Дорогие мои друзья! То, что вы сейчас читаете-это не литература, а всего лишь пересказ событий из моей прошедшей жизни. Это то, что я помню и ещё успею записать, пока подружка нашей старости, деменция, окончательно не разрушит мои мозги, и я не превращусь в какой-нибудь очередной овощ, заботливо выращенный на просторах моей необъятной родины...
Из детства моего, босоногого и счастливого, вспоминаются отдельные картины, не связанные по времени и не выстроенные в какую-то отдельную историю, но такие трогательные для моей потрёпанной души.
Помню, ездили с отцом в Сталинград на грузовике, он работал тогда на ГАЗ-51. Хороших дорог ещё было мало, и добираться приходилось целый день. Жара стояла неимоверная. Ужасно хотелось пить, вода к обеду уже закончилась. Остановились по дороге, в посёлке у чайной. Газировки не было. Отец купил пару кружек пива. Сам пил и мне дал. Пиво было горькое, и я в толк не мог взять, зачем его пьёт отец. Позже остановились ещё в какой-то станице. Доставали воду из глубокого колодца. С ведром была цепка неимоверной длины, мне казалось, что метров сто, не меньше. А вода была холодной и вкусной. Такого глубокого колодца мне больше не попадалось. Один смешной колодец я видел в другое время в Казахстане. Он был не такой глубокий, но вместо цепи на ворот наматывалось что-то похожее на транспортёрную ленту. Внизу эта лента намокала, а вверху воротом обжималась, и вода небольшой непрерывной струйкой стекала в ведро...
Хорошо помню придорожные чайные заведения. Еда в них была вкусная, свежая. Обслуживали официантки. Чаще всего мы брали украинский борщ, гуляш из мяса с картофельным пюре, и для меня компот. Отец, если было, всегда брал пиво. Милиции на дорогах тогда не было, а пива не было у нас в селе, или привозили очень редко. Пиво не мешало ему быть отличным водителем. Сказывалась военная практика. Особенно это было заметно, когда он мастерски вел машину по бездорожью и грязи. Кюветы по обочинам дороги были забиты буксующими машинами, но мы шли по верхушке дороги, как на танке, виляя и умело увертываясь от застрявшей техники. По такому бездорожью дорога от Сталинграда занимала до суток и более, а при особенно плохой погоде ждали отца из рейса несколько дней...
Ранней весной 1961 года по селу поползли слухи и предупреждения, чтобы все обращали внимание на небо, и будто бы оттуда может что-то прилететь или опуститься на землю. Люди толком ничего не понимали, и особенно ничего и не ждали. Это было из разряда слухов, подобных тому, как пару раз за мое детство, распространяли слух, что, якобы, в нашей речке завёлся крокодил, и мы боялись ходить на речку купаться. Тем не менее, вскоре, солнечным и тёплым днём 12 апреля, приходит тётя Шура и говорит: «Вы что, не слышали, человека в космос запустили, зовут Юрий Гагарин!». Мы включаем радио, а там такое... У нас в селе тоже все радовались и гордились. Я в то время уже читал газеты, отец выписывал «Сельскую жизнь», ещё районную газету и мне «Пионерскую правду». Я хорошо помню, как вся страна ликовала. А приземлился Гагарин на парашюте в Саратовской области, недалеко от наших мест…
Мы играли недалеко от нашего дома на колхозном дворе. Там стояла старинная соломорезка. Сбоку у неё был большой шкив, через который она ранее, когда еще работала, приводилась в действие широким плоским ремнём от стоящего рядом трактора. Лёша Сахно зачем-то полез ей внутрь, а тут нашёлся шутник, который крутанул за шкив. Средний палец на правой руке Лёше оттяпало сантиметра на четыре. Он ещё радовался, что не указательный, а то бы он не смог стрелять, и его не взяли бы в армию, в которую мы все так хотели...
Вот ещё случай. Раздобыли где-то немного бензина и пошли к кладбищенской канаве, посмотреть, как горит. Стали разливать в консервные банки и поджигать. Ваня Дьяченко, тоже друг детства, решил банку потушить. Нагреб в пригоршню земли и швырнул в банку. Брызги горящего бензина прилетели ему прямо в лицо. Так и ходил потом рябой...
Одна из детских забав: поджигать карбид. Выпрашивали у сварщиков немного, похожего на известь, карбида. Небольшую кучку насыпали на землю и заливали водой. Потом накрывали пустой железной банкой из под краски с небольшой дырочкой по центру. Через некоторое время к этой дырке подносили горящую лучинку. Смесь взрывалась, а банка подлетала вверх на несколько метров. Сережка Остапченко один раз не успел от неё увернуться и получил банкой по бороде, и шрам на всю жизнь.
Когда уже не знали, к кому слазить за яблоками, я предложил залезть в наш сад. И мы залезли, набрали яблок, но время было обеденное, отец приехал на обед, увидел воришек и погнался за нами. Мы через забор и кое-как убежали по канаве. Отец меня не узнал и вечером сокрушался, что кто-то лазит воровать яблоки, а я отводил глаза в сторону...
Случайно испачкал брюки масляной краской. Мама, не долго думая, отчистила их керосином. Керосин выветривался несколько дней. Я тогда пытался вести примитивный дневник. В один из дней так и записал: «В школу не пошёл, брюки воняли керосином». Брюки были единственные...
Как-то раз шел по улочке в сторону от дома. Наверное, я услышал где-то ранее разговор о том, что в сельмаг на нашей слободе завезли свежие продукты, и, среди прочего, халву. Так мне захотелось этой халвы, просто сил нет. А тут смотрю, на дороге лежит что-то в обёрточную бумагу завернутое. Ни впереди, ни сзади никого нет. Поднимаю сверток, разворачиваю, а там халва!.. Что это было? Чудо, божий промысел или просто совпадение?! Удивительно, что сверток на дороге появился как раз тогда, когда я подумал про халву...
Перед старым новым годом, вечером накануне 14 января, всей малышнёй ходили колядовать, по-нашему «щедровать». Прочитав нехитрую присказку, типа «…щедрый вечер, добрый вечер, добрым людям на здоровье…», мы получали подарки продуктами, конфетами, иногда давали деньги: кто рубль, кто 20 копеек, кто вообще медную мелочь. Нам-то в радость, какой-никакой промысел. Вот мы и старались... "Маленький мальчик залез на стаканчик, а стаканчик хруп, давай баба рупь!.."
Дед мой, Николай, когда по здоровью стал меньше работать, часто сидел на скамейке перед воротами. Он закуривал свою любимую цигарку из махорки и при случае старался завязать разговор с проходившими людьми. Когда ему становилось скучно, он отправлялся бродить по улице и заходил в гости к соседям, у кого было открыто. Матери не нравилось, что он беспокоит соседей, и она его за глаза попрекала. Маленький мой племянник Вова, чувствуя настроение матери, подначивал деда таким диалогом: «Дед, ты сегодня у Безродных был? - Был. А у Галушкиных был? - Был. А у Бурыкиных был?. - Был. А у Голосновых был? - Был... Ну ты, дед, и забродя!..».
Весенние каникулы, распутица. После областной олимпиады мы вернулись поездом на станцию Елань-Камышинская. Всех местных и тех, кто из ближних хуторов, встретили. Нас, мачешанских, осталось трое. Мы позвонили в школу, и нам сказали, что вышлют за нами трактор, поскольку дорога совершенно раскисла и никакая другая техника пройти не могла. Было около пяти часов вечера и мы решили идти навстречу трактору. На выходе из посёлка оказалось, что мост через реку унесло водой. Мужик с лодкой, дежуривший там, переправил нас на другой берег, взяв по 50 копеек с человека. Начинало темнеть. На небе ни звездочки, литые резиновые сапоги вязнут в чернозёме, в руках чемодан с личными вещами. Мы шли вдоль дороги, которой уже не было видно, от одного телеграфного столба к другому. К полуночи мы дошли до Тростянки, постучали в крайнюю избу, попросили поесть. Нам дали хлеба и сала, и мы пошли дальше. Когда подходили к Мачехе, и начали спускаться с бугра, у меня от усталости случилось что-то вроде галлюцинации. Я совершенно четко начал видеть белые кирпичные столбики забора вокруг нашей сельской больницы, хотя это было совсем на другой стороне села. В 4 часа утра я постучал в окошко нашего дома. Мать сразу в слёзы. А трактор за нами так и не пришёл, сказали, что собирались отправить его на другой день. Я растянул связки и всё лето не мог играть в футбол. Если бы всё это было не со мной, сроду бы не поверил. Сорок два километра ночью, в полной темноте, по колено в грязи, в руке чемодан. Родина моя любимая...
Я заканчиваю рассказ о своем детстве, о самом спокойном и счастливом периоде моей жизни. После окончания школы я должен был оставить родителей, родное село, дом, и отправиться за две тысячи километров, чтобы выучиться на инженера и уже никогда не вернуться назад. Другой вариант в семье даже не обсуждался. Как это было благородно со стороны отца и мамы, ведь они реально теряли меня навсегда. Но они не думали о себе , главным для них было устроить счастье своих детей. Они доверяли мне, и слова против не сказали, когда я выбрал такой далёкий институт. Даже прямого поезда туда не было, надо было ехать с пересадкой в Балашове.
Мама собрала в дорогу вещи и продукты, отец отвёз нас с Васей на станцию и посадил на поезд до Балашова. Поезд тронулся. Мы смотрели в окно. Позади оставался дощатый перрон станции, старинная водонапорная башня из красного кирпича с круглой железной крышей, и вместе с ними, далеко-далеко, и уже навсегда, оставалось наше незабываемое деревенское детство…