы не выглядеть обычными урками-хулиганами, придумали себе конкретного противника. Им стали расплодившиеся уже на тот момент скинхеды. Каких-либо антирасистских настроений у копыловцев-хазовцев не было и в помине, будь негры и арабы серьезными бойцами, выбор вполне возможно пал бы и на них. А так выпало пострадать их гонителям.
И вот малой компактной группой янычары стали появлялись возле какой-либо вузовской общаги, где жили иностранцы и начинали охоту на бритоголовых. Поджарые подвижные копыловцы на вид не представляли из себя серьезных панчеров, поэтому их появления поначалу мало кто опасался. Конспирации ради Алекс настрого обязал своих подельников разговаривать только по-английски, ведь слово fuck всем понятно без перевода. Подходя к компании скинхедов, они вступали с ними в словесную английскую перепалку, обычно одностороннюю, и когда лысые молодчики наконец понимали, что их оскорбляют, и принимались соответствующе отвечать, тут же приступали к быстрому и эффективному рукоприкладству. Десяток ударов – и полдюжины крепких полупьяных парней лежит на земле, не очень понимая, как это их сумели сбить с ног какие-то тонконогие подростки.
И месяца не прошло, как по столице поползли слухи о банде американских гринписовцев, которые таким образом хотят урезонить отечественных фашиствующих молодчиков. Ровно через полгода эта банда пропала, просто потому что у янычар началась подготовка к выпускным экзаменам, и Алекс благоразумно не стал испытывать судьбу до какого-либо несчастного случая.
21
С Зацепиным к одиннадцатому классу Копылов окончательно примирился. Часто размышляя о том ночном бегстве в Коста-Рике, Алекс пришел к выводу, что все тогда его теперешним куратором было сделано правильно. Дядя Альберто не знал окружающей местности, а мама знала, он мог пробиться в посольство, а она – нет, она была ко всему этому готова со своими кредитками, деньгами и паспортами, а он – нет. И если бы не случайная нелепая змея, она благополучно переместилась бы куда-либо в Панаму или Никарагуа, а оттуда в Европу. И то, что сам Зацепин не объяснял ему это, а позволил до всего додуматься самому, было только в пользу куратора.
Единственный недостаток Петра состоял в том, что чем ближе к окончанию школы, тем он чаще заводил речь о военных училищах. Но тут Алекс был непоколебим:
– Никакой шпионской или военной карьеры я делать не собираюсь! Не хочу и все! Делайте, что хотите.
– Но ведь не в заборостроительный ликбез тебе поступать, – язвил капитан.
Выбрали компромиссный вариант: Институт права и управления, из которого при желании можно было выйти в менеджеры или на судебно-прокурорскую стезю. Старательно подготовившись, Копылов без всякого репетиторства сдал вступительные экзамены и поступил на бюджетное обучение. Считал, что сделал все сам, но так ли это было на самом деле, об этом знал лишь его куратор.
По идее в интернате должны были возмущаться таким выбором своего перспективного выпускника, но там про него на время забыли – все негодование преподавательского состава досталось Хазе, умудрившемся тайком поступить в Духовную семинарию Троицко-Сергиевой лавры.